я.
   - Выхода нет, Надюша. Как говорится, "спасение утопающих - дело рук
самих утопающих". Мама моя - детский врач - говорит, что в детстве ей
лечили зубы так же, как и сейчас ее пациентам. Видимо, за пятьдесят лет в
этой отрасли медицины, мягко выражаясь, нет никаких достижений, никакого
прогресса, как, например, в области хирургии, лечения инфекционных
болезней, фармацевтике.
   Значит, если я не примирюсь с бормашиной, то потеряю все зубы. А это
мне не нравится, да и тебе тоже.
   - Конечно. Но что я должна сделать?
   - Позволить мне вытащить из одного твоего аппарата ультразвуковой
генератор.
   Ведь он же сейчас не используется. А потом я его поставлю обратно.
   В общих чертах Вадим знал устройство ТКП. Действительно, в этим
универсальном телеконтролере конструкции инженера Пичуева находился
генератор ультразвука, которым пользовались для дефектоскопии всевозможных
металлических деталей. Он мог выявить, нет ли внутри металла трещин,
раковин и других невидимых глазом дефектов.
   В конструкции ТКП совмещено два аппарата с тем, чтобы исследования
деталей можно было производить на расстоянии. Это бывает необходимо в ряде
специальных случаев. Они мало интересовали Вадима, но ему надо было бы
знать, что ультразвуковой генератор нельзя удалить из аппарата, и даже не
потому, что он конструктивно связан с телекамерой, а по другой причине -
генератор, оказывается, работает в общей схеме и генерирует ультразвуковую
частоту, которая потом весьма остроумно преобразовывается и является
немаловажным звеном в телеприемном устройстве.
   - Если ты действительно хочешь на себе, как на подопытном животном,
испробовать ультразвук, то попытай счастье у химиков. У них я видела
генератор, - сказала Надя.
   Обрадованный Вадим поспешил в лабораторию материалов, где его встретил
один из лаборантов-"близнецов".
   - Чем можем быть полезны? - осведомился тот, перебирая разложенные на
столе магнитофонные кассеты, и, когда услышал о генераторе, сослался на
другого: - Обратись к Олегу. Он здесь отвечает за имущество.
   - Хотя бы только на вечер, - упрашивал Вадим ответственного за
имущество. - Могу расписку дать.
   - Без Валентина Игнатьевича ничего не выйдет, - отрезал "ответственный".
   По вполне понятным причинам Вадиму не хотелось обращаться к Валентину
Игнатьевичу. Правда, после того как Вадим извинился перед ним за грубость,
отношения несколько улучшились, но дружеских чувств не было отнюдь. Во
всяком случае, уж если идти на поклон, то к Елизавете Викторовне.
   Но стоило Вадиму заикнуться насчет генератора, как та почему-то
изменилась в лице и замахала руками:
   - Не могу, не могу. Я тут человек новый. И в эти дела не вмешиваюсь.
   Вздохнул Вадим и, удивляясь столь жесткой дисциплине в группе
Литовцева, предстал перед его светлые очи. И вдруг очи эти потемнели.
   - Зачем вам понадобился ультразвуковой генератор? - с явной
подозрительностью спросил Валентин Игнатьевич.
   Вадиму вовсе не хотелось рассказывать о задуманном, тем более что его
вторжение в медицину выглядело чудачеством. Пришлось слукавить.
   - Хочу одну штуку попробовать. Не дождусь, пока специалисты этим
займутся.
   - Вы получили задание от Александра Петровича произвести какую-нибудь
проверку? - стараясь не выдать волнения, спросил Литовцев.
   Вадим представил себе всю несообразность этого предположения: Васильев
дает задание проверить метод лечения зубов! - и рассмеялся:
   - Ну что вы! Моя собственная инициатива.
   Промычав что-то неопределенное, Валентин Игнатьевич ушел домой, а Вадим
так и не понял, можно ему взять генератор или нет. На другой день он опять
пристал к Литовцеву:
   - Я жене испорчу. У меня десятки приборов посложнее.
   - Хорошо, хорошо. Я узнаю, - отмахнулся Литовцев. Не теряя драгоценного
времени, он тут же подошел к Наде и попросил инструкцию ТКП. Хотелось
окончательно убедиться, что именно этот аппарат излучает ультразвук.
