ос его по-прежнему был лишен
всякого выражения.
   - Хочешь приехать ко мне?
   - Да.
   - Что же? Хочешь сегодня?
   - Если не возражаешь.
   - Можно. Через сколько времени?
   - Точно не могу рассчитать.
   - Ну неважно. Я буду на станции или дома - очень близко отсюда.
   Анна изумленно смотрела на отца, с трудом удерживаясь от вопроса -
зачем ему это? Вместо того сказала:
   - Я тебя доставлю до Новой Гвинеи в микросамолете.
   - Время тебе позволяет?
   - Позволяет.
   Изумление Анны не ускользнуло от отца. И в самом деле, зачем ему Котон?
   Разве в Котоне дело?
   Но все-таки интересно: что за человек? Почему он так враждебен к
величайшему предприятию человечества?
   Будь Пьер занят хотя бы самым небольшим делом, стал бы он на это
тратить время?
   Прибыв через час на Новую Гвинею, он должен был прождать около получаса
до отправления реактивного самолета в Токио. Затем простился с Анной, и
она возвратилась к себе. Пьеру же предстояла еще долгая дорога - к Белому
морю.
   С воздушного вокзала у Белого моря он позвонил Котону. Тот был дома.
   - Что же, - сказал Котон, - приходи. Минут двадцать пешком от вокзала.
Или возьми микросамолет.
   Мерсье предпочел пройтись пешком. Ему казалось, за это время он
соберется с мыслями. Но мысли так и оставались разбросанными,
неопределенными.
   Извилистая дорожка вела через лес к одиноко стоящему домику,
напоминающему старинные коттеджи. Солнечные лучи пронизывали зеленую
листву и синеватую хвою. Цветы пахли свежо, чуть пьяняще. Птицы
пересвистывались, перезванивались радостными, бойкими голосами. И все эти
бодрящие лучи, цвета, запахи и звуки резко контрастировали с уже
притупившейся, но ничуть не ослабевшей душевной болью Пьера.
   Ему почти никто не встретился, лишь два мальчика лет по
десяти-одиннадцати.
   Оживленно переговариваясь и хохоча, они внезапно выскочили из-за
поворота тропинки и, увидев его, смолкли, чинно поздоровались. А миновав
его, с любопытством оглянулись. Узнали ли они знакомое многим лицо, или их
поразил грустный вид случайного встречного? Застигнутый врасплох, Мерсье
улыбнулся, но улыбка вышла - он почувствовал - натянутой.
   Котон сидел на скамейке в маленьком цветнике перед домиком.
"По-видимому, он живет здесь один", - подумал Пьер.
   Котон скованным, деревянным движением поднялся ему навстречу и
пригласил войти. Разговор не сразу наладился. Мерсье с любопытством
осматривал жилище Котона. В нем не было ничего примечательного, кроме
полки со старинными книгами - громоздкими бумажными томами в толстых
переплетах. Мерсье достаточно навидался этих томов в Историческом музее.
Они казались нелепыми по сравнению с современными книгами, напечатанными
на несокрушимо прочной пленке толщиной всего в пять десятитысячных
миллиметра. Шрифт, уменьшенный вдесятеро против обычного старинного, легко
читается через подвешенную к обложке линзу. Объем новых книг примерно в
две тысячи раз меньше старых наиболее распространенного формата. Мерсье
собрал большую библиотеку по геологии и вулканологии, и вся она умещалась
на десятисантиметровой полочке над его рабочим столом. А тут всего
какой-нибудь десяток томов!
   Он подошел к полке, снял одну из книг и был приятно удивлен - это
оказался том лирики Пушкина. Раскрыл наудачу:
   Но прежних сердца ран, Глубоких ран любви, ничто не излечило...
   Шуми, шуми, послушное ветрило, Волнуйся подо мной, угрюмый океан...
 
   Он вполголоса, с волнением и грустью прочел эти строки одного из
лучших, как он считал, стихотворений великого поэта. Котон невозмутимо
слушал. Мерсье осторожно поставил книгу на место - он не мог отделаться от
впечатления, будто книги и полка покрыты густой пылью, хотя пневматические
установки полностью очищают от нее все помещения.
   - Разве у тебя нет Пушкина в современном издании? - спросил Пьер.
   - Я не люблю стихов, - последовал ответ.
   - Но... тогда зачем ты держишь это?
