вшие к вам пятнадцатого.
     "Так оно и есть, -- подумал Митоя.  -- Теперь  они не дадут нам покоя".
Но лицо его по-прежнему оставалось усталым и равнодушным.
     -- Позволено ли  будет  мне узнать, мистер Нортон, с какой точки зрения
они вас интересуют? И что именно вы хотите знать о них?
     Лицо Нортона изобразило глубочайшее изумление.
     -- Разве вам не звонили из министерства иностранных дел? -- спросил он
растерянно.
     Доктор Митоя покачал головой:
     --  Не  понимаю,  какое  отношение министерство иностранных дел  может
иметь к делам моего госпиталя.
     -- Значит, ваши чиновники опять все перепутали! --  раздраженно  сказал
Нортон. Он спохватился и слегка  покраснел. -- Простите, пожалуйста. Дело  в
том,  что  я  вынужден  был  вылететь  сюда  из  ...э-э...  из  Хиросимы  по
настоятельной просьбе наших дипломатов.  Мне передали, что здесь  находятся
двое больных,  которые... м-м... которые могут представлять для нас  большой
интерес.  Причем добавили,  что персонал вашего госпиталя не в  состоянии не
только  лечить  их,  но даже поставить  диагноз, и  что  вы,  вы  лично  --
понимаете? -- требовали приезда американских врачей.
     Доктор Митоя не проронил ни слова и не пытался перебить  собеседника, и
Нортон подивился стоическому спокойствию, с которым японец снес эту внезапно
обрушившуюся на него пощечину.
     -- Как бы то ни было,  -- после  короткой паузы продолжал  Нортон,  --
будем считать  это просто  досадным недоразумением и приступим к делу.  Меня
интересует об этих больных  все: обстоятельства их заболевания, ход болезни,
как они попали к вам, какие меры вами приняты и так далее.
     -- Прежде всего, -- безразличным тоном заговорил Митоя, -- считаю своим
долгом заверить вас, мистер Нортон, что я ни  в коей мере не виновен в этом,
как вы  его называете,  досадном недоразумении. По-видимому, у  министерства
иностранных дел  имелись достаточно  веские основания,  чтобы  обратиться по
делам  здравоохранения,  минуя   наше  ведомство,  прямо  к  оккупационным
властям...
     Нортон поморщился, но Митоя сделал вид, что не заметил своей оговорки,
хотя прекрасно знал, что, по Сан-Францисскому договору, Япония  с  1953 года
не  считается оккупированной страной и что комиссия АВСС формально не имеет
отношения к американской военной администрации.
     -- ...И я не  понимаю, почему оно так заинтересовалось этими больными.
Но  раз  уж так  вышло, ничего не  поделаешь. Только... -- Митоя  недоуменно
пожал плечами, -- не вижу, чем, собственно, могу быть вам полезен. Мы  сами
почти  ничего  не  знаем,   а  то,  что  нам  известно,  весьма  подробно  и
обстоятельно было  изложено во  вчерашнем номере  "Йомиури". Вы,  вероятно,
читали эту статью и...
     --  Виноват,  коллега, --  перебил  Нортон и  криво  улыбнулся.  --  К
сожалению,  мне  приходится  признаться,  что японским  языком, а  тем более
японской письменностью, я владею очень слабо, поэтому упомянутой вами статьи
не читал. Но самое главное не в этом... -- Тут Нортон нагнулся над столом и
заговорил медленно  и отчетливо,  глядя  собеседнику прямо  в  глаза: --  Вы
должны твердо  понять, что с помощью американской науки  вы смогли бы  более
успешно выполнить свой долг по отношению к этим вашим пациентам. И не только
по отношению  к ним. На руках японских медиков,  вне всякого сомнения, скоро
окажутся и  другие пациенты. Насколько  нам... мне  известно, общая картина
заболевания очень напоминает...
     Нортон сделал паузу, но ожидаемой реплики не последовало.
     Он закончил сухо:
     -- Одним словом, если вас это не затруднит, коллега, мне очень хотелось
бы разузнать подробности этого дела и осмотреть пациентов.
     Директор госпиталя понял  теперь все. Понял он  и  то,  что  уклоняться
дальше  от ответов на вопросы  Нортона  будет невозможно: речь шла о слишком
серьезных вещах. И снова проклятый страх зашевелился где-то  внутри. Митоя
вздохнул, взглянул  на  часы,  демонстративно. покосился  на  кучу  писем  и
официальных  бумаг  на  столе  слева от  себя (единственный  знак  протеста,
который он смог себе позволить) и поднял глаза на гостя:
     --  Хорошо,  мистер  Нортон.   Если  вы  так  настаиваете...  Что  вас
интересует прежде  всего и больше всего? Нортон улыбнулся широко и  весело и
потер ладони.
