, не то. Грубо, примитивно, приблизительно!
   Она и не сказала больше ни слова. Подошла к инструменту.
   Когда-то музыка была уделом немногих. Далеко не все ее понимали. А еще
меньше людей играли на инструментах, пели.
   Теперь иначе. Люди усваивают язык звуков одновременно с языком слов и
языком рисунка.
   Она коснулась клавиш.
   Рашков слушал с сияющей улыбкой.
   Герда не имела особых способностей к музыке. И все же сумела сказать
звуками гораздо больше, чем словами. Он понял этот подъем, эту радость
жизни, которая у выздоравливающего организма всегда полнее, ярче.
   - Вот видишь! - сказал он.
   - Да, - ответила Герда, - но так вот... музыкой... и теперь каждый
может.
   Что ж тут нового?
   - Надо этот способ углубить и усложнить, - сказал Рашков, - так, чтобы
все можно было сказать звуками. Чтобы книги печатались не только буквами,
но рядом с ними... или сверху, что ли... и нотами, вернее, особыми нотными
значками. Насколько точнее, глубже, тоньше тогда будут передаваться мысли
и чувства автора, характеры действующих лиц, их переживания!
   - Вот это верно!
   - А потом, - продолжал Рашков, - уже намечаются полеты к иным солнечным
системам. В нашей нет разумных существ, кроме земного человека. Но где-то
должны же быть. Как с ними объясняться? Я уверен: если язык музыкальных
звуков разработать так, чтобы он передавал малейшие оттенки мыслей и
чувств, он будет понятен каждому мыслящему существу, лишь бы только оно
имело орган слуха.
   - Но, - вспомнила Герда, - я читала, был спор: возможна ли мысль без
слов?
   - Все дело в том, - ответил Рашков, - что называть мыслью. Мне хорошо с
тобой! - и при этом он так весело смотрел в ее глаза.
   "Мне тоже!" - хотела было она радостно воскликнуть, но Рашков спросил:
   - Что это - мысль или нет?
   - Пожалуй, мысль...
   - А можно это выразить музыкой, без слов?
   - Наверно, даже лучше! - быстро ответила Герда. Потом вдруг рассмеялась
и сказала: - Ну вот... Прилетели на чужую планету. Там мыслящие существа.
И какими же музыкальными звуками сказать им: скорость света такая-то? Или
атом урана - сколько в нем электронов.
   - Ну, это-то легче всего. Тут никаких нот и не надо. Чертеж, цифры,
символические знаки.
   Герда не сдавалась:
   - А как ты скажешь музыкой: смелость мысли - лучшее свойство
человеческой натуры?
   - Можно сказать. Но я ведь говорил - нужно и слова оставить. Пусть
новый язык состоит из слов и музыкальных звуков.
   Рашков раскрывался для Герды с новой стороны. Мечтатель, фантазер?
Может быть, его идея о словесно-музыкальном языке ошибочна? Может быть, в
ней есть здоровое зерно? Скорее всего, есть...
   Рашков прервал ее размышления:
   - Люди давно мечтали о всеобщем для всей Земли языке. Об этом еще в
семнадцатом веке думал философ Декарт. Немного позднее Уилкинс разработал
"философский язык", что-то вроде алгебраических знаков. Мысль о всеобщем
языке занимала Лейбница, Вольтера и других выдающихся людей. В конце
девятнадцатого века Шлейер изобрел волапюк, который одно время был
довольно широко распространен. Еще большим успехом пользовался придуманный
Заменгофом эсперанто. Теперь исключительно словесный всеобщий язык не так
уж необходим.
   Но что касается...
   Необычно сильный звонок прервал Рашкова. На экране показался... Мерсье!
Он не очутился в комнате Рашкова, как бывает по земному теле. Но и
плоскостное его изображение удивило и обрадовало обоих.
   - Откуда ты, учитель? - - растерянно воскликнула Герда, хотя совсем не
трудно было догадаться.
   Пьер не отвечал, губы его не шевелились. Герда не сразу сообразила, в
чем дело. Наконец поняла и стала нетерпеливо ждать. Но лишь через
бесконечные минуть дошел ответ:
   - Откуда же, как не с Венеры!
 