   - Так как-то... когда-то взял и привык, как к мебели...
   - Станция у тебя много отнимает времени?
   - Совсем мало, - ответил Котон. - На моей памяти никаких происшествий
не было. А если б что и случилось - сигнализация проведена не только на
пульт и ко мне домой, но еще к двоим энергетикам и в дежурную Мирового
энергетического центра.
   - Чем же ты занят в основном?
   - У меня есть любимое дело, я им много занимаюсь.
   Любимое? Это выставляло Котона в неожиданном свете. Мерсье даже
почувствовал расположение к нему. Но ничто не изменилось в неподвижном
лице Котона при этом признании.
   Пьеру страшно захотелось расспросить его. Но удобно ли это?
   Однако Котон сам пошел ему навстречу. Все тем же монотонным, лишенным
интонаций голосом он пояснил:
   - Я уже давно занимаюсь историей.
   Историей? Это особенно приятно. Значит, у Котона какие-то общие
интересы с Ольгой?
   Котон продолжал:
   - Я просматриваю историю человечества под определенным углом зрения.
   - Каким же?
   Теперь на лице Котона даже появилось какое-то оживление, правда слабое.
   - Хочу показать, что авантюры никогда не приводили к добру.
   - Какие авантюры? - насторожился Мерсье.
   - Всякие. Вот межпланетные сообщения. Пока посылали ракеты без людей -
хорошо. Потом послали с людьми.
   - Но ведь уже после того, как сделали вс„, чтобы обезопасить полеты.
   - Да. В первое время жертв и не было. А потом... Да ты ведь и сам
знаешь.
   - Знаю, конечно. Мучительно тяжело было нашим предкам терять самых
отважных друзей. Да какой же подвиг в истории человечества можно
гарантировать от жертв? - горячо возразил Мерсье. И вдруг его словно в
сердце кольнуло - вспомнил тех...
   А Котон прищурил один глаз - так когда-то щурились охотники, выцеливая
добычу. И нанес безжалостный удар:
   - Значит, ты сознательно принес в жертву тех девятерых?
   Удар точно попал в цель. Мерсье ощутил страшную душевную боль. В
бессилии он сел. Всякому другому тяжко было бы смотреть на страдальчески
дрогнувшие черты его лица, но если что и можно было прочесть в
малоподвижном лице Котона, то разве только удовлетворение.
   Как ни больно было в этот момент Пьеру, он с любопытством смотрел на
Котона:
   что это за человек, которому доставляет удовольствие причинить
страдание другому и даже любоваться этим страданием?
   - Положим, о полной безопасности не могло быть и речи, - несколько
успокоившись, сказал Пьер.
   Котон утвердительно кивнул.
   - Но ведь, - продолжал Мерсье, - когда-нибудь понадобится же людям
заселять планеты. Как ты думаешь?
   - Я в это не вдаюсь, - вяло промолвил Котон.
   - А кто об этом должен думать?
   - Те, кого это непосредственно коснется. Будущие поколения, - упрямо
сказал Котон, и, глядя на него, Мерсье почувствовал тяжелую, непробиваемую
стену.
   В сущности, спорить было больше не о чем. То, для чего он сюда явился,
Мерсье выяснил с предельной четкостью. Облик Котона стал ему вполне
понятен:
   тупая косность, неумение, а потому и нежелание смотреть вперед, упорная
неприязнь ко всему смелому, решительному, связанному, если необходимо, с
риском.
   Неужели есть еще такие люди?
   Да, вот такой человек и сидит перед Пьером. И не один он боится риска,
дерзаний. В спорах последних дней это четко выяснилось.
   Пьеру захотелось узнать, как живет Котон. Есть ли у него близкие,
друзья? Но не задавать же такой вопрос человеку, с которым нет никаких
точек соприкосновения.
   Подавленный, не в силах сосредоточиться на какой-либо мысли, Пьер вышел
от Котона.
   Теперь дорожка, которая привела его сюда, была оживлена. Избегая людей,
Пьер шел невдалеке по чаще, следуя изгибам тропинки, незаметный для
проходивших по ней.
   Неожиданно набрел он на стоявшую среди густой зелени скамейку. На ней
сидели двое. Юноша бережно держал обеими руками загорелую руку девушки и
не отрываясь смотрел в ее глаза, ласково устремленные на него. Столько
нежности было во всем их облике, что казались они совершенным творением
неведомого скульптора, изваявшего чудесную группу, имя которой - Любовь.