     -- Начнем по порядку, дорогой коллега, -- сказал  он. -- Как случилось,
что рыбаки из Коидзу попали к вам? Кто их надоумил?
     -- Им посоветовал  обратиться к нам мистер Тоои, городской врач Коидзу.
Вам, оказывается, известно, что пациенты прибыли оттуда?
     -- Да, я это знаю. Кстати, как далеко этот Коидзу от Токио?
     --  В  нескольких  часах  езды.  Маленький  приморский   городок  около
Сидзуока.  Так вот,  доктор Тоои предположил сначала, что  у них бери-бери.
Внешние симптомы были как будто налицо:  потемнение кожи,  нарывы,  гнойные
выделения и так далее. Но было и другое, чего Тоои объяснить никак не мог; У
судового  механика  Мотоути прядями выпадали волосы. Больные  не  испытывали
характерной  для бери-бери,  ломоты  в  суставах.  Они были  очень слабы  и
отказывались от воды  и  пищи.  В распоряжении  Тоои не было  почти  никаких
средств, чтобы произвести тщательные анализы. Но он имел  дело с бери-бери.
почти всю свою жизнь, и ему стадо ясно, что эта болезнь иная. Он послал двух
пациентов -- механика Мотоути и рыбака Хомма -- к нам с письмом.
     -- Двух?
     -- Да, остальные остались у него в больнице. Двадцать один человек.
     -- И вы, разумеется, сразу поняли, что это за болезнь?
     -- Нет, не сразу.
     Митоя теперь  не  испытывал ни малейших сомнений относительно того, что
Нортону  прекрасно  известно  все о  "Счастливом  Драконе".  Непонятно  было
только, чего американец хочет от него. Но Митоя был терпелив и осторожен. Он
выдвинул один из ящиков стола и, роясь в нем, продолжал:
     -- Никаких возбудителей болезни найти не удалось. Но бросились  в глаза
два  обстоятельства. Во-первых, необыкновенная  бедность крови лейкоцитами;
во-вторых,  ненормальное содержание белка в  моче. Это, конечно,  ничего не
объясняло, и я обратился к обстоятельствам, предшествовавшим заболеванию...
     -- Что сами пациенты думают о своей болезни?-- перебил Нортон.
     -- О, они ничего не могли сказать! Так же как и я... тогда.
     Нортон  быстро  взглянул  на Митоя.  Тот  вертел в  руках, складывая и
разворачивая, листок бумаги, который он достал из стола.
     -- Вы хотите сказать, что теперь...
     Митоя кивнул головой:
     --  Вот  именно,  мистер  Нортон.   Я   вспомнил   кое-какие   газетные
сообщения...  кажется, это  было  полмесяца назад, если я не  ошибаюсь...  и
сопоставил симптомы таинственного заболевания с теми явлениями, свидетелями
которых  оказались  рыбаки  во время своего последнего плавания,  а  также с
данными  одного документа, случайно сохранившегося у  меня со времен войны.
Это дало мне возможность сделать кое-какие выводы.
     Наступило молчание.  Нортон  старался  собраться с мыслями.  Интересно,
знает ли Митоя, что произошло в  действительности? Нет, это исключено. Разве
только  он связан  с  врачами на  Кваджелейне...  Впрочем,  это  совершенно
невозможно. Как бы то ни было, он, по-видимому, напал на верный след. Что ж,
это,  по  существу, ничего не  меняет. Все равно через неделю-другую об этом
заговорят газеты.
     -- Вы упомянули о некоторых явлениях, коллега, --  сказал Нортон. -- Не
откажите в любезности...
     Доктор Митоя рассказал все, что ему было известно со слов рыбаков.
     --  ...Затем на  них  посыпался  белый, похожий на  муку,  порошок,  --
закончил он рассказ о злоключениях "Счастливого Дракона". -- "Пепел горящего
неба", как они говорят. Он густо сыпался сверху, словно снег.
     -- Совершенно верно. --  Американец удовлетворенно кивнул. --  Порошок,
похожий на муку. Значит, первого марта они находились  в районе Маршальских
островов, вы сказали?
     -- Мотоути утверждает, что их шхуна находилась в это время милях в  ста
двадцати  к  востоку  от Бикини и в сорока  --  от  границы запретной  зоны.
