язали  всех  членов
экипажа большой и крепкой дружбой. Двенадцать человек,  таких  различных  на
Земле, до старта, объединились  перед  лицом  Космоса  в  единую,  монолитно
сплоченную семью.
   То, что пришлось пережить вместе, никогда не могло изгладиться из памяти.
И радость одного была радостью всех, горе - общим горем.
   Все искренне любили Виктора,  жалели  его,  сочувствовали  ему,  но  были
бессильны помочь. Только время и  люди,  да,  люди,  там,  на  Земле,  могли
рассеять гнетущую тоску, которая  все  сильнее  овладевала  штурманом.  Если
вообще было возможно помочь ему.
   Никто на "Ленине" не сомневался, что за восемнадцать  веков  человечество
прошло длинный и славный путь. Люди, конечно, изменились, стали другими,  не
только нравственно, но, возможно  и  физически,  и  они  должны  были  стать
гораздо лучше, благороднее, отзывчивее, чем были прежде. Так неужели они  не
найдут способов развеять мысли о минувшем у человека,  попавшего  к  ним  из
далекого прошлого?
   Конечно, могут найти и найдут!
   На это надеялись все.
   - Мария Александровна, - снова сказал Второв, -  можно  задать  вам  один
нескромный вопрос? Вы очень близки с Ксенией Николаевной. Как она  относится
к Виктору?
   - Я думаю, как все.
   - Не больше?
   Мельникова задумалась.
   - Я понимаю вас, Игорь Захарович, - сказала она. - Это, конечно, могло бы
оказать благотворное влияние. Но не знаю: Ксения очень скрытна.  Одно  время
мне казалось, что она и Виктор любят друг друга. Но  в  этот  последний  год
между ними словно пробежала черная кошка.
   - Это могло быть результатом его теперешнего настроения.
   - Вряд ли. Но все же это шанс на излечение, вы правы. Попробую поговорить
с ней.
   Но когда? Ведь сейчас не до разговоров: все думают о Земле.
   - Вот именно, о Земле. Жизнь, обычная, земная,  вступает  в  свои  права.
Хороший предлог.
   - Я попробую.
   - Не обязательно на борту. Нас ждет неизбежный карантин.  Вот  тогда.  Но
только перед прилетом на Землю.
   - Хорошо, Игорь Захарович.
   Ей понятны и близки были заботы командира. Во что бы  то  ни  стало  надо
вернуть к жизни заболевшего товарища. Любовь? Это было сильное средство. Все
знали, что Виктор все  восемь  лет  оказывал  Ксении  Николаевне  -  второму
штурману - исключительное внимание. Оно было  очень  похоже  на  любовь.  Но
любила ли она его?
   Это никому не было известно.
   Однажды на Грезе в тяжелой  аварии  с  самодвижущимся  экипажем  (немного
похожим на земной автомобиль) Виктор сильно пострадал.  Несколько  дней  его
жизнь висела на волоске. Ксения самоотверженно ухаживала за ним. Ока заметно
похудела, осунулась и оправилась только тогда, когда Мельникова сказала, что
Виктор вне опасности.
   Тогда казалось, что она переживает сильнее и больше, чем  все  остальные.
Но была ли причиной этого любовь? А может быть, просто  свойственная  Ксении
мягкость характера и доброе сердце? Потом, когда он  совсем  поправился,  их
отношения стали такими же, как были раньше. Даже  как  будто  немного  более
холодными со стороны Ксении, Во время  катастрофы  Виктор  получил  глубокий
шрам на лице. Этот шрам  заметно  уродовал  его,  но  не  это  же  послужило
причиной холодности девушки.  Не  такой  она  была  человек.  В  этом  Мария
Александровна  не  сомневалась.   Ее   связывали   с   Ксенией   Николаевной
Станиславской не только товарищеские, но и  прямые  родственные  связи.  Они
были двоюродными сестрами и знали друг друга с детства.
   Второв знал, кому поручить деликатный разговор.
   Прошли сутки,  и  неожиданно  ранняя  связь  с  Церерой  направила  мысли
Мельниковой в другую сторону. Сейчас  не  время  было  говорить  с  Ксенией,
которая чуть ли не больше всех на корабле радовалась концу рейса.
   И Виктор стал менее мрачен. Все заметили,  с  каким  волнением  он  читал
полученную радиограмму, читал три раза, как все. Это было хорошим признаком.
