Фредерик Пол

                            Человек Плюс

 Глава 1

 АСТРОНАВТ И ЕГО МИР

 Мы хотим  рассказать вам  о Роджере  Торравэе. Коль  скоро на Земле
живет восемь  миллиардов людей,  один человек  может  показаться  не
таким уж важным. Не важнее, чем отдельная микросхема в блоке памяти,
например. Однако  эта микросхема  может оказаться решающим фактором,
если в  ней хранится  какой-нибудь очень важный бит, и именно в этом
смысле Торравэй был важным человеком.
 Он был  симпатичным, по  человеческим меркам.  И прославленным.  По
крайней мере, в свое время.
 В свое  время Роджер  Торравэй и  еще пять  астронавтов  почти  три
месяца без  перерыва мотались  на  орбите.  Все  как  один  грязные,
стосковавшиеся по  женам, и  всем, как одному, это порядком надоело.
Какая уж тут слава. В лучшем случае это могло заинтересовать какого-
нибудь газетчика,  чтоб  занять  два  пустующих  абзаца  в  вечернем
выпуске.
 И все-таки  он прославился.  Про  него  узнали  в  Бечуаналенде,  в
Белуджистане и в Буффало. "Тайм" поместил его на обложку. Не одного,
конечно. Обложку  пришлось делить  с остальным  экипажем орбитальной
станции: именно  они оказались  теми счастливчиками,  которые спасли
русский экипаж, возвращавшийся на Землю с отказавшей ориентацией.
 И именно  они в  один вечер стали знаменитыми. Когда это случилось,
Торравэю было  двадцать восемь  лет, и  он  только  что  женился  на
зеленоглазой   и   черноволосой   преподавательнице   художественной
керамики. Итак,  он вздыхал  на орбите,  потому что Дори осталась на
Земле, а  она блистала  на земле,  потому  что  Роджер  вращался  на
орбите. Стоит ли говорить, что она была от этого в восторге.
 Чтобы  жена   астронавта  оказалась  на  страницах  печати,  должно
случиться что-то  невероятное. Этих  жен было  так  много,  и  таких
похожих друг  на друга.  Среди журналистов  ходило мнение,  что НАСА
выбирает  астронавтам   жен  среди   претенденток  на  звание  "Мисс
Джорджия". У  них всех  был такой  вид, словно  не успеют  они снять
купальник и  переодеться, как тут же примутся маршировать, жонглируя
жезлом, или  декламировать "Продолжательницу Рода" Киплинга. Правда,
Дороти Торравэй  выглядела для  этого слишком  интеллигентно, хотя и
была для  этого достаточно  красива. Ей  единственной  -  среди  жен
астронавтов -  была посвящена заглавная статья и в журнале "Домашняя
хозяйка" ("Дюжина  рождественских подарков  из вашей  духовки"), и в
"Мисс" ("Дети испортят мой брак!").
 Роджер обеими руками был за бездетный брак. Он был обеими руками за
все, чего хотела Дори, потому что в первую очередь был обеими руками
за Дори.
 С этой  точки зрения  он  уже  не  столь  напоминал  своих  коллег,
которые,  как   правило,  не  стеснялись  извлекать  из  космической
программы еще  и побочную выгоду в виде вполне земных красавиц. А во
всем остальном  Роджер был  таким  же,  как  они.  Умный,  здоровый,
симпатичный, с  высшим техническим.  Одно время  журналисты считали,
что астронавты  тоже сходят с какой-нибудь сборочной линии. По росту
они отличались  друг от  друга в  пределах двадцати  сантиметров, по
возрасту -  в пределах  десяти лет,  и выпускались четырех цветов на
выбор  -   от  кофе   с  молоком  до  белокурой  бестии.  Астронавты
увлекались:  шахматами,  плаванием,  охотой,  полетами,  прыжками  с
парашютом, рыбной  ловлей и  гольфом. Легко сходились с сенаторами и
послами. Покидая  программу космических  исследований,  и  становясь
гражданскими  людьми,   астронавты  находили  работу  в  авиационно-
космических фирмах,  или в  проваленных делах, для которых требуется
новое  лицо.   Эти  занятия   хорошо  оплачивались,   и   астронавты
представляли собой  ценный  товар.  Их  ценили  не  только  средства
информации или люди с улицы. Мы тоже ценили их весьма высоко.
 Астронавты были воплощением мечты. Мечта очень важна для человека с
улицы, особенно если это грязная, вонючая улица Калькутты, где целые
семьи ночуют  на тротуарах  и поднимаются  чуть свет,  чтобы  занять
место в  очереди за бесплатной миской супа. Это был грубый и тусклый
мир, а космос вносил в него немного красоты и жизни. Не очень много,
но это лучше, чем ничего.
 Астронавты из  Тонки,  штат  Оклахома,  жили  маленьким,  замкнутым
сообществом, как  семьи бейсболистов.  После первого  полета мужчины
переходили в  высшую лигу.  С  этого  момента  все  они  становились
соперниками и  товарищами по команде. Они сражались друг с другом за
то, кто  выйдет на поле, а потом подсказывали счастливчикам, стоя за
боковой. Дуализм  профессионального спортсмена.  Горькая зависть,  с
которой экипаж  дублеров межпланетного  корабля наблюдал за "первыми
номерами", надевающими скафандры, ничуть не уступала горечи, с какой
стареющий  ветеран  глядит  со  скамейки  запасных  на  полного  сил
молокососа.
 Роджер и  Дороти прекрасно  вписывались в это сообщество. Они легко
сближались с  людьми, и  были эксцентричны  как раз настолько, чтобы
выделяться среди  других, но  никого при  этом не раздражать. И если
сама Дороти  не хотела детей, то она с любовью относилась к выводкам
остальных жен.  Когда Вик  Самуэльсон на  пять дней  потерял связь с
