Это джунгли, -- усмехнулся Куба.
     -- Конечно, джунгли, но мы привыкнем.
     Дег нервно засмеялся. Резко кивнув в сторону небольшой, усеянной серыми
камнями зеленой долины, что расстилалась у наших ног, он с горечью произнес:
     -- Вы считаете, мы  привыкнем  к этому,  Мартин? Привыкнем бродить  вот
так... без всякого смысла?
     Я не ответил. Он был прав, что я мог  возразить ему! Мы с Дегом немного
постояли  на  вершине  холма,  чтобы  отдышаться,  а  Куба  и  Даалу  начали
спускаться  вниз, в долину.  Солнце  жгло немилосердно, но на солнцепеке  по
крайней  мере не было насекомых.  Я  взял бинокль и внимательно осмотрел все
вокруг. Глупо, конечно. Чертовски глупо и нелепо.
     --  О'кей,  Дег,  побродим немножко,  пусть  даже без  всякого  смысла,
сделаем  все,  что  в наших силах... Постарайся не  падать духом, подкрепись
чем-нибудь,  глотни  воды...  Ничего  другого  не  остается. Мы же не  можем
бросить все и вернуться, едва начав поиски.
     Не глядя на меня, он кивнул:
     -- Да, конечно,  вы правы. Трудно рассчитывать,  что мы сразу же найдем
то,   что   ищем...   Согласен,  Мартин,  поищем   еще...  сегодня,  завтра,
послезавтра. Но в конце концов...
     -- Мартин! -- позвал меня Куба. Его голос звучал взволнованно и звонко.
Я еще ни  разу  не слышал его таким. Колокольчики  тревоги загремели  в моей
голове. Я  стремительно  обернулся и увидел  Кубу  метрах  в двухстах  возле
кустарника. Даалу стоял рядом, пригнувшись над чем-то.
     -- В чем дело. Куба? -- спросил я. Он продолжал что-то рассматривать.
     -- Идите! Идите взгляните.


Глава 11. ЖИВАРИЯ В ОГНЕ

     Мы бросились к ним. Куба показал на кустарник.
     --  Взгляните!  -- повторил  он. Я наклонился,  и  колокольчики тревоги
зазвонили в моей голове еще сильнее.
     -- Что за черт? -- удивился я в свой черед.
     Куба медленно проговорил:
     -- Ягуар. Вернее, был когда-то ягуаром.
     -- Но кто же мог так расправиться с ним? -- Я поднялся.
     ---  Никто  из  зверей  не в силах раскроить ягуара  одним  ударом,  --
нахмурился  Куба.  Потом  он  заговорил с Даалу,  тот  закрыл глаза и что-то
зашептал в ответ.
     -- Что  ж, допустим, --  сказал я, -- никто не в силах раскроить ягуара
одним ударом, но ведь кто-то же это сделал.
     Вокруг  стояла  какая-то  неправдоподобная  тишина.  Казалось,  джунгли
притаились и  не решались издать  ни звука. Я  снова  присел  на корточки  и
принялся внимательно  рассматривать  объеденный  муравьями  остов животного.
Ягуар  был очень ровно распорот пополам. На его шкуре, сухой  и твердой, был
только один единственный глубокий и  страшный разрез --  от горла до живота.
Тот, кто убил ягуара, обладал чудовищной силой.
     -- Существует ли вообще животное, способное нанести такой  удар? Другой
ягуар, может быть? -- спросил Дег после долгого молчания.
     --  Не  знаю, Дег,  но  будь здесь другой ягуар,  видны  были бы  следы
борьбы, каждый коготь оставил бы свой след, не так ли. Куба?
     Он согласился.
     -- Это сделано одним ударом, -- сказал он.
     -- В таком случае какой-нибудь охотник?
     -- Не думаю, -- проворчал Куба, -- во всяком случае, это был не индеец.
