дставитель научного института. Такую чушь молол,
что даже девчонки-практикантки прыскали за его спиной. А Литовцев этому
пустомеле авторитет создает. Да? Кому это нужно?
   - Пока не знаю. Возможно, что и самому Литовцеву.
    
  
 Утром неподалеку от "мертвого сада" трава покрылась инеем. На вытоптанных
дорожках он лежал тонким слоем, точно соль, выступившая из земли. Взошло
скучное осеннее солнце, дорожки потемнели, и только белесые странные тени
прятались у забора, за стройкомбайном, всюду, куда не проникали солнечные
лучи.
   Васильев показывал Мариам место аварии, показывал трубы, сложенные у
забора, и с грустью думал, что вместо отдыха на своей родине, куда Мариам
рвалась еще с весны, она выбрала здешний невеселый уголок, где с самого
первого дня ей приходится заниматься всякими неприятными делами.
   На заводе, где она работала, проектировалась оригинальная установка,
что-то вроде химического предприятия под землей, где нет людей и все
процессы происходят автоматически. Для подачи реактивов в рудные
месторождения требовались кислотоупорные трубы из пластмассы именно той
марки, что используется на здешнем строительстве.
   Проектировщикам стало известно об аварии. Лопнул прозрачный патрубок, а
это уже серьезное предостережение. Пока его исследуют на заводе, где такие
трубы были выпущены в небольшой серии, пройдет много времени. А кроме
того, если едет свой человек на строительство, то почему бы его не
попросить разузнать об этом деле на месте? Вполне возможно, что были
допущены какие-либо отклонения от норм эксплуатации. Мариам достаточно
разбирается в этой технике, пусть протелеграфирует свои соображения.
   - Напрасно ты берешь на себя такую ответственность, - сказал Васильев,
останавливаясь на краю застывшей лужи из лидарита. - Пусть комиссия
работает.
   - Я постараюсь ей помочь. А кроме того, мне жалко наших ребят. Ходят
как в воду опущенные. Неизвестно, что им дальше делать.
   - Ждать.
   Мариам подняла вверх лукавые глаза:
   - Тебе это тоже советовали. Почему бы не подождать. Пузыреву? Наш
инженер, о котором я тебе рассказывала, говорит, что, когда заболел
Дарков, работа в лаборатории замерла. Внешне ничего не изменилось. Люди на
местах. Аппараты, приборы, колбы, пробирки - все как было только жизни
нет. Да? - Мариам подошла к застывшему под слоем лидарита кусту сирени. -
Совсем как в этом "мертвом саду".
   - Смотри, уколешься, - предупредил ее Васильев, заметив, что она идет
дальше. - Я однажды здесь в кровь исцарапался.
   - Именно этого и боятся в вашем институте. Исцарапаться! Ты бы вырубил
эту мертвечину, - советовала Мариам.
   - Топор не берет. Да и некогда этим делом заниматься.
   - Сегодня опять испытания?
   - Обязательно. Ты понимаешь, Мариаша, я еще никогда в жизни не
сталкивался с такой невероятной загадкой. Ставлю под форсункой стальную
плиту, включаю компрессор. Начинается разбрызгивание жидкой цементной
массы, сделанной точно по рецепту Даркова. Все получается великолепно, -
масса прекрасно схватывается и, пока еще сырая, крепко держится на плите.
Но стоит мне только провести этот опыт в закрытой форме стройкомбайна,
когда обе ее половины сдвинуты, как цементную массу точно подменили, она
не хочет держаться не только на потолке, но и на стенках. У меня самая
новейшая контрольная аппаратура. Телеконтроль, радиоактивные изотопы. Из
института метеорологии привезли аппарат, основанный на принципе измерения
толщины снежного покрова с помощью изотопов. Здесь он у меня измеряет
толщину наращиваемых стен. Однако никакая техника не помогает.
Неразрешимая загадка.
    
 - Таких не бывает, Саша.
   - Ты сначала выясни насчет лопнувшего патрубка, а потом утверждай.
   - Попробую выяснить, хотя уверена, что техника здесь ни при чем. Да?
   - Спасибо. Значит, виноват начальник строительства? То есть - я? Завод
поставил доброкачественные патрубки, а здешнее руководство не провело
соответствующей воспитательной работы с кадрами, в результате чего
получилась авария. Видишь, уже готовая формулировка для выводов. Так и
подскажи комиссии.
