октора паук Литовцева, и это было обидно.
   Генератор был уже выключен, и стрелки приборов успокоились. Вадим
удивился, почему в таких решающих испытаниях не участвует Васильев.
   Неужели этот первый эксперимент, - а его результат, по мысли Вадима,
должен был бы определить направление дальнейших поисков, - не интересует
Александра Петровича? Ведь даже его, Багрецова, мучает нетерпение.
Получилось или нет?
 
 
   Глава восьмая 
 
   БАГРЕЦОВ ВСТУПАЕТ В ЕДИНОБОРСТВО
 
 
   Выждав необходимое время, когда, по расчетам, эксперимент должен уже
закончиться, Васильев направился к стройкомбайну, подошел к столику, где
Литовцев с брезгливо отвисшей губой разглядывал ленту самозаписывающего
прибора. Он держал ее растянутой в руках, как портновский сантиметр, и
хмурился.
   - Паршивы наши дела, Валентин Игнатьевич? - улыбнувшись, спросил
Васильев, ничем не выдавая своего волнения. - Не сохнет? Не твердеет?
   Вопрос относился не к Багрецову, но тот с радостью поспешил ответить,
что влажность ничтожная, стрелка стоит почти на нуле. Все идет как нельзя
лучше, и вообще беспокоиться нечего.
   Валентин Игнатьевич неприязненно покосился на Багрецова. Мальчишка
всюду свой нос сует. Помолчал бы, когда не спрашивают.
   А Вадим и сам это понял. Неудобно получилось, бестактно. Чужим голосом
проговорил:
   - Простите. Я так обрадовался, что... - он замолк и стал чертить
пальцем по столу.
   - Восторженность надо попридерживать, молодой человек. - Литовцев
лениво свертывал бумажную ленту. - Здесь не футбольный матч. Да и
радоваться особых оснований нет. Счет не в нашу пользу.
   Он повернулся к Васильеву и, уже не обращая внимания на Багрецова,
который все еще водил пальцем по столу, чуть припорошенному цементной
пылью, начал методично докладывать о результатах первой проверки. В
манжетах, словно лампочки, поблескивали топазовые запонки. Говорил он
бесстрастно, сдобным, мягким голосом; сначала коснулся вопросов, не
вызывающих никаких сомнений, признал, что кое в чем ошибся. Вязкость,
например, не уступает лидариту. А потом постепенно перешел к главному и
заявил, что его беспокоит остаточная влажность.
   - Я не верю в точность измерений, - он постучал пальцем по стеклу
прибора. - В данном случае таким прибором нельзя пользоваться.
   Вадим отодвинулся от стола, чтоб не мешать; изумлен он был до
крайности. О чем идет речь? Прибор высокой точности запломбирован, имеется
паспорт, из которого ясно видно, с какой погрешностью можно производить
измерения.
   - Подведем, как говорится, "сумма-суммарум", - продолжал Литовцев. -
Кое-что мы уже выяснили, Александр Петрович. Но прежде чем заливать новой
массой всю форму, необходимо проверить несколько плит приборами более
высокой точности.
   Прецизионными в полном смысле этого слова. Мы с Дарковым однажды
поплатились целым месяцем работы из-за недооценки техники измерений.
Нельзя же так, Александр Петрович, - он с извиняющимся видом развел
руками. - Нельзя.
   И хотя Багрецов доказывал, что измерение влажности в любой среде
доступно даже радиолюбителям, которые сами строят для этого приборы,
Литовцев стоял на своем. Не один, а два прибора разных типов надо
выписывать из Москвы.
   Багрецову же было невдомек, что это как-никак несколько дней, которых
Литовцеву не хватает. Что касается Васильева, то Валентин Игнатьевич
надеялся его убедить ссылками на прежние свои работы, доказывающие
необходимость особенно тщательного эксперимента. В этом Литовцев не ошибся.
   У Васильева пока еще не было серьезных оснований возражать.
   Валентин Игнатьевич надел шляпу, прихлопнув ее на макушке.
   - Ну вот, обсудили "про эт контра", как говорится, "за" и "против".
Пора и по домам.
   - Одну минуточку, Валентин Игнатьевич, - остановил его Багрецов. -
Только один вопрос: какая здесь требуется точность?
   - Где? - будто не понимая, переспросил Литовцев, тяжело опираясь на
палку.
   Вадим опустил лампочку пониже и пальцем указал на шкалу прибора:
   - Вот тут.