Он вырвал бы  у него зубы. Зубы ягуара -- это амулет. Но кто  же тогда?...--
За  глухим  спокойствием  его   голоса  я  ощутил  любопытство,  недоумение,
изумление.  Я осмотрел  череп  животного, на котором  там  и  тут оставались
обрывки кожи. В оскаленной пасти белели целые зубы, все до единого.
     -- Спросите Даалу, не чувствует ли он здесь  какой-нибудь особый запах,
--  попросил  я,   желая  проверить  неожиданно  мелькнувшую  догадку.  Куба
поговорил  с  ним, индеец  наклонился к скелету  и принялся обнюхивать  его,
широко  раздувая  ноздри. Он  это  довольно  долго, наверное,  с  полминуты,
выпрямился и что-то сказал.
     -- Нет, -- перевел  его  слова  Куба, --  животное  сдохло  уже  давно.
Муравьи хорошо очистили скелет, видите? Остался только муравьиный запах.?
     ---  Муравьиный  запах... --  размышлял  я. Меня  не покидало  странное
беспокойство.  --  Ладно,  -- сказал я, подумав немного, --  что  же, пойдем
дальше. Осмотрим местность?
     Спускаясь по склону, поросшему кустарником, все молчали.

     Мы вернулись  к вертолету только  на заходе  солнца, усталые, пропахшие
приторным, тошнотворным запахом джунглей. Кроме Даалу, у которого кожа была,
словно дубленая,  все мы были обезображены укусами ненасытных комаров. Даалу
убил своим мачете молодую анаконду более двух  метров  длиной и, пока  мы  в
вертолете  натирали  лица  и руки мазями,  принялся  сдирать с  удава  кожу,
мурлыкая какую-то песенку. Он работал сосредоточенно  и  уверенно, но отнюдь
не спокойно  --  то  и  дело оборачивался в сторону  холма, поглядывая туда,
словно страшился увидеть там кого-то, кто крадется к нам.
     -- Даалу чертовски  встревожен,  -- проворчал Куба, снимая  рубашку.  Я
заметил, что спина и плечи его покрыты такими же странными круглыми шрамами,
какие были на лице. Я не смог удержаться от вопроса:
     -- От чего это. Куба? Как это случилось?
     -- Что?
     -- Да вот эти шрамы. Извините, что я спрашиваю об этом.
     Куба, взглянув на меня, внезапно сделался серьезным. Он стиснул зубы и,
странное  дело,  мне  показалось,  будто он  как-то вдруг  похудел  --  лицо
сделалось осунувшимся,  отрешенным. В  чертах его появилось что-то  жесткое,
недоброе,  словно это была  маска  какого-то  древнего  идола. Я  вдруг ясно
увидел, что  в его жилах течет немало индейской крови. Я пожалел,  что задал
этот вопрос.
     -- Извините, Куба, -- сказал я, -- это меня не касается.
     -- Ничего, --  быстро  ответил он. Глаза его сверкнули.  Дег смотрел на
него, сморщив лоб.
     -- Ничего, -- совсем тихо повторил Куба.
     Я старался понять, какие мысли вызвал в нем  мой неосторожный вопрос. А
он вдруг улыбнулся и заговорил совсем другим тоном:
     -- Как-нибудь, Мартин, я расскажу вам об этом, --  пообещал он и указал
на индейца: -- Я уже говорил, что Даалу очень встревожен. Я никогда не видел
его таким.
     --  Я  тоже  встревожен,  -- признался я. Куба  кивнул  и надел  чистую
рубашку.

     Мы молча ужинали, а тем временем влажная ночная тьма быстро и враждебно
окутывала все  вокруг.  Мы  заперлись в  вертолете, изгнав с  помощью  "ДДТ"
насекомых.  Открыли  несколько  баночек  пива  и  попытались  уснуть,  хотя,
конечно, никто из нас так и  не спал по-настоящему в эти долгие ночные часы.