   Мариам оглянулась, не видит ли кто, и обняла мужа.
   - Какой ты у меня злой.
   - Устал я очень, Мариашка. Вот и бросаюсь на всех.
   - А ты отдохни, пока еще не привезли лидарит. Говорят, здесь на речке
рыбалка хорошая. Потом сделаешь плановые десяток домиков, и поедем в
Москву.
    
 Васильев испытующе посмотрел ей в глаза:
   - Шутишь?
   - Зачем "шутишь"? Разве я не знаю, что ты у меня особенный.
   - Неправда, Мариам. Меня просто честность заела. Ведь обещал ребятам
дать целый поселок. Надо сделать.
   Желая отвлечь его от дурных мыслей, Мариам напомнила:
   - У тебя сегодня испытания. Я же никогда не видела.
   - Что ж, посмотри. Но радости будет мало.
   - С таким настроением незачем и пробовать.
   Васильев взял ее крепко под руку, чтобы не поскользнулась на тропинке,
залитой лидаритом, и, шагая в ногу с Мариам к месту испытаний, говорил:
   - Иногда я страшно ненавижу себя за глупое нетерпение, за
кустарничество. В самом деле, почему бы не подождать знающего человека,
чтобы вместе заняться поисками? А я не могу, готов ногтями разрывать
землю, не дожидаясь, пока принесут лопату. Рою, рою, пальцы кровоточат. И
кажется мне, что рядом Литовцев стоит, опираясь на палку, подсмеивается. А
сзади, зная, что тебе некогда обернуться и дать в морду, какой-то
Пирожников сыплет за шиворот песок... Забавная картинка? Как ты думаешь?
   Мариам невесело рассмеялась.
    
  
 Глава двенадцатая 
 
   ПРОТИВНИКИ НЕ СОГЛАШАЮТСЯ НА НИЧЬЮ
 
 
   Сегодня Васильев начал новую серию опытов, очень трудоемких, но
единственно возможных в данных условиях. Придерживаясь основной рецептуры
Даркова, Васильев решил внести некоторые изменения в технологию, для чего
покрытие внутренних стенок формы производилось при повышенном и пониженном
давлении струй, изменялись конфигурация форсунок, температура подогрева,
время сушки и так далее. Все эти опыты велись на отдельных участках формы
и в разных местах. Были составлены графики и таблицы, причем во множестве
вариантов, чтобы хоть методом исключения найти причину разрушения слоя.
   Столь широкий фронт работ потребовал установки дополнительных
контрольных приборов. Один Багрецов с этим не мог справиться, а потому
Надя пришла к нему на помощь. Ясное дело, что без Алексея она не смогла
обойтись, к тому же он стал удивительно понятливым. Алеша понимал ее без
слов.
   Мариам смотрела на все эти приготовления, держась в стороне, чтобы
никому не мешать. Надя изредка на нее поглядывала и с каждым разом все
больше и больше убеждалась, что Алешкина мачеха не только хороша собой, -
в ней было что-то особенно привлекательное, и вся она была какая-то
"уютная". Прежде всего, Надя отметила ее скромность, даже застенчивость.
Мариам боялась лишний раз взглянуть на мужа, хотя нетрудно было заметить,
что этого ей очень хочется.
   Алешка пробегает мимо, и она машинальным, материнским движением
поправляет у него завернувшийся воротник, тот даже не благодарит, -
медведь, конечно, вежливости никакой, - мчится дальше, и Мариам провожает
его теплым и чуточку грустным взглядом.
   Что с Алешки взять? Ну откуда ему знать правила приличия? До сих пор
ведь не познакомил с мачехой. И вот Надя, махнув на него рукой, а заодно и
на ненужные условности, подходит к Мариам:
   - Мне Алеша говорил о вас, - и, протягивая руку, добавляет: - Надя.
   Мариам задерживает ее маленькие пальцы в своих и ласково улыбается:
   - Мне тоже говорили о вас.
   - Алеша? - нечаянно вырывается у Нади.
   - Нет. Александр Петрович.
   Сказано это было сдержанно, и Надя почувствовала, что далее эту тему
развивать не следует, причем - в обоюдных интересах.
   Загудела сирена, зажглись красные контрольные сигналы на боковых
стенках формы. Обе половинки поползли друг к другу, соединились, и
сигнальные фары оказались рядом, как глаза, горящие тревожным светом.