Землей, находясь  по другую  сторону  Солнца,  а  у  Верны  начались
преждевременные схватки,  именно Дороти  взяла троих  детей Верны  к
себе. Самому  старшему не  исполнилось и  пяти, двое  остальных  еще
вовсю делали  в пеленки,  и Дори  без единой  жалобы меняла  их; две
других жены  в это время занимались домом Верны, а Верна в госпитале
НАСА  занималась   тем,  что  производила  на  свет  четвертого.  На
рождественских вечеринках  Роджер с  Дори  никогда  не  пили  больше
других и никогда не уходили первыми.
 Они были милой парой.
 Они жили в милом мире.
 Они понимали,  что в  этом отношении им повезло. Окружающий мир был
вовсе не таким уж приятным. Война за войной катилась по Азии, Африке
и Латинской  Америке.  Западную  Европу  душили  то  забастовки,  то
всевозможные нехватки, а с наступлением зимы европейцы, как правило,
дрожали от  холода. Люди  ходили голодные, часто - злые, и редко где
можно было  решиться выйти  на улицу  вечером. Однако  городок Тонка
держался  поодаль  от  всего  этого,  недоступный  и  безопасный,  а
астронавты  (космонавты   и  синонавты  тоже)  преспокойно  посещали
Меркурий, Марс  и Луну,  купались в  хвостах  комет  и  катались  по
орбитам вокруг газовых гигантов.
 За спиной  у Торравэя  было пять  длительных полетов.  Первый -  на
шаттле, с  грузами для  станции "Спейслэб";  это было  давно, еще  в
первые  дни   размораживания,  когда   космическая  программа  снова
вставала на ноги.
 Потом он  провел  восемьдесят  один  день  на  космической  станции
второго поколения.  То был  его звездный час, именно за тот полет он
попал на  обложку "Тайм".  Русские отправили к Меркурию пилотируемый
корабль, долетели  и приземлились  без происшествий,  отправились  в
обратный путь,  как и  было положено;  после этого  все было  не как
положено. У  русских всегда были проблемы с системами стабилизации -
несколько первых космонавтов, закрутив свои корабли, так и не смогли
остановиться, и  только бессильно  блевали по стенкам кабины. В этот
раз  тоже  возникли  неполадки,  и  они  израсходовали  весь  резерв
горючего на стабилизацию корабля.
 Кое-как им удалось выйти на толстозадую эллиптическую орбиту вокруг
Земли, но безопасно спуститься с этой орбиты они уже не могли. Долго
на ней  оставаться -  тоже. Управления  у  них  не  было  уже  почти
никакого, а  перигей находился в земной ионосфере, и довольно низко,
так что русских припекало не на шутку.
 К счастью, неподалеку пролетали на своем космическом буксире Роджер
и остальные  пятеро американцев,  и топлива  у них  еще  хватало  на
несколько рейсов.  Это не  значит, что  топлива было  много, но  они
потратили его  с умом:  сравняли курс  и скорость  с "Авророй  Два",
состыковались и  вызволили  оттуда  космонавтов.  Что  это  была  за
картина: невесомость,  медвежьи объятия и небритые поцелуи! На борту
буксира немедленно  был закачен  банкет,  из  тех  запасов,  которые
русские успели  прихватить с  собой. Звучали тосты, смородиновый сок
сменялся мандариновым,  а паштет  - гамбургерами.  А еще два оборота
спустя "Аврора"  сгорела в  атмосфере,  как  метеор.  "Как  вечерняя
зарница",  заметил  космонавт  Юлий  Бронин,  приехав  в  Оксфорд  и
расцеловав своих спасителей еще раз.
 Возвращаясь  на   Землю,  пристегнутые  по  двое  в  одном  кресле,
прижавшись друг  к другу  теснее, чем  любовники, все  они уже  были
героями, и все их обожали, даже Роджера, даже Дори.
 Но все это было давным-давно.
 С тех  пор Роджер  Торравэй дважды облетал Луну, пилотируя корабль,
пока спецы по радиотелескопам проводили орбитальные испытания нового
стокилометрового зеркала  на обратной стороне. И наконец, он пережил
аварию при посадке на Марс. Тогда им снова посчастливилось вернуться
на Землю  целыми и невредимыми, но в этот раз ореол славы и доблести
рассеялся. Так,  обычное невезение  и технические  неполадки, ничего
особенного.
 После этого Роджер в основном занимался, если можно так выразиться,
политикой. Он  играл в  гольф с  сенаторами из комиссии по космосу и
курсировал между  еврокосмическими  центрами  в  Цюрихе,  Мюнхене  и
Триесте. Его  мемуары пользовались  достаточным спросом,  а время от
времени он  входил в  экипаж дублеров  для какого-нибудь  полета. По
мере того,  как космическая  программа быстро  скатывалась с позиции
национального приоритета  до позиции бедного родственника, настоящей
работы у Роджера становилось все меньше.
 Правда, он  еще оставался в списке дублеров для одного полета, хотя
помалкивал  об   этом,  собирая   голоса  в  поддержку  космического
агентства. Ему  было запрещено  говорить об  этом. Этот пилотируемый
полет, который,  суда по  всему, рано  или поздно  будет  утвержден,
впервые в космической программе нес гриф "совершенно секретно".
 Мы возлагали  на Роджера  Торравэя большие  ожидания, хотя  он и не
отличался   от    других   астронавтов   ничем   особенным.   Слегка
перетренированный,  соскучившийся   по  настоящему   делу,  порядком
рассерженный происходящим с их работой и мысли не допускающий о том,
чтобы променять эту работу на что-то другое, пока остается хоть один
шанс снова  прославиться. Они  все были такие, даже тот, который был
монстром.