 

                                   Глава 31 

 
   Встреча с учителем 
 
   Изумление Герды и Рашкова вполне понятно. Телепередачи с Венеры велись
только из Штаба освоения. На этой планете еще не было такой аппаратуры,
которая допускала бы индивидуальную связь при помощи кольца-телефона или
через земной Информационный центр. Хотя штабные телепередачи
транслировались на приемники всей Земли, отдельным людям разговаривать с
любым человеком на Земле было еще невозможно. Однако Герда, не успевшая
еще прийти в себя, воскликнула:
   - Значит, уже?..
   Герда ждала с нетерпением, Рашков - со спокойной улыбкой.
   - Нет, нет, - наконец возразил Мерсье. - Не так просто.
   И в самом деле, для того чтобы связаться с жильем Рашкова, Пьеру
пришлось преодолеть серьезные трудности. Они были не технического, а
морального характера.
   Работа на плантации хлореллы была увлекательна, но не так уж сложна.
Будь это раньше, до той страшной трагедии, он вряд ли удовлетворился бы ею.
   Вполне сознавая ее необходимость, он, наверно, искал бы чего-нибудь
более трудного, стремился бы не задерживаться в таком спокойном месте.
   Но Пьер был уже не тот. Быть может, как в затаенных вулканических
недрах, в нем где-то глубоко и буйствовали те силы, которые раньше сделали
его инициатором и организатором грандиозных замыслов и свершений. Скорее
всего, действительно буйствовали. Но всей своей могучей волей он их
подавлял, сдерживал. Он был убежден - справедливо или нет? - что не должен
быть руководителем.
   Занимаясь своим рядовым, повседневным и, конечно же, очень нужным
делом, он продолжал тревожиться о Герде, беспокоила его и участь Панаита.
   Как узнать об их судьбе?
   Наконец он решился.
   Вот тут и начались трудности.
   Не было ничего легче, как заменить его на плантации. Требовалось найти
лишь одного человека, самое большее на земные сутки. Пожалуй, даже много
меньше.
   И никакой особой квалификации не нужно на этой работе. Но на Венере
каждый человек на счету. Выделить работника взамен Пьера даже на такой
краткий срок для Штаба освоения очень не просто.
   И еще одна трудность.
   Путешествие на микросамолете до штаба должно было продлиться лишь
несколько часов. И столько же обратно. Но плантация не имела своего
самолета, это еще недоступная здесь роскошь. Значит, надо просить штаб
прислать самолет и, конечно, пилота. А штабные пилоты и без того
перегружены.
   Мерсье не сомневался, что штаб пойдет ему навстречу, однако это-то и
останавливало его. За какие заслуги ему должны разрешить нарушить
привычный порядок работы?
   Нет, он ничем этого не заслужил.
   И все же однажды он обратился к Шоу и, смущаясь, спросил, нельзя ли ему
связаться с Землей... В штабе его легко поняли и прислали юношу, который
ненадолго сменил его.
   Мерсье сначала связался с врачебным кабинетом Рашкова, но там ученого
не оказалось. Пьер вызвал квартиру Рашкова и застал не только его, но и
Герду - радостный сюрприз.
   С волнением вглядывалась Герда в хорошо знакомое и все же новое для нее
лицо учителя. Она сразу заметила, что Мерсье сильно изменился. Лицо его
стало бледнее, как, впрочем, у большинства землян на Венере, движения и
жесты более сдержанны. Но все та же яркость, отчетливость выражения.
Сейчас его черты выдают напряженность, нетерпение.
   - Что с Гердой, Рашков? - спросил Мерсье. - Я слышал, ты обещаешь
полностью восстановить ей руку...
   Долгая, долгая пауза.
   - Только не один я, - весело ответил Рашков, - нас много, работающих
над этим. Но теперь уже могу сказать твердо: рука будет, и не хуже, чем
прежняя.
   - И скоро? - спросил Пьер. Но волей-неволей пришлось умерить нетерпение
в ожидании ответа.
   - Нет, не скоро. Может быть, со временем такое лечение будет идти
быстрее, а пока еще это очень длительный процесс. Но зато - повторяю! -
уже никаких сомнений. В конце концов Герда опять станет твоей полноценной
помощницей.
   - Ну, это... не знаю... - сбивчиво сказал Мерсье, и лицо его омрачилось.
   Но тут же он невольно улыбнулся, глядя на открытое, улыбающееся лицо
Рашкова, на его словно сияющие светлые волосы. И Герда смотрела на Пьера
совсем не так печально, как он ждал. Сразу поняв его состояние и не желая
огорчить банальным сочувствием, она сказала:
   - Так или иначе... на Венере буду... А там увидим...
   - А Панаит? - тревожно спросил Пьер. - Он так давно уже...
   Мерсье мучительно дожидался ответа.
   Улыбка исчезла с лица Рашкова.
   - С Панаитом дело гораздо сложнее, - сказал Рашков, - мы не знаем, как
его лечить.
   - Все еще не знаете?
   И через долгие, долгие минуты ответ:
   - Пробуем. Пытаемся. Ищем.
   - А найдете ли?
   - Хочу надеяться.
   Казалось, Пьер пытается осмыслить эту фразу. Но нет, то радиоволны
преодолевают миллионы километров.
   - Может быть, его надо доставить на Землю?
   Волны идут обратно с сумасшедшей быстротой и удручающей медлительностью.
   - Незачем. Все, что можно для него сделать, будет сделано в нашем
Венерианском филиале. Отправлять Панаита на Землю - большая и ненужная для
него ломка. У вас там он уже привык, да и к нему как-то приноровились.
 