   Космолет летел уже так медленно, что до орбиты  Юпитера  было  не  меньше
недели пути.
   Она прошла незаметно. Экипажу даже казалось, что время ускорило свой бег.
Люди привыкли к монотонности месяцев и лет полета через бездну  пространства
от одной звезды к другой. И они умели наполнять это медленно  текущее  время
интересной работой. Теперь, когда рейс подходил к концу, работу не надо было
искать, она сама шла в руки.  Двенадцать  человек  напряженно  работали,  до
минимума сократив часы отдыха.
   Командир и оба штурмана готовились к посадке,  с  помощью  вычислительных
машин рассчитывая наиболее выгодную и  удобную  траекторию.  Чтобы  миновать
внешний пояс астероидов, они решили  подойти  к  орбите  Европы  снизу,  под
плоскостью эклиптики.
   Все эти расчеты пришлось производить заново. Все,  что  было  заготовлено
ранее, стало бесполезным. Они думали, что финиш космолета произойдет там же,
где был дан старт, -  на  Плутоне,  -  но  неведомая  им  космодиспетчерская
станция указала Европу, о которой они никогда не думали.
   - Вероятно, Плутон не так пустынен, как раньше, - высказала предположение
Станиславская. - И они опасаются, что мы нанесем вред фотонным излучением.
   Оба радиоинженера, Кривоносов и Вильсон,  сменяя  друг  друга  непрерывно
дежурили в радиорубке, ожидая, не придет ли  еще  какое-нибудь  сообщение  с
Цереры. Но станция астероида только два раза запросила данные  о  траектории
полета и... больше ничего. Ни одного слова о Земле. А сами радисты космолета
ни о чем не спрашивали. За тысячу восемьсот лет должны были произойти  такие
перемены о которых не расскажешь в радиограмме. Астрономы  трудились  больше
всех.  Наблюдать  планеты  Солнечной  системы  извне  -  разве   могли   они
ïðîïóñòèòü
òàêîé
ðåäêèé
ñëó÷àé!                     À
ñàìî  Ñîëíöå!
Åãî                 ìîæíî
áûëî ðàññ&ig Они  понимали,
что люди наверняка уже много раз производили такие наблюдения и  что  ничего
нового для ученых Земли они не откроют, но... они сами-то видели это  только
второй раз!
   Вместе с астрономами в обсерватории корабля  дни  и  ночи  проводили  два
биолога и Всеволод Крижевский. По  просьбе  старшего  инженера,  сурового  и
требовательного  Константина  Дмитриевича   Котова,   рачительного   хозяина
космолета, Второв приказал им помочь привести корабль в полный порядок.
   Впрочем, один из биологов, Федор  Яковлевич  Федоров,  являвшийся  вторым
врачом, недолго занимался "уборкой". Его потребовала Мельникова.
   Экипажу "Ленина" предстояло пройти длительный  карантин.  Решающее  слово
будет принадлежать врачам космолета. Они должны сказать свое мнение о режиме
и продолжительности карантина земным  врачам.  Нужно  было  еще  и  еще  раз
тщательно обследовать  всех  членов  экспедиции,  произвести  многочисленные
кропотливые анализы.
   Работы хватало всем.
   И  дни,  которые  должны  были   казаться   всем   нестерпимо   длинными,
промелькнули совсем незаметно.
   И вот настал момент, когда кресла перед пультом управления  заняли  сразу
двое - Второв и Озеров. Это случалось только перед посадкой или взлетом.
   До финиша остались считанные часы.
   Теперь связь с Церерой держалась непрерывно.  Космодиспетчерская  следила
за каждым движением космолета.
   Очередная радиограмма гласила:
   "Для переброски вашего экипажа на Ганимед вылетел  ракетоплан  "ЦМП-258".
Старший пилот - Стронций. Ракетоплан находится вблизи орбиты Европы  и  ждет
приземления "Ленина", чтобы сесть после  него,  "ЦМП"  опустится  по  вашему
сигналу. Свяжитесь со Стронцием на волне 0,876. Диспетчер Леда".
   Леда! Стронций!
   Космолетчики уже поняли, что на Земле изменились имена  людей.  Очевидно,
вышли из  обихода  фамилии.  Обращения  друг  к  другу  упростились.  Но  им
казалось, что при таком положении неизбежно должна возникать путаница.
   - Теперь мы все можем  забыть  свои  фамилии,  -  сказал  Кривоносов.-  Я
превращусь в Мишу, а вы в Джорджа.