Так  в  полусне мы и провели эту  ночь, вспоминая  объеденный труп ягуара  и
задавая  себе  вопрос, на  который не  могли  или,  быть  может,  не  хотели
ответить. И вдруг Дег набрался мужества и  задал его, как бы  говоря с самим
собой:
     -- Распорот, разрублен пополам одним ударом. А  Онакторнис мог был  это
сделать?
     -- Не исключено. Онакторнис мог бы, -- не сразу ответил я
     -- Вы так думаете? -- спросил Куба.
     -- Кто  знает, может  быть. А  может,  это сделал кто-то совсем другой.
Откуда мы знаем!
     -- Вы,  Мартин, помните его коготь, да?  -- приглушенно  и взволнованно
спросил Дег. Да, я помнил. Но ничего не ответил. Из самого дальнего  темного
угла  кабины  донесся  тихий размеренный  говор  Даалу. Куба свыслушал  его,
поглаживая подбородок, и сказал:
     -- Даалу говорит,  что хоть он  и  бывал  в этих краях, ему никогда  не
доводилось добираться до холмов  и спускаться в эту долину. Он  говорит, что
эти места очень плохие.
     -- Пусть плохие, -- возразил  я, возможно, слишком резко,  -- но мы все
равно обследуем их. Перебросим сюда, на эту площадку, все  наше снаряжение и
устроим здесь  базу. Мы же не  можем обследовать всю страну, -- продолжал я,
--  тогда  уж  лучше сразу отказаться,  от  нашей затеи  и вернуться  домой.
Осмотрим как следует эти холмы,  а потом --  с Онакторнисом или без  него --
возьмем курс на Нью-Йорк.
     На  другой  день  мы  полетели  обратно   в  живарию  и  спустя  неделю
перебрались с  частью  багажа  и  топлива на  площадку  у холмов.  Раскинули
лагерь, поставив две прочных палатки. Странное дело, во в укрытии, сделанном
своими руками, мы чувствовали себя куда спокойнее и безопаснее.

     Однако  спокойствие  длилось  недолго.  В  этих  местах  была  какая-то
странная  атмосфера  -- необычайной была здесь сама  природа: она порабощала
все вокруг  -- решительно и  неумолимо. Но перед этим загадочным,  хаотичным
нагромождением каменистых холмов, в  большинстве своем поросших деревьями  и
кустарником,  джунгли,  казалось,  остановились  в  нерешительности,  словно
опасаясь чего-то. И даже свет здесь был  иной -- окрашенный не столько яркой
зеленью листьев, сколько бездушной серостью камней.
     Отчего все вокруг  выглядело холодным, мрачным  и враждебным.  В первый
вечер, который  мы провели возле  палаток,  солнце  опустилось в красноватые
облака,  и  воздух  стал  тускло   багров,  а  наши  лица  теперь  выглядели
призрачными,  желтоватыми,  похожими  на  античные   маски,  символизирующие
усталость и страх.
     За все эти дни мы не раз возвращались к останкам ягуара  и изучали его,
но так и не пришли ни к какому разумному заключению.  Теперь  нам предстояло
слетать в живарию  еще раз, чтобы забрать остатки снаряжения. Мы отправились
туда вдвоем  с Кубой,  а Дег и Даалу оставили в  лагере.  Примерно  половину
дороги мы летели молча. Вдруг Куба заговорил.
     -- Выходит, --  размышлял он, --  этот... как его зовут?  Этот комиссар
Рентрерос не захотел помочь вам, да?
     Меня удивил его вопрос.  Я давно  забыл про Марагуа и про его уголовные
тайны. Сейчас меня заботили только наши поиски и я неохотно ответил:
     -- Ну конечно. Вы же видели, с какой сердечностью он нас встретил.
     Куба  усмехнулся,  и   в   глазах  его  промелькнуло  что-то  жестокое,
мстительное.
     --  Вы  правы,  -- согласился  он.  --  Сначала горилла, этот негр, что
пытался  свернуть  вам шею,  потом  барба амарилла- неплохой  подарок,  надо
сказать, и  наконец, этот доктор Савиль с пулей в груди. Именно так... -- Он
замолчал,  продолжая  усмехаться.  Постом  спросил:  --  А  вы  сами  видели
комиссара?
