а человек, - коли по степи идет?
   - Километра за два можно обнаружить. Да вот хотя бы... - Багрецов
услышал голоса у проходной будки и направил туда рефлектор аппарата. -
Здесь, конечно, близко, но все-таки...
   Хоть и весьма несовершенен был термолокатор Багрецова, построенный на
принципах общеизвестных аппаратов, но он определил, откуда исходила
теплота - от лампочки над дверью проходной будки или от группы людей,
которые сейчас о чем-то спорили возле этой двери.
   - Будь здрав, "профессор", - насмешливо приветствовал Макушкина
знакомый, видно, парень, снимая кепку и низко кланяясь. - Как жизнь
профессорская? Не худо тебе здесь на научных хлебах? Не выгнали еще?
   - Давай проходи, - угрюмо буркнул Макушкин. - Нечего тебе здесь делать.
   - Насчет дел помолчал бы, "бегунок". Как вы считаете, ребятки? - Парень
обернулся к своим спутникам. - "Бегунок" и есть, - подтвердил кто-то. -
Другого прозвища не подберешь.
   На "бегунка" особенно сердился Макушкин. Но ведь не кто иной, а сам
виноват.
   Чуть что - грозился: "Давайте расчет. Шалавых нету. Подавай "бегунок"!"
   Запомнили ему это слово, так с ним и путешествовал, как с обходным
листком.
   - Где тут у вас начальство живет? - не обращая внимания на злость
Макушкина, спросил у Багрецова насмешливый парень.
   Вадим понял, что за этой как бы развязностью парень явно скрывал
смущение.
   Это можно было прочитать на лицах всех ребят и особенно девушек. Пришли
прямо с работы: поверх лыжных штанов были надеты короткие ситцевые
платьица и темные жакеты. "Не успели переодеться, - решил про себя Вадим.
- Видно, дело срочное, не терпящее промедления". Он не знал, что Васильев
ушел домой удрученным и что после такого тяжелого дня начальнику
строительства было не до встречи с молодежной делегацией из совхоза. Вот
почему Вадим осмелился и привел делегацию к дому Васильева. Нажал кнопку
звонка и скрылся в темноте.
   Дверь открыла Мариям. Кутаясь в теплую шаль, она стояла на ветру и не
знала, как поступить. Александр Петрович, наскоро пообедав, ушел в другую
комнату и вот уже около часа молча сидит с закрытыми глазами. Даже подойти
страшно.
   - Простите нас, конечно, - с той же нерешительностью, что и у Мариам,
начал длинный нескладный парень, раскачиваясь точно от ветра. - Поговорить
хотели.
   Дело вроде как серьезное.
   - Зима скоро, - подсказала девушка, придерживая у коленей развевающееся
платье. - Куда деваться?
   Другая тоже сослалась на зиму, потом на дождь, и Мариам поняла, что
речь идет об опытных домиках, которые до сих пор не построены, и
комсомольцы пришли узнать, в чем тут задержка.
   Но дело обстояло иначе. Не только дома интересовали посланцев из
совхоза, клуб им нужен, чтобы кино смотреть, спектакли ставить. Летом
хорошо и под открытым небом, а сейчас что делать?
   - Предложение у нас есть, - сказал высокий парень, наклонившись к
Мариам. - Может, чего и получится?
   - Заходите, - сказала Мариам, широко распахивая дверь.
   Она была уже рада этому приходу, хорошо зная по опыту, что в трудные
минуты очень важно напомнить человеку, насколько он нужен, необходим, как
люди ждут его новых работ, искренне желая успеха.
   И вот сейчас, с теплой улыбкой смотря на ребят, ожесточенно вытирающих
ноги в прихожей, на девушек, которые боязливо, на цыпочках, ступали на
половичок, чтобы не наследить, на руки их, огрубевшие от работы и знойных
ветров, Мариам была счастлива, чувствуя неразрывную связь между собой,
Васильевым и теми, кому принадлежит его талант, ради кого он живет и
трудится.
   Жмурясь от яркого света, ребята рассаживались на стульях поближе к
столу, а девушки прижались друг к другу на уютном диване в глубине комнаты.
   - Саша, к тебе гости, - сказала Мариам, заглянув в дверь.
   И то, как это было сказано, по-домашнему, по-семейному, и кипящий
чайник на столе, печенье и конфеты, предложенные гостям, - все это
располагало к простому, доброму разговору.
