шла  по  центральному  коридору  ЦЗЛ,  с  брезгливым  интересом
поглядывая  по сторонам. Сквозь прозрачные, по требованию пожарников,  двери
виднелись  приборы и  баллоны, воняло этиленом. Бродили люди в белых и синих
халатах. Все  это почему-то напоминало  ей  остров доктора Моро.  Не хватало
только выскакивающих из бочек с песком кадавров.
     Дверь в сектор одноосного упрочнения тоже была застекленной,  но сквозь
стекло виднелась мелкоячеистая толстопроволочная решетка. Таисия постучала.
     -- Открыто, -- прогудел могучий бас откуда-то из недр, она вошла.
     Обширное  помещение напоминало зимовье хищников в центральном зоопарке.
Все оно было поделено на секции, забранные такими же мощными решетками,  как
и дверь.  Внутри  секций стояли, тускло поблескивая,  массивные, приземистые
агрегаты.
     --  Что, не  похоже? -- обладатель баса, Борис  Вениаминович Полстернак
вышел  из  загона, вытирая  большие  волосатые  руки  ветошью.  Ветошь  была
подозрительно орошена красным.
     -- Не похоже на что?  --  спросила Таисия, ища глазами хоть что нибудь,
не колющее глаз холодным металлом.
     -- На лежбище гов... -- он запнулся, -- Вы что заканчивали?
     -- Литературный, -- ответила она в недоумении.
     -- Зеер гут, тогда с терминологией знакомы, что, не похож мой танкодром
на лежбище
     говномера-фундаменталиста?
     -- Вы знаете, до таких глубин мое образование не дотянуло.
     --   А...   говномер-фундаменталист,    это    ученый,   работающий   в
фундаментальной области, от которой не ждут немедленной отдачи... или вообще
отдачи. -- Полстернак закончил утираться, скатал ветошь в шар и метнул его в
сторону бочки с надписью "использованое", -- Э, черт, промазал, да, так  вот
он просто удовлетворяет свое любопытство за чужой счет.
     --  Откровенно  говоря,  не  похож,  -- ответила  она,  вспоминая  свои
студенческие мечтания об интервью с нобелевскими лауреатами.
     --  А  мы тут - просто  говномеры, или  ученые-прикладники.  Мы  тут не
только прикладываемся к бутылке, но еще и наши исследования прикладываются к
пользе дела, приносят отдачу, значит.
     --  Ну что  ж,  за  этим  я  и  приехала, перейдем,  пожалуй,  к  вашим
исследованиям.
     -- Отлично, надпись на двери видели?  Низкотемпературная гидроэкструзия
полимеров. Небось думали, мы тут струи пускаем?
     -- Нет, но вы продолжайте, продолжайте.
     --  Да, так у нас тут  твердыни  текут как  воды. Твердое ведь  чем  от
жидкого отличается, если по Бехтереву? Тем, что форму держит.  Так?  Так, да
не так! От  давлений все  зависит. Когда давления больше критического, связи
молекул трещат и все течет, все изменяется.
     -- Это  как-то  очень  отвлеченно, Борис  Вениаминович,  что  если  нам
поближе к реальности?
     -- А если  ближе к  телу, то берем  болванку, -- он подхватил  со стола
толстый белый полиэтиленовый цилиндр, --  вонзаем ее в камеру  сверхвысокого
давления, подаем тормозную  жидкость  и этим самым  давлением жмем в сторону
сопла.  Болванка  подается вперед,  течет,  как пластилин,  и  выталкивается
наружу  через отверстие  в сопле  тонким прутом с  неузнаваемыми свойствами.
Отдаленно, что-то вроде холодного волочения проволоки. Гляньте.
     Он протянул ей нечто, похожее на здоровенный стеклянный гвоздь. Тонкий,
прозрачный стержень плавно переходил в круглую белую шляпку.
     -- Вы постучите об стол, постучите, не бойтесь.
     Она постучала, зажав в кулачке теплую шляпку. Прозрачный стержень запел
как камертон. Так  поет хрустальный бокал, если тихонько провести пальцем по
краю.
     -- Ну,  можно поверить,  что это тот  же самый  полиэтилен? -- вскричал
Полстернак, --  Никогда! В процессе  гидроэкструдации  молекулы укладываются
параллельно  и уплотняются до  теоретического предела! Твердость полиэтилена
приближается  к чугуну,  он  становится  жестким и прозрачным.  Но отнюдь не
хрупким, как чугун. Сломать этот образчик невозможно.
     --  А шляпка зачем? --  спросила она,  внимательно разлядывая образчик.
Переход  от  хрустального стержня к  белому диску завораживал  взгляд  своей
плавностью.
     -- А, это по ихнему сайд эффект. Мы не можем допустить, чтобы  болванка
прошла насквозь. Давления во много сотен  раз  больше,  чем в канале  ствола
артиллерийского орудия. То, что вы называете шляпкой - это остаток болванки,
не  прошедший  через  сопло.  Профиль  входной  зоны  сопла  имеет  решающее
значение. Глядите, это же само совершенство:
     Полстернак грохнул на стол запасное сопло и развернул его входной зоной
к Таисии. Он  огладил пальцами полированый хром  внутренней  гиперболической
поверхности, рука скользнула ближе к отверстию, безымянный  и средний пальцы
прошли насквозь и показались с другой стороны... Таисию вдруг бросило в жар.
Она почувствовала  легкую дрожь  в  позвоночнике и холодок у первого шейного
позвонка.
     --  Что-то  отверстие  великовато, --  с трудом произнесла она  осевшим
голосом, -- по сравнению с образчиком.
     --  А,  так это  ж лабораторный образчик, -- внимательно глядя на  нее,
ответил Борис Вениаминович, -- а сопло от Большой Берты. Вам не плохо?
     Но она уже взяла себя в руки.
     --  Что  же,  Борис  Вениаминович, расскажите,  как  ваши  исследования
прикладываются к пользе дела, приносят отдачу, значит.
     --  Расскажу,  расскажу,  -- начал  он,  сдвигая  в  сторону  массивную
зарешеченную  дверь самого  большого  загона,  --  в  процессе  подготовки к
прогону.
     Он  вошел внутрь. В середине загона стоял массивный агрегат, на  первый
взгляд напоминавший батискаф сверхглубокого  погружения. Каждая деталь в нем
дышала  мощью. Двадцатисантиметрового  сечения бурты и фланцы давали понять,
какой толщины сталь пошла на его изготовление.
     -- К какому прогону? -- спросила Таисия, опасливо двигаясь следом.
     -- К прогону установки ПУПОГТ-3, она же Большая Берта. А вы как думали,
-- продолжил Полстернак, ловя свисающий с потолка пульт управления талью, --
что я вас так просто и отпущу, не дав насладиться?
     -- Насладиться чем?
     -- Гидроэкструзией в действии. Это же величественный процесс, достойный
кисти  мастеров, --  он зацепил  крюком массивное кольцо, -- Да,  так насчет
прикладывания.  С  этим  пока  туго.  Вроде, наклевывается  договор о замене
фибергласа в лыжных палках.
     Запела таль. Трос, хлестнув, натянулся упруго, мотор взвыл натужно.
     -- Есть еще одно применение, неожиданное, веревку видите на  столе, так
это  не веревка, а раздробленный  каландром образчик.  Продольная ориентация
молекул  девяносто   восемь  процентов.  Поперек  работает  только   дальнее
взаимодействие, как известно, слабое. Образчик  легко  мочалится на волокна.
Одна  проблема,  максимальная   длина   пока   два  метра   двадцать  восемь
сантиметров.
     Таисия опять почувствовала  головокружение.  Как завороженная,  следила
она  за медленным подъемом  массивной крышки агрегата. Такие толщины металла
она  видела  раньше только  в  кино про вскрытие  сейфа  центрального  банка
Атланты. Сквозь вой тали доносился гипнотизирующий голос:
     -- ...Ведем разработку гидроэкструдера непрерывного действия. Патентное
бюро, правда ставит палки в колеса, но ничего, пробьемся...
     "Надо  хоть  что-нибудь  записать", -  подумала  она  и  крикнула в тот
момент, когда он выключил таль:
     --  Так это все? --  голос ее неожиданно громко прозвенел в наступившей
тишине.
     -- Что - все?
     Она понизила тон:
     -- Это  и  все  прикладывание?  Лыжные  палки,  веревки...  хомутов  не
производите,  случайно?   Как  вам   удается   фонды  выбивать,   не  будучи
говномером-фундаменталистом?
     -- Хомутов  - нет, но... -- Он неожиданно надвинулся,  пристально гляда
изподлобья, -- тайны хранить умеете?
     -- Зачем? -- нашлась она.
     -- Затем, что то, что вы сейчас услышите, разглашению не подлежит.
     Она молча кивнула.
     --  Ориентированый  полиэтилен  обладает   колоссальным   коэффициентом
внутреннего   светоудержания.   В   сочетании   с   высочайшей    продольной
прозрачностью это позволяет использовать его в качестве материала оптических
сердечников в лазерах дальнего боя для звездных войн. Наш лучевой меч против
рейгановского  космического  щита. При этом размер практически не ограничен,
как с рубиновыми сердечниками.
     Таисия мелко моргала.
     --  Вы  конечно  спросите,  какого  размера  оборудование  и  заготовки
понадобятся для  производства лазеров, -- поднатужившись, Полстернак вытащил
из угла увесистую полиэтиленовую колоду, -- если даже для наших опытов нужны
такие массы.
     Таисия молчала.
     -- Вы  спросите, а я  отвечу, титанических,  --  продолжал он,  досылая
колоду в затворную полость агрегата, -- у нас таких мощностей, конечно, нет.
     Он включил таль на спуск, и сквозь вой  мотора  добавил --  У  нас нет,
зато по соседству - есть.
     Крышка затвора  села  на место, лязгнули  баянеты, повернулись  запоры,
Борис Вениаминович закрыл решетчатую дверь.
     -- Где это - по соседству? -- спросила Таисия.
     Не ответив, он протянул ей большие защитные очки и наушники-глушители.
     -- Оденьте это на всякий случай.
     -- На какой случай?
     -- На  случай прорыва болванки. Техника хоть и  отработана, но чем черт
не шутит, -- он подошел к пульту и взялся за большой красный рубильник, -- а
по соседству - это на подземном танковом заводе.
     Он рванул  кверху рычаг.  Из сопла  пульсирующими толчками пошла кровь,
быстро наполняя квадратный резиновый поддон.
     -- Тормозная жидкость сифонит,  пока  заготовка по соплу не уплотнится,
-- крикнул он сквозь рев высоконапорных насосов.
     Красный ручей  как отрезало, насосы  взревели, стрелка  манометра резко
пошла вверх. Таисия вдруг заметила, что по периметру манометра были наклеены
полоски бумаги. Стрелка  быстро проскочила  первую полоску,  с  надписью  "в
стволе противотанкового орудия",  через несколько секунд преодолела  вторую,
вещавшую  "на дне  Тускарорской  впадины".  Следующая надпись,  на некотором
отдалении, гласила "магма  в  центре Земли".  Стрелка бодро  приближалась  к
пугающей черте. Таисия  вдруг услышала ритмичные удары. С трудом поняла она,
что это отдается в наушниках ее собственный пульс.
     Тон насосов внезапно изменился,  стрелка замерла,  недотянув до "центра
Земли".  Из чрева агрегата, выдавленный безумным давлением,  вдруг показался
толстый,  с  два пальца,  прозрачный  стержень  и  быстро  пополз по  валкам
рольганга.  Стену  у  окончания  рольганга  закрывал большой  кусок толстого
листового  железа. Этот  лист был установлен  после  знаменитого  пиратского
налета  на штаб  гражданской обороны. Таисия вдруг заметила, что семнадцатый
валок  окрашен  ярко оранжевым.  Как  только  стержень  дополз до оранжевого
рубежа, Полстернак резко опустил рычаг рубильника.
     Ничего не изменилось. Насосы пели, стрелка манометра продолжала  стоять
как   вкопаная,   стержень   бодро   полз   вперед.   Восемнадцатый   валок,
девятнадцатый... Эксперимент явно шел не так, как предполагалось...

     Она оглянулась на  Бориса Вениаминовича. Тот что-то орал с  выпученными
глазами.  "Голову береги..." - успела она  разобрать по губам, прежде чем он
прыгнул  на   нее,  охватил,  как  медведь,  своими  огромными  лапищами,  и
повернулся спиной к сбесившемуся агрегату. Скорее всем телом, чем ушами, она
ощутила громовой удар  прорвавшихся тормозных  вод, красным конусом обдавших
ползагона и ответный колокольный звон листового железа.
     Когда она  приоткрыла  глаза, в  загоне бесновалось нечто  живое. Нечто
извивающееся,  как  бешеный  удав,  носилось  по  загону  зигзагами,  тяжело
ударяясь о решетку и  оставляя  глубокие  щербины в стенах.  Было невозможно
уследить  за резкими изменениями  траектории. Хлестнув по кожуху породившего
его аппарата, уже теряя силы, новорожденный образчик взлетел в последний раз
под потолок,  нанеся  двойной удар  по загудевшему в ответ воздухопроводу, и
упал на пол, все еще мелко подрагивая концами.
     Таисия закрыла глаза и бессильно повисла на руках Полстернака.

42.
     Ночь  перед защитой прошла  тяжело. Константин  Семенович  долго не мог
заснуть.  Все  было  расписано  по  нотам.  Вопросы   из  зала,  выступления
оппонентов, завершающая речь председателя  ученого  совета.  И все  же  было
нервно.
     Снилась   Константину  Семеновичу  в  эту  ночь  дрянь  совершеннейшая.
Здоровенные мохнатые пауки мяукали, катаясь в пыли, и кричали:

     -- Парку поддай, парку!
     Он  осторожно ступал между  ними, стараясь  не задеть, а те, извиваясь,
норовили уцепиться баграми  за штанины. Под сапогами поскрипывал полированый
дуб  большого  стола в мраморном кабинете  Академии  Наук. Ученый совет  был
поголовно одет в розовые изолирующие противогазы.
     Вдруг самый крупный паук, сорвав противогаз, рявкнул в ухо:
     -- Подсекай!
     Константин Семенович подсек, леса пошла тяжело, натянулась, как струна.
Из под воды медленно вытянулась блесна, зацепившая за бороду толстого мужика
в  нелепом поварском колпаке  и белой, заляпанной  кровью робе. В руке мужик
держал огромный эллиптический мясницкий тесак с налипшими  крошками костей и
хряща.
     -- Ты  это  чего же это мне  тут,  -- сказал он, с трудом протискиваясь
через лунку, -- Я тебя сейчас зарублю.

43.
     -- А, Саша, заходи, дорогой!  --  Ганичев поднял голову и глянул поверх
очков, -- как жизнь молодая?
     -- Хочу вас за помощь поблагодарить, Юрий Сергеевич, -- сказал Саша, --
Вчера получил авторское на "Королевскую змею".
     -- Ну, поздравляю.
     -- И  еще два положительных  решения пришло,  на  "Стеллу-октангулу"  и
"Кристаллы".
     -- Так  это  же отметить надо!  Сейчас чайку заварим!  Да  ты  не стой,
садись. Расскажи, над чем работаешь?
     -- Пытаюсь построить звезду-оборотень.
     -- Это что за чудо такое?
     -- Это многоликая звезда, когда из одних и тех же деталей можно собрать
разные формы. Существенно разные.
     -- Что ж, помощь нужна, по патентной линии?
     -- Наверное уже  нет, -- сказал Саша, вынимая лист бумаги, -- вот разве
что обходной подписать.
     -- Что такое, -- опешил Ганичев, -- ты что, другое место нашел?
     -- Совсем наоборот, другого не нашел, зато это теряю.
     -- Как же так?
     -- Да так, очень  смешная петрушка получилась. Предложили мне выбирать.
Прямо  как перед  тем камнем  на дороге.  Знаете, налево  пойдешь -  кобылу,
направо пойдешь - башку.
     Саша замолк.
     Ганичев снял очки,  протер их  зачем-то,  откашлялся, потом  неуверенно
произнес:
     -- Саша, может я  чем то могу помочь? Я хоть и полулиповый, но  все  же
зампарторга.
     -- Спасибо  вам, Юрий  Сергеевич,  большое,  но  дело в том, что я  сам
ухожу. Противник не рассчитал  соотношения ценностей. Они думали, я мучиться
буду, ночи не спать. Одного не учли, что пребывание в так называемой научной
среде большой ценности не представляет.
     -- Можешь поделиться?
     --  Я лучше  вам  аллегорическую версию  изложу. Представьте,  что вы -
подросток,  играете  во дворе  с пацанами. А  игра называется "Торжественное
повешение кота  перед  строем".  И вам предлагают  дернуть  за  веревку  или
подвергнуться  остракизму.  Тонкость  заключается в  том,  что  судьба  кота
предрешена, его все равно удавят.
     -- Я бы наверное покинул группу, не дожидаясь бойкота.
     -- Точно! Что я и делаю. Смешно только,  что пацаны считают  членство в
их группе безусловным завоеванием. Прямо по Гарднеру, неявное предположение:
"Быть  изгнанным  равносильно  социальной смерти".  Им  даже  не  приходит в
голову,  что  кто-то  может  уйти  без  сожаления.  Мельчают  времена!  Даже
солидного  выбора  подбросить  не  могут.  То  ли  дело  раньше. Можно  было
подбочениться и гордо произнести: "А все-таки она вертится!"
     -- Так ты уже нашел куда уйти?
     -- Нет еще. Найду  чего-нибудь.  Для моих занятий  форма  прикрытия  не
важна. В крайнем случае пойду поденщиком на овощебазу.
     -- Занятиями ты изобретательство называешь?
     -- И это  тоже.  Кстати,  может мы  Полстернака зря осмеивали? Движение
против законов природы может иногда быть результативным.
     -- Это ты о законе сохранения энергии?
     -- И о законе неуменьшения энтропии. Но я не совсем это имел в виду. Не
физические законы.
     -- А что?
     --  Меня  иногда безумно тянет ввязaться  в борьбу  с  главным  законом
исторического развития Хомы Сапиенсовича. С самым могучим и несокрушимым.
     -- С каким же это?
     -- С неотвратимостью всплытия говна.

