ка была. Девчонка подмигнула, - шапку в охапку и за ней, - съязвила
Пузырева. - А что в девчонке мозгу? Так, баловство одно.
   Литовцев наклонился к ней и, скрывая ироническую улыбку, поцеловал руку.
   - Охотно соглашаюсь. Вы женщина наблюдательная, Елизавета Викторовна, -
с воркующими интонациями говорил Литовцев. - Вы, наверное, заметили и то,
что на наших глазах расцветает юная любовь. Надин настолько увлечена сыном
Александра Петровича, что я готов побиться об заклад, дело у них кончится
браком.
   - И это называется, мы боремся с семейственностью! - возмутилась
Пузырева. - Нет, Валентин Игнатьевич, во всем этом мне надо сначала
разобраться.
   Литовцев остался доволен таким ответом. Он хорошо знал Пузыреву:
разбираться она будет дотошно.
    
  
 Прежде всего, Пузырева решила выяснить, каковы же действительно отношения
между Надей и сыном Васильева. Никаких усилий не потребовалось для того,
чтобы убедиться, с кем проводит Надя каждый вечер. Это даже несколько
разочаровало Пузыреву. Правда, девчонка приходит очень поздно и, не
зажигая света, тихохонько раздевается и прячется под одеяло. И хоть не
было прямых доказательств, что увлечение ее сыном Васильева перешло все
границы, что подкрепило бы предположения Литовцева, Пузыревой уж очень
хотелось лишний раз убедиться, что все девчонки одинаковы, а она права,
когда говорит об их легкомыслии и безнравственности. Она теперь не спала
до прихода Нади и, чуть прикрыв веки, следила за каждым движением девушки.
Будет ли доказано, что она, эта девчонка, неумело работает с доверенными
ей аппаратами, - неизвестно, но, во всяком случае, комсомольская
организация института, где работает Колокольчикова, должна будет
рассмотреть вопрос о ее поведении во время командировки. Хорошенький
пример для здешней молодежи! Пузырева припомнила и то, как в присутствии
ребят и девчат из совхоза, в гостях у Васильева, Колокольчикова, сидевшая
рядом с его сыном, руку зачем-то положила на его плечо. Каждому могло быть
ясно, в чем тут дело. Слишком уж красноречивыми они обменивались
взглядами. Безобразие!
   ...Надя была незлопамятна и к тому же достаточно хорошо воспитана. Та
небольшая размолвка, которая произошла между ней и Пузыревой, не могла
стать причиной, чтобы не разговаривать с человеком.
   Однажды Надя пришла не очень поздно. Пузырева еще не спала. У Нади было
завязано горло, простудилась.
   - Забавную частушку мы в деревне услышали, - разматывая бинт, весело
проговорила Надя. - Уж очень здорово срифмована. Послушайте, - и она
пропела, прищелкивая каблучками:
    
  
 Дура я, дура я, дура я проклятая.
   Ходят с ним четыре дуры, А я дура пятая.
    
  
  
 - Чем же тут восхищаться? - раздраженно спросила Пузырева. - Набор
бранных слов. А о содержании и говорить нечего. Высокая мораль здесь
проповедуется?
   Девушкам есть чему поучиться!..
   - Но ведь это шутка.
   - Безнравственная. Кто эти четыре дуры? Любовницы?
   "А ведь она тоже самая обыкновенная дура", - мелькнуло в голове у Нади,
и тут же ей стало стыдно, что могла так подумать о женщине, которая ей в
матери годится. Надя не знала, как замять разговор, да и вообще она
боялась говорить с Пузыревой.
   Она свертывала бинт и почти физически ощущала, как скользит по ней
взгляд Пузыревой, холодный и противный.
   - Горло заболело? - спросила наконец та елейным голосом. - У меня
стрептоцид есть.
   - Спасибо, теперь уже лучше.
   - Это я сразу поняла. На ночь можно не бинтовать. Никто синяки не
видит. - Пузырева встала с кровати и подошла вплотную к Наде. - Прости за
совет, никогда не разрешай целовать себя в шею. Как он этого не понимает?
   Надя задохнулась от обиды и, с трудом пересилив гнев, отвернулась к
окну.
   - Вы гораздо старше меня, Елизавета Викторовна, и я должна относиться к
вам с уважением, - чтобы скрыть слезы, раздельно и строго сказала Надя. -
Но я очень прошу вас никогда... Понимаете, никогда не трогать того, что
мне дорого и свято.