   Литовцеву самому не приходилось заниматься измерениями. На то
существовали научные сотрудники, инженеры-исследователи, лаборанты. Вопрос
Багрецова его разозлил.
   - Занимайтесь своим делом, Вадим Сергеевич, - сквозь зубы процедил
Литовцев и нервно помахал палкой. - Нам нужна максимальная точность.
   - Но какая? В каких пределах?
   - Короче говоря, Вадим Сергеевич, нас эта точность не удовлетворяет, -
сухо заявил Литовцев. - Подготовьте письмо о высылке нового прибора.
Александр Петрович подпишет.
   - Не подпишет! - в запальчивости воскликнул Вадим. - Надо знать, что
подписывать.
   Чувствуя его правоту, Васильев успокаивающе сказал:
   - Почему? Разве я вам не доверяю?
   - Спасибо, Александр Петрович, - Багрецов подчеркнул это легким кивком.
- Но я и не сомневался в вашем доверии. Судя по паспорту, так называемая
"погрешность" прибора минимальная, и заменять его не следует.
   Литовцев еле сдержался. Вот так характерец у мальчишки!
   - Думается мне, товарищ Багрецов, - заговорил Валентин Игнатьевич
размеренно и спокойно, шагая вдоль стола, - что вы взяли на себя не
свойственные вам функции. Мне непонятна ваша категоричность. Что это за
разговор? У вас, по меньшей мере, странные представления о дисциплине на
производстве. Возражать начальнику строительства! Да кто вы такой?
   - Обыкновенный инженер, - сдерживая волнение, ответил Багрецов. - Но у
меня есть право не соглашаться и с вами - доктором наук, и с начальником
строительства, если дело касается доверенной мне техники. Я же не пешка,
чему-то учился. Приборы знаю, могу разобрать их и собрать. Могу
отградуировать по эталону. Вы мне говорите, что точность мала. А я
спрашиваю, какая нужна в процентах? Десятая? Сотая? Выписывать новые
приборы, даже разных типов, конечно, можно, но зачем терять драгоценное
время?
   - Не ваша забота, - буркнул Литовцев, отходя в сторону.
   - Как не моя? - искренне удивился Вадим. - А чья же?
   Литовцев стукнул палкой о землю и резко повернулся к Васильеву:
   - Александр Петрович, объясните ему, пожалуйста. Я не затем сюда
приехал, чтобы пререкаться по пустякам с заносчивыми молодыми людьми.
   Васильев не хотел вмешиваться в разговор. "Возможно, Багрецов
ошибается, действительно прибор надо заменить, однако же правда пока на
его стороне".
   Валентин Игнатьевич, будто читая мысли Васильева, сразу переменит тон,
заговорил с ласковой укоризной:
   - Если уж вы так настаиваете, дорогой мой юный коллега, придется
объяснить, как говорили латиняне "аб ово", то есть "от яйца", или "с
самого начала". Мы с Александром Петровичем не новички в науке. Десятки
штанов просидели в научных институтах. Опыт кое-какой приобрели. А отсюда
- вы это должны понимать,. Вадим Сергеевич, - мы часто пользуемся
интуицией. Я, например, уверен, хотя и пе могу сейчас доказать, что в
данном случае нужна большая точность измерений. В конце концов, у меня
могут быть и другие соображения, которые заставляют требовать замены
прибора. Вы в шахматы играете?
   Багрецов, понурившись, рыл носком ботинка землю. На вопрос Литовцева
вскинул голову:
   - Сейчас нет. В детстве увлекался.
   - Этого достаточно. Тогда вам понятно, что я могу заранее предполагать,
как сложится партия. Но все зависит от противника, какой ход он выберет,
чем пойдет - пешкой или конем? Противник у нас общий - неподатливая
природа. Вот и здесь, - Литовцев палкой указал на темнеющую массу
стройкомбайна, - она тоже сопротивляется. Мы решили пойти конем - выгнать
воду из стен высокочастотными генераторами, а природа отвечает ходом слона
- новой угрозой, что стена вспучится или осядет. А почему? По самой
простой причине - мы, допустим, пренебрегли проходной пешкой, как и сейчас
ничтожнейшими остатками влаги. Все это сознательно утрирую, но так яснее.