   Мерсье быстро свернул в сторону, но уже было поздно: его заметили,
узнали.
   Он услышал позади себя свое имя, произнесенное юношей вполголоса с
оттенком почтительности и сочувствия.
   - Как он здесь очутился? - удивленно, так же тихо спросила девушка.
   Пьер ускорил шаги, не услышав ответа юноши.
   Внезапно ему пришла мысль о возможности еще одной необычной встречи.
   Резиденция Мирового Совета находилась недалеко от Парижа. Это Мерсье
устраивало: предпринять снова какое-нибудь сложное путешествие при его
нынешнем угнетенном состоянии было бы тяжело. Теперь ему предстояло только
проделать в обратном направлении часть вчерашнего пути, да притом по
дороге домой.
   Работа членов Мирового Совета никак не укладывалась в определенные
часы. В отличие от подавляющего большинства населения Земли они были
перегружены.
   Председатель Совета Олег Маслаков был так занят, что только в самых
крайних случаях кто-либо решался обращаться к нему лично. Но Мерсье он
принял тотчас же.
   Маслаков сидел, казалось, спокойно, откинувшись на спинку кресла,
словно инстинктивно стараясь использовать короткие минуты вынужденного
отдыха.
   Хорошо, когда есть от чего отдыхать!
   Взгляд его глубоко запавших карих глаз был тверд и в то же время
внимателен, доброжелателен. Однако не следовало злоупотреблять его
временем. Мерсье начал без всякого предисловия.
   - Мне надо поговорить об очень важном для меня...
   Маслаков молчал.
   - Но... - прерывисто дыша, добавил Пьер, - мне трудно об этом
говорить...
   Маслаков кивнул.
   Внезапно у Пьера вырвался возглас отчаяния:
   - Я не могу так... без дела!
   Председатель все так же молча глядел на него.
   Долгая пауза.
   Решившись, Мерсье разом произнес:
   - Я хочу просить отменить постановление Мирового Совета, - и с очень
слабой тенью надежды поглядел на Маслакова.
   Тот молчал.
   Пьер потупился.
   - Я понимаю, - сказал он, - что совет вряд ли сможет сделать это.
   - Почему? - спросил Маслаков.
   - Потому что... ничего не изменилось.
   Опять пауза, на этот раз очень короткая.
   - Итак, - сказал Маслаков, встав и невольно бросив взгляд на часы, где
уже успело смениться несколько цифр, - ты сам ответил на свой вопрос. Мне
добавить нечего.
   Простившись с Пьером глубоко сочувственным взглядом, он быстрой
решительной походкой вышел из комнаты - прямой, высокий, непреклонный.
   "Что же мне остается?" - промолвил про себя Мерсье, выйдя из здания,
где помещался совет, в пронизанный солнечными лучами парк.
   И тут неожиданно, словно кто-то подсказал ему... "О да! Этого-то у меня
никто не отнимет!"
   С того дня он наглухо замкнулся в своей комнате и много дней почти не
выходил из нее. Одна Ольга знала, чем он занят, но ни с кем об этом не
говорила, даже с дочерью.
 
 

                                   Глава 9 

 
   Лесной сюрприз 
 
   Жан Тэн вместе с Гердой Лагерлеф продолжал трудиться над созданием
вулканов.
   Одновременно они учили этому делу других. Чтобы усмирить буйные
венерианские недра, таких специалистов потребуется немало.
   Сейсмографы беспрерывно отмечают сильнейшие сотрясения в разных местах.
   Чудовищны извержения старых и беспрерывно возникающих новых
естественных вулканов.
   Спустя некоторое время Жан и Герда стали работать порознь: каждый из
них уже мог действовать самостоятельно, каждый получил свою группу
помощников-учеников.
   Работы непочатый край. Жан был предельно занят. Тут уже не уложишься в
земные два-три часа обязательной работы в сутки. Да и как делить ее на
обязательную и необязательную?
   Жана тяготило, что пришлось оставить ваяние. Ничего не поделаешь: все
силы и время надо отдавать неотложной работе.