   Васильев вышел в домашней стеганой куртке, поздоровался и, на ходу
завязывая пояс, спросил:
   - Нетерпение одолевает? Так я понимаю? - И, не дождавшись ответа,
добавил: - К ноябрю получите.
   - Спасибо, - без особой радости сказал веселый парень. - Но только мы
еще и клубом интересуемся. Мы, конечно, мало в этом деле понимаем, но про
ваши научные опыты нам директор рассказывал. Вот мы и подумали с
ребятами...
   Нельзя ли, мол, соединить ваши три или, скажем, четыре дома вместе,
чтобы большой зал получился. Кино бы там устроили, сцену... Лектор когда
бы приехал или артисты... Зимой нам без клуба не обойтись.
   - Потанцевать негде, - послышался робкий голос с дивана.
   - Тут о деле говорят, - бросил парень через плечо, - а они насчет
танцев.
   Несознательные, конечно! - И, глядя в упор на Васильева, продолжал: -
Клуб у нас на будущий год запланирован. Мы бы, конечно, дожидаться не
стали.
   Научились бы и плотничать, и печи класть. Девчата-прицепщицы стали бы
заправскими штукатурами, малярами. Объявили бы комсомольскую стройку, и
дело с концом. Но сами понимаете, не будем же мы строить барак. А для
современного дома - все привозное, даже дерево. Все на учете... Директор
нам сказал, что вы на здешней извести и глине работаете. Мы этого добра
накопаем сколько хотите, привезем, все сделаем, что нужно. Ночами будем
работать, вам помогать. Полсотни комсомольцев пришлем на стройку.
   - Куда мне столько! - печально улыбнувшись, сказал Васильев и отодвинул
стакан. - В том-то и дело, что люди здесь не нужны. Машина за них работает.
   А обслуживать ее и трех человек достаточно. Эх, ребятки! Если бы все
было так просто...
   И, чувствуя настойчивую потребность выговориться, поделиться своими
бедами и тем самым хоть немного облегчить душу, Васильев начал
рассказывать о лидарите, о рецепте Даркова, о бетоне, позволяющем даже тем
стройкомбайном, что здесь есть, создавать здания с большой площадью, без
всяких подпорок и перегородок. Далеко позади остались вопросы о клубе,
ради чего пришли сюда ребята, и каждый из них - тракторист и прицепщица,
они же - плотник и штукатур, - видели, как идет по степи машина, оставляя
за собой не только жилые дома, но и школы, гаражи, ясли и детсады. То, о
чем еще не мечтал даже сам конструктор.
   - Но вот пока не получается, - виновато проговорил Васильев.
   Все молчали. Да и что тут скажешь? Каждый из присутствующих знал этим
словам цену.
   - Не горюйте, ребятки, дело поправимое, - заметив, что гости
погрустнели, улыбнулся Васильев. - Скоро мне помощницу из Москвы пришлют.
Как-нибудь разберемся.
   Он стал расспрашивать ребят об их новых профессиях, трудно ли они
осваивались, об организации технических курсов. Гости охотно отвечали,
однако нет-нет кто-нибудь и спросит: а не слишком ли жидок раствор, почему
он плохо схватывается? А нельзя ли подогревать его или разогреть стенки
формы? Но разговор не клеился.
   Мариам не один раз звонила Алексею, чтобы он пришел с Багрецовым, но
они куда-то запропастились, - видно, гуляют где-нибудь. Наконец
дозвонилась:
   - Алеша, приходи чай пить. У нас гости.
   - Спасибо, Мариам. У меня тоже гости.
   - Приходи с Вадимом.
   - Какой же он есть гость? Тут есть еще товарищ... - В голосе
чувствовалось смущение, и Мариам догадалась, что ему неловко говорить о
своих гостях в их же присутствии.
   - Тащи всех с собой. Да? - сказала она и через несколько минут уже
встречала Алешу с Вадимом в прихожей. За ними постукивала каблучками Надя.
   - Это Надя, - с трудом вымолвил Алексей, выдвигая ее вперед, и
почему-то отвернулся.
   А Надя вовсе не смущалась, она даже подчеркивала свое расположение к
Алексею, брала его под руку и всем своим видом говорила, что счастлива
быть рядом с ним и ее абсолютно не интересует, что об этом скажут другие.
   Впрочем, она пришла в дом, где ее не осудят.
   Надя сбросила в прихожей пальто, небрежно передала его Димке, чтобы
повесил, и поискала глазами зеркало. Зеркала не оказалось, пришлось
раскрыть сумочку...