   Надя несколько удивилась любознательности Валентина Игнатьевича и на
его просьбу ответила, что инструкция в лаборатории, и если это дело не к
спеху, то после работы ее можно взять.
   Вадим, узнав о просьбе Литовцева, горько пошутил:
   - Эх, Надюша. Сказала бы, что инструкция секретная. Вот бы он и утерся,
жадина. Никак я его не пойму.
   Валентин Игнатьевич долго разбирался в инструкции, держал ее у себя два
дня, потом вдруг спросил у Нади, что из себя представляют колебания свыше
двадцати тысяч герц.
   - Ультразвук, - лаконично ответила она, и Валентин Игнатьевич больше
уже ни о чем ее не расспрашивал.
   С завода пришла телеграмма: лидаритовый раствор отгружен и через
несколько дней будет на станции назначения. Валентин Игнатьевич понимал,
что после этого Васильев прекратит свой опыты, ибо план остается планом,
придется заняться лидаритовыми домиками. Ну, а потом, убедившись в
бесплодности своих попыток, Васильев надолго откажется от бредовой затеи
использовать рецептуру Даркова, тем более что в зимних условиях здесь
ничего хорошего не получится.
    
 Прошло еще два дня на строительстве. Десятки опытов - и опять никакого
успеха. Валентин Игнатьевич ходил уже уверенно: почва под ногами
становилась все прочнее и прочнее. Иногда просыпалось сомнение, нечто
вроде угрызения совести. Ребята опять приходили насчет клуба, мялись,
вытаскивали из кармана бумажки, предлагали попробовать то одно, то другое,
наивные как дети.
   Если было некогда Васильеву, Валентин Игнатьевич брал на себя роль
добровольного консультанта и терпеливо объяснял, что содержание извести в
бетоне не всегда определяет его быструю схватываемость, что речной песок,
который привезли ребята, здесь тоже бесполезен.
   - Зря, ребятки, трудились. Надо было спросить.
   - А может, попробуете? - говорил кто-то несмело.
   - Ах, молодежь, молодежь! - качал Литовцев головой. - Ведь я все-таки
профессор. Чему-то меня учили.
   Ребята вздыхали и уходили пристыженные.
   В совхозной столовой, которая представляла собой большую палатку вроде
цирка шапито, где люди сидели не раздеваясь, Валентин Игнатьевич прочитал
лекцию "Химия и жизнь". С этой лекцией он часто выступал в московских
клубах, знал ее назубок, с неожиданными примерами и остротами, которые
почти всегда вызывали смех аудитории. Острил насчет модной синтетики и
миниюбок... Так было и здесь. Валентин Игнатьевич спокойно выжидал, когда
смех стихнет, а глазами выискивал по рядам корреспондента районной газеты,
чтобы не забыть дать ему адрес, куда послать газетную вырезку. Костя
Пирожников постарается, чтобы ее напечатали в Москве. "Лекция профессора
В. И. Литовцева для тружеников целинных земель". Неплохо звучит. А?
   Дождь барабанил по натянутому брезенту, приходилось напрягать голос,
чтобы услышали последние ряды. Никогда еще профессор не выступал в таких
скверных условиях, но ничего не поделаешь - надо. "Салюс публика - супрема
лекс".
   "Общественное благо - высший закон". Этой лекцией Валентин Игнатьевич
хотел как бы вознаградить молодежь за то, что и клуба у них нет, и живут
они тесно. В лидаритовые домики перейдут семейные, а остальные останутся
зимовать в вагончиках или тесниться в щитовых домиках и хатах колхозников.
   ...Во время одной из очередных проб, когда раздвинулись обе половины
формы, Валентин Игнатьевич обнаружил, что победа лидарита, которым якобы
характеризуется "технический прогресс", весьма и весьма сомнительна,
Старый архаический бетон, несколько улучшенный Дарковым, оказался прочным,
без каких-либо трещин и других неприятностей, что крайне озадачило
Валентина Игнатьевича. Прежде всего, он проверил, работал ли во время этой
пробной заливки телеконтролер. Оказалось, что работал. Тогда в чем же дело?
   Пока образцы бетона срочно испытывались в лаборатории, Валентин
Игнатьевич, оставшись на платформе стройкомбайна, искал причину успеха. Он
рассуждал так: "Телеконтролер не выключался, а ультразвук куда-то исчез.
Почему?
   Перестал вибрировать пьезокристалл. Возможно, испортился? Вряд ли.