   - Странная фанаберия, товарищ Колокольчикова, - процедила Пузырева и,
укладываясь в постель, нарочито зевнула. - Мне-то, конечно, все равно...
   Только вот насчет святости разрешите остаться при своем мнении.
   На другое утро Васильев зашел в лабораторию, где Пузырева продолжала
свои эксперименты с раствором Даркова. Александр Петрович попросил
показать лабораторные записи, которые вела Пузырева, и натолкнулся на
странное несоответствие размеров частиц в графах ј 1 и "ј 2. Помня
указание Валентина Игнатьевича, она не записывала своих опытов с
ультразвуком, но цифры в тетради остались, в данном случае они обозначали
размеры обычных частиц в растворе до воздействия на него ультразвуком и
после.
   - Откуда столь тонкий помол? - спросил Васильев. - По рецепту Даркова
дисперсность должна быть другой.
   - Попробовала на всякий случай, - спокойно ответила Пузырева, закрывая
тетрадь. - Результат тот же.
   Она не лгала именно потому, что ультразвук чересчур мельчил частицы
вещества, взвешенные в растворе, находящемся под высоким потенциалом;
видимо, из-за этого и, происходили все неприятности, а о том, откуда этот
ультразвук взялся, она сама не знает. Когда это дело выяснится, тогда и
будет доложено начальнику строительства. И для того чтобы пресечь всякие
преждевременные технические вопросы, Пузырева ловко повернула тему:
   - Мы с вами, Александр Петрович, люди науки. Методы поисков у нас
определенные, лабораторные. А ведь разные неудачи могут и от людей
зависеть.
   За своих вы, конечно, отвечаете. А всякие прикомандированные? Вы их
анкеты видели? Вам известна их личная жизнь?
   - Я не могу не доверять тем, кто подписывал командировки. Доверяю также
и коллективу, где люди воспитываются. В частности, я очень доволен
Багрецовым:
   инициативный, смелый, прямолинейный. Рад, что подружился с Алешкой. Я
даже вижу его благотворное влияние.
   - Ну, а что вы скажете о Колокольчиковой? О ее влиянии?
   - Мне она нравится.
   - То есть как это нравится? - Елизавета Викторовна выкатила глаза от
изумления. - Я же серьезно спрашиваю.
   - Я и отвечаю серьезно, - сказал Васильев. - Вот уж кого судьба не
обидела!
   Смотришь на нее, и сердце радуется. Очень способный инженер. Дело свое
любит. Жива, весела, остроумна, собой хороша... Изумительное сочетание!
   Пузырева поджала губы, спросила язвительно:
   - Надеюсь, при жене вы бы этого не повторили?
   - Почему? Надя ей тоже очень нравится.
   - Странная у вас жена, Александр Петрович. Это мужчины могут
восхищаться смазливыми мордашками. А у нас, женщин, несколько иной
критерий. Да и вам, как руководителю, следовало бы поинтересоваться
поведением этой молодой особы. Раньше двух часов ночи она никогда не
приходит.
   Васильев рассеянно потер лоб:
   - Да, это, конечно, неприятно. Надя вас беспокоит. Я постараюсь ее
перевести. Завтра тут одна комната освобождается.
   Пузырева всплеснула руками:
   - Это значит мудрое решение! Бросить щуку в реку. Вместо того чтобы
пресечь безнравственность, вы потакаете ей.
   - Я не пойму, о какой безнравственности вы говорите? - уже начал
сердиться Васильев. - Колокольчикова взрослый, самостоятельный человек.
Здесь не санаторий, поэтому я не могу приказать ложиться спать в
одиннадцать часов.
   Что вы от меня требуете?
   - Видно, у нас с вами разные взгляды на воспитание молодежи. Мое дело
предостеречь, - сказала Пузырева, вставая. - Боюсь, что вам придется
изменить свое мнение о Колокольчиковой.
   Оставшись один, Васильев стукнул кулаком по столу. Черт бы побрал эти
бабьи сплетни! Ну что особенного, если девчонка придет в два, а не в
двенадцать?
   Разве временем ее возвращения домой определяется нравственность?
Ходила, наверное, с Алешкой по степи, сидела на лавочке в "мертвом саду".
Возможно, они даже целовались, если Алешка сумел побороть свою робость. И
все это так должно быть. Так заведено!.. А что хочет Пузырева? Ханжа
несусветная.