   Мариам молча наблюдала за Ладей. Смотрела на ее уверенные, точные
движения, они были грациозны и в то же время деловиты, ни одного лишнего
жеста, все закончено, отработано, как в балете.
   Поправив прическу, Надя чуть пригладила брови, осмотрела себя со всех
сторон - не помялось ли ее любимое темно-зеленое платье - и вошла в
столовую. Ну, Димка, берегись! Этого Надя ему никогда не простит. Знал же
он, что девушки и ребята пришли сюда прямо с работы. А она вырядилась
прямо как на бал.
   Лаковые туфельки, а девчата в сапогах. Сидят перешептываются,
осматривают ее с головы до ног. Чувствуешь себя как на сцене.
   Багрецову не терпелось узнать, что дали сегодняшние испытания, и он
спросил:
    
 - Александр Петрович, как проверка на прочность? Вы довольны?
   - Очень доволен. Я уже здесь рассказывал.
   - Но ведь... - начал было Вадим и осекся, чувствуя, как Надя больно
ущипнула его за руку.
   Беседа шла, как говорится, ни шатко ни валко. Вадим показывал свой
термолокатор, но в комнате он был неинтересен: отмечал теплоту чайника,
электролампочки, по это никого не поражало, никого не удивляло. И вдруг у
входа послышался стук.
   - Смотрите на стрелку, - сказал Вадим, направляя трубку аппарата на
открытую дверь в прихожую.
   Стрелка прыгнула за шкалу, на пороге стояла так и пышущая жаром,
улыбающаяся полная женщина.
   - Товарищ Васильев здесь живет? - И, увидев его за столом, воскликнула:
- Здравствуйте, Александр Петрович! Прибыла в ваше распоряжение.
   Все лица расцветились улыбками. Бот она, долгожданная! Теперь дело
пойдет иначе. И ни у кого не было сомнений, что перед ними помощница, о
которой говорил Васильев.
   А она уже снимала пальто, шляпу, резиновые ботики и не переставая
говорила Васильеву, который помогал ей раздеться:
   - Вы-то меня, наверное, не помните. Нас Валентин Игнатьевич познакомил
у него в доме. Телеграмму я не успела дать. Думаю, как-нибудь доберусь до
станции. Свет не без добрых людей. Так оно и вышло. Подвез директор
здешнего совхоза. Встречали его, наверное? Представительный такой, полный.
Жалуется на жилье, семейная жизнь, говорит, расстраивается. У кого-то из
колхозников снимает комнату, где вместе с ним живет еще и агроном. Куда
же, говорит, мне семью перевозить? Спрашивает, когда у вас тут опыты
закончатся, чтобы дома начать строить.
   Она представлялась каждому из гостей и, протягивая крепкую руку,
говорила:
   "Пузырева", "Пузырева", "Пузырева". Девушек обнимала, дружески
похлопывая по плечу, и была удивительно простой, немножко грубоватой, что
вполне подходило к ее внешнему облику.
   Даже Наде, которая несколько иронически относилась к людям подобного
типа, Пузырева понравилась. И полнота ее, широкие плечи, темно-синий
костюм с белой кофточкой, костюм, который одно время был чуть ли не
прозодеждой многих женщин свыше сорокалетнего возраста, - все это выгодно
подчеркивало непринужденную простоту Пузыревой. Гладкая прическа, умело
подкрашенные губы, тонкие чулки, черные строгие туфли, лакированная сумка,
из которой Пузырева сейчас вынула кружевной платочек, - все говорило о
том, что эта уже немолодая женщина умеет нравиться и следит за собой.
Гусиные лапки у глаз, заметный второй подбородок, несколько золотых зубов
и особенно шея с предательскими морщинами, от которых уже не избавиться,
недвусмысленно напоминали о возрасте, однако молодость духа, энергичная
походка, оживленная речь заставляли забывать об этом.
   - У вас здесь что? Производственное совещание? - спрашивала она и, не
дожидаясь ответа, обнимала какую-нибудь девушку. - Замуж-то скоро будем
выдавать? Ваш директор говорит, что первые дома отдадут молодоженам. Вот
это правильно. Советскую семью надо укреплять.
   Она сидела за столом и, обжигаясь горячим чаем, все говорила и говорила.
   Рассказывала о новых кинокартинах, об экскурсии в Болгарию, где недавно
была.