Раньше употребляли кристаллы титаната бария. Кристаллы прочные и надежные.
Значит, изменились условия, в которых подобный кристалл работал. Какие
условия?
   Температура? Влажность? Нет, это все Должно быть предусмотрено в
конструкции аппарата. А если снизилось напряжение сети? Тогда как?"
   Недаром Валентин Игнатьевич подробно изучил инструкцию ТКП. В ней
оказывалось, что при падении напряжения питания свыше чем на 20 процентов
ультразвуковой генератор работает неустойчиво, колебания могут и не
возникнуть. В другое время Валентин Игнатьевич не сумел бы сопоставить эти
данные (взятые из инструкции) с исчезновением ультразвука - техника почти
незнакомая химику, - но лишь вчера он услышал, как Васильев звонил на
электростанцию с жалобой на сильное падение напряжения в сети. Пришлось
все контрольные приборы, в том числе и ТКП, включить через
автотрансформатор, чтобы поддерживать нужное напряжение.
   Держась за поручни лестницы, боясь оступиться, Валентин Игнатьевич
торопливо спускался вниз. Надо посмотреть, сколько вольт подается на пульт
с контрольными приборами. Но вольтметра там Литовцев сразу не обнаружил и,
не теряя времени, побежал к дежурному монтеру.
   Сидя за столом и положив голову на руки, подремывал Макушкин. Иногда он
вскидывал голову, глядел затуманенными глазами на щит и снова клевал носом.
   От двери подуло холодным ветром. Макушкин нехотя обернулся. Там, на
пороге, стоял профессор и рыскал глазами по щиту.
   - Какое у тебя напряжение? Где вольтметр?
   Макушкин встал и неопределенно указал пальцем.
   - Сто шестьдесят вольт! - радуясь своей догадке, воскликнул Литовцев и
проговорил с наигранным пафосом: - Да тебя под суд отдать мало! Саботажник!
   Вредитель! Испытания срываешь? Сколько ты должен держать?
   - Двести двадцать. Ну вот вам, пожалуйста. - Макушкин повернул штурвал.
- Тут напляшешься досыта. Разве это работа? Техника движется вперед, а тут
- крути Гаврила. Стабилизаторы надо ставить. Нечего людей мучить.
   - Замучился, бедный. - Валентин Игнатьевич тронул штурвал. - Трудная
работа.
   Ну вот что, молодой человек, - предупредил он. - Дело твое - дрянь.
Знаешь, что за халатность бывает? Еще неизвестно, как там насчет первой
аварии, но здесь дело ясное. Не петушись, не петушись, - заметив
протестующее движение Макушкина, Валентин Игнатьевич поднял руку. - Скажи
спасибо, что попал на меня. Человек я добрый, а потому прощаю. Ничего не
скажу начальству. Но если еще раз замечу - берегись!
   Валентин Игнатьевич ушел с сознанием собственной правоты и доброты.
Теперь этот лентяй будет работать не за страх, а за совесть. "Нет, при чем
тут совесть? - иронически усмехнулся он. - Именно за страх. Узнай
Васильев, что монтер спутал ему все карты, не поздоровилось бы малому". Но
Валентин Игнатьевич добр. Зачем подводить людей? Можно и помолчать. Но
самое главное - Макушкин не раскроет рта. Ни гугу, молчок.
   Лабораторные испытания пока еще не позволяли судить, насколько прочен и
надежен бетон, полученный при последнем эксперименте, но Васильев понимал,
что произошел некоторый сдвиг и надо обязательно докопаться, в чем же
здесь дело. Однако при соблюдении всех тех же условий, той же рецептуры,
технологии, повторение опыта ни к чему не привело.
   Макушкин, сбросив с себя остатки дремоты, следил в оба глаза за
вольтметром и точно поддерживал требуемый вольтаж. Теперь профессор может
зайти в любую минуту. Прозеваешь во второй раз - не поздоровится.
    
  
 Глава четырнадцатая 
 
   "ЧЕРТЕЖ МЕЧТЫ"
 
 
   Через несколько дней после беседы с Васильевым, когда у него руки
опускались из-за неудач, когда масса Даркова никак не хотела твердеть,
снова пришла целая делегация из совхоза. Пришли члены комсомольской
бригады. Пусть о них расскажет Багрецов? Он молод, экспансивен, весь
устремлен в будущее, и ему близки мечты сверстников.