   Сегодня Валентин Игнатьевич получил от Пирожникова научно-популярный
журнал, где была опубликована беседа с доктором химических наук товарищем
Литовцевым перед его отъездом на целинные земли.
   - Видали, Елизавета Викторовна? - не преминул он похвастаться, ласково
поглаживая розовую лысину. - Народ интересуется нашими работами.
   Пузырева знала, как это все устраивается. Недаром у Пирожникова
частенько пустует лабораторный стол. Связь с промышленностью, работа в
научной библиотеке. Да мало ли какими причинами это объясняется.
   - Не знаю, как народ, - льстиво улыбаясь, сказала Пузырева, - но вас
ценят понимающие люди. Вероятно, дано указание...
   - Что нам известно, Елизавета Викторовна? - загадочно улыбнулся он. -
Мы "дии минорес", то есть "младшие боги". Значит, так нужно.
   Разговор этот происходил у стройкомбайна во время очередных неудачных
испытаний, к которым и Литовцев и Пузырева уже начали привыкать. Еще раз
убедившись, что всему виною ультразвук, источник которого пока не
обнаружен, Пузырева занялась иной деятельностью, отнюдь не лабораторной, -
во все глаза следила за Надей, за ее движениями: куда пошла, как
посмотрела на Алексея, нет ли ответного знака.
   А знаки, конечно, были. Разве мог Алексей не улыбнуться, коли в редкую
минуту отдыха ласково смотрит на тебя любимая? Мог ли он не помахать
приветственно рукой, когда Надя спускается вниз по лесенке, чтобы пройти
внутрь стройкомбайна? Все это Пузырева с возмущением отмечала в своей
памяти. Совершенно не стесняясь окружающих, занимаются перемигиванием, да
еще в рабочее время.
   - Александр Петрович, видите, как ослабла контрастность? - спросила
Надя, показывая на экран. - Думаю, что-то испортилось в телекамере.
Наверно, как и в той, что мне вчера пришлось снять. Надо сделать перерыв,
пока я не проверю аппарат в лаборатории.
   - Хорошо, - согласился Васильев и подозвал к себе Алексея: - Помоги
Наде снять аппарат. Пока без него обойдемся. Вадим, у тебя все приборы в
порядке?
    
 - Как всегда, Александр Петрович, - ответил Багрецов, быстро оглядывая
пульт управления. - Временно можем обойтись и без телевизора.
   - Вы уверены в этом, молодой человек? - сухо спросил Литовцев.
   - Я не знаю, что вас смущает, Валентин Игнатьевич, - удивился Вадим. -
Ведь даже на самолетах, когда не видно земли, люди доверяют свою жизнь
приборам и абсолютно не подвергаются риску.
   - Мне хотелось бы собственными глазами убедиться, - ответил Валентин
Игнатьевич и взял под руку Васильева, чтобы отвести его в сторону. -
Понимаете, Александр Петрович, надо знать, как равномерно нарастает слой,
особенно в верхней части формы.
   Багрецов не выдержал и вмешался в разговор:
   - Гамма-счетчики показывают это абсолютно точно.
   - Я повторяю, что хочу видеть собственными глазами, - бросил через
плечо Литовцев и снова обратился к Васильеву: - Важно проследить
закономерность...
    
 - Простите за невежливость, - настойчиво произнес Вадим. - Но я должен
объяснить...
   Презрительным взглядом Валентин Игнатьевич смерил упрямца с головы до
ног:
   - Кому вы хотите объяснить? Будьте скромнее, молодой человек. Нас тоже
кое-чему учили. - Литовцев сделал вид, что этим все сказано.
   Васильев же заметил, что приборы, которые сюда привез Багрецов, хорошо
продуманы, работают надежно и пока еще нет никаких оснований им не
доверять.
    
 - Значит, я старый скептик, - покорно склонил голову Литовцев. - Однако я
настолько привык все видеть на экране, что мне трудно от этого отказаться,
- и почти ласково попросил Багрецова: - Не в службу, а в дружбу, Вадим
Сергеевич, узнайте, пожалуйста, у Надин, как там у нее с аппаратом?
   - Я охотно это сделаю, Валентин Игнатьевич. Но меня удивляет столь
пренебрежительное отношение к той технике, которой я здесь занимаюсь.
   Выходит, что меня прислали сюда зря? Неужели вы не понимаете, что
телевизор - это вспомогательное средство контроля, а никак не основное?
Тем более что вчера отказала в работе вторая камера.