 Глава 2

 ЧЕГО ХОТЕЛ ПРЕЗИДЕНТ

 Торравэй часто  думал о человеке, который был монстром. У него были
на то свои причины.
 Сейчас он сидел в кресле второго пилота, в двадцати четырех тысячах
метров над Канзасом, и следил, как светлое пятнышко на радаре плавно
ползет к краю экрана.
     - Дерьмо, - заметил пилот.
 Пятнышком был  советский Конкордский III. Их СВ-5 старался угнаться
за русским  с того  самого момента, как они засекли его над плотиной
водохранилища Гаррисон.
 Торравэй усмехнулся  и  еще  немного  сбросил  мощность.  С  ростом
относительной скорости точка-Конкордский поползла быстрее.
 - Уходит,  -  мрачно  заметил  пилот.  -  Как  по-твоему,  куда  он
собрался? В Венесуэлу?
 - И  правильно сделает,  - ответил Торравэй, - учитывая, сколько вы
оба жрете топлива.
 - Аа, ладно, - пожал плечами пилот, нимало не огорчаясь тем фактом,
что  они   порядком  превысили   принятую   согласно   международным
договоренностям границу  в полтора  Маха. -  Что там  такое в Талсе?
Обычно нам сразу дают посадку, с таким-то ВИПом, как ты.1
 - Должно быть, садится ВИП поважнее, - покачал головой Роджер.
 Это была  не догадка  - он  знал, что это за ВИП. Важнее Президента
Соединенных Штатов персоны не бывает.
 - А  ты неплохо  ведешь эту  тачку, -  великодушно заметил пилот. -
Хочешь сесть сам? То есть, когда дадут посадку.
 - Нет, спасибо. Пойду лучше соберу шмотки.
 Однако Роджер  остался в  кресле,  поглядывая  вниз.  Самолет  стал
терять   высоту,    снижаясь   над    рваными   кучевыми   облаками.
Чувствовалось, как  машину кидает  в восходящих  потоках. Пилот взял
управление на  себя, и  Торравэй убрал  руки со  штурвала. Скоро они
минуют Тонку, справа по борту. Интересно, как дела у монстра?
 Пилот все еще был настроен великодушно.
 - Нечасто приходится летать, а?
 - Только, когда дают порулить, кто-нибудь вроде тебя.
 - Нет  проблем. А  можно поинтересоваться,  чем  ты  вообще  сейчас
занят? Я имею в виду - кроме ВИПендривания и тому подобного?
 На это у Торравэя был заранее готовый ответ.
 - Административная работа.
 Он всегда  отвечал так  на вопрос,  чем  он  занимается.  Иногда  у
вопрошавшего был  нужный допуск, не только от государственной службы
безопасности, но  и от  внутреннего голоса,  встроенного  радарчика,
подсказывающего, кому  можно доверять,  а кому  - нет.  Тогда Роджер
говорил: "Делаю  монстров". Если ответом были слова, подтверждавшие,
что собеседник  тоже входит в число посвященных, Роджер мог добавить
еще одну-две фразы.
 Программа внеземной  медицины была  вовсе не  секретной. Все знали,
что в  Тонке работают  над подготовкой астронавтов к жизни на Марсе.
Секретом было  то, как  их готовят:  сам монстр.  Если  бы  Торравэй
сболтнул лишнее, он рисковал бы и свободой, и работой. А свою работу
Роджер любил.  Работа позволяла  ему содержать свою красавицу жену и
ее фарфоровый  магазинчик. Благодаря своей работе он был уверен, что
сделанное им останется в памяти людей. Кроме того, работа давала ему