   На этот раз в технический дневник Багрецова прорвались и кое-какие
эмоциональные мотивы, к технике отношения не имеющие. Вот как он описывают
прием молодежной делегации начальником строительства Васильевым А. П.,
которого автор дневника чаще всего обозначает инициалами.
    
  
 10 октября, 2 часа ночи. Сегодняшние испытания ничем не отличались от
вчерашних. Разбрызгивание массы Даркова на любую поверхность -
металлическую, деревянную, бетонную, кирпичную или просто на грунт - дает
хорошие результаты: по прочности, стойкости и другим показателям не
уступает лучшим маркам бетона. Так утверждает А. П. и даже само
"лидаритовое светило"
   В. И. (Литовцев, конечно). Но до сих пор никто из них, вкупе с Е. В.
   Пузыревой (кажется, я о ней в своих записках не упоминал) и
"близнецами", никак не может понять, почему в стройкомбайне эта масса
ведет себя, как самая вульгарная известка, и никак не хочет держаться ни
на потолке, ни на стенках будущего дома. Смотришь на экраны Надиных
телеконтролеров, и сердце кровью обливается. Рушится дом прямо у тебя на
глазах.
   И вот сегодня вечером в нашем "конференц-зале", так мы в шутку называем
комнату, куда сейчас из-за холодов перенесли пульт управления
стройкомбайном, началось вроде как производственное совещание, "летучка",
"планерка", по-всякому можно называть. Присутствовали все, от кого хоть в
какой-то мере зависели успехи и неуспехи испытаний. Вел совещание А. П.
   Блистал терминологией и латинскими афоризмами В. И. Поддакивали ему
Пузырева и "близнецы". Не могу удержаться, чтобы лишний раз не вспомнить
Маяковского.
   Мне кажется, что он написал о "близнецах" вот эти строки: "Этот сорт
народа - тих и бесформен, словно студень; очень многие из них в наши дни
выходят в люди".
   Точное определение. Ну что еще? На этом совещании были и мы с Надей.
Пришел и Алеша, протиснулся в уголок, стараясь быть незаметным. Вряд ли
мне нужно описывать это совещание. Как мои контрольные приборы, так и
Надины "телеглазки" работали нормально. Речь шла о технологии, о новом
методе строительства, где мы с Надей выполняли роль сочувствующих
соглядатаев, вооруженных электронной техникой.
   Совещание подходило к концу. А. П. рассказал о программе завтрашних
испытаний, пожелав нам покойной ночи, но в эту минуту вдруг распахивается
дверь и на пороге появляется целая делегация. Это как раз те ребята и
девушки, которые недавно приходили к А. П. с просьбой поскорее построить
клуб. Девчонкам, мол, танцевать хочется.
   Но сейчас не за этим сюда пришли ребята. Секретарь их комсомольской
организации Максим Братухин (я его знаю - головастый парень) снял кепку,
расстегнул ватник и начал так:
   - Может, мы и некстати заявились к вам, но дело у нас общее.
   Из рассказа Братухина я впервые, к моему стыду, кое-что уяснил для
себя. Я, конечно, уже слышал о таких бригадах, но непосредственно не был
связан с ними - судьба этих ребят меня взволновала. Начинали они с малого.
У многих из них разная квалификация, заработки разные, а семейное
положение примерно у всех одинаковое.
   В бригаде оказалось несколько девушек с низкой квалификацией, они
зарабатывали меньше других, но не хотели оставаться в долгу. Стали
повышать свою квалификацию, надо учиться. Организовали курсы, где
преподавали наиболее знающие члены бригады. Девушки овладевали новыми
профессиями, и заработки у них повысились, получают теперь не меньше самых
квалифицированных членов бригады. Здорово! Ноя забежал вперед. Очень мне
понравилось, как у них поставлено дело. Братухин-то начинал разговор не с
этого. Он наконец оставил в покое свою кепку, которую мял в руках, пока
здоровался и извинялся за поздний визит, сунул ее в карман и с
достоинством продолжал:
   - В совхозе у нас полная механизация. Вот какая штука!
Электрифицировать все можем, а ютимся пока у колхозников или живем в
вагончиках. Конечно, мы бы и сами срубили домишки не хуже, чем в деревне,
но, если существует такая "домостроительная машина", считаем, что
возвращаться к старому просто нельзя. Оторвись моя башка, нельзя. Зачем
лес губить на жилье?