   Надя извинилась и поспешила к аппаратам телеконтроля. Сейчас заработает
компрессор, начнут действовать форсунки. "Неужели опять ничего не выйдет?"
- подумала Надя и по достоинству оценила тактичность Мариам, которая
осталась в стороне, не желая быть свидетелем возможной неудачи. Александру
Петровичу и так нехорошо - лучше уж не видеть ее соболезнующих глаз.
   Неподалеку от стройкомбайна стоял грузовик. Мариам забралась в кабину,
опустила стекло и оттуда наблюдала за испытаниями. Ей не нужно было
смотреть на экран телевизора, следить за стрелками приборов, разглядывать
графики, слышать отрывистые приказания Васильева.
   В его движениях, жестах, в выражении лица можно было прочитать и робкую
надежду, и нетерпение, и мучительное раздумье, и боязнь неудачи. Десятки
раз сдвигались и раздвигались створки формы, вздыхал компрессор, из
стальной коробки слышался шум прибоя, звонкое шипение мечущихся струй и,
точно заключительные скорбные аккорды, гулкие удары густой массы, падающей
на платформу. Рушился сырой потолок.
   Новый опыт. Заливка участка прошла благополучно. Выключены форсунки.
   Заработали высокочастотные генераторы, - начинается сушка. Проходят
минуты, Маркам втягивает голову в плечи, замирает в болезненном ожидании:
неужели снова обрушится потолок? Слабенькая надежда согревает сердце -
пронесло! И вдруг - как удар торпеды в стальное корабельное днище...
Сердце падает.
   Больно, и Мариам почти физически ощущает эту боль.
   Багрецов, Надя, подсобные рабочие - все, кто участвовал в сегодняшних
опытах, готовы были работать до утра, только бы добиться успеха. Даже
лаборанты-"близнецы", воспитанники школы Литовцева, увлеклись смелым
экспериментом, не обращая внимания на кривую улыбочку своего шефа. Эту
улыбку Литовцев сразу же прятал, как очки в карман, стоило лишь только ему
встретиться с взглядом Васильева. Больше того - научный консультант свято
выполнял свой долг и делал все от него зависящее, чтобы соблюсти в
растворах точную рецептуру Даркова и технологический режим. Литовцев
понимал, что орешек оказался крепким и раскусить его так просто, как
пытается это сделать одержимый конструктор Васильев, не удастся.
   Кстати говоря, чем больше он проведет опытов, тем прочнее и весомее
будет слава лидарита, оказавшегося действительно незаменимым. В этом
Валентин Игнатьевич был убежден уже после первых часов сегодняшних
испытаний, а потому мог позволить себе роскошь предложить новый
эксперимент.
   - Я опять-таки должен оговориться, - вежливо взяв Васильева под руку,
начал Валентин Игнатьевич, - физико-химическая механика не моя стезя. Для
меня это "терра инкогнита". Но не думаете ли вы, дорогой Александр
Петрович, что рецепт уважаемого моего коллеги, Григория Семеновича
Даркова, нельзя принимать как догму. Как уже не раз вам докладывал, я
против всякой эмпирики в науке, но уж если вы на то пошли, то "мутатис
мутандис", то есть, внеся соответствующие изменения, позвольте
предложить...
   И Валентин Игнатьевич довольно убедительно изложил свои соображения по
поводу увеличения схватываемости нового материала или его вязкости.
   Васильев хоть и не очень верил Литовцеву, но доводы его не
противоречили рецептурным справочникам, поэтому приходилось соглашаться.
Тут же лаборанты-"близнецы" составили еще один вариант раствора, и опыты
продолжались. Никаких эмоций у Валентина Игнатьевича эти эксперименты не
вызывали. Каждый начальник, а тем более такой, как Васильев, имеет свои
причуды. Он сам за них и в ответе.
   Так же рассуждал и монтер Макушкин. Сегодня он дежурный. Самое милое
дело - ходи да посматривай. Завтра отгул - можно в деревню сходить к
бывшим дружкам. Говорят, кто-то сапоги продает, уступает по дешевке -
жмут, проклятые. Свояку подойдут, перепродать можно. Сегодня бы сходить
надо, а то еще упустишь... Да вот затеяли волынку, до самой ночи здесь
проваландаешься.
   Несознательный народ! Бегают как очумелые, а все зря. Брали бы пример с
профессора, он только палочкой показывает, а командировочные идут. Житуха
- дай бог каждому.