Впрочем, мне думается, они были гораздо ближе.
     -- Почему? -- насторожился Нортон.
     --  Трудно себе представить  взрыв  такой мощности, чтобы радиация  его
причинила серьезные поражения на расстоянии в сотню миль, -- спокойно сказал
Митоя.
     -- Значит, вы  полагаете, коллега,  -- быстро сказал Нортон, -- что они
были ближе к источнику радиации, чем говорят?
     Снова  в  кабинете  воцарилась  тишина.  Доктор  Митоя  взял  сигарету,
закурил, внимательно следя за сизыми струйками дыма под зеленым абажуром.
     "Значит,   это   действительно   был   взрыв.    Понятно,   американец
заинтересован  в  том,  чтобы  иметь  доказательства,  что  рыбаки  были  в
запретной зоне", -- подумал он и продолжал:
     -- Конечно, это только  мое предположение, мистер  Нортон.  Но мне ясно
одно:  несчастные  рыбаки оказались случайно  вблизи от полигона,  где  ваши
соотечественники   испытывали  какую-нибудь  ужасную   военную  новинку.   В
результате  --  характерная  болезнь:  выпадение  волос,   нарывы  на  теле,
слабость,  уменьшение  числа  лейкоцитов.  Я  обратился  к  одному  старому
документу.  Он сохранился у меня с тех времен,  когда я работал с  жертвами
Хиросимы и Нагасаки... -- Митоя мельком  просмотрел бумагу, лежавшую теперь
перед  ним на столе. -- Вот, пожалуйста. Это история болезни некоего Асадзо
Тадати, умершего  в начале сорок  шестого (Одна из жертв атомных  взрывов  в
Хиросиме и Нагасаки.). Симптомы совпадают полностью. Интересуетесь?
     Нортон покачал головой:
     -- У меня в отделении огромный архив подобных бумаг. Должен  признать,
что ваша логика безупречна. И ваш вывод?
     -- Несомненно, они поражены жесткой радиацией.
     -- Но  интересно,  --  продолжал Нортон,  --  что вы думаете  об  этом
пресловутом пепле? Какую он играет роль в вашей логике?
     -- Право, не знаю, мистер Нортон. Вы слишком многого хотите от меня. Я
ведь всего-навсего терапевт...  Хомма, их мальчишка-кок,  привез нам немного
-- граммов пятьдесят. Обыкновенный известняк.
     Рука Нортона с сигаретой остановилась на полпути ко рту.
     -- Известняк... -- проговорил он и вдруг  торопливо закивал головой. --
Да,  разумеется, известняк, мел, кораллы... И вы  не заметили  в нем ничего
особенного?
     -- Особенного?  Нет. А вы  полагаете,  что он,  этот известняк,  имеет
какое-нибудь отношение...
     --  0'кэй,  коллега!  --  Нортон  притушил   сигарету  в  пепельнице  и
выпрямился. -- Теперь мне все  совершенно ясно, и я могу рассказать вам, что
случилось.
     Доктор Митоя вежливо-удивленно поднял реденькие брови.
     -- Дело в том, -- продолжал Нортон, -- что вы оказались очень недалеки
от  истины,   предположив,   что  ваши   рыбаки   явились  жертвой   мощного
радиоактивного излучения. Но это не была жесткая радиация, то есть  гамма и
нейтронное  излучение в момент  взрыва, хотя, возможно,  ваши пациенты могли
пострадать и от нее.  Вы, очевидно, читали в газетах,  что первого марта на
небольшом  атолле  в  районе  Бикини  было  проведено  испытание  новейшего
сверхмощного  вида  оружия  --  термоядерной,  или,  как  ее  чаще называют,
водородной бомбы.
     Митоя молча кивнул.
     -- Чудовищной силы  взрыв, -- продолжал Нортон после минутной паузы, --
измельчил  в порошок атолл, поднял миллионы тонн этого  порошка на воздух  и
разбросал на сотни миль вокруг.
     -- "Небесный пепел", -- пробормотал Митоя.
     -- Это  и  был "небесный  пепел", совершенно верно.  Но  самым страшным
оказалось то,  что этот пепел --  не просто известковая  пыль.  Вы знакомы с
основами  ядерной  физики?.. Нет?  Жаль. Постараюсь  объяснить  популярно.