У меня больше опыта, чем у вас, Вадим Сергеевич, и я заранее предугадываю
возможную угрозу. Вижу, где она назревает, а потому мы с Александром
Петровичем имеем право кое-чем и пожертвовать. В данном случае несколькими
днями, пока не пришлют новый прибор. Каждому свое, - Валентин Игнатьевич с
сожалением развел руками. - Тут уж ничего не поделаешь. Как говорили
латиняне, "что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку". Не огорчайтесь,
мой юный коллега.
   Все мы были молоды и многого не понимали.
   - Опять не согласен, - упрямо сказал Багрецов. - Я могу переделать
прибор, отключить шунт для повышения чувствительности, проверить по
стрелочным приборам, вмонтированным в контрольный пульт. Могу приспособить
для этой цели осциллограф. Найду метод определения нужных параметров с
помощью изотопов, меченых атомов. В конце концов, любыми техническими
средствами докажу, что прибор показывает точно. Я очень уважаю вас,
Валентин Игнатьевич, боюсь показаться дерзким, но вы совсем не знаете
приборов. У каждого из них есть паспорт, где указаны и точность, и
допустимая погрешность при разных частотах, и пределы измерений. Хотите, я
сейчас принесу все паспорта? Мы тогда договоримся, как лучше наладить
измерения.
   Литовцев безнадежно махнул рукой:
   - Тащите. В первый раз встречаюсь с таким упрямством! - И после того,
как Багрецов растворился в темноте, раздраженно заметил: - Сочувствую вам,
Александр Петрович, трудно быть начальником строительства. Попробуй найди
с такими всезнайками общий язык! - он большим пальцем показал через плечо.
- То ли дело в лаборатории. Я бы его минуты не держал у себя. Критика вещь
полезная, но невольно вспомнишь и Горация: "Эст модус ин ребус", то есть,
извините, "всему есть мера". Да разве кто из моих сотрудников - слава
богу, кандидаты, аспиранты, не этому чета - осмелился бы на подобный
выпад? Черт знает что! Как мы воспитываем нашу молодежь!
   - Смотря где, Валентин Игнатьевич, - медленно с расстановкой проговорил
Васильев. - Бывают и вывихи. В вашей лаборатории народ вышколенный, не то
что в других.
   - Не жалуюсь, Александр Петрович, не жалуюсь.
   - Охотно верю. А я терпеть не могу школяров. В исследовательском
институте им делать нечего. Вот такие, думающие, инициативные, вроде
Багрецова, мне куда милей. - Васильев посмотрел на часы. - Простите,
Валентин Игнатьевич, я должен сейчас по радио говорить с Москвой. Насчет
прибора решайте сами. Итак - до утра!
   На холодной железной лесенке стройкомбайна, плотноплотно запахнувши
ватник, сидел Алексей, ждал, когда освободится отец. Заметив, что тот уже
распрощался с Литовцевым, поднялся и устало пошел навстречу. Подыскивая
слова, он рассказал, как чуть не ударил Макушкина.
   - Надо уметь держаться, Алексей, - глубоко вздохнув, сказал Александр
Петрович. - Куда мне девать тебя? С Багрецовым работать не смог. Теперь
история с Макушкиным. Такой помощник ему не нужен.
   - Значит, Никому не нужен? - сказал Алексей с горечью. - Неправда,
отец, Макушкин не монист понимать, Багрецов не может. Никто не может.
Пойми ты! Ты должен понимать. Не хочу быть чужим. Ты мне говорил, здесь...
надо помогать... Работай подсобный рабочий. Я хотел... подсобный рабочий.
   Васильев крепко обнял его за плечи и, так шагая до самого крыльца
домика управления, мягко увещевал, говоря, что подсобный или
"разнорабочий" это не профессия для молодого человека. Хочешь быть
монтером - пожалуйста, учись, работай. А лучше всего пока только учиться,
кончить школу, а там дороги тебе не заказаны.
   Отца своего Алексей любил, как может любить человек, у которого долго
не было ни близких, ни родных, ни друзей, ни товарищей. Он слушался его
беспрекословно, угадывал малейшее желание, повиновался всегда, но сейчас
воспротивился.
   - Не можно отнимать... джаб, работа, - сказал он, останавливаясь возле
двери.
   - Об этом мы еще дома поговорим, - сказал Васильев, открывая дверь. -
Заходи попозже. Мариам кое-что прислала.
 
 
   Пусто, одиноко на строительной площадке. Лишь неподалеку от
стройкомбайна, в освещенном кругу у стола с приборами, маячила фигура
Литовцева. В своем пальто рыжевато-красного цвета он напоминал лису,
попавшую в свет автомобильных фар, будто также боялся выскочить из круга.