    
 
   Возвращаясь к себе на плантацию, Мерсье был уже спокойнее, бодрее. Пьер
увидел Герду и убедился... нет, не убедился, а почувствовал, что она
переживает душевный подъем. Радость выздоровления? Да, во всяком случае,
наверно, и это.
 
 

                                   Глава 32 

 
   Герда включается в работу 
 
   Герду бесконечно радовал процесс восстановления ее руки, но время
тянулось бы для нее невыносимо медленно, если бы ей пришлось оставаться
без дела.
   - У тебя нет медицинской подготовки, но ты могла бы работать у нас
лаборанткой, - предложил Рашков.
   В небольшом одноэтажном здании, среди густой зелени лесопарка, ее
встретила быстрая в речи и движениях светловолосая женщина лет тридцати,
Дина Швеллер.
   Она обратилась к Герде так, словно продолжала только недавно прерванный
разговор:
   - Знакома ты с проблемой сна?
   - Очень мало, - созналась Герда.
   Дина начала объяснять:
   - Раньше спали часов восемь в сутки. Теперь - два-три. Но и этих часов
страшно жаль. Более двухсот лет назад философ Бергсон сказал: "Спать - это
ничем не интересоваться, не уметь и не желать отвечать и быть спрошенным".
   Значит, прибавлю от себя, не жить, прозябать. Видишь, как волновала
необходимость тратить время на сон людей того времени, когда во сне
проводили треть жизни. Но и сейчас мы тратим на него почти восьмую часть.
   - Это ведь неизбежно, - заметила Герда.
   - Нет. Физиологи давно уже начали искать причину сна, чтобы в конце
концов устранить ее. Еще в начале двадцатого века французы Лежандр и
Пьерон (они работали вместе) предположили, что после длительного лишения
сна изменяются нервные клетки глубоких слоев лобной области мозга. Они
считали, что эти изменения быстро исчезают, когда человек или животное
выспится. Лежандр и Пьерон впрыскивали хорошо отдохнувшим собакам кровь,
сыворотку или спинномозговую жидкость собак, которым по нескольку суток не
давали спать, и у нормальных животных появлялась неодолимая сонливость и
изменялись клетки лобной доли мозга.
   Такими исследованиями занимался несколько позже советский ученый
Константин Быков.
   Однако скоро выяснилось, что дело совсем не так просто. Введение
"сонной жидкости" (ее назвали гипнотоксином) вызывало у собак не сон, а
просто отравление, потому что им вводили чуждое их организму вещество.
Даже когда вводили кровь или спинномозговую жидкость вполне нормальных
собак, то часто получался такой же результат.
   Австрийский ученый Экономо предположил, что в головном мозгу есть
"центр сна", который регулирует ритм сна и бодрствования.
   Но только Иван Павлов по-настоящему объяснил сущность сна. Он точными
опытами доказал, что сон - это тормозной процесс и что его можно вызвать
искусственно. Павлов писал: "Корковая клетка под влиянием условных
раздражений непременно рано или поздно, а при частых повторениях очень
быстро приходит в тормозное состояние". В другом месте он говорит: "Сон и
то, что мы называем внутренним торможением, есть один и тот же процесс".
   - А торможение отчего? - спросила Герда.
   - Ты правильно поставила вопрос, - ответила Дина. - Оказывается,
причина не так проста. Во-первых, рефлекс. В течение множества поколений
уже выработался определенный ритм смены сна и бодрствования. Затем -
отсутствие внешних раздражений. Засыпанию способствуют тишина, темнота,
покой.
   Потребность во сне можно кое в чем сравнить с потребностью в пище. В
определенные часы хочется есть по привычке.
   - Но постой, - возразила Герда, - долго не ешь - захочется есть. Не
только из-за рефлекса. Нужна же пища восстановить силы?
   - Я и сказала, - подтвердила Дина, - дело не так просто. Конечно,
организм нуждается в сне. А почему? Несомненно, нервные клетки, как и
мышечные, устают, от длительной работы изменяется и их химический состав.
   - Значит, Лежандр и Пьерон все-таки правы?
   - Не совсем. Они упрощали дело. Только через много десятилетий нашли
состав, восстанавливающий нормальный химизм клеток. Теперь-то мы им широко
пользуемся. Но еще пришлось основательно поработать, чтобы устранить
рефлекс привычки ко сну. Этим занималось не одно поколение физиологов.
   - Так почему все же спим?
   - По-видимому, состав несовершенен, - уверенно объяснила Дина. - Но с
этим нельзя примириться.
   - Нельзя, - повторила Герда.
   Дина улыбнулась:
   - Значит, будешь вместе с нами бороться?
   - Буду.
 