   Сейчас закладывали новый учебно-производственный вулкан вблизи большого
пленочного дома и недалеко от опушки дремучего леса. Недавно здесь было
обнаружено сравнительно неглубоко залегающее крупное скопление
расплавленной массы. Из-за близости к жилью этот искусственный вулкан был
включен в число первоочередных. Конечно, дом можно бы и перенести. Но
пожалуй, овчинка выделки не стоит: пока еще очень трудно найти на Венере
место, за которое можно поручиться, что и под ним не будет обнаружено
большое количество магмы.
   Поблизости от большого поставили маленький пленочный дом, где жили Жан
и практиканты, находилась аппаратура управления на расстоянии широким
огненным буром.
   Поручив группу наиболее опытному из своих помощников, Панаиту,
чернявому, очень молодому человеку с не по летам серьезным выражением
узкого лица, Жан направился к лесу, чтобы детальнее ознакомиться с
местностью. В герметически замкнутом микросамолете (специальной
конструкции для тяжелой плотной венерианской атмосферы) он добрался туда
за несколько минут и, оставив машину у опушки, вступил в чащу.
   Жану, конечно, было известно, что представляют собой венерианские леса.
Он видел их неоднократно на Земле - в телезаписях. Но одно дело - видеть
запись, а другое - войти в этот лес самому.
   Когда установили, что на Венере царит неимоверная жара, что в нижних
слоях атмосферы мало кислорода и нет водяных паров, то решили, что там не
могут существовать высшие растения. Но неизмерима способность организмов к
приспособляемости!
   Высокие, почти одинаковые столбообразные стволы стоят густо, плотно. Их
редкие, причудливо изогнутые ветви зеленоваты, но совершенно безлиственны.
   Как и стволы, они покрыты прозрачной жарозащитной коркой, более
прочной, чем самые крепкие полимеры. В лесу немногим темнее, чем на
открытых местах, - ветви почти не давали тени.
   Жан знал, что в этих зеленых ветвях идет фотосинтез. Они очень медленно
обогащают атмосферу кислородом. Может быть, когда-то такая картина была и
на Земле? Он знал также, что корни деревьев уходят в необычайную глубь,
находя и высасывая потаенные скопления ювенильных вод.
   Он притронулся к дереву. Скафандр не давал ощущения жара, пальцы
почувствовали плотную, почти отталкивающую гладкость брони. Закрыв глаза,
можно было подумать, что прикасаешься к чему-то идеально отшлифованному.
   Мертвая тишина господствовала в лесу: ни птичьих голосов, ни жужжания
насекомых, ни малейшего шороха. Впрочем, нет! Какой-то скрип послышался
вверху. Жан поднял голову. Голые ветви зашевелились - видно, от
пронесшегося по вершинам деревьев ветра.
   С трудом протискиваясь между стволами, он вдруг увидел, что они
расступились. Еще сотня шагов - он очутился на довольно просторной полянке.
   И остановился в изумлении: у противоположного ее края, разбросанные в
беспорядке, стояли... грибы. Да, это были грибы, и очень похожие на земные.
   Но размеры! Самые маленькие достигали примерно половины человеческого
роста!
   Но было и другое отличие от земных грибов: как и деревья, они были
покрыты гладкой, прозрачной броней - наверно, столь же плотной.
   Жан глядел на них издали. Ему стало не по себе. Сердце сильно забилось.
Он почувствовал внезапную слабость и головокружение.
   Сделал над собой усилие и шагнул обратно.
   Головокружение прекратилось.
   Вполоборота оглянулся.
   Ему показалось, что грибы чуть-чуть приблизились. Но это, конечно,
обман зрения!
   Он сделал шаг по направлению к ним.
   Головокружение и слабость возобновились и резко усилились. Он
решительно зашагал назад, но ноги стали подгибаться, он упал навзничь.
Попытался подняться - не смог. Это походило на кошмарный сон. Сделав еще
огромное усилие, повернулся на бок и опять оказался лицом к гигантским
грибам.
   Теперь уже нет никакого сомнения: они ближе, еще ближе!
   Необъяснимое ощущение овладело им. Ему казалось, что он чувствует
какие-то неслышимые волны, перекрещивающиеся, пронизывающие его...
какие-то токи...
   Грибы приближались. Он не видел их передвижения, как мы не замечаем
движения минутной стрелки. Но передние вышли уже за край поляны. Они не
дальше чем в метре от него.
   Жан стал делать отчаянные усилия, чтобы подняться. С огромным трудом
ему удалось пошевельнуться, но от этого его положение только ухудшилось:
он опять оказался на спине. И вдруг вскрикнул от ужасной боли в левой ноге.