Температура  в  десятки  миллионов  градусов,  возникшая  в  момент взрыва,
придала  элементарным  частицам -- продуктам  термоядерной реакции -- такие
скорости, что они получили возможность проникать в ядра атомов всех веществ,
находящихся в районе  взрыва: в ядра атомов  солей океанской воды, газов, из
которых состоит воздух, а также в ядра атомов,  входящих в состав коралла и
материалов, из  которых была построена оболочка бомбы. Как  правило, всякий
атом,   ядро   которого    захватило   постороннюю    частицу,    становится
радиоактивным. Теперь  вы понимаете, коллега? Излучение непосредственно от
взрыва  могло  и  не   угрожать  рыбакам,  поскольку  оно   поглощается  на
сравнительно  недалеких  расстояниях от эпицентра.  Но  масса радиоактивной
коралловой пыли,  осыпавшая их с неба, оказалась  для них роковой. По виду
она  ничем не обнаруживала  своих страшных  свойств. И несчастные дышали ею,
она  попадала  им  с  пищей, забивалась в  уши,  в глаза, в складки  кожи  в
течение  нескольких дней... Известно, коллега,  что  рыбаки  в плавании  не
отличаются чистоплотностью...  Плыли домой, а радиация делала свое  дело, и
только  теперь   ее  действие  стало  сказываться  в   полной   мере.  Можно
представить себе, как в клетках живого человеческого организма молекула за
молекулой рушится под ударами смертельного излучения, как...
     -- Мне  все ясно,  мистер  Нортон, -- прервал его  Митоя. Он  морщился,
словно от боли. -- По-моему, это очень похоже на преступление.
     Нортон насупился:
     -- Вы понимаете, коллега, мне не приходится оправдываться. Это большая
неприятность.   Очень   большая.   Но,   по-моему,   вы   сгущаете   краски.
Преступление...  Я  бы  сказал, несчастный  случай. Вашим рыбакам просто  не
повезло,  вот и все.  И, если  .это  вас утешит,  пострадали  не только они.
Проклятой пылью  были осыпаны все близлежащие  атоллы, в том числе  два или
три  обитаемые. Поражено  более двухсот туземцев и  несколько американцев.
Правда,  пострадавших сразу же  отправили  в госпиталь на  Кваджелейн, и их
состояние, кажется, более не вызывает опасений. Если бы капитан "Счастливого
Дракона" догадался подать сигнал бедствия,  с его экипажем тоже было бы все
в  порядке.  И потом, кто виноват, что они  забрались в запретную зону?.. Не
смотрите на меня  так, будто  я виноват  во всем случившемся. Конечно, наши
военные проявили известную  неосторожность.  Поверьте мне, я никогда не был
сторонником  этих...  этих  экспериментов. Но  наше  дело  --  лечить, а  не
разбираться  в  сложных  и  спорных  политических   вопросах.  Он  помолчал,
покусывая нижнюю губу.
     --  Скажите, пожалуйста,  коллега, как вы намерены лечить  этих  людей?
Насколько мне  известно, у  вас  и у вашего  персонала  нет  ни  необходимых
знаний, ни оборудования, ни медикаментов. Или я ошибаюсь?
     Директор госпиталя склонил голову в знак того, что гость не ошибается:
     -- Убедившись в  правильности моих  догадок  относительно  природы  их
заболевания,  я сразу же решил  обратиться  к профессору Удзуки.  Сегодня я
звонил к нему  и просил зайти, но... --  Митоя был  настолько раздражен, что
позволил  себе  подпустить собеседнику шпильку, --  у  господина  профессора
Удзуки, вероятно, и без  того слишком много  дел подобного рода. Он так и не
пришел.
     --  Да,  --  спокойно  подтвердил  Нортон,  --  за последнее  время  в
отделения нашей комиссии  поступили новые партии жителей Хиросимы и Нагасаки
с рецидивом лучевой болезни.  Дела  сейчас там  по горло и для наших  и для
ваших специалистов. Но мистер Удзуки не пришел к вам по другой причине.
     -- А именно?
     -- По  предложению властей, он подготавливает для  экипажа "Счастливого
Дракона", в том числе и для ваших пациентов, места в другом госпитале  -- в
Первом национальном.
     Митоя только слегка пожал плечами. Выражение его лица не изменилось.
     --  Не будет  ли нескромностью  с  моей стороны спросить,  -- спокойно
произнес  он:  --  кто  санкционировал  перевод  моих  пациентов  в  Первый
госпиталь?  Министерство иностранных дел?  Или  административное бюро штаба
американских войск?
     -- Не могу точно сказать, коллега, -- ответил Нортон, едва сдерживаясь.
--  Кажется,  ваш  департамент здравоохранения... или как его там... Вы  еще
получите указания, я пришел только предупредить вас и взглянуть на больных.