   "Васильев на стороне Багрецова", - думал он раздраженно. Багрецов,
конечно, пешка в сравнении с ним, "королем лидарита", но пешка-то грозится
стать проходной. Настроение Валентина Игнатьевича окончательно испортилось
от пронизывающего холодного ветра и сырости. Нос покраснел, пальцы
замерзли.
   Пришлось повесить палку на руку и тем самым лишиться удобной опоры.
   - Да куда же этот Багрецов запропал? - воскликнул Валентин Игнатьевич,
завидев приближающегося Алексея. - Оставил меня сторожем. Мальчика тоже
нашел. Безобразие!
   Алексей не знал, куда себя деть, чем заняться, и предложил:
   - Вам можно ходить домой. Багрецов я здесь подождать. Что надо ему
сказать?
   Литовцев было обрадовался, но тут же передумал.
   - Нет, Алеша, - ласково заговорил он, зная, что это может быть приятно
Васильеву. - Лучше поищите Багрецова.
   Алеша тут же, не раздумывая, побежал.
   Дисциплинированный мальчик. Но оставить его возле ценных приборов
неудобно.
   Именно неудобно. Сын начальника, но это же ничего не значит. Биография
странная. Конечно, мальчик не виноват, но... Проклятая погода! Сверху
накрапывает. Надо бы зонтик взять - жена предлагала. Не послушался.
Слишком уж по-стариковски а вот шерстяные носки зря позабыл. Ноги мерзнут.
Ветер продувает насквозь, зуб на зуб не попадает, а уйти нельзя, как
солдату на посту, охраняющему важнейший военный объект. Кстати, скоростным
методом Васильева можно делать и доты, и форты, и крепости, и всякие там
военные укрепления для защиты наших рубежей. Только придется брать более
прочную и дешевую массу, чем лидарит, сырье для которой найдется везде. Но
кто же думает об авторстве, о личных интересах; если дело касается обороны
страны?
   Патриотизм, священный долг! Вспомним Отечественную войну, когда все как
один...
   Но Литовцеву вспоминать было нечего, кроме заботы народной о нем самом,
ученом, от которого чего-то ждали и пока еще ждут. А у него сейчас
ворочалась боязливая мыслишка, что предложение Даркова открывает новые
пути к созданию высокопрочной дешевой массы. И Литовцев гнал ее, душил в
самом зародыше. Нет, дескать, не подойдет, настанет время - придумаем
вместе куда более совершенное. Чтоб отогнать эту зыбкую мыслишку,
приосанивался - будто и впрямь сейчас он часовой и ему положено охранять
важный объект. Настоящего часового Литовцев видел больше по телевидению, а
так, в жизни, встречал чаще старичков вахтеров в валенках, ватниках, шея
повязана теплым шарфом.
   Проверяют пропуска и в свободные минуты по-стариковски балуются чайком.
   Однако на них Валентин Игнатьевич походить не желал, припоминал, как
выглядят настоящие часовые, а перед глазами почему-то выплывала
верещагинская картина "На Шипке все спокойно". Одинокий замерзающий солдат.
   Валентину Игнатьевичу стало жалко себя. Все-таки уже не молод. Может
простудиться, схватить насморк, пневмонию, - ах, если б шерстяные носки!
Но что поделаешь, долг прежде всего. Он невольно, будто винтовку, положил
палку себе на плечо и стал тверже печатать шаг, но представил себя со
стороны - показалось смешно, и он похлопал палкой по ноге, будто стеком по
лакированным крагам.
 
 
   Алексей видел, как вспыхнул свет в окне комнаты, где он жил вместе с
Багрецовым. Значит, сосед пришел. Оба они избегали друг друга. И основной
причиной была Надя. А могли бы подружиться. После того как Вадиму стало
известно, что Алексей родной сын Васильева, старые подозрения стали
отмирать, так постепенно желтеют и сохнут нижние ветки у ели. Конечно,
отцу должно быть известно, где скитался его сын, если даже Макушкин
намекал на это. По мнению Вадима, Александр Петрович не принадлежал к тем
слепым родителям, которые только балуют великовозрастных балбесов, а потом
в ужасе всплескивают руками, - дескать, кто виноват, что детеныш оказался
трутнем или кем-нибудь похуже? И если Димка не совсем доверял Алексею, то
отцу его верил абсолютно. Разве отец мог допустить, чтобы Алешка был
замешан в грязном деле?