     -- Видел. Он в первый же вечер явился к нам  в гостиницу... -- В голове
у меня зазвонили колокольчики тревоги. Куба заметил это.
     -- В чем дело, Мартин? Комиссар не понравился вам?
     -- Нет, дело не в  этом, -- пробормотал я, -- просто мне кажется, будто
я уже где-то встречал его. Но этого не может быть, конечно.
     Минуты   две,  по  меньшей  мере,  Куба  молчал.  Потом  как-то   очень
многозначительно проговорил:
     -- Да,  Мартин. Не  может быть,  чтобы вы  встречались где-то прежде  с
комиссаром Рентреросом.
     Я хотел было спросить,  как понимать его  слова,  почему он  придает им
такое значение, как вдруг Куба закричал, указывая вниз:
     -- Смотрите! Живария! Горит!
     Я посмотрел  в  иллюминатор  и  даже вскочил  с места  --  туча густого
черного  дыма  висела  над деревьями там,  где была живария. Вертолет сделал
круг, быстро снижаясь, я открыл иллюминатор  и высунулся наружу. В просветах
между клубами дыма я увидел высокие, извивающиеся языки голубоватого пламени
и хижину -- она уже почти сгорела и теперь  рушилась, взметая ввысь огромные
всполохи искр.
     -- Это же горит наше топливо! -- в отчаянии закричал я.
     Куба громко выругался и опустился ниже. Ошибки быть  не могло: яростный
огонь  и  его  голубой  оттенок  говорили только  об одном --  наше  горючее
исчезает прямо на глазах. Меня охватило мучительное желание понять, в чем же
дело, броситься туда, что-то предпринять.
     --  Приземляйтесь, Куба, -- приказал я.  Он кивнул и вертолет опустился
совсем низко, разгоняя своим  вихревым потоком клубы  дыма. Я смотрел во все
глаза, но так никого и не увидел.
     --  Возьмите   немного   правее,  к  озеру.  Куба.   Там   будет  легче
приземлиться, а потом...
     Я не успел закончить свою мысль, как раздался страшный грохот, и на нас
посыпались горящие куски пластиковой обшивки. Мы вскрикнули от неожиданности
инстинктивно  закрывая  лицо  руками.  Пуля.  проделав  ровное  отверстие  в
фюзеляже, с глухим ударом застряла в бортовом радиопередатчике.
     --  Стреляют! --  проговорил  Куба,  и в  голосе его  не  было ни  тени
волнения. Вертолет сделал  еще  круг, набирая высоту. Мы услышали,  как  еще
несколько пуль пробили обшивку. Я схватил автомат.
     -- Поднимайтесь выше, Куба!  -- крикнул я и, высунувшись в иллюминатор,
дал  очередь  в  направлении  к  земле.   Вертолет  закачался  --  отчетливо
прозвучала автоматная очередь.
     -- Мартин! -- позвал Куба. Я хоть и стрелял, услышал его слабый голос и
обернулся к нему. Вертолет бешено бросало из стороны в сторону.
     -- Куба! Куба! -- закричал я. Он обернулся ко мне, и я увидел, что лицо
его залито кровью.
     -- Пустяки, -- отмахнулся он и окровавленными руками вновь ухватился за
штурвал. -- Пустяки...  Перевяжите  мне  лоб,  пожалуйста, -- добавил  он  с
поразительным спокойствием, -- а то я ничего не вижу.
     Я отложил автомат.  Теперь  мы шли уже над лесом и  были вне опасности,
далеко  от  пылающей  живарии. Я обтер платком лоб Кубе, поискал рану... Она
оказалась в волосах у самого лба.
     --  Нет, ничего страшного,  --  сказал  я  с облегчением, -- всего лишь
царапина. Какой-нибудь пластиковый осколок, отскочил от обшивки. -- Пустяки,
Куба, -- повторил я. Странно,  но  в  этот момент  мне  почему-то захотелось
смеяться.
