"Высота 1000, 12О0 или 800 метров, ничего не замечено, океан
пуст". Это повторилось несколько раз.
     Потом в 16.40: "Поднимается красный туман. Видимость 700 метров.
Океан пуст".
     В 17.00: "Туман становится гуще, штиль, видимость 400 метров с
прояснениями. Спускаюсь на 200".
     В 17.20: "Я в тумане. Высота 200. Видимость 20 - 40 метров.
Штиль. Поднимаюсь на 400".
     В 17.45: "Высота 500. Лавина тумана до горизонта. В тумане ворон-
кообразные отверстия, сквозь которые проглядывает поверхность океана.
Пытаюсь войти в одну из этих воронок".
     В 17.52: "Вижу что-то вроде водоворота - выбрасывает желтую пену.
Окружен стеной тумана. Высота 100. Спускаюсь на 20".
     На этом кончались записи в бортовом журнале Бертона. Дальнейшие
страницы так называемого рапорта составляла выдержка из его истории
болезни, а точнее говоря, это был текст показаний, продиктованных Бер-
тоном и прерывавшихся вопросами членов комиссии.
     "Бертон. Когда я спустился до тридцати метров, стало трудно удер-
живать высоту, так как в этом круглом, свободном от тумана простран-
стве дул прерывистый ветер. Я вынужден был все внимание сосредоточить
на управлении и поэтому. некоторое время, минут 10 - 15, не выгляды-
вал из кабины. Из-за этого я, против своего желания, вошел в туман,
меня бросил туда сильный порыв ветра. Это был не обычный туман, а как
бы взвесь, по-моему, коллоидная, - она затянула все стекла. Очистить
их было очень трудно, взвесь оказалась очень липкой. Тем временем у
меня процентов на тридцать упали обороты из-за сопротивления, которое
оказывал винту этот туман, и я начал терять высоту. Я спустился очень
низко и, боясь зацепиться за волны, дал полный газ. Машина держала вы-
соту, но вверх не шла. У меня было еще четыре патрона ракетных ускори-
телей. Я не использовал их, решив, что положение может ухудшиться и
тогда они мне понадобятся. При полных оборотах началась очень сильная
вибрация; я понял, что винт облеплен этой странной взвесью; на прибо-
рах грузоподъемности по-прежнему были нули, и я ничего не мог с этим
поделать. Солнца я не видел с того момента, когда вошел а туман, но в
его направлении туман светился красным. Я все еще кружил, надеясь, что
в конце концов сумею найти одно из этих свободных от тумана мест, и
действительно мне это удалось через какие-нибудь полчаса. Я выскочил в
открытое пространство, почти точно круглое, диаметром несколько сот
метров. Его границы образовывал стремительно клубящийся туман, как бы
поднимаемый мощными конвекционными потоками. Поэтому я старался дер-
жаться как можно ближе к середине "дыры" - там воздух был наиболее
спокойным. В это время я заметил перемену в состоянии поверхности
океана. Волны почти полностью исчезли, а поверхностный слой этой жид-
кости - того, из чего состоит океан, - стал полупрозрачным с замутне-
ниями, которые постепенно исчезали, так что через некоторое время все
полностью очистилось и я мог сквозь слой толщиной, наверное, в нес-
колько километров смотреть вглубь. Там громоздился желтый ил, который
тонкими полосами поднимался вверх и, всплывая на поверхность, стеклян-
но блестел, начинал бурлить и пениться, а потом твердел; тогда он был
похож на очень густой пригоревший сахарный сироп. Этот ил, или слизь,
собирался в большие комки, вырастал над поверхностью, образовывал буг-
ры, похожие на цветную капусту, и постепенно формировал разнообразные
фигуры. Меня начало затягивать к стене тумана, и поэтому мне пришлось
несколько минут рулями и оборотами бороться с этим движением, а когда
я снова мог смотреть, внизу под собой увидел что-то, что напоминало
сад. Да, сад. Я видел карликовые деревья, и живые изгороди, и дорожки,
не настоящие, - все это было из той же самой субстