ча
может обидеться!
     Кубосава вздохнул. Удача... Конечно, со  стороны могло показаться,  что
он достаточно удачлив.  Стотонная шхуна,  на которой он служил, принадлежала
самому Нарикава -- человеку, весьма уважаемому в Коидзу. Хозяин благоволил к
нему  за почтительность и  усердие, за то, что он в свое время был в армии и
понимал толк в дисциплине. Зарабатывал Кубосава не  очень  много, но все же
гораздо больше,  чем простой  рыбак. Кроме  того,  должность ставила его  в
привилегированное  по  отношению  к прочим положение: он  входил  в рыбацкую
аристократию,  в   тот   круг  людей,  к  которому   принадлежали  капитаны,
начальники  лова  -- "сэндо",  радисты.  Как будто бы  ясно,  что оснований
жаловаться на  судьбу  у  него не  могло  быть. А между  тем  счастье упорно
обходило  его домик, В котором  он  жил с женой, двумя дочками  и  старухой
тещей. Дело в том, что "Счастливому Дракону" не везло. Своего названия он не
оправдывал,  возможно,  потому,   что  был  десятым  "Счастливым  Драконом",
зарегистрированным  в списках государственной инспекции морского промысла.
Как бы то ни  было, улов и, следовательно, доля в наградных  с каждым рейсом
становились все меньше и  меньше.  А во время последнего плавания несчастная
шхуна попала  в  индонезийские  воды  и  была  задержана  за  браконьерство.
Поистине   несчастливый  год!  Хорошо  еще,   что   удалось  откупиться   от
пограничников уловом.  Обычно  такие дела  оканчивались  конфискацией орудий
лова и даже  самой  шхуны, а  команду во  главе с капитаном сажали на шесть
месяцев в тюрьму.
     Неудачи  "Счастливого Дракона"  выводили  толстого  Нарикава  из  себя.
Правда, хозяин мог утешаться  тем, что все сошло  относительно благополучно.
Как-никак,  шхуна  осталась  цела,  снасти не  отобраны,  и  сам он  не  был
вовлечен ни в какие неприятности. Такому обороту дела хозяин был обязан той
традиции,  которая свято  соблюдается рыбаками  всех  приморских  городков,
вроде   Коидзу.   Пограничники   соседних   стран,   задержавшие   японских
браконьеров  в  своих  водах,  могут  сколько  угодно  опрашивать капитана,
начальника лова -- сэндо и команду -- всех  вместе и каждого в отдельности,
-- пытаясь выяснить, почему они вели лов в  чужих водах. Задержанные, чем бы
это  им  ни  грозило, будут  дружно  и  угрюмо  отстаивать  два  положения:
во-первых, в чужие воды они  зашли по незнанию; во-вторых, сделали  они  это
сами, по своей воле, без ведома и, уж конечно, вопреки воле хозяина.
     Однако факт остается  фактом. Шхуна приносила убытки, а для команды это
было вопросом жизни. Сюкити Кубосава в последнее время с трудом сводил концы
с  концами. Правда, у него  были кое-какие сбережения, к  тому же  он мог от
времени  до  времени  подрабатывать  на   берегу   --  на   ремонте  дешевых
отечественных  приемников, которыми  пользовалось большинство его земляков и
которые не отличались высоким качеством. По зато не отличалась качеством и
та одежда,  которой пользовалась  семья  Кубосава, особенно одежда  девочек.
Казалось, она горела  на  них. Сильно  подорожал рис,  поднялись  цены и на
другие продукты. Сбережения таяли,  и никаких побочных заработков больше  не
могло хватать на жизнь.  Кубосава  даже забыл о тех временах,  когда вечером
можно было  всласть  посидеть  с приятелями в какой-нибудь унагия (унагия --
ресторан, где подаются блюда из угрей).
     "Ничего, --  утешала  его жена. -- Скоро  снова  начнется сезон, и вам
обязательно повезет.  Только бы  продержаться  до  первого рейса, а  там  вы
получите аванс... Вспомните только, как плохо было во время войны!"
     Что ж,  она права. Нет ничего  ужаснее, ничего непоправимее  войны.  В
памяти Кубосава еще свежи воспоминания о страшных событиях 1945 года, когда
он, ничтожный ефрейтор, полумертвый от голода и страха, сидел, скорчившись,
над  своей  рацией  и  прислушивался к  оглушительному  грохоту  зениток  и
зловещему  гулу  американских  бомбардировщиков  "Би-29",  идущих на  Токио.
Зенитки до сих пор черными пугалами торчат из  заросших травой  капониров на
вершине горы, под которой расположен Коидзу.
     Хорошо, что  все это позади.  И все  же...  Бедная  маленькая Ацу!  Ей
тяжело, она отказывает себе во всем и  старается  скрыть это. И  девочки...
Они давно не видели от отца подарков. Очень, очень скверно...
     Кубосава отбросил газету  и поднялся. Не  годится предаваться  мрачным
мыслям в канун Нового года. В новом году  все, несомненно, будет по-другому.
Счастье  в  дом, черт из  дома!  Сегодня последний день  старого  года, день
забвения всех пережитых невзгод. Он хлопнул в ладоши:
     -- Ну что? Скоро ли у вас будет готово? Не пора ли подкрепиться?
     Старая КиЕ обернулась  и  хотела  ответить,  но  в  этот момент  дверь
распахнулась,  и  на  пороге появилась  массивная  фигура  самого  хозяина,
господина Нарикава.
     -- Разрешите войти? -- низким, простуженным голосом прогудел он.
     Кубосава обомлел. Перед ним  качалось желтое одутловатое лицо с узкими
припухшими глазками и седой щеточкой усов над улыбающимся ртом.
     -- Вот, решил навестить вас, Кубосава-сан. Давно уже собирался...
     КиЕ,  Ацуко и Умэ  склонились  в почтительном поклоне. Ясуко  испуганно
таращила черные глазенки, прячась за спиной бабушки. Первой опомнилась КиЕ:
     --  Входите, входите, господин Нарикава!.. Входите  без  церемоний. Как
же, какая честь... сам хозяин навестил!.. Сюкити, что же ты стоишь столбом?
     Кубосава  пришел  в  себя. Семеня  ногами  и кланяясь,  он  подбежал  к
Нарикава и принял у него из рук тяжелую суковатую трость.
     --  Прошу вас, входите, пожалуйста... Конечно, сам хозяин! Я прямо-таки
растерялся от неожиданности... Простите великодушно!
     -- Тут  только он  заметил остановившихся в  дверях капитана  Одабэ  и
сэндо Тотими.
     --  Входите,  входите, Одабэ-сан,  Тотими-сан!  .Какая  радость,  какая
честь!  Навестить   мое  скромное   жилище...   Никогда  не   забуду   этого
благодеяния.,
     Действительно,   приход   хозяина   был   большой  честью   и   большим
благодеянием. Капитан и сэндо довольно часто навещали  радиста, но никто  из
них,  да и  мало кто  в  Коидзу,  мог похвастать тем,  что принимал  у  себя
богатого,  влиятельного  и отнюдь не  склонного к. фамильярности  со  своими
служащими  Нарикава.  А  через  несколько  минут,  когда церемония  взаимных
поклонов  и  приветствий  окончилась  и  гости  расположились  на циновках,
Нарикава сказал:
     -- Не  думайте,  Кубосава-сан,  что  я  пришел только  к  вам. Я  давно
собирался взглянуть на КиЕ-тян, хе-хе-хе...
     -- Хе-хе-хе... -- залился сэндо.
     Старая КиЕ поклонилась:
     -- Хозяин еще не забыл, как мы вместе собирали ракушки на отмели...
     --  Да, давно это было.  Постой-ка...  Ну  да,  лет  пятьдесят  назад.