   Он увидел гриб прямо над собой. Снизу гриб был огромен и страшен. Его
шляпка казалась плоским зонтом. Под шляпкой - перегородки, толстые и
длинные, как дранки, а между ними - черные зерна величиной с яблочные
семена, отчетливо видные сквозь идеально прозрачную тонкую броню. Жан
заметил еще, что ножка гриба никак не прикреплена к почве. Она даже чуть
приподнята над ней и опирается на низенькие бугорки, расположенные, как
показалось Жану, в шахматном порядке.
   Нестерпимая боль и отчаяние придали ему силы. Напрягшись до предела, он
вскочил на ноги. Но не мог сделать ни шагу. Обе ноги были как бы связаны.
   Левая продолжала болеть, и вдруг такая же сильнейшая боль ударила и в
правую. Прислонившись к древесному стволу, чтобы снова не упасть, он
взглянул вниз.
   Действительно, обе ноги были стянуты. От ножки гриба у самой почвы
вылезли длинные щупальца, охватившие ноги. Еще несколько грибов были уже
рядом.
   Он снова закричал - не только от боли, но и от ужаса. И тут же,
вспомнив наконец о вмонтированном в шлем радиоаппарате, громко, задыхаясь,
позвал на помощь. Затем с силой, удесятеренной чувством смертельной
опасности, вырвал правую ногу из цепких пут и стал бить ею по щупальцам,
державшим левую. Они соскользнули, и он попытался бежать к своей машине.
Но, едва сделав несколько шагов, снова ощутил боль в ногах - теперь уже
тупую, ноющую. Она поднималась все выше. Внезапно его пронзила такая
острая боль, что он потерял сознание.
 
 
 
   Очнувшись, Жан не сразу понял, где находится. Он лежал в постели. Через
полупрозрачные стены в маленькую комнату проникал какой-то странный свет.
   Жан долго вглядывался в него, пока наконец разобрал, что это тусклый
дневной венерианский свет, окрашенный розоватым оттенком. Откуда-то
издалека доносился ровный гул. Вдруг раздался взрыв.
   Взрыв повторился - сильнее. Потом пошла целая серия взрывов со все
нарастающей силой. Розовый свет сменился багровым, стал беспокойным,
колеблющимся. Жан вскочил на ноги, и вдруг его испугало воспоминание о
давешней боли. Но нет, все прошло бесследно. Он подбежал к прозрачной
стене.
   Снаружи творилось что-то катастрофическое.
   На фоне бледного дня и всегдашних мрачных туч пылало чудовищное зарево.
Что это за комната? В той стороне, наверно, лес, где грибы... Что это за
огненный свет? Время от времени гремят взрывы. Пылающие глыбы высоко
взлетают и падают.
   Он увидел: оттуда плывет гигантская огненная змея.
   Позабыв о скафандре, Жан вне себя бросился к выходу.
   - Стой! Куда ты?
   Его остановила молодая женщина в плотной белой одежде. Лицо ее
показалось знакомым. Да, она была в числе его спутников в межпланетном
корабле.
   - Что это за пламя? - крикнул Жан.
   - Какое пламя? - удивилась женщина. Голос у нее был чуть хрипловатый, а
лицо - нежное, похожее на детское, странно контрастировавшее с вполне
взрослой фигурой.
   Жан остановился. Женщина - имени ее он не помнил - сказала:
   - Это не пламя. Это вулкан.
   - Какой вулкан?
   - Искусственный.
   - Но где же это я?
   - Во временной больнице.
   - А ты...
   - Врач.
   - Когда же я сюда попал?
   - Ты здесь четверо с половиной земных суток.
   - Не может быть!
   - А ты помнишь, что с тобой было?
   - Да... движущиеся грибы... потом... дальше не помню...
   Лицо врача словно повзрослело.
   - Твой помощник Панаит все время держит с нами связь по теле. И он
просил передать тебе: вулкан вскрыт, все идет нормально.
   Панаит! Его узкое, не по летам серьезное лицо, весь его так хорошо уже
знакомый, глубоко симпатичный облик встал в живом воображении Жана. Его,
Жана, и Герды ученики - это уже второе поколение учеников Мерсье!
   - Мне можно вернуться к работе? - спросил Жан.
   - Да, ты уже здоров. Отдохнешь еще часа три, и больше тебя задерживать
не буду.