Завтра я со своим помощником выезжаю в Коидзу и осмотрю остальных. Через два
-- три дня все они должны  быть  в Токио. В Первом  госпитале больные будут
находиться под постоянным  наблюдением лучших специалистов  мира по  лучевым
болезням,  американцев  и  японцев,  профессора  Удзуки   в  том  числе.  Не
сомневаюсь, что правильные методы лечения не замедлят дать результаты.
     --  Еще один вопрос,  мистер Нортон, если позволите. Насколько я понял,
профессор Удзуки не почтил  меня своим посещением потому, что взять на  себя
этот труд решили вы. Не скажете ли, чему я обязан...
     Нортон  усмехнулся и нерешительно  поскреб  подбородок.  Потом  сказал
мягко:
     -- Видите ли, сэр, я  считаю,  что именно американская медицина должна
исправить зло,  невольно причиненное американской  физикой,  и сделают  это
американские  врачи,  в  том  числе  и  я.  Кроме  того,  мы  считаем,  что
пристальное наблюдение за ходом  болезни... и за  ходом  лечения, конечно...
может  дать  мировой  науке  массу  ценнейшего  материала  по  особенностям
радиоактивных болезней.
     Директор госпиталя Токийского университета сегодня удивлял самого себя.
Он грубо, почти вызывающе сказал:
     -- Американские ученые будут  экспериментировать с  японскими  морскими
свинками?  Так это  следует понимать?  А  если морские  свинки откажутся от
экспериментов?
     Нортон нахмурился:
     --  Повторяю, коллега,  вы  слишком сгущаете  краски.  Я  понимаю  ваше
настроение и... и все такое. Но давайте смотреть  на вещи здраво. Следует не
препираться,  а  стараться  облегчить   участь  этих  несчастных...  --  Он
помолчал и угрюмо сказал: --  Не будете ли вы любезны  показать  мне  моих
будущих пациентов?
     Гость и хозяин поднялись  одновременно. Рядом пересекли  кабинет, и  у
дверей Митоя задержался, пропуская вперед Нортона.  Острые  черные глаза  за
толстыми стеклами больших  очков были  полузакрыты набухшими  веками: Митоя
боялся, что гость прочтет в них затаенную неприязнь.

        "ЖЕРТВЫ"

     Хомма  рвало. Его маленькое,  исхудалое тело  судорожно изгибалось под
простыней,  на  потемневшем  лице, изуродованном  желтыми  буграми  нарывов,
выступил  обильный пот.  Спазмы  сводили  горло  мальчика,  и  из безобразно
раскрытого рта  текла тягучая,  липкая  слюна. В  промежутках между спазмами
Хомма громко и хрипло, со всхлипами, стонал и ругался:
     -- ТикусЕ... А, тикусЕ-мэ-э...(ТикусЕ-мэ -- сволочи.)
     Остальные  больные   и  служитель   молчали.   Капитан   Одабэ   лежал,
завернувшись  в  простыню  с головой; сэндо Тотими, сморщившись,  тайком  от
служителя,  занимался  запретным  делом  --   выдавливал  на  руке  зудевший
гнойник. Механик Мотоути  подобрал брошенную служителем  газету и читал про
себя, шевеля губами. Вдруг он приподнялся на локте  и  крикнул, не  отрывая
глаз от текста:
     -- 0-ой, Одабэ-сан! Сэндо!
     Капитан   высунул   лицо  из-под   простыни.  Сэндо,  не  оборачиваясь,
прохрипел:
     -- Чего тебе, Тюкэй?
     --  Слушайте,  что  сказал  о  нас  председатель  американской атомной
комиссии, господин Люис Страусе. Он  заявил, что в момент взрыва "Счастливый
Дракон" находился... э-э, где это?.. А, вот: "...находился западнее атолла
Бикини в пределах двухсотмильной запретной зоны". Ну, не дурак ли этот янки?
Не умеет отличить запада от востока, а еще председатель комиссии...
     -- Пропади он  пропадом со всеми  вместе!  -- слабым голосом  отозвался
Одабэ. Лицо его перекосилось. Мотоути бросил газету.
     -- Болит? -- сочувственно спросил он.
     -- Огонь у меня внутри...  --  Одабэ  скрипнул зубами и зарылся лицом в
подушку.
     Сэндо вытер пальцы о матрац, поправил простыню и мрачно прохрипел, щуря
слезящиеся глаза:
     --  Всякому  дураку  в  Японии  известно,  что,  когда  взорвала