Славное, хорошее было время...
     -- Тогда как раз вернулся из Маньчжурии мой муж...
     -- Да,  и хотел  еще  надавать  мне по шее  за то,  что  я ухаживал  за
тобой...
     Сэндо опять засмеялся тоненьким, блеющим смехом. Все заулыбались.
     -- Разрешите предложить вам скромно закусить, -- сказал  Кубосава.
Закусить? Отчего же... Разве мы против, Одабэ?
     Капитан смущенно  потупился. Он был очень  молод,  моложе всех  в  этом
доме, за исключением Умэ и Ясуко. Кроме того, он был в европейском  костюме,
и это очень стесняло его.
     -- А ты как думаешь, Тотими?
     --   Несомненно,   Нарикава-сан,  несомненно.  Раз  Кубосава-сан   так
любезен...
     -- Помнится, КиЕ-тян была мастерицей готовить.
     -- Да, мать готовит  очень хорошо,-- сказал Кубосава.  Гости выпили  по
чашке зеленого чая с маринованными сливами, затем КиЕ,  гордая и счастливая,
подала "тосо"  -- рисовое вино,  заправленное пряностями. Нарикава выпил две
чарки, шумно отдулся и вытер глаза.
     -- Замечательное тосо! -- проговорил он. -- Моя жена делает значительно
хуже. Как тебе это удается, КиЕ-тян?
     --  Право,  Нарикава-сан, тосо недостойно ваших похвал... Как я делаю?
Очень просто. Кладу специи и снадобья в шелковый мешочек и опускаю в вино...
     --  Ага, в шелковый мешочек! А  моя  кладет  в  серебряную сетку...  Я
пришлю ее к тебе. Пусть поучится.
     --  Ах, что  вы говорите,  Нарикава-сан!  Мне ли  учить  вашу почтенную
супругу...
     Подали  "дзони"  --  бобовый  суп  с поджаристыми  комочками  рисового
пудинга, ломтиками курятины и овощами.
     -- Настоящий  дзони! -- похвалил Нарикава. -- Я уж думал, такого теперь
нигде не делают. Всюду пошли новые моды...
     -- Совершенно правильно, -- подхватил Тотими. --  Все  стараются  жить,
как  на Западе. Конечно, в наше время без  этого не обойтись, но  нельзя же
без разбора...
     Блюда  следовали за  блюдами,  палочки  для еды  оживленно  стучали  о
фарфор. Наконец Нарикава отодвинул чашку, вытер потный лоб и сказал:
     --  Большое  спасибо! Замечательно  вкусно! Мы отпраздновали настоящий
старинный  бонэнкай  (Бонэнкай   --  "встреча  забвения  старого   года"  --
проводится тридцать первого декабря в семьях, следующих старым традициям).
     Сэндо поспешно достал портсигар и протянул хозяину. Нарикава закурил.
     -- А теперь,  -- продолжал он, -- мне хотелось бы посоветоваться кое о
чем с вами, Кубосава-сан. Если вы не возражаете, конечно.
     По знаку Кубосава старая  КиЕ  и  Ацу  быстро убрали посуду, поставили
перед гостями бутылку  рисовой водки -- "сакэ" и крохотные чарки и исчезли в
соседней комнате.
     --  Прошу  прощения, Кубосава-сан,  -- сказал  Нарикава,  принимая  от
Тотими чарку с сакэ, -- что осмеливаюсь беспокоить вас делами в вашем доме и
в такой день.  Разумеется,  непростительная  бесцеремонность. Но... время не
терпит.
     Рука Кубосава, державшая бутылку, замерла.
     -- Слушаю вас со вниманием, -- пробормотал он.
     --  Тогда я хотел  бы, чтобы вы  все  выслушали меня  и высказали  свое
мнение.
     Нарикава помолчал, собираясь с мыслями.