    
 
   Сантиметр за сантиметром увеличивалась рука Герды, и в то же время
постепенно вырабатывался навык все больше обходиться одной правой.
   Опыты на собаках давно уже были закончены. Теперь подопытными были
человекообразные. Герда помогала впрыскивать вновь разрабатываемые составы
обезьянам, изучать под микроскопом тончайшие срезы мозгового вещества. Она
старалась осмыслить полученные данные, делать обобщения, выводы. Подсобная
работа понемногу перерастала в самостоятельную.
   Все чаще ей приходилось обращаться к книгам. Возникал какой-нибудь
вопрос - она вызывала Информационный центр, узнавала, какие новые или
старые труды отвечают на этот вопрос. Затем вызывала библиотеку Института
комплексной медицины, сообщала автоматическому библиотекарю шифр нужной
книги, и через несколько минут транспортер доставлял ее, в стене
откидывалась заслонка, лопаточка мягко клала книгу на стол и втягивалась
обратно.
   Читая книги, работая с препаратом, восстанавливающим химизм
нервно-мозговых клеток, Герда постепенно приходила к выводу, что он по
своему составу уже является совершенным.
   "Но тогда почему мы спим? Разве нельзя полностью отказаться от сна? Все
ли дело теперь только в препарате? Может быть, Дина ошибается, есть другая
причина, кроме химических изменений?.. Действие этой причины надо
преодолеть".
   Герда не решалась заговорить с Диной о своих сомнениях. Она справедливо
считала себя еще слишком малокомпетентной в этой области по сравнению с
теми, кто имеет специальное образование и давно уже работает.
 
 