   - Хотите еще чаю? - спросила Мариам, обращаясь к словоохотливой гостье,
улучив минутку молчания. - Простите, не знаю вашего имени-отчества.
   - Елизавета Викторовна. Но лучше зовите по фамилии. Мне так привычнее.
   Пузырева и Пузырева. Чего проще?
   Васильеву хотелось узнать об институтских делах, но Пузырева, видимо,
считала, что после рабочего дня этой темы касаться не следует, тем более
она не всем интересна.
   - Как здоровье Даркова? - спросил Васильев. - Кто-нибудь из товарищей
был в больнице?
   - Обязательно. Мне дали поручение. Была у него третьего дня. Бытовые
условия вполне подходящие. Предоставлена отдельная палата. В
дополнительном питании не нуждается. Обеспечена консультация виднейших
профессоров. Чего еще больше желать?
   - Но я не об этом спрашиваю, - заметил Васильев. - Вы говорили с
Дарковым?
   Как его настроение? Самочувствие? От этого многое зависит.
   - Он хотел узнать насчет своего предложения. Спрашивал, начались ли
опыты.
   Но... - Пузырева повела округлыми плечами. - Тут я не уполномочена.
   Заметив, что разговор приобретает характер, не касающийся большинства
присутствующих, девушки, а за ними и ребята стали прощаться. Последним
задержался высокий парень, который начинал сегодняшний разговор. Он крепко
пожал руку Пузыревой:
   - Мы на вас очень надеемся. Помогите Александру Петровичу, он ждал вас.
А если наша помощь потребуется, то мы в любой момент... Только прикажите.
   Пузырева похлопала его по плечу и подтвердила свою готовность помочь в
строительстве клуба. Она обязалась и доклад сделать для молодежи.
   - Насчет нового строительства? - обрадованно спросил парень. - Нам
Александр Петрович немного рассказал. Вот бы всем послушать!
   - Его и попросите. А я, собственно говоря, химик. Но могу доложить и о
строительстве... - Пузырева для пущего эффекта помедлила, - строительстве
новой семьи. Молодежи это полезно. Как ты думаешь?
   - Конечно. Но только нашим семьям деваться некуда. Вот где загвоздка-то.
   Надя взяла под руки Алешу и Димку:
   - Проводим гостей, мальчики?
   Они согласились, но не успели выйти за дверь, как на пути их вырос
Валентин Игнатьевич.
   - Добрый вечер, Надин, - он приподнял шляпу и торопливо вошел в дом.
   Литовцеву уже успели передать, что приехала его сотрудница. Он низко
склонился к ее руке и, спросив разрешения у Васильева, начал расспрашивать
Пузыреву о делах в лаборатории. Утвержден ли отчет по такому-то заданию.
   Оформил ли Пирожников протоколы. Удалось ли освободиться от
внепланового задания по проверке одного изобретения. На сколько процентов
выполнен план в соседней лаборатории, не выйдет ли она на первое место.
   - Я должна сказать, Валентин Игнатьевич, что нам не засчитывают работу
по лидариту, пока здешние дома не будут приняты комиссией, - робко
промолвила Пузырева, метнув осторожный взгляд в сторону Васильева.
Литовцев скривил губы в саркастической улыбке:
   - Вы слышите, Александр Петрович?
   Васильев прикрыл утомленные глаза и спокойно ответил:
   - Это я знаю. Первого ноября может приезжать комиссия.
   Раздраженно передернув плечами, Литовцев стал доказывать, что это будет
слишком поздно, процент выполнения плана подсчитывается до первого числа,
и если Александру Петровичу безразлично, какое место его конструкторское
бюро займет в институте, то он, Литовцев, обязан бороться за первое место.
Он не хочет прийти "пост фестум", то есть после праздника, потому что это
- предоктябрьское соревнование и каждый советский человек не имеет права
его игнорировать.
   Васильев слушал Литовцева не перебивая, и в душе его опять и опять
поднималось странное болезненное чувство, когда при тебе говорят в
основном правильные вещи, но в устах Литовцева и ему подобных они кажутся
оскорбительными, ибо ты прекрасно знаешь, чем вызван их пафос.
   - Вы хорошо понимаете, Валентин Игнатьевич, - говорил Васильев, досадуя
на себя, что приходится повторять общеизвестные истины, - если мы сейчас
прекратим опыты с рецептурой Даркова, то потеряем целый год. Зимой здесь
экспериментировать нельзя. Нужны совсем другие условия. А кроме того, если
нам удастся сделать хотя бы два-три дома по новому способу и они покажут
себя хорошо зимой, то в будущем году завод уже выпустит несколько
стройкомбайнов...
