Блестящие  нержавейкой рельсы стрелой  уходили в  горизонт по  бетонным
шпалам, уложенным с  идеальными интервалами.  Старые, деревянные  шпалы были
свалены в высокие, с человеческий рост, неровные штабеля,  загораживая Улицу
Детства.
     --  Там  по  синим  цветам, --  пробормотал  он  и молча  направился  к
источающим последние капли креозота навалам.
     Улица  была на месте. Он замер на  минуту у ее начала, потом решительно
зашагал  вперед. Нарушение уговора должно быть доведено до победного  конца.
Сразу за цветными стеклами веранды начиналась свалка.
     Он вытянул  руки по  швам и, вспугнув задремавшую на  рассохшейся бочке
ворону, громко произнес:
     -- Торжественная церемония прощания с родиной закончена!
     И  пошел  назад по еще черному от молодости асфальту. Больше рвать было
нечего.

89.
     Летит летит ракета
     Вокруг земного света.
     А на борту Гагарин,
     Простой советский парень.
     Детский стишок.

     Гагарин очень спешил. Он и так опаздывал, да тут еще передняя  подпруга
неожиданно  оборвалась, хлестнув зазевавшуюся  Стрелку.  Та  взвизгнула,  и,
кувыркаясь, слетела с левой панели солнечных батарей чуть  не наколовшись на
антенну радиометрических систем. Сыромятный поводок дернулся в руке, едва не
заставив его потерять равновесие.  Гагарин еле успел  ухватить  одной  рукой
освободившееся неожиданно седло.
     "Придется обойтись одной задней подпругой", - успел подумал он, глядя с
досадой, как выскользнувший  из  под  седла  байковый  вальтрап  уплывает  в
сторону  Кассиопеи.   И  тут  старый,  видавший  виды  ошейник  лопнул,  как
перетянутая струна, и несчастное животное, скуля и беспомощно дрыгая лапами,
устремилось вслед за вальтрапом...

     Двадцать три минуты назад грузовой корабль "Прорыв-41М" с опозданием на
полтора месяца коснулся наконец стратосферы планеты Земля. Гагарин был почти
уверен, что первого касания недостаточно, чтобы  стащить  корабль с орбиты и
похоронить  его  в плотных  слоях атмосферы.  Он оказался прав.  Лишь только
скрипнула  тихонько  решетчатая  башенка  антенны  радиотехнической  системы
сближения,  да полупрозрачный след появился в кильватере корабля, как нижняя
точка эллипса  орбиты  была пройдена и "Прорыв",  потеряв  ничтожную  толику
инерции,  вышел обратно  в  открытый космос. Но  как ни  мала  была  потеря,
Гагарин знал, этого достаточно, чтобы затопить  корабль  на следующем витке.
Медлить больше было нельзя.
     Он привязал собак к проблесковому световому маяку.
     --  Сидеть! --  короткая команда  заставила  их прижать уши и  послушно
улечься на панели солнечных батарей.
     Он  начал с уздечки.  Надел ее на  левую руку налобным ремнем  к локтю,
расстегнул подбородный ремень, освободив  тем  самым повод, и поплыл к  носу
корабля.  На  носу  угрожающе  торчали  челюсти  андрогинного  периферийного
стыковочного агрегата.
     Не  снимая  всей уздечки  с левой руки,  Гагарин перекинул повод  через
орбитальный отсек. Затем взялся правой рукой за верхнюю челюсть стыковочного
узла,  ухватив  ладонью  левой  руки  антенну  УКВ  между  нижними челюстями
агрегата.  В этот момент он  как  бы обнимал нос корабля, балансируя впереди
него  вплоть   до  того  момента,   когда  ему   удалось   продеть   антенны
радиотелевизионной системы между налобным  и затылочным  ремнями.  Продолжая
придерживать  верхнюю  челюсть  запястьем  и большим  пальцем  правой  руки,
Гагарин  ловко   перехватил  остальными   пальцами   уздечку  на  двенадцать
сантиметров выше трензеля. Теперь,  когда его  левая рука  освободилась,  он
сумел расправить трензель на раскрытой ладони, вставил его между челюстями и
одновременно подтащил уздечку кверху правой рукой.
     Кувыркнувшись  через  голову,  Гагарин  натянул   уздечку   на  антенны
радиотелевизионной  системы, продев их между налобным и  затылочным ремнями.
Осталось только застегнуть подбородный  ремень и, выпустив антенну командной
радиолинии  поверх налобного ремня, убедиться,  что повод  и другие ремни не
перекручены, а трензель плотно зажат в челюстях стыковочного агрегата.
     Гагарин оглядел  плоды рук своих  и  остался  доволен. Нащечные  ремни,
повод  и  капсюльный  ремень,  соединенный   с  нащечными,  плотным  кольцом
охватывали грузовой  отсек, дополнительно фиксируя трензель.  Hащечные ремни
плавно   переходили  в  затылочные,  проходящие  за  антеннами   траекторных
изменений.  Подбородочный ремень, как бы продолжая  затылочный, не  позволял
уздечке  соскользнуть  с   покрывающей   грузовой   отсек   гладкой   зелени
экранно-вакуумной теплоизоляции.
     С седлом не все прошло гладко. То  есть вначале оно  точно, как влитое,
село  в  ложбину  между грузовым  отсеком и  отсеком  дозаправки.  И  чудный
байковый вальтрап и потник пришлись как нельзя кстати, смягчив контакт между
седлом и жестким металлическим  крупом корабля. В этот момент корабль резко,
без предупреждения, вошел в земную тень.
     Стемнело  мгновенно,  изчезли  четкие  границы  теней  и  под  панелями
солнечных батарей будто блеснули глаза вервольфа. Собаки взвыли. Не реагируя
на  окрики,  они рвались с привязи, расшатывая  штырь  проблескового  маяка.
Пришлось оставить  седло, успев лишь  перекинуть  переднюю  подпругу и  едва
продев  пристругу  в  пряжку.  Собаки  успокоились с трудом, только когда он
отвязал их и подтащил к себе, потрепал за ушами, тихонько приговаривая:
     -- Ничего, родные, ничего. Там нет никого.
     Его спокойная уверенность будто передалась им через поводки, они утихли
и улеглись возле ног.

     ...Гагарин  резко затянул  переднюю подпругу. То ли  он  уже нервничал,
понимая, что времени остается мало, и дернул сильнее, чем требовалось, то ли
просто  старый сыромятный ремень был изгрызен мышами при жизни. Значения это
уже не  имело.  Важно было другое.  Ни  в чем не  повинная Стрелка,  жестоко
хлестнутая бичом  оборвавшейся подпруги, скуля  отправилась  в  межпланетное
путешествие, лишь на мгновение приостановленная лопнувшим вслед за подпругой
ошейником.
     Времени   на   раздумье  не   было.  Собаки  не   умели  самостоятельно
ориентироваться в космосе.  Гагарин наскоро обмотал обрывок подпруги  вокруг
проблескового  маяка  и прыгнул вслед  за  Стрелкой,  таща  Белку за  собой.
Вернувшись к  кораблю с успокоенно повизгивающей собакой под мышкой, Гагарин
понял, что у него оставалось теперь  меньше минуты чтобы закончить седловку.
Вокруг выступающих радиометрических антенн уже заискрили огни святого Эльма.
     Он  точным  и легким  движением перебросил  заднюю подпругу через отсек
дозаправки.
     Поймал ее внизу и перекинул слегка назад, за визир-ориентатор.
     Вставил пристругу в среднюю прорезь пряжки.
     Затянул.
     Уже  ощущая  всем  нутром  напряжение  тела корабля,  будто  почуявшего
уплотнение среды, Гагарин вставил ботинок в левое стремя.
     Глянул  наверх,  в  бездонную  чернь,  испещренную  мириадами  звездных
уколов, опустил глаза к начинавшему багроветь горизонту.
     Покрепче зажал в кулаке поводок начинающей поскуливать Белки.
     Нагнулся к правому уху уютно устроившейся подмышкой Стрелки.
     Тихонько шепнул: -- Поехали! -- и вскочил в седло.

90.
     Верхний салон спэйтовского  боинга  был пуст. То  ли не  успели продать
билеты,  то ли  некому было  лететь из Советского Союза в экзекьютив классе.
Саша проскользнул  незаметно  по винтовой лесенке мимо стюардессы и забрался
на  последнее кресло у  окна. В верхнем  салоне было всего несколько кресел,
сам  он был похож  на  внутренность  Яка  40, микроскопического  реактивного
самолетика, на котором Саша когда-то летал на Урал.  Если  забыть, что внизу
огромный  основной салон  колоссального аэробуса, и представить,  что машину
дергает на  каждой воздушной яме, можно на мгновение вообразить, что впереди
- уральские горы... лишь на мгновение...
     Этот самолет, массивный, как утес, шел на запад курсом на форт Шэннон.

     Из дневника Каменского
     Память впечатлений похожа на магнитнуя ленту. Пока пленка новая, запись
ярка.  Но  когда-то лента кончается, нет  больше  чистого  места. Приходится
оставлять впечатления снаружи, или делать наложение. Новая запись получается
тусклой,  да и старая  забивается,  не стираясь  конечно, но теряет цвета  и
остроту.
     Похоже,  моя  лента  кончается.  Восприятие  перерождается  в   зрение.
Впечатления подменяются знанием. Знанием механизма действия...
     Знание  - удел  машин.  Щемящее чувство  дороги -  это неизвестность за
поворотом. А знание приводит в конкретный  населенный пункт. Или еще лучше -
на цементный завод.
     Из цемента  делают бетон, из  бетона делают  дома, в которых могут жить
машины. Там у всего один цвет - цвет цемента.

     Саша закрыл глаза.
     -- Где ты, Каменский? Научи и направь...
     -- Все перемелется - мука будет -- ответил Каменский,  -- от сомнений и
самокопаний остается мука.
     -- Знаешь, Каменский, что значит, когда нет тебе места?
     -- Знаю, не ищи себе места, не найдешь, я не нашел, да и нет его скорее
всего... Потерян ты в поисках пути. Пути расходятся и теряются в чаще.
     -- Куда же идти, Каменский?
     -- Путей нет, есть широкий луг. По нему можно идти куда угодно, петлять
и возвращаться. А лучше - шагать в сторону. Избегай  колеи. Настоящее всегда
в стороне, впереди только морковка.
     -- Чем же занять себя, Каменский?
     -- Лучше всего  - смотреть  на облака.  Облака меняют форму, и не найти
ничего важнее. Ничто не имеет смысла больше, чем форма облаков.
     -- Отчего же так больно, Каменский?
     --  Боль идет  от надежды. От надежды найти  ответы.  На главный вопрос
ответ неблизок.
     -- Какой вопрос, Каменский?
     -- Ты знаешь. Ты уже задал его себе. И от боли теперь не уйти.
     -- Я не знаю, Каменский.
     -- Ты знаешь. Постарайся вспомнить.
     -- Неужели "Зачем?"?
     -- Конечно. Но не ищи ответа легкого. Постарайся понять сначала, почему
ты спросил.
     -- Не знаю.
     -- Подумай.
     -- Потому что не могу быть больше звеном цепи.
     -- Eще?
     -- Потому что не хочу больше быть из того же.
     -- Это все?
     -- Потому что нет больше сил брести по набитой тропе к водопою.
     -- А если короче?
     -- Темно и пусто на уровне ноль.
     -- Что ж, ты готов к поиску ответа.
     -- Что же делать, Каменский, когда темно?
     --  За буреломом  всегда  есть поляна. Свет всегда сменяет мрак, темнее
мрака нет ничего, значит должно светлеть.

91.
     В  открытом  космосе  дали   нет.   Открытый   космос   обжимает   тебя
всепоглощающим мраком со всех сторон. Нет  ни простора, ни расстояний. Можно
легко вообразить,  что на голове у  тебя черный колпак, исколотый  звездными
булавками, как решето.
     Даже  Земля  издалека  не кажется  просторной. Просто  голубовато-белый
блин, висящий  на черной стене, как тарелка  с  неровным расплывчатым краем.
Чтобы почуять даль,  чтобы проняла она тебя до потрохов, нужно спуститься  в
стратосферу.   Туда,   где   мироздание  рассечено   надвое   желто-багровым
переливчатым поясом горизонта, внутри которого вспыхивают и  гаснут радужные
занавеси  полярных  сияний. Где одна его половина становится вдруг гиганской
бездонной чашей Мирового Пространства, а другая, такая родная, простирается,
играя всеми оттенками ультрамарина, в бесконечность.
     Гагарин  частенько  висел  здесь,  раскинув  руки,  будто  европеанский
летучий скат, часами  глядя на облака, вмороженные  в толстое  аквамариновое
стекло атмосферы. Даль была  здесь,  вокруг, бескрайняя и осязаемая, все так
же пугающе  недоступная и в то  же время уже  до боли  своя. Нехватало  лишь
посвиста ветра в ушных раковинах. Нехватало до зубовного скрежета, до сжатых
до синевы кулаков.
     Но сегодня решалось все. Сегодня приходил конец ожиданию.
     Сегодня ему удалось наконец привести  в исполнение план, зародившийся в
голове много  лет  назад,  когда он  впервые вблизи увидел,  как  сгорает  в
атмосфере американский лазерный излучатель дальнего боя. Когда вспыхнули и в
мгновение ока растворились стабилизаторы, антенны и спираль ядерной накачки,
и  только кристаллический  стержень еще несколько секунд с  ревом  вспарывал
воздух, похожий на попавшее в Ниагару бревно.
     Сегодня в полном его распоряжении был  завершающий свой  цикл  грузовик
"Прорыв-41М", уже готовый к огненному погребению.
     Гагарин  взглядом  успокоил  собак и  покрепче  зажал в  кулаке  повод.
Последнюю службу  сослужили солнечные батареи, прежде чем  быть срезанными и
изчезнуть  за кормой  вместе с  антеннами  и прочей  выступающей  арматурой.
Прежде чем, оставив  лишь оплавленные  бугры, пламя вылизало корпус корабля,
панели,   будто  хвостовые  стабилизаторы,  развернули  "Прорыв"   точно  по
направлению полета.
     Может  для  постороннего  наблюдателя  это  и  было  простым  сгоранием
предмета  в  плотных слоях атмосферы. Простая  вспышка,  удар,  всплеснувший
твердый  от скорости как  гранит  воздух,  разошедшийся  ионной  серебристою
волной. Для Гагарина каждая из этих одиннадцати секунд всепоглощающей пляски
огня была равна часам.
     С замершим,  как котенок,  сердцем  следил  он  за  пожирающими  металл
плазменными струями. За короткими вспышками  взрывающихся баков  с остатками
горючего и  окислителя,  перемежающихся  пулеметными  очерередями лопающихся
баллонов с воздухом и азотом.
     Как прихожанин в храме с  благоговением взирал он на окруживший корабль
гиганский  серебристо-белесый купол ионно-капельной оболочки,  будто выжатой
из   среды  челюстями   вгрызающегося   в  воздушный  базальт   андрогинного
стыковочного агрегата.
     И  вот,  когда  пламя  проело  очередную сквозную  дыру  в  сферической
оболочке  грузового  отсека,  подпалив мгновенно сгоревшие неучтенные личные
вещи  и мусорные контейнеры,  когда усиленная  кавитацией  плазменная  струя
полоснула его по лицу,  он понял,  что добился того, о чем  боялся уже  даже
мечтать.  Легко и  невесомо шевельнулась  вдруг прядка волос у виска, совсем
как тогда, в детстве, когда несся он вниз по шуршащему гравием холму.
     Скорость и даль слились воедино. Скорость  и даль, перейдя качественную
границу, родили  новое  состояние,  поднявшее его в стременах  и заставившее
бросить поводья, раскинув руки как крылья.
     Будто бы вся вселенная  с  гулом и  скрежетом влилась к нему  в душу. И
тогда Гагарин запел...

     Саша не видел,  как  залило  серебристым светом салон,  не почувствовал
легкого крена боинга, равновесие которого было нарушено толпой, кинувшейся к
окнам  правого борта основного  салона с криками "НЛО!". Он  не  заметил над
горизонтом  возникшее  из  ничего новое  светило,  стремительно  растущее  и
переливающееся мертвым, лунным светом над сумеречной Скандинавией.
     Ни свет ни тьма не нарушали ровного спокойствия, на  котором  проступил
серебристый  силуэт   звезды.  Звезда  росла,   медленно   поворачиваясь   и
материализуясь  все четче, отбрасывая блики и переливаясь. В какой-то момент
он увидел, где  должны пройти  разрезы. По ребрам звезды  побежали  трещины,
вершины  лучей  сдвинулись  и   вот  уже  вся   она  стала  распадаться   на
остроугольные части, обнажая рубиновые грани, скрытые доселе.
     Грани скользили, как  дамасская сталь по бархату ножен. Части разошлись
в пространстве,  звезда распалась  на  шесть  одинаковых  обломков.  Обломки
начали медленно поворачиваться, как будто бы в поисках пути обратно.
     Повернувшись,  осколки звезды  начали медленно  сближаться,  неуверенно
покачиваясь,  будто бы  нащупывая путь, вот они  уже коснулись  друг  друга,
сдвинулись ближе, постепенно скрывая  серебро когда-то наружней поверхности,
становящейся  недрами.  Вершины сближались, отсвечивая рубином. Стала  видна
уже новая форма рождающейся из самой себя рубиновой звезды...
     "Неужели  удалось", - подумал он за долю  секунды до того,  как осколки
сомкнулись в единое целое, и новая, неведомая  рубиновая  звезда возникла из
своей вывернувшейся наизнанку серебристой матери-звезды.
     И тут, будто сквозь туман  и сон,  почти заглушенная  ревом  реактивных
двигателей, донеслась  до него  песня, дикая как  ветер, земная, будто  звон
мошкары на рассвете, и в то же время чужая, как межгалактическая пыль.

     Тюлень не знал, что сгорающий в атмосфере космический корабль оставляет
за  собой гиганское  шарообразное  серебристое облако.  Он  не  понимал, что
яркая, цвета солнечного протуберанца, точка  на облаке - это сам  догорающий
корабль.
     Он  просто завороженно следил за быстро растущей в небе новой неведомой
планетой,  яркой,  как  тысяча  лун,  надвигающейся  и заслоняющей  половину
небосклона. Он просто чуял, что дело идет не к добру.
     А может это была генная память, напомнившая, что Юпитер над  горизонтом
означает жестокую приливную волну. Может это она  заставила тюленя стряхнуть
оцепенение и уйти глубоко на дно холодного фьорда?

     Будто лишившись напора, Шар перестал расти. Яркая, слепящая глаза точка
оторвалась от него и косо, легкими конькобежными зигзагами, пошла вниз.

ЭПИЛОГ

     -- Мама, смотри, звезда  упала, -- сказал мальчик,  -- из шара родилась
звезда.


     Оглавление

     Пролог
     1.Таинственная незнакомка
     2.Козел
     3.Star wars. Earth attacks
     4.О пользе армейского противогаза или козлоборение
     5.Экспресс Аэрофлота
     6.Головокружительное выдвижение
     7.Некролог
     8.Золотоноша
     9.Научная тематика
     10.Инструктаж
     11.Непримиримая борьба с потерями рабочего времени
     12.Терракотовый божок
     13.Дерматиновая тетрадь
     14.Волнения генерального директора
     15.О головоломках и Perpetuum mobile
     16.Передвижной избирательный участок
     17.Монолог участника советско-афганского конфликта
     18.Разбойный налет на штаб гражданской обороны
     19.Стратегическая линия министерства обороны
     20.С бала на корабль
     21.Прибытие продукции зарубежного тяжелого машиностроения
     22.Железнодорожные приключения
     23.Боже, помилуй полярников
     24.Флагманская стройка коммунизма
     25.Часовня
     26.Новые, альтернативные энергетические ресурсы
     27.Трапезная
     28.Шоколадные конфеты
     29.Первое явление Звезды
     30.Полустанки
     31.О троллейбусах, конях и физической механике
     32.Отвлеченные наблюдения из стратосферы или судьбоносец Ерофеев
     33.Инцидент во льдах
     34.Второе явление Звезды или тяжкая доля черепах
     35.Голгофа
     36.Муравьеада
     37.Бдительность превыше всего
     38.Страдания молодого редактора
     39.Первое явление Шара или изобретатель велосипеда
     40.Задушевные беседы в первом отделе
     41.Прогон Большой Берты или новая космическая доктрина
     42.Кошмарный сон
     43.Анатомия Выбора
     44.Заседание ученого совета или проклятый предатель Лурье
     45.Прорыв в небожители
     46.Гнездилище марсиан или первый подход к кооперативному снаряду
     47.Технология производства ятаганов или успешное разоблачение
     48.Интервью с бардом или след Дракона
     49.Вести с фронтов
     50.О реализме и импрессионизме
     51.Рискованная эскапада Капитолины Андреевны
     52.Еще раз о научной тематике или когда на сердце радость
     53.Второе явление Шара или второй подход к кооперативному снаряду
     54.Радиация
     55.Не вполне удавшееся разоблачение
     56.Практическое приложение средств гражданской обороны
     57.Дружба и сотрудничество народов братских республик
     58.О бережном отношении к социалистическому имуществу
     59.Ножки Буша или крылья советов
     60.Третье явление Шара или искусство в жизнь
     61.На страже завоеваний социализма
     62.Ночная встреча в цеху
     63.Государственная безопасность или коварное нападение с воздуха
     64.Детство космонавта
     65.Ложная память
     66.Федькина топь
     67.Квартира заговорщиков
     68.Четвер