возможность бывать  в интересных местах. В бытность свою астронавтом
Роджеру, правда,  приходилось бывать  в местах еще более интересных,
но увы,  находившихся в космическом пространстве, а потому несколько
безлюдных.  Куда   больше  ему   нравились  такие   местечки,   куда
____________________
 1 VIP, Very Important Person - Оччень важная персона (англ.) (прим.
перев.)

приходилось добираться  не ракетой,  а частным  самолетом,  где  его
встречали  льстивые  дипломаты  и  потрясающие  женщины  в  вечерних
нарядах. Конечно,  нужно было  помнить и  о монстре, но это не очень
беспокоило Роджера. Не очень.
 Они пролетели  реку Симаррон, даже не реку, а ржавое русло, которое
станет  рекой,  только  когда  пройдет  дождь,  отклонили  сопла  до
вертикали, сбросили газ и мягко приземлились.
 - Спасибо,  - бросил  пилоту Роджер  и пошел  в роскошный  салон за
своим багажом.
 На этот раз, прежде чем вернуться в Оклахому, он заглянул в Бейрут,
Рим, Севилью  и Саскатун,  одно жарче другого. Поскольку их ждали на
торжественной встрече  с президентом,  Дори встретила  его в  мотеле
аэропорта. Она  принесла костюм, и он тут же принялся переодеваться.
Роджер был  рад вернуться домой, рад вернуться к сотворению монстров
и к  жене. Выходя  из  душа,  он  ощутил  быстрый,  могучий  всплеск
желания. В  голове у  Роджера  тикал  хронометр,  отмеряющий  минуты
личного времени, и ему не требовалось смотреть на часы, чтобы знать:
время еще  есть. Ничего  страшного, если они опоздают на пару минут.
Но в  кресле, где  он ее оставил, Дори не было. Телевизор работал, в
пепельнице дотлевала сигарета, а ее не было. Опоясавшись полотенцем,
Роджер уселся  на кровать,  и сидел так, пока хронометр не подсказал
ему: оставшегося  времени уже  ни на что не хватит. Тогда он встал и
начал одеваться. Дори постучала в дверь, когда он завязывал галстук.
 - Извини,  - улыбнулась  она, когда  он открыл.  - Не  могла  найти
автомат с кока-колой. Одна мне, другая тебе.
 Дори была  почти такой  же высокой,  как и  Роджер, зеленоглазой от
природы и  брюнеткой по  желанию. Она  вытащила  из  сумочки  щетку,
обмахнула плечи  и рукава его пиджака, потом чокнулась с ним банками
и сделала глоток.
 - Нам пора. Выглядишь, как под венец.
 - А под одеяло? - ответил он, обняв ее за плечи.
 - Я  только что  накрасилась, -  увернулась она,  подставив щеку. -
Очень приятно, что сеньориты оставили кое-что и для меня.
 Роджер добродушно  усмехнулся. Это  была их  общая шутка - что он в
каждом городе спит с какой-нибудь девушкой. Ему нравились эти шутки.
В жизни  было не  так. Пару  раз он  пытался испробовать свои силы в
прелюбодеянии,  и  это  принесло  больше  огорчений  и  хлопот,  чем
радости. Однако  ему нравилось  думать о  себе, как  о мужчине, жене
которого приходится  беспокоиться,  что  на  ее  мужа  заглядываются
другие женщины.
 - Не  станем заставлять  президента ждать,  - сказал  он. -  Выводи
машину, а я рассчитаюсь за номер.