   Макушкин в замызганном ватнике ходил по территории строительства,
следил, чтобы не было нарушений правил эксплуатации сетевых воздушных и
кабельных проводок, случайных, не предусмотренных инструкцией включений
электробытовых и разных других приборов. Ходил облеченный властью и не
знал, где ее проявить.
   Заметив, что приезжий инженер Багрецов надставил резиновый кабель
обыкновенным осветительным шнуром и готов включить его в сеть, Макушкин
поднял руку:
   - Погодите маленько. За аварии вы, что ли, будете отвечать?
   Багрецов только что получил приказание Васильева включить прибор для
измерения температуры на расстоянии. Вполне возможно, что стенки формы
перегреваются, причем неравномерно. Легче всего это определить
термистором, помещенным в собирающее устройство. Нужно было удлинить шнур,
иначе неудобно работать с прибором.
   - Эти времянки здесь ни к чему, - строго проговорил Макушкин, указывая
на белый шнур, лежащий на земле.
   Багрецов нервничал. Стенки формы остывали, а еще не все ее участки
проверены. Он отмахнулся от Макушкина, как от надоедливой мухи:
   - Потом, потом, не мешайте, - и поднял вверх трубу, похожую на телескоп.
   Стрелка прибора медленно поползла к нулю. В данном случае она
показывала температуру облаков. Что-то не понравилось Багрецову, то ли он
не поверил, что Осенние облака слишком холодны, то ли еще какая
сомнительная причина потребовала быстрой прикидки, работает ли прибор, и
Багрецов, к немалому удивлению Макушкина, стал направлять трубу на него.
   - Стойте на месте, - приказывал Багрецов. - Не вертитесь. Расстегните
ватник!
   Ничего не понимая, Макушкин послушно выполнял все эти требования. Вдруг
Багрецов подошел и озабоченно положил ему руки на лоб.
   Макушкин разъярился, резко отбросил его руку:
   - Не лапай. Не купишь!
   - В чем дело? Что вы злитесь? Мне нужно было проверить...
   - Себя проверь. Еще неизвестно, кто из нас... - и Макушкин
недвусмысленно повертел пальцем у виска.
   Он был уверен, что москвич его разыгрывает, издевается. И главное, за
что?
   Подумаешь, какой образованный!.. Замечание ему сделали насчет провода.
   Профессор тоже еще нашелся. Да он, Макушкин, как есть дежурный монтер,
самому профессору обязан сказать, ежели непорядок замечен.
   Подошел начальник Васильев, и по тому, как он торопил Багрецова,
Макушкин понял, что жаловаться не стоит, и здесь он не найдет
справедливости. "Леший их знает, - подумал он, отходя в темноту, - один
большой начальник, а другой просто инженер, мелкая сошка, а вроде как
одинаковые. Видать, они оба..." - и он мысленно покрутил пальцем у виска.
   А совсем уже поздно, когда начальник убедился, что опыты пора
приканчивать, к дежурному монтеру прибежал Багрецов.
   - Вы простите меня, - говорил он сонному Макушкину, лежавшему на
жестком диванчике в будке дежурного. - Мы друг друга не поняли. Некогда
было объясняться...
   Он вытащил из рукава какой-то куцый карандаш на проволоке и ткнул
Макушкина в руку.
   - Так и есть, - сказал Багрецов, глядя почему-то на часы. - Температура
нормальная. А тогда мне показалось...
   Макушкину хотелось спать, но пересилило любопытство. Оказалось, что не
карандаш это был, а электрический градусник и не часы это были, а вроде
как вольтметр, где стрелка показывала температуру.
   - Это самая обыкновенная штука, - объяснил Багрецов. - Разница в том,
что градусник надо держать десять минут, а здесь - секунду.
   В свое время, когда Макушкин работал на фабрике, он ухитрялся часто
бюллетенить: приходил к врачу и в ожидании приема умел вытворять всякие
штуки с градусником, чтобы повысить температуру.
   - Изобрели на нашу голову, - хмуро сказал он, тыча себе в нос, щеку,
шею градусником-карандашом. - Раз - и готово.
   Он смотрел на циферблат и видел, как тоненькая стрелочка показывала
одно и то же число "36, 6". Все ясно, можешь отправляться на работу.