     -- Так вот. Как  вы знаете,  дела наши в этом году были очень плохи. Я
уже забыл, когда "Счастливый Дракон" приходил с полным трюмом рыбы...
     Сэидо раскрыл было рот, но Нарикава досадливо отмахнулся от него:
     --  Знаю, знаю, что ты  хочешь сказать! Правда, другие шхуны и  другие
владельцы тоже  не  в  лучшем  положении.  И  я не собираюсь  относить свои
неудачи за счет плохой работы капитанов или начальников лова, тем более что
вы все заинтересованы в богатом улове не меньше меня.
     "Наверно, даже больше", -- подумал Кубосава.
     -- Нет, не собираюсь. Но факт остается фактом -- рыбы вы не привозите.
Это убытки. Это разорение. А если я разорюсь, куда вы пойдете?
     Нарякава взял еще одну сигаретку, чиркнул спичкой и затянулся:
     -- Я скорблю при мысли о том, что произойдет со мной, с вами и с вашими
семьями,  если такое  положение  будет продолжаться  и дальше. Пусть прошлые
наши  неудачи уйдут навсегда  вместе  со  старым годом! Забудем  их. Но  тем
осторожнее должны мы быть в будущем, новом году. И я решил: в новом году вы
выйдете в море как можно раньше.
     Сердце Кубосава забилось.
     -- Когда? -- спросил он.
     --  Полагаю, не позже  двадцатого.  Двадцатое января я  имею в  виду. А
может быть, и раньше. Вы хотите что-то сказать, Одабэ-сан?
     -- Извините, хозяин, -- капитан кашлянул. -- В январе еще не кончается
период штормов.
     -- Мне это известно, -- усмехнулся Нарикава. -- Вам придется трудно. Но
разве  рыбаки боятся штормов? Или "Счастливый Дракон"  -- дырявая лоханка, а
не новая шхуна?
     -- "Счастливый Дракон" в полном порядке, хозяин.
     -- Твое мнение, сэндо?
     --   Преклоняюсь   перед  вашим  решением,  Нарикава-сан,  --  поспешно
отозвался Тотими, упираясь  руками  в  пол и кланяясь. -- Нам  не  привыкать
рисковать, и мы сделаем все, чтобы вы были довольны.
     -- Как со снастями?
     --  Старые  починены,  новые,  которые  вы  изволили  купить  в  июле,
приведены в готовность. Мы вполне готовы, Нарикава-сан.
     --   Нужно  только  погрузить  продовольствие,  воду   и  солярку,   --
пробормотал Одабэ. Нарикава кивнул.
     -- У вас, Кубосава-сан, я не  спрашиваю. У вас всегда все в порядке, не
правда ли?
     -- Смею надеяться, -- дрожащим от радости голосом сказал радист.
     -- Вот и превосходно! Значит, вы сможете выйти в любой день. Теперь еще
одно.
     Все трое изобразили на лицах почтительное внимание.
     --  Постарайтесь все-таки не  залезать в чужие  воды. Один раз вам  это
сошло, хотя вы  остались без заработка, а  я без тунца. Но  не надо искушать
судьбу. Конечно, риск есть риск, рыбак, боящийся риска, -- не рыбак. Но я не
желаю рисковать  шхуной. Конфискация шхуны приведет меня  к разорению, а вас
--  к  нищете.  С  другой  стороны... -- Он  отложил  сигарету и обвел  всех
жестким.  взглядом.  -- С другой стороны, если  вы  вернетесь без рыбы, нам
придется   расстаться.   Всегда  помните,  что  ваше  благополучие,  как   и
благополучие других рыбаков, зависит от процветания хозяина. Вот все, что я
хотел вам сказать.
     Сэндо поклонился  еще раз. Капитан Одабэ почесал в затылке. Кубосава же
почти ничего не слышал. Мысли  его были  заняты другим. "Выход двадцатого...
может быть, раньше... Значит, аванс... Тысяч десять иен... ну, пусть вoceмь.