   - Видали, Александр Петрович? - рассмеялся Литовцев. - Уже конкуренция.
   Опять на пути оказался этот мальчишка! Он с таким упорством отстаивает
свои позиции, точно ему известно, к чему приведут испытания без
телеконтролера.
   И Валентин Игнатьевич решил обратиться к Пузыревой за поддержкой.
   - Елизавета Викторовна, вас интересовала структура поверхности бетона
перед затвердеванием. Вы хотели посмотреть ее на экране. Но вот наш
молодой друг, - он кивнул в сторону Багрецова, - упорно доказывает, что
все это можно исследовать всякими там гамма-счетчиками и другими приборами.
   - Я этого не говорил, - пожал плечами Вадим.
   - Обождите! - Литовцев предупреждающе поднял руку. - Вадим Сергеевич
берет на себя смелость утверждать, что в очередных испытаниях мы полностью
можем положиться на его приборы и вовсе отказаться от услуг нашей милой
Надин, в данном случае коллеги Вадима Сергеевича.
   Во время этой витиеватой речи Литовцев пристально, точно гипнотизируя,
смотрел в глаза Елизаветы Викторовны, боясь, что она может и не
догадаться, какая поддержка от нее требуется.
   - Я же робко взываю к научной объективности и прошу дать нам
возможность проследить за поверхностной структурой на экране при
непременном участии Надин.
   "Умен Валентин Игнатьевич", - решила Пузырева и еще больше прониклась к
нему уважением.
   Потирая нос, покрасневший от холода, - он стал похожим на морковку, -
Елизавета Викторовна начала с достоинством:
   - В том-то и дело, дорогие коллеги, что мы подошли к тому этапу, когда
лишь опытный глаз, когда... Вы простите меня, - Александр Петрович, - она
с готовностью повернулась к Васильеву. - Мне почему-то кажется, что
поверхностная структура, которую я видела вчера, несколько напоминает ту,
когда у нас с Дарковым были неудачи. Интересно сравнить. - Она замолчала,
как бы припоминая что-то, и тут же воскликнула: - Давайте скорее посмотрим!
   Что-то в этом энтузиазме не понравилось Багрецову. Елизавета Викторовна
довольно равнодушно относилась к опытам Васильева. И вдруг - такая
горячность.
   Заметив колебания Багрецова, Алексей, который в этом споре видел лишь
ущемление Надиных интересов, предложил:
   - Я пойду сказать Наде. Пусть аппарат делает скоро.
   - Не в этом дело, Алеша, - удержал его за руку Вадим. - Вопрос
принципиальный.
   Алексей оглянулся на Литовцева и наклонился к Вадиму:
   - Надя будет обижаться. Зачем не подождать?
   У Валентина Игнатьевича был тонкий слух; а потому он услышал это и,
предполагая, что поступки Багрецова объясняются ревностью, попытался
столкнуть противников.
   - Я не хочу вмешиваться в ваши личные взаимоотношения. Не знаю, что у
вас, Вадим Сергеевич, произошло с девушкой, которая сейчас исправляет
аппарат. Но совсем уже не по-рыцарски пользоваться этим случаем, чтобы
доказать ненужность ее телеконтролеров, что их можно заменить вашими
приборами. Вы радиоспециалист, значит, и с телевизорами должны быть
знакомы, так почему не пришли товарищу на помощь? Мало ли в чем она перед
вами виновата. Но здесь не место сводить личные счеты.
   Багрецов стоял бледный, губы его дрожали.
   - Подумайте об этом, молодой человек, - сказал Литовцев, довольный
своим успехом.
   - Подумаю, уважаемый профессор, подумаю, - чувствуя, как в нем закипает
гнев, глухо проговорил Багрецов. - Только возьмите обратно ваши
необоснованные предположения.
   И чтобы сгоряча не наговорить еще больших дерзостей, Вадим резко
повернулся и сдержанным шагом пошел в лабораторию к Наде. Алексей побежал
за ним.
   Васильев молча смотрел им вслед, корил себя, что допустил столь
неприятную сцену, но целиком был на стороне Вадима.
   - Знаете, как это называется? - сложив на груди полные руки,
раздраженно спросила Пузырева. - Хулиганство на производстве.
   - Вы хотите оценивать этот печальный случай по Уголовному кодексу? -
Александр Петрович сжал виски. - Ну что ж. Виновных здесь трое. Начальник,
который это допустил, Багрецов и Валентин Игнатьевич.