     -- Ну, дай бог. Давай обходной.

44.
     Из дневника Каменского
     Любое  явление -  многомерно, любое суждение  о  нем - плоское сечение.
Сколько мне приходилось слышать утверждений, в  корне  отличных от моих,  но
принципиально  верных! Слова  безумно  многозначны. Расхожие  суждения,  как
правило,  кажутся  мне не столько неверными, сколько далекими от сути. Когда
слышишь чью-нибудь оценку  конкретного человека, так и хочется крикнуть: "Не
то!".  Не  "Не  верно",  а  именно  "Не  то",  мимо.  Самые  многозначные  и
всеобъемлющие  слова - "хорошо" и "плохо",  они же самые  бессмысленные.  За
ними стройными рядами следуют целые армии слов-перевертышей, придуманных для
упрощения суждений, которые ничего не упрощают.
     Особенно  верно это  по  отношению к людям. "Подлец","добряк",  "свой в
доску","негодяй"  и  целые сонмища  им  подобных  слов  используются  не  по
назначению. Не потому, что они не годны,  а  потому, что  с их помощью можно
сделать лишь поверхностные сечения, а  зачастую - касательные. Даже  умный и
дурак легко меняются местами.
     И  все  же, мне кажется, есть несколько фундаментальных черт  личности,
которые определяют если  не лицо ее, то хотя  бы ее положение среди  других.
Первая  и главная  -  авторитарность,  или  способность подавить собеседника
психологически.  Ничего  сильнее "Песни  о  купце  Калашникове  и  опричнике
Кирибеевиче" человечество, пожалуй, уже не напишет.

     -- В  заседание  идешь, -- заговорщицки подмигнув,  спросила  Вероника,
дергая рычаг управления главным турникетом.
     -- В него, -- соучаственно прищурившись, ответил Саша.

     Из книг
     Наскок Дон Кихота на ветряную мельницу был одним
     из наиболее результативных деяний человечества.

     Защита  шла  как по маслу. Оппоненты  выскакивали из своих  норок,  как
китайские болванчики,  Волопас обстоятельно  выдавал  вызубренные  на  зубок
ответы,  прохаживаясь  вдоль  развешанных  на стене  листов  с  формулами  и
графиками, и периодически тыкал в листы указкой.
     "Хорошо, что защиту устроил открытую", - думал он - "На закрытой сидело
бы  пять  человек, потом  болтовня  бы  пошла.  А  так  все  здесь,  и  даже
представитель  Академии Наук.  Не скажут потом, что директор  их  соломенный
кандидат".
     Зал действительно был полон. У дверей даже стояли в проходах. Последний
оппонент оттарабанил свое:
     -- ...но несмотря  на  все  указанные недочеты,  представленный сегодня
научный труд безусловно заслуживает и несомненно внесет.
     Председатель  научного совета  встал и  начал: --  Ну что же, уважаемые
коллеги,  если  больше  нет желающих высказаться, позвольте  мне  перейти  к
завершающей фазе нашего сегодняшнего форума, позвольте предоставить слово...
     -- Есть вопрос, -- вдруг  раздалось из зала.  Аудитория разом повернула
головы  влево. В  девятом ряду поднялся неопрятного вида волосатый человек в
майке   с  надписью  "Harvard".   Председатель  научного  совета  беспомощно
оглянулся по сторонам. Президиум остекленел. Волопас размеренными движениями
сдвигал и раздвигал  телескопическую указку. В глазах представителя Академии
Наук блеснул вдруг интерес к происходящему, а этот уже начал.
     -- Константин Семенович, -- сказал он,
     -- если я правильно  понял,  для аппроксимации экспериментальных данных
вами применена комплексн