                                   Глава 33 

 
   Задача решена 
 
   Эти размышления прервал рокочущий басок. Он говорил с мягкой укоризной:
   - А ты ведь нарушаешь предписанный тебе режим лечения!
   Она вскинула глаза. Улыбающийся Рашков сидел прямо против нее,
отделенный только метровой шириной стола.
   - Ох! - произнесла она. - Не заметила...
   Чуть не сказала: "Как ты вошел?", но ведь он в своем кабинете.
   Рашков продолжал:
   - Забываешь, что ты еще не совсем здорова. Надо помогать
восстановительным силам организма. Тебе пока не следует так увлекаться
работой. Ты должна соблюдать ритм труда, отдыха, сна.
   Сна? А может быть, он и вовсе не нужен.
   Она это не сказала, только подумала.
   - Пойдем-ка погуляем в лесопарке, - предложил Рашков.
   И вот они снова среди этих деревьев и кустов, но теперь совсем иных.
   Творящим дыханием весны напоена природа. Невидимый за густой зеленью,
сгорает закат. Лиловые и белые гирлянды сирени пахнут трепетно и нежно. С
утомленным, ровным гудением пролетела одинокая пчела. Еще неуверенно,
словно настраиваясь, где-то вблизи и вверху начал свою песню соловей и
смолк.
   Прихотливая тропинка завела их в глубокую чащу. Кругом ни души, словно
ближайший город за тысячу километров.
   Они вышли на маленькую поляну. Мощные раскидистые дубы вперемежку с
белеющими березами и пирамидальными елями обступили ее.
   Закат догорел. Прозрачные сумерки вытеснили яркий день. Тишина стала
еще глубже. Синее безоблачное небо медленно холодело, зеленело. Четче
вырезался лунный серп. И там, над лесом, проступила вечерняя звезда.
   С незапамятных времен обращало к ней взоры человечество. Вечерняя и
утренняя, она радовала его своим блеском и красотой, недаром назвали ее
именем богини красоты и любви. Загадочная, веками она пленяла воображение.
   Когда люди уже почти вс„ знали о Марсе и вс„ о Луне, еще мало было
известно о Венере.
   Но разуму и воле человека нет преград. Сперва советская "Венера-4" села
на таинственную планету. Затем ее облетели снаряды-роботы.
   А позже - первые посещения людей.
   И вот теперь отважный отряд человечества, вооруженный последними
достижениями техники, с огромными трудностями, с риском для жизни
переделывает природу своевольной планеты, готовит ее к заселению. А она,
Герда, хотя и занята здесь полезным делом... да ведь тут заменить ее
несравненно легче, а там она приобрела уже немалый опыт, который теперь
зря пропадает...
   И все же... не только печаль.
   Рука растет.
   И Рашков...
   Он ласково касается сильно удлинившейся культи.
   - Только не совсем понимаю, - говорит Герда, - ну, рука удлиняется.
Вижу, чувствую. Но почему ее развитие в строго предопределенных формах?
Растут кости. Вырастет запястье, кисть, все мелкие косточки, пальцы,
ногти. Все расположится нормально; займет свои места...
   - Сомневаешься?
   - Теперь уж нет.
   - Ну и тем более удивляться не следует. Тебя ведь не удивляет, что из
семени развивается то, чего в нем нет. Определенная форма данного вида с
характерными для него корнями, стеблем, ветвями, листьями, цветами, с
определенным циклом развития. Не удивляет, что из крошечного яйца
вырастает полный животный организм со скелетом, мышцами, мозгом, нервами,
кожей, волосами, органами пищеварения, внутренней секреции, размножения, с
наследственными инстинктами, повадками. А ведь все это гораздо сложнее,
чем одна рука.
   - Правда, - задумчиво говорит Герда.
   Полнота ощущения жизни все более захватывает ее. Наверно, это и оттого,
что, хотя Герда вынуждена была вернуться на Землю, она и здесь нашла для
себя творческий труд. Здесь, в Институте комплексной медицины, где
разрабатываются вс„ новые и новые проблемы. И она начинает приобщаться к
разработке их, правда еще первыми, робкими шагами...
   Или все-таки главное сейчас - Рашков?
   Он смотрит на нее такими ласковыми, доброжелательными глазами - о нет,
не только доброжелательными.
   И тут вечернюю тишину прорвали звуки.
   Сначала тихие, нестройные.
   Это опять попробовал музыкальное горло соловей.
   Он настроил свой инструмент и уже уверенно, властно наполнил лес пением.
   Негромкое, оно казалось необычайно сильным. Короткое щелканье,
разливистые рулады, ритмичный щебет, звон тончайших колокольчиков сменяли
друг друга.
   Словно произвольно, случайно менялись и переходили друг в друга ноты,
звонкость, тембры. И в то же время было в них что-то неуклонно
закономерное, словно подчиненное замыслу композитора.
   Тысячи лет назад пели соловьи. Тысячи и сотни лет назад слушали их
люди, и всегда с замиранием сердца, с восхищением перед великим
композитором - природой. И еще через многие тысячи лет вот такими же
ароматными вечерами будут слушать эту песню. И на Венере, и на Марсе будут
- будут! - петь соловьи.
   Поэты и прозаики пытались описать соловьиную песнь. Знатоки делили ее
на "колена". Но нет никаких "колен". Есть только мощная, торжествующая,
наполняющая весь благоговейно прислушивающийся мир песня любви.
 
    
 
   Когда Герда, придя к Дине, стала сбивчиво