   - Конструкция Александра Петровича Васильева, - подсказал Литовцев, и
губы его тронула усмешка. - Ради этого стоит поторопиться. Вполне
возможно, что вы получите звание Героя Социалистического Труда. Все
возможно. И я первый вас буду поздравлять. Но пока надо подумать не только
о себе...
   Васильев медленно привстал, глухо спросил:
   - Как вы сказали? "Не только о себе"?
   На помощь Валентину Игнатьевичу пришла Пузырева. Она протянула руку
через стол и ласково коснулась холодных побелевших пальцев Васильева:
   - Вы не так поняли, Александр Петрович. Речь идет о людях. Вот они
только ушли отсюда. Как они живут? Вы представляете? Девчатам ни
постирать, ни погладить как следует. Семейные живут в общих комнатах.
Разве это здоровый быт?
   - Но ведь я задержал строительство только на месяц, - сказал Васильев.
- Мне разрешили, чтобы потом сделать дома не для десятков людей, а для
миллионов.
   А кроме того, я вас долго ждал. Конечно, семейные обстоятельства. Вы не
виноваты, но...
   - Не будем касаться этой темы, - лицо Пузыревой вдруг потемнело. - Вам
такие вещи не встречались в жизни.
   Валентин Игнатьевич вышел вместе с Пузыревой, чтобы проводить ее в
комнату, где она будет жить. Дул холодный ветер - с изморозью, колючий,
будто тысячи острых песчинок впивались в лицо.
   - Ну и погодка у вас, - пожаловалась Пузырева, пряча подбородок в
воротник.
   - В Арктике теплее.
   - Это муж вам рассказывал? Я думаю, что семейные обстоятельства, из-за
которых вы задержались, объясняются довольно просто. Он приехал с зимовки?
   - Нет, - коротко отрезала Пузырева. - Но задержалась я из-за него.
   Когда-нибудь расскажу.
   - Как вам нравится наш фанатик? - после некоторого молчания спросил
Литовцев.
   - Он, конечно, интересный человек. Но держит себя не солидно. Что это
за девица там вертелась? Черная такая, тощая. Я говорю, маленькая такая,
недомерок.
   Валентин Игнатьевич понял; что речь может идти только о жене Васильева,
и сказал ей об этом.
   - Жена? - презрительно и в то же время недоверчиво переспросила
Пузырева. - Выбрал себе пару. Да он старше ее лет на пятнадцать, а то и
больше.
   Наверное, развелся и молоденькую подхватил?
   Литовцев промолчал. Пусть Елизавета Викторовна думает как хочет...
Женщины часто оценивают людей по первому впечатлению. А это тоже можно
использовать.
    
 Казалось бы, на сегодняшний вечер вопрос о неравном браке инженера
Васильева уже не возникнет. Но Пузырева вернулась к нему в разговоре с
соседкой по комнате, Надя предполагала, что вторая кровать в комнате для
командированных рано или поздно будет занята, и вот сейчас, придя с
прогулки, убедилась в этом. Пузырева сидела полураздетая на своей кровати
и расчесывала густые темно-русые волосы.
   - Гулена пришла? - весело встретила она Надю, откидывая волосы назад. -
Два кавалера, с обеих сторон. Молодец!
   Пока Надя стыдливо раздевалась, Пузырева добродушно подсмеивалась,
называя себя мамашей, спрашивала о женихах, кто из двух понравился, кто
они да как их зовут. Надя отшучивалась. У нее было хорошее настроение, и
она радовалась соседке. Зашел разговор о подругах Нади, нет ли здесь таких?
   - Думаю, что одна найдется, - призналась Надя. - Правда, я пока еще с
ней не подружилась. Она ужасно замкнутая, но Алеша говорит, что хорошая,
добрая.
   - Это жена Васильева? - И, услышав подтверждение, Пузырева покачала
головой:
   - Женщина разрушила семью, а ты ее подругой называешь!
   - Вы ошибаетесь. Мать Алеши погибла во время войны.
   - Все равно. Надо было выбирать себе мужа, подходящего по возрасту. А
то знаю я вас, девчонок, - ищете мужей солидных, с положением. Да и он
тоже хорош. Хотя бы взрослого сына постыдился.
   Пузырева сняла туфли, чулки и задвигала большими затекшими пал