   Вильсон кивнул головой.
   -Леда! - Он повторил, растягивая слово: - Ле...да! Мне  кажется  знакомым
это имя.
   - Может быть, вы с ней когда-нибудь встречались, - пошутил Кривоносое.  -
Но мне тоже кажется. Как будто название картины.
   - Леда и Лебедь, - вспомнил Вильсон.
   - Правильно. Именно это. Забавное совпадение!
   - В чем?
   - В том, что, вернувшись от Лебедя, мы встретили Леду.
   Наконец раздалась команда Второва:
   - Прекратить связь! По местам посадочного расписания!
   На всех экранах исполинской громадой вырастала Европа.
   4 Четыре самых крупных спутника гиганта солнечной системы Юпитера  -  Ио,
Ганимед, Европа  и  Каллисто  -  были  открыты  еще  Галилеем  в  1610  году
христианской эры.
   Европа, второй спутник, отстоит от своей планеты на среднем расстоянии  в
671 тысячу километров. Ее диаметр немного меньше, чем  у  спутника  Земли  -
Луны (3 480км.), - и равен 3220 километрам.
   Если Земля на небе Луны представляет собой внушительное зрелище, то можно
себе представить, как выглядит Юпитер  с  Европы.  Чудовищно  огромный  диск
планеты закрывает собой чуть ли не половину  небосвода.  Когда  нижний  край
Юпитера касается горизонта, верхний находится возле зенита.  Еще  эффектнее,
когда Юпитер висит сверху, над головой.
   Экипажу "Ленина"  не  пришлось  полюбоваться  этим  редким  зрелищем.  По
распоряжению   диспетчеров   Цереры   космолет   опустился    на    стороне,
противоположной Юпитеру.
   Подобно Луне, Европа обращается вокруг своей  планеты  за  время,  равное
обороту вокруг оси, и всегда обращена к ней одной стороной.
   Атмосферы на Европе нет. И люди тридцать девятого века не считали  нужным
создавать ее, как они сделал и это не только  с  Луной,  но  и  с  маленькой
Церерой.
   Глазам космонавтов предстал мрачный, скупо  освещенный  далеким  Солнцем,
неприветливый и холодный мир.
   Космопорт Европы был построен и оборудован свыше пятисот лет тому  назад,
и на нем, как и на Плутоне, можно было, ничего не опасаясь, принять фотонный
корабль.
   Гигантское  поле,  имевшее  в  длину   до   ста   километров,   было   не
искусственным, а природным. С одной стороны к нему примыкал невысокий горный
хребет, и там, хорошо  защищенные  от  фотонного  излучения,  стояли  здания
технической службы порта.
   Впрочем, они мало походили на здания. Низкие, словно прижатые к земле без
окон, они  больше  напоминали  огромные,  тщательно  отшлифованные  каменные
глыбы.
   Люди здесь никогда не жили. Вся служба космопорта  находилась  в  ведении
кибернетических       машин,       непосредственно        связанных        с
космоäècïåт÷åðcêоé
стàíöèåé.
   Повинуясь сигналам порта и  пользуясь  совершенной  системой  пеленгации,
Второв посадил космолет точно на указанном  ему  месте,  на  самой  середине
поля.
   Когда рассеялся туман, рядом с  "Лениным"  опустился  небольшой  аппарат,
казавшийся пигмеем возле гигантского тела космолета.
   Это был точно самолет без крыльев  и  шасси,  очень  длинный,  совсем  не
похожий на ракету.
   Он  опустился  без  малейшего  признака  пламени  дюз,  которых  у  него,
по-видимому, и не было. Возле передней  части,  по  гладкому  борту  чернели
буквы и цифры "ЦМП-258".
   - Буквы похожи на русские, - сказал Второв. - А цифры такие же.
   - Видимо, - отозвался Виктор Озеров, - на Земле овладели антигравитацией.
Иначе я не могу себе представить, как он мог опуститься на Европу,  лишенную
воздуха, так плавно и так легко.
   - Да, совсем новая техника.
   Они покинули пульт, за которым провели бессменно  восемнадцать  часов,  и
перешли в радиорубку.
   Кривоносов только что принял приветственную радиограмму Стронция.
   - Он спрашивает, когда мы думаем покинуть корабль и перейти к нему.
   - Разве он не боится соприкосновения с нами? - недоуменно спросил Второв.
   - По-видимому, нет.