   Однако сомнения возникли снова. Вадим должен был найти паспорт прибора,
который так смущал Литовцева. Включил свет, выдвинул ящик стола, где
лежали инструкции и другие технические документы. Кажется, все паспорта -
в коричневой папке. Быстро нашел ее, развязал.
   Перебирая плотные листы, один из них уронил. Нагнулся под стол и, как
на грех, заметил монтерский ящик Алексея, обыкновенный, с длинной ручкой,
чтоб удобнее было носить. В ящике инструмент, черные круги изоляционной
ленты, паяльник, куски олова, припоя, канифоли, обрывки проводов. А среди
них поблескивала, всегда как новая, нетемнеющая ленточка, точно такая же,
как найденная Вадимом в "мертвом саду", под застывшей стекловидной массой.
   Багрецов сунулся в ящик, схватил уже ленточку, но, будто обжегшись,
бросил и отдернул руку. Нехорошо, чуткое! Потом пересилил себя; в данном
случае ненужная щепетильность. Вытащил целую катушку, кусачками, которые
всегда держал в кармане, откусил нужный отрезок провода, чтобы после
измерить его сопротивление и сравнить с теми же показателями, что и в
найденном куске под слоем лидарита. Но это на всякий случай, хоть и уверен
был в правильности своей догадки. Такой же провод, такой же!
   Вадим нагнулся, чтобы поставить ящик обратно, да так и застыл.
   - Не надо, я сам, - послышался голос Алексея. - Иди скорей, там ждут.
   Все обошлось бы благополучно, будь у Вадима характер другой. Не в
карман же залез! Что тут особенного? Срочно понадобились плоскогубцы или
отвертка.
   "Специально прибежал за ней, свою где-то посеял. Прости, Алеша,
пожалуйста.
   Сейчас принесу". Так бы и сказать надо, с улыбочкой да шуточкой. Но
вместо этого Вадим залился краской и, не поднимая глаз, пробормотал:
   - Я нечаянно. Кусачки искал... Вот.
   - Этот кусачки? - спросил Алексей, подойдя к столу и передавая хозяину
никелированные кусачки. Они лежали рядом с катушкой.
   Вадим позабыл ее убрать, сейчас она расплывалась в глазах, превращаясь
в высокий блестящий цилиндр, чем-то похожий на снаряд. Пусть бы
разорвался, что ли, только бы пропасть, исчезнуть и не чувствовать немого
осуждения Алексея. Димка схватил паспорт прибора, на прощание выдавил из
себя невразумительные извинения и опрометью выбежал из комнаты.
   Литовцев встретил его недовольным брюзжанием:
   - Заставляете ждать, Вадим Сергеевич. Я не обязан караулить ваши
игрушки.
   - Простите, Валентин Игнатьевич. Я не знал, что вы их караулите, -
оправдывался Вадим. - С вами оставался Александр Петрович. Если вы хотели
уйти вместе с ним, то здесь же Алексей был...
   - Вот именно Алексей, - сердито буркнул Литовцев. - Эх вы, наивное
дитя, - он постучал палкой о землю.
   Будто и ничего не сказал Валентин Игнатьевич, - так, полунамек, к нему
не придерешься, а Вадим насторожился. Возможно, и прав он в своих
подозрениях, если они возникают у людей постарше да поопытнее? Но сейчас
старался не думать об этом, показал Валентину Игнатьевичу паспорт прибора,
подчеркнул, что у них в лаборатории данная точность считается очень
высокой, однако, если потребуется, можно заменить проволочный шунт, чтобы
повысить цену деления.
   - Я сам намотаю, проверю по другим приборам, - убеждал Вадим Валентина
Игнатьевича. - Ведь это пустяк.
   - Не сомневаюсь. Но здесь этот пустяк превращается в проблему. То
провода нет, то еще чего-нибудь не хватает. Подумать только: нужно было
термостат исправить, сгорела обмотка, - так, видите ли, провода не
оказалось.
   Багрецов понимал, что для обмотки термостата, простейшего аппарата, по
существу ящика с электроплиткой, можно применить хотя бы тот провод,
отрезок которого лежал у Вадима в кармане. В чем же тут дело? И он спросил:
   - Не понимаю. Кто вам сказал, что провода нет?
   - Есть тут великий специалист...
   - Алексей? - вырвалось у Вадима.
   Литовцев испытующе посмотрел на него:
   - Нет, Вадим Сергеевич. В данном случае не он, а т