   Багрецов не обратил внимания на реплику Макушкина и продолжал:
   - Здесь, в наконечнике, - чувствительный полупроводник-термистор. Он
превращает теплоту в электрический ток. Но ведь теплоту можно измерять и
на расстоянии. Это я и сделал, когда направил на вас аппарат... Ватник
расстегнулся - стало больше излучаться тепла...
   - Вроде как от печки, - с ухмылкой заметил Макушкин. - Вспотеешь тут
бегамши... Выходит, что направил трубочку на человека - и сразу видно,
волынит он или вкалывает будь здоров.
   - Это и так видно, - не преминул съязвить Вадим, хорошо зная, как
работает Макушкин. - Вам, как электрику, следовало бы поинтересоваться
термисторами.
   Это самое обыкновенное чудо. Вон в окошке - звезда. Видите, как горит?
   - Вижу, - неохотно откликнулся Макушкин, так как пришлось пригибаться и
вставать, чтобы разглядеть звезду, на которую указывал инженер. - Горит -
будь здоров!.. Выдает полным накалом.
   - Так вот, если на нее навести специальный телескоп с термистором, то
можно узнать, какая на этой звезде температура. Понятно?
   - Чего ж тут не понять? Но только в другой раз насчет времянок
поглядите.
   Мне же из-за вас холку намнут, будь здоров. Одна авария уже была, с
меня хватит.
   - Извините, это я впопыхах, - искренне признался Вадим. - Батарейку
искал, а она, оказывается, в чемодане лежала. Никакой проводки для нового
прибора не требуется. Вот он, пожалуйста. - Он вытащил из кармана аппарат,
похожий на обычную фотокамеру с телеобъективом.
   Всю технику, которая его окружала, Багрецов готов был сделать карманной.
   Сверхминиатюрный всеволновой приемник, крохотный магнитофон и
телевизор-малютка - все это для него было пройденным этапом. Но он мечтал
о конструкциях, далеких от его специальности, и уже кое-что спроектировал.
   Если же дело касалось радиотехники или чего-то близкого к профессии
Багрецова, то его фантазия здесь была неистощима. И действительно, сейчас
он показывал Макушкину карманный термолокатор, которым можно определять
температуру какого-нибудь нагретого тела, причем на довольно большом
расстоянии.
   - Вы курите? - спросил Вадим и, получив утвердительный ответ, попросил:
- Закурите.
   Макушкин нашарил в кармане спички, достал пачку сигарет и, удивляясь,
как это людям не надоест даже после работы заниматься всякой скучной
техникой, сунул сигарету в рот.
   - Выйдем на улицу, - предложил Багрецов.
   Набросив на плечи ватник, Макушкин неохотно поплелся за москвичом.
Ничего особенного инженер не показывал. На далеком расстоянии, когда уже
стал совсем неразличим огонек сигареты, положенной на землю, Багрецов
находил ее сразу, стоило лишь поводить трубкой аппарата. Стрелка прибора
так и прыгала за шкалу, точно не сигарета лежала на земле, а раскаленная
болванка. Аппарат показывал, откуда струится тепло: то из дымовой трубы,
то из приоткрытой двери конторы. Лампочка у проходной будки излучала не
только свет, но и тепло. Остывал мотор компрессора, и стрелка показывала,
что он еще горяч.
   Под ногами тоже было тепло - здесь зарыт силовой кабель. Чуть-чуть
нагревались провода, подвешенные на столбах, и маленькая трубка аппарата
ловила ничтожную их теплоту, превращая ее в движение светящейся стрелки на
шкале.
   Но это была чужая, незнакомая техника, которая мало интересовала
Макушкина.
   Да и к своей-то он относился с неприязнью: все чего-то новое
придумывают, непонятное - аж башка трещит. Учить заставляют, инструкции
читать. А получка как была, так и остается прежняя. Задаром, что ли,
голову ломать? Дураки-то повывелись.
   Он готов был уже оставить Багрецова, но тот вдруг рассмеялся:
   - Не спрячешься, - и, показывая в темноту, где горели зеленые
светящиеся точки, объяснил: - Тоже тепловой излучатель. Ишь, глазищи-то
выпучила.
   Кошка перебежала за куст, но и там была найдена термолокатором.
   - А ежели, к примеру, заяц? - наконец-то проявился интерес у Макушкина.
- Далеко его учуешь?
   - Не пробовал, но думаю, метров за двести - триста. Конечно, если земля
холодная.
   - Ну,