   - Он говорит по-русски?
   - Нет, по-английски.
   - Почему он пользуется телеграфом, а не радиотелефоном?
   - Не знаю. Но на мой ответный привет по телефону он не ответил.  Пришлось
повторить по телеграфу.
   - Они плохо владеют языком, - сказал Вильсон.
   - Передавайте!
   Второв продиктовал длинную радиограмму.
   Стронций ответил, и начался долгий разговор по радио.
   Оказалось, что Стронций  -  один  из  диспетчеров  с  Цереры.  Ракетоплан
захватил его по пути от Марса к Европе. Кроме него, на борту "ЦМП" были  еще
двое - пилот Кремний и врач-космолог по имени... Петр.
   Это имя прозвучало неожиданно. Космонавты никак не ожидали услышать столь
простое и знакомое имя.
   -  Стронций,  Кремний  и  Петя,  -  сказал  Кривоносов.  -   Удивительное
сочетание!
   - Этот Петя, видимо, крупный врач, - заметил Озеров. - Не вздумай назвать
его так при встрече.
   - А кто их знает, как у них принято.
   Стронций сообщил, что экипаж "ЦМП" проведет весь срок карантина вместе  с
экипажем "Ленина". Это отчасти объяснило  его  непонятное  бесстрашие.  Риск
заражения неизвестным микробом существовал, и им нельзя  было  пренебрегать.
Хотя ни один из космонавтов не заболел  неизвестной  болезнью,  нельзя  было
поручиться, что эта болезнь не проявится впоследствии. Ведь экипаж  "Ленина"
высаживался на многие планеты, а на Грезе провел много  времени.  Диспетчеры
Цереры уже знали об этом.
   К тому же на Грезе члены экипажа не пользовались биологической защитой.
   Выяснилось,  что  покинуть  Европу  и  перелететь  на  Ганимед  нужно  не
задерживаясь.
   Космолет должен был остаться здесь. За грузом, состоявшим из бесчисленных
образцов пород всех  посещенных  планет,  замороженной  флорой,  а  главное,
трофеями с Грезы, прилетит специальный грузовой  корабль.  Он  уже  готов  к
старту на одном из земных ракетодромов.
   - Вы не боитесь заражения экипажа этого корабля? Или ему  также  придется
пройти карантин? - спросил Второв.
   Стронций ответил, что весь космолет, как снаружи,  так  и  внутри,  будет
подвергнут дезинфекции.
   - Это  сделают  без  людей  автоматические  установки  порта.  Вы  должны
оставить все люки корабля открытыми.
   - А эти установки не могут повредить экспонаты?
   - Нет, это исключено. Они же не слепые и понимают, что делают.
   Подобный отзыв об автоматах было  странно  слышать  даже  людям  двадцать
первого  века,  еще  до  отлета  хорошо  знакомым  с  успехами  кибернетики.
Очевидно, роботы настоящего времени умели соображать, как люди.
   - А может, и лучше, - сказал Кривоносов.
   Петр попросил позвать к аппарату старшего врача  экспедиции.  Мельниковой
разговор с ним принес новые неожиданности.
   Мельникова и Федоров считали, что карантин должен продолжаться  несколько
месяцев, а то и целый год. И, зная об этом, экипаж "Ленина"  приготовился  к
тому, что еще долго не попадет на Землю. И вдруг оказалось совсем не так.
   Петр сообщил, что карантин на Ганимеде будет продолжаться... пять  земных
суток.
   Мария Александровна так удивилась, что попросила повторить.  Бесстрастный
стук аппарата подтвердил сказанное.
   - Быть может, четыре, - добавил Петр.
   Было похоже, что он утешает свою собеседницу.  Пять  суток  казались  ему
длинным сроком. А у двенадцати человек буквально захватило дух  от  радости.
Пять дней!
   "Каких же высот достигла медицина!" - подумала Мельникова.
   - Вы считаете такой срок достаточным? - осторожно спросила она,  все  еще
не вполне веря.
   Ответ не оставил никаких сомнений.
   - Вас двенадцать человек, - отстукивал аппарат, - да еще нас трое.  Всего
пятнадцать. По четыре часа на человека. Если вас не утомит  такая  нагрузка.
На Ганимеде одна камера. Вторая по несчастной случайности  вышла  из  строя.
Думаю, что сумеем уложиться в четыре дня.