     -- Да, только  щиплет,  --  недовольно  проворчал он.  Я перевязал  ему
голову платком и спросил:
     -- Больно?
     Куба взглянул на меня. Он был бледен и обливался  потом, но  постарался
улыбнуться:
     -- Нет,  не больно.  Только щиплет...  Протрите мне вот этот глаз, черт
возьми. Ничего не вижу...
     Я вытер его лицо, залитое кровью и потом.
     --  Это тоже выставьте  в  счет, Мартин,  --  сказал  Куба, -- комиссар
перешел  к военным действиям Впрочем,  -- добавил он, -- вы и сами  объявили
ему войну.
     Едва не задевая кроны высоких деревьев, вертолет приближался к холмам.


Глава 12. ДВЕ СТАРЫЕ РВАНЫЕ ГАЗЕТЫ

     Мы  без труда  добрались  до  нашего лагеря.  Дег  выбежал  из палатки,
приветливо махая нам, но  когда  мы  приземлились, он  заметил следы пуль на
капоте да так и застыл с поднятыми руками. А увидев окровавленное лицо Кубы,
вытаращил глаза и побледнел.
     -- Что это? -- спросил он взволнованно, пока мы спускались по трапу. --
Что с вами случилось, Куба, Мартин?
     Вместо ответа Куба принялся внимательно осматривать вертолет.
     -- Комиссар позаботился, Дег, -- -- Еще один  подарок. Теперь Рентрерос
перешел в наступление. Он обстрелял нас над живарией.
     -- Обстрелял? Вы хотите сказать...
     -- Да,  он отправился  следом за  нами  и добрался до  живарии.  Как он
узнал,   в   каком   направлении  мы  двинулись,  не  понимаю,  может  быть,
какой-нибудь индеец шпионил за нами. Нам повезло, что мы перебрались сюда...
Однако, дело приобретает скверный  оборот, Дег. Мы потеряли все,  что было в
живарии: и снаряжение, и топливо.
     -- Так что же, у нас совсем ничего не осталось? -- испугался Дег.
     -- Не совсем. Однако, мы не сможем много летать на вертолете.
     Тут подошел Куба, вытирая ветошью руки. Он слышал мои последние слова.
     --  Да, теперь не придется много летать,  Мартин. Дай бог, чтоб удалось
вернуться в Марагуа, -- проговорил он. --  А  в остальном ничего особенного,
-- он, указывая на вертолет. --  Несколько дырок,  и больше ничего... --  Он
улыбнулся. -- Я же  вам говорил, этот  вертолет творит чудеса. --  Он указал
пальцем на свой лоб. -- Посмотрите кто-нибудь, что тут делается?
     --  Пойдемте  в  палатку,  я  полечу  вас  и  перевяжу  как следует, --
предложил я и, направляясь туда, спросил фотографа:
     -- Дег, а тут все спокойно?
     --  Тут  --  да. Но Даалу, мне кажется, все время был очень обеспокоен.
Как только  вы улетели,  он  спрятался  в кустах  с  этой  шкурой  анаконды,
прихватив ружье. Знаете, он даже немного напугал меня...
     --  Не обращайте  на  него  внимания!  --  сказал  Куба,  опускаясь  на
скамейку. -- Он всегда так делает. Он помогал нам"
     Я снял платок, пропитавшийся кровью, и смазал рану йодом.
     -- Ай! -- воскликнул Куба,  без  всяких эмоций,  однако. -- Мне больно,
Мартин.
     -- Знаю, что больно, но ведь вы умный мальчик и не будете хныкать... --
Я наклеил ему  пластырь.  --  Вот  и все.  Все  в  порядке,  это  пустяковая
царапина.
     Он усмехнулся, вставая:
     -- Все в порядке; да. Через пять минут мою рану заселят по меньшей мере
сотни насекомых, и все разные...