Прежде всего  обновки для девочек, новое кимоно для Аду. Что-нибудь для КиЕ.
Купить  рис.  Да, новый  год  начинается прекрасно. Поистине "счастье в дом,
черт из дому"... Он вздрогнул и виновато улыбнулся:
     -- Простите... Что вы сказали, Нарикава-сан?
     -- Я говорю, почему пришел для этого разговора к вам.
     -- Я счастлив...
     -- У меня сейчас  полно  народу -- родственники и разные знакомые, там
нам не дали бы поговорить. Одабэ-сан -- холостяк, у него даже сесть негде...
Вы не обижайтесь, Одабэ-сан.
     -- Хе-хе-хе, -- заблеял сэндо.
     -- А Тотими скуп и угостил бы нас прокисшим пивом.
     Сэндо поперхнулся.
     -- Вот я  и  решил,  что  лучше  вашего  дома  места  не  найти.  И  не
раскаиваюсь... -- Нарикава с трудом Поднялся, опираясь на плечо сэндо.
     Кубосава вскочил, низко кланяясь и бормоча слова благодарности.
     Проводив гостей до ворот, он поклонился в последний раз и сказал:
     -- Спасибо  вам за  вашу доброту ко мне  в этом году. Прошу не оставить
меня вашими милостями и в новом году.

     Утро  первого января выдалось ненастное. С океана  дул холодный  ветер,
небо было обложено низкими серыми тучами, моросил дождь.
     Но  это  не  могло  помешать празднику.  Нравы в Коидзу патриархальны и
консервативны,  как и в сотнях  других крохотных,  ничем  не  примечательных
рыбацких  городков, которые лепятся  по берегам Страны Восходящего Солнца от
угрюмых скал мыса Соя на Хоккайдо до изумрудных заливов южного Кюсю. Правда,
через Коидзу проходит железная  дорога, и всякий желающий может добраться до
Токио за несколько часов. Тем не менее влияние огромной;
     беспокойной  столицы в провинциальном городке ощущается слабо. Рыбакам
и мелким лавочникам,  которые  составляют  основу  населения  Коидзу, вполне
достаточно  десятка  его  ресторанчиков,  небольшого  кинотеатра  и  местной
газеты.  И  праздники,  особенно Новый год, они встречают, как встречали  их
предки, -- обстоятельно, серьезно, весело.  И в то время  как жители столицы
еще  сладко  спали  после  легкомысленно  --  по-европейски  --  проведенной
новогодней ночи, обитатели Коидзу, глубоко уверенные в том, что день первого
января должен стать образцом для всех последующих дней в году, уже  вышли на
мокрые от дождя  улицы  --  свежие,  нарядные и улыбающиеся. Каждый  спешил
обменяться новогодними привететвиями с соседями и знакомыми, нанести  визиты
друзьям, солидно и спокойно повеселиться.
     -- Кубосава-сан, с Новым годом!
     Сюкити  Кубосава,  стоявший  в  дверях  дома между  двумя "кадо-мацу",
плотный,  коренастый,   в  плаще  поверх   чистого   клетчатого  кимоно,   с
достоинством поклонился:
     -- С Новым годом...
     -- Не совсем подходящая погода для такого праздника, не так ли?
     -- Совершенно верно. Впрочем, это не может особенно помешать нам.
     -- Согласен с вами.  Прошу вас с почтенной  госпожой Кубосава  посетить
нас.
     -- Покорно благодарю. Не обойдите вниманием и мое скромное жилище...
     Кубосава раскланивался с соседями и знакомыми,  принимал приглашения и
приглашал сам; улыбаясь, произносил приличествующие случаю  любезные слова.