   - Если так, то  зачем  пять  дней  или  даже  четыре?  -  сказала  Ксения
Николаевна. - Скажите ему, что  мы  согласны  на  любую  нагрузку,  лишь  бы
скорее.
   - Очевидно,  они  не  допускают  нарушений  режима  дня,  -  ответила  ей
Мельникова. - Он имеет в виду сон.
   - Можно спать по очереди.
   - Нам, но не врачам на Ганимеде. Что ты хочешь, Ксеня? Мы были  готовы  к
месяцам ожидания.
   Почти   час   между   Петром   и   Марией   Александровной    продолжался
профессиональный разговор. Мельникова хорошо понимала,  что  в  сравнении  с
врачами тридцать девятого века она ничего не знает, но ее собеседник ни разу
не дал ей почувствовать этого. Он тактично избегал  всего,  что  могло  быть
непонятным врачу экспедиции. Со стороны казалось, что оба собеседника  равны
по знаниям и опыту.
   Но Мельникова ясно видела тактику  Петра,  и  почему-то  ей  не  было  ни
досадно, ни обидно.
   В заключение от Стронция пришла короткая радиограмма:
   "Ждем вас с величайшим нетерпением".
   - Приготовиться к переходу на ракетоплан! - приказал Второв.
   - Что брать с собой? - спросил кто-то.
   - Абсолютно ничего. Все будет доставлено на Землю грузовым кораблем.
   Поторопитесь, товарищи!
   Вот теперь двенадцать человек окончательно осознали, что межзвездный рейс
закончен. Все было сказано, все решено. Осталось только выйти из корабля,  в
первый раз всем вместе.
   Несколько дней... и Земля!
   Было грустно покидать корабль. Восемь незабываемых  лет  провели  на  нем
звездолетчики. Они знали, что корабль навеки останется здесь, на Европе.  Об
этом сказал им Стронций.
   Космолет будет переведен ближе к  горам  и  останется  там  как  памятник
первым фотонным ракетам.
   Второв в последний раз подошел к пульту управления.  Долгим  внимательным
взглядом окинул он бесчисленные приборы, словно желая запомнить их навсегда.
Прямо перед собой он увидел небольшую фотографию,  которую  сам  же  укрепил
здесь восемь лет тому назад. Двое людей смотрели на него  с  карточки.  Один
еще молодой, с темным от загара лицом и светлыми глазами, другой  старше,  с
небольшим шрамом на лбу.
   Второв протянул руку, но сразу опустил ее.  Он  сам  приказал  ничего  не
брать. Не ему же нарушать этот приказ. Пусть фотография остается здесь.
   Медленно, точно желая протянуть время, он один за другим открыл все  люки
на корабле, кроме выходного, и  выключил  механизм  их  запирания.  Роботам,
которые будут производить дезинфекцию, ничто не помешает. Выходной люк будет
открыт в последний момент, когда все люди наденут скафандры. Ведь за  бортом
космолета почти абсолютный вакуум.
   Мгновение Второв колебался. Стронций сказал об автоматах: "Они не  слепые
и понимают, что делают". Пусть  так!  Но  можно  ли  до  конца  доверять  их
сообразительности?
   "Нет, этого они не смогут понять, - подумал Второв. - А не все ли  равно,
корабль больше никогда не взлетит".
   Переведя выходной люк на автономное управление, он разбил тонкое  стекло,
закрывавшее красную кнопку в центре пульта, и резким движением нажал на нее.
   Пение приборов смолкло. В рубке наступила жуткая тишина. Стрелки замерли.
Одна из них медленно опускалась к  нулю.  Второв  следил  за  ней.  Вот  она
вздрогнула в последний раз и остановилась.
   - Ну, вот и все! - Второв еще раз взглянул  на  фотографию.  Двое  людей,
казалось, одобрительно улыбались. - Прощайте!
   Он вышел, не оборачиваясь.
   Гигантский корабль был мертв. Пройдет еще  несколько  суток,  и  погаснет
свет.
   Настанет мрак и вечная неподвижность. Никогда космолет  не  отделится  от
Европы.
   Космический рейс действительно закончился.
   Лифт не работал. Второв спустился вниз  по  аварийной  лестнице,  отвесно
идущей внутри узкой трубы. Одиннадцать товарищей ждали  его,  уже  одетые  в
скафандры, готовые к выходу. Он быстро оделся сам.
   -  Стронций  подвел  ракетоплан  к  самому  борту  "Ленина",   -   сказал
К