   - Благодарю вас, - притронувшись к шляпе, поклонился Литовцев. - Я же и
виноват?
   Багрецов уходил со строительной площадки понурившись, как вратарь с
футбольного поля, пропустивший несколько мячей. Его догнал Алексей и
порывисто обнял за плечи.
   - Зачем кричать на профессор?
   - Потому что я дурак. Не сдержался.
   В лаборатории они увидели, как Надя спокойно завинчивала винты на
крышке аппарата.
   - Что же ты не торопишься? - спросил Багрецов. - Твои милые друзья
Валентин Игнатьевич и Пузырева ждут телеконтролер с завидным нетерпением.
   - Странно. Они относились пренебрежительно к телевизионному контролю.
   Говорили, что это не научный метод наблюдения, и вдруг...
   - Теперь мои приборы забраковали. И еще обвинили твоего покорного слугу
в том, что я свожу с тобой личные счеты.
   Алексей с гордостью за своего друга пытался было передать Наде, что тот
сказал профессору, прямо в глаза. Однако Вадиму не хотелось выглядеть
этаким героем перед Надей, неизвестно, Как она воспримет его вспышку, и он
прервал запутанную речь Алексея:
   - Не слушай его, Надюша. Он мою дурость за героизм считает. Бери лучше
аппарат, и пойдемте.
   По вечерам Вадим тосковал. Его приглашали погулять и Надя и Алексей. Но
это, видимо, так, из сострадания; они почему-то чувствовали себя
виноватыми перед ним. Вадим отказывался, понимая, что третий здесь лишний,
им гораздо лучше вдвоем. Он подружился с ребятами из совхоза, но там
слишком рано ложатся спать - намаются за день, работа сейчас горячая,
сколько еще нужно садов посадить, да и на полях труда немало. Недавно
привезли три щитовых дома, их тоже надо собрать, отделать. Приходится
вставать спозаранку, чтобы сделать все засветло.
   Так, возвращаясь иногда из совхоза, Вадим думал, чем бы еще заняться,
и, конечно, шел в лабораторию, если так можно назвать маленькую комнатку,
которую отвели ему для проверки и регулировки измерительной аппаратуры.
   Приборы, что привез Вадим, не требовали никаких забот, работали
уверенно и не нуждались в совершенствовании. Карманный телевизор,
сделанный Вадимом, тоже работал. Улучшать его не имело смысла. Хотелось
конструировать что-нибудь новое. Например, совсем уже маленький
магнитофончик, вроде наручных часов. А кроме того, для Вадима это все
пройденные этапы. Тянуло заняться чем-нибудь совершенно необычным. Наконец
он придумал.
   - Надюша, - обратился к ней Вадим, - где бы достать генератор
ультразвука?
   - Зачем тебе?
   - Зубы лечить. Нет, ты не смейся. Я вполне серьезно. Видишь, - он
раскрыл рот и показал маленькое темпов пятнышко на коренном зубе. - Пока
еще зуб не болит. Но если я пойду к врачу, то пиши пропало. Он возьмет
сверло толщиною с палец, сделает мне в зубе огромную дыру, потом поставит
пломбу. Она выскочит, зуб начнет болеть... Я вспомнил бормашину, и не из
трусости, а от презрения к этой варварской технике буду ждать, когда зуб
сгниет до последнего корешка.
   - Но при чем тут ультразвук?
   - А ты разве не слыхала? Уже разрабатывались методы сверления зубов с
помощью ультразвука. Причем совершенно безболезненно. Механика здесь
простая: если на поверхность металла, стекла, фарфора нанести каплю с
абразивом, то есть с частицами твердого вещества вроде наждака, и потом
прикоснуться к этому месту стерженьком, который вибрирует с ультразвуковой
частотой, то в самом твердом материале можно сделать тончайшую дырочку.
Так вот, инженеры уже пробовали генератором ультразвука заменить
бормашину. Ты представляешь, Надюша, какая красота! Колебания ультразвука
абсолютно неощутимы. Никакого гудения, боли. Я думаю, что лечение зубов
надо передать инженерам. Ультразвук, высокая частота для убивания нерва и
надежная цементная масса. Вот и все. А зубные врачи противятся внедрению
этой техники. Некоторые даже восстали против ультразвука..
   - Что ты на них взъелся?
   - А кто виноват, что у нас беззубых много?
   - Значит, ты решил сам заняться зубной техникой? - с улыбкой спросила
Надя.
   - Воображаю, что из этого получитс