Так было первого  января каждого года. Но в этом году он испытывал гораздо
больше радости  и  удовольствия.  Вчерашнее  посещение:  господина Нарикава
породило  в  его  душе целый  поток счастливых надежд. Всю ночь  ему снились
самые  радужные  сны, а  хорошие сны  в новогоднюю  ночь --  верный  признак
грядущего благополучия. В мечтах он видел себя окруженным всеобщим почетом и
уважением,  чуть  ли  не  правой  рукой  хозяина.  Что  ж,   если  подумать
хорошенько,  в этом  сне  нет  ничего  предосудительного.  Выбился  же  сам
Нарикава в первые  люди  города  из  простых рыбаков!  А  ведь когда-то и он
собирал ракушки на отмели... Значит, и ему, Сюкити Кубосава, не заказан путь
к счастью и довольству.
     Кубосава взглянул  вдоль улицы.  На  углу несколько мальчишек и девочек
затеяли игру в "ханэ-цуки". Дети подбрасывали пестро раскрашенную палочку  и
ловили  ее  скалками.  Кубосава  заметил  среди  них  старшую  дочь   Умэко.
Тоненькая, раскрасневшаяся от бега, она вдруг поскользнулась на мокрой траве
и  с  размаху  упала,  мелькнув  голыми  коленками.  Визг  и  смех.  Подруги
бросились поднимать ее; мальчишки запрыгали, крича  во все  горло. Кубосава
вспомнил, как давным-давно, десятка два  лет  назад, в такой  же вот  первый
день нового  года  он, беззаботный  молодой рыбак, запускал  у ворот  своего
дома огромного воздушного змея, искоса поглядывая в сторону стайки девушек,
игравших  в  "ханэ-цуки".  Девушке, которая упускала  подброшенную  палочку,
ставили  на  лицо пятнышко  индийской  тушью. Сюкити  следил за  маленькой
хохотушкой с продолговатым, как  дынное семечко, лицом и круглыми  ласковыми
глазами.  На щеке ее было -- он и теперь отчетливо помнит это -- два черных
пятнышка. Следы этих  пятнышек оставались на лице Ацуко и через две недели,
когда Сюкити впервые зашел к ее родным и добрых полчаса сидел молча, опустив
голову... Вскоре они  поженились. Военная служба, короткие месяцы семейного
счастья, война,  грохот зениток,  зарево над горами, за  которыми раскинулся
Токио,  американская  эскадра на  горизонте и наконец  долгожданный  мир...
Ацуко  оказалась  доброй,  ласковой,  любящей  женой. И дочки  у  него  тоже
хорошие. Умэко идет пятнадцатый  год. Скоро придется  отдавать замуж. Женихи
найдутся -- она красивая,  в мать; к тому  же  Кубосава  пользуется  среди
соседей хорошей репутацией. А будет еще Лучше... Да, Кубосава не приходится
жаловаться на судьбу.
     -- С Новым годом, Кубосава-сан!
     Перед Кубосава  остановился  механик  "Счастливого Дракона", известный
забияка и весельчак  Тюкэй Мотоути. Широкое скуластое  лицо  его  лоснилось,
из-под  ярко-красного  головного  платка  выбивались  пряди  жестких черных
волос.  Механику -- около двадцати лет, жил  он бедно со  старухой матерью и
сестрой, ровесницей Умэко. Но многие в городке побаивались Мотоути за острый
язык,  за  его   привычку  отстаивать  свое  мнение  жилистыми,  темными  от
въевшегося в кожу масла кулаками.
     Кубосава не  одобрял многих повадок Мотоути, но питал к нему некоторую
слабость, -- парень был сыном его приятеля, убитого где-то под Сингапуром.
     -- Здравствуй, Тюкэй! Поздравляю с Новым годом!
     -- Сестра не у вас?
     -- Нет... Впрочем, постой, вон она, кажется, играет...
     -- Беда с ней! Чуть свет удрала из дому. Мать послала разыскать ее.
     -- Как здоровье почтенной госпожи Мотоути?
     -- Спасибо, все в порядке. Надеюсь, у вас тоже благополучно?
     -- Твоими молитвами. Вчера к нам заходил господин Нар