     Дег невольно вскрикнул от отвращения, а Куба продолжал:
     -- Это джунгли. Тут вы можете кричать сколько угодно, да  что толку! --
Он опять усмехнулся и пошел к вертолету.  Мы направились следом за  ним и по
дороге я  рассказал  Дегу, что  произошло  в живарии. Поднявшись в вертолет,
Куба выглянул из иллюминатора и крикнул нам:
     -- Держите!
     Дег на  лету  подхватил  вазу  доктора  Савиля,  все  еще завернутую  в
газетную бумагу. Посмотрев на нее, он помрачнел:
     -- Бедняга, -- проговорил он. -- интересно, почему...
     Тут  колокольчики  тревоги зазвонили  в моей  голове  все сразу  и  так
громко, что мне даже стало не по себе. Сам не зная почему, я сказал:
     -- Дай-ка мне сюда эту штуку, Дег.
     Он с  удивлением протянул мне сверток. Я развернул пожелтевшие газеты и
осмотрел деревянную  вазу. Ничего! Черт возьми, совершенно ничего. И  все же
тревога  не оставляла меня.  Ведь  что-то было,  и я  держал  это  что-то  в
руках...
     -- Что вы делаете, Мартин? -- тихо спросил Дег. -- Что происходит?
     Я посмотрел на него:
     -- Это тревога.
     -- Тревога?
     Да, это сигнал. Что-то звенит у меня тут,  в  голове... Знаешь, Дег, --
продолжал я, -- это началось еще во время войны... Мы  завтракали -- я и мои
солдаты -- вдали от  передовой.  Все было спокойно. Выдалось солнечное утро,
птицы  щебетали, ну  и  так далее,  и  тому подобное. Словом,  казалось, что
загородная прогулка,  а  не  война... И тут,  Дег,  я  вдруг  услышал  сотни
колокольчиков зазвонили у  меня  в  голове... Я  никогда не испытывал прежде
ничего  подобного. Я испугался и сказал про себя: "Мартин, или тебя стукнули
по голове и ты умираешь, либо ты спишь и тебе снится сон".  Но меня не убили
и  я  не  спал.  У  меня  отчетливо  возникло  ощущение  некоей  неминуемой,
опасности. Тогда я встал и крикнул: "Тревога, ребята, ложись!" Мои солдаты с
изумлением посмотрели на меня,  но,  естественно,  повиновались.  Ничего  не
происходило, но  колокольчики продолжали  звенеть. Мы  полежали так на земле
несколько  минут...  Ну,  а  потом,  когда  сержант стал  интересоваться, не
заболел ли я, знаешь, Дег,  как раз в этот момент нас начали обстреливать. В
лесу оказались партизаны. Нас не застали врасплох... Короче, мы выкрутились.
Вот и  все... -- Я взглянул на Дега и сказал в заключение: -- Я вспомнил эту
историю, мой  дорогой,  потому, что с  тех  пор, когда что-нибудь не так,  я
неизменно слышу в своей голове колокольчики тревоги...
     -- Господи, Мартин!
     -- И знаешь почему?  Потому что на небе есть  кто-то,  кто любит меня и
помогает мне.
     Он вздохнул, не зная, улыбаться или нет. Потом почесал затылок.
     -- А сейчас? -- спросил ей.
     -- Сейчас колокольчике звонят как никогда!
     Он посмотрел в сторону леса и взялся за револьвер.
     -- Нет, там ничего нет, -- проговорил я, продолжая осматривать вазу. --
Это здесь,  Дег, здесь...  -- Я  поднял бумагу,  упавшую  на  землю,  и стал
заворачивать загадочный подарок доктора Савиля...
     И тут мне все стало ясно.
     -- Вот! -- воскликнул я. -- Вот, Дег, черт побери!  Как же это мы сразу
не догадались!
     Куба крикнул мне из вертолета:
     -- Что случилось?
     Но  я не стал  отвечать  ему,  а  бросился в палатку и разложил обрывки
газеты