   ...Примерно так рассказывал этот уж очень симпатичный мне парень. И я
его могу понять. Ясно, что у богатого совхоза найдутся деньги для
строительства поселка. Есть, конечно, типовые проекты, созданные опытными
архитекторами.
   Пройдет год-два - и вот вам, пожалуйста, новый поселок не хуже, чем у
людей.
   Но ведь лес-то нужен и нашим потомкам. Как же его не беречь? Братухин
прав.
   Широко мыслит этот парень. Понял и перспективу метода Васильева в
строительстве. А перспективы этого края тоже такие, что дух захватывает.
   Только вчера мне сказал А. И., а сегодня сослался на это Братухин.
   Оказывается, совсем недавно геологи разведали в здешнем районе богатые
угольные месторождения. Предполагается строительство современного города.
   Ничего бы я так страстно не желал, как удачи экспериментов А. П. Вот
это был бы город! И не зря Литовцев так борется за свой лидарит, хотя
должен понимать, что на лидарит рассчитывать нечего. Слишком дорого
обойдется само строительство. А кроме этого, еще надо построить мощный
химический завод для производства полимера столь высокой стоимости.
Пройдут годы, пока закончится строительство завода, пока освоят выпуск
лидарита. Потом еще проверка, как он поведет себя в эксплуатации.
Экспериментальный поселок необходим. И Литовцев будет стоять на своем.
   Что-то я ударился в экономику. Но ведь она многое решает. Давным-давно
был построен пластмассовый домик. Об этом даже газеты писали. А где эти
домики?
   Ну, хотя бы в малой серии. То ли дело домики из состава Даркова.
Прочно, надежно и дешево. Опять экономика! А что поделаешь? Ведь и
Братухин ссылался, по существу, на материально-техническую базу. Так
неужели же группа научных работников не может определить, почему
разрушаются стены столь необходимых всем домиков? Трудно поверить. Боюсь,
что комсомольцам, которые пришли к нам с конкретной мечтой о будущем, еще
труднее поверить в нашу беспомощность.
   Александр Петрович оглядел присутствующих и, видимо от волнения, глухо
заговорил:
   - Очень нравится мне ваша нетерпеливость. Целеустремленность. Хотели бы
мы вам помочь. Но самое трудное у нас впереди. Вон там, - указал он на
темное окно, - стоит наша машина. Отказалась работать. А почему? Она же не
говорит.
   Пробуем и так и эдак заставить ее работать. Не хочет. Но мы не теряем
надежды и думаем, что в ближайший месяц все разрешится к нашему общему
удовольствию.
   Мне показалось, что ребята поверили начальнику строительства и ушли от
нас радостные, окрыленные. Но мне стало боязно за него. При создавшихся
обстоятельствах можно и обмануть доверие ребят. А это никак нельзя. Это
преступление перед своей совестью.
   Ну, кажется, я еще никогда так много не писал в свой "технический
дневник".
   Но уж больно меня захватила целеустремленность, одержимость, ощущение,
будто комсомольцы из совхоза принесли с особой "чертеж мечты".
   Уже четыре часа утра. Скоро начнется новый рабочий день, Алешка мечется
в бессоннице. Поволновался он за сегодняшний вечер достаточно. А как он
глядел на Братухина - этого парня из совхоза! Не мог сдержать восторга
Алешка - парень, как любит подчеркивать Литовцев, воспитанный в
капиталистическом мире...
   Сам же Литовцев, кажется, не радовался ничему: ни самозабвенному труду
комсомольцев, ни их мечте о новом поселке, новом городе, ни свершению
"планов наших громадья", что так любил Маяковский. Держался Валентин
Игнатьевич индифферентно, будто ни в чем не заинтересован.
    
  
 Из туманной пелены над горизонтом поднималось солнце, хмурое,
недовольное, точно его потревожили слишком рано. Кутаясь в дырявые облака,
оно скупо осветило размокшую глинистую дорогу, посеревший забор
стройплощадки и человека в ватнике с красным шарфом. Шарф подчеркивал
скудость красок и как бы звенел на сером фоне неба, земли и всего
окружающего. Алексей мыл в луже свои резиновые сапоги, низко склонившись,
черпал воду пригоршней, тонкой струйкой лил на блестящий черный носок,
повторял эт