 Действительно,  ждать   президента  они   не  заставили:   пришлось
вытерпеть два часа с лишним, прежде чем они вообще его увидели.
 Роджер  был   знаком   с   обычной   процедурой   проверки   службы
безопасности,  ему  уже  приходилось  с  этим  сталкиваться.  Двести
процентов всех  мыслимых и немыслимых средств предосторожности перед
возможными покушениями  использовал не  только президент Соединенных
Штатов. Перед приемом у Папы Роджера просвечивали целый день, и то в
течение всей  краткой аудиенции  у него за плечами стоял швейцарец с
береттой в руках.
 На встречу  собралась половина шишек со всего института. Вылизанный
до блеска  ради такого  случая клуб ученых стал неузнаваем, приятная
атмосфера кофейни  улетучилась. Куда-то попрятали грифельные доски и
салфетки, на  которых чиркали  все, кому  не лень.  По углам  стояли
ширмы, и  шторы на  соседних окнах были предусмотрительно задернуты.
Для личного  досмотра, понял  Роджер. После  этого их  ждет беседа с
психоаналитиками. И  уж только потом, если пройдут все, и ни на чьей
шляпной булавке  не обнаружится  смертоносного яда,  а в чьих-нибудь
мозгах -  маниакальной страсти  к убийству, их проведут в аудиторию,
где к ним, наконец, присоединится сам президент.
 В  процессе  обыскивания,  ощупывания,  металлоискания  и  проверки
документов принимали  участие четверо  агентов службы  безопасности,
хотя непосредственно проверкой занимались лишь двое. Оставшиеся двое
стояли рядом,  вероятно, готовые  в случае надобности открыть огонь.
Женский персонал  службы безопасности  (так  называемые  секретарши,
хотя было видно, что и они вооружены) обыскивал жену и Кэтлин Даути.
Женщин обыскивали  за ширмой.  Ширма доходила  только до  плеч, и на
лице своей  жены Роджер  читал  каждое  прикосновение  нащупывающих,
зондирующих  ладоней.  Дори  не  любила,  когда  к  ней  прикасались
посторонние. Кажется,  иногда она  вообще не  любила,  когда  к  ней
прикасались, и уж в особенности посторонние.
 Когда подошла его очередь, Роджер понял, почему у его жены в глазах
была такая  ледяная  ярость.  Они  были  невероятно  дотошными.  Ему
заглянули подмышки.  Расстегнули пояс  и въехали  пальцем в задницу.
Покрутили яйца.  Вынули все из карманов, вытряхнули носовой платок и
молниеносно сложили его обратно, аккуратнее, чем был. Пряжку пояса и
браслет часов изучили под лупой.
 Каждый проходил  такую же  процедуру, даже  директор, с добродушным
смирением усмехавшийся,  пока чужие  пальцы старательно  прочесывали
густую растительность  у него  подмышками. Единственным  исключением
стал Дон  Кайман, который, принимая во внимание официальный характер
встречи, надел  сутану. После короткого совещания шепотом его вывели
раздеваться в соседнюю комнату.
 - Прошу  прощения, святой отец, - заметил один из телохранителей, -
сами понимаете.
 Дон пожал  плечами,  вышел  с  ними,  и  вскоре  вернулся,  заметно
раздраженный. Роджер начинал разделять его чувства. Они поступили бы
гораздо  умнее,  отправляя  людей  к  психачам  сразу  по  окончании
осмотра. В  конце концов,  психачи были  первоклассные, и  их  время
стоило кучи  денег. Однако  у службы безопасности была своя система.
Только после  того,  как  всех  осмотрели,  в  комнатки  машинисток,
специально освобожденные  для работы психоаналитиков, провели первую
тройку.
 Психоаналитик Роджера был негром (на самом деле его кожа была цвета
кофе со  сливками, причем  сливки преобладали,  так что  негром  его
можно было  назвать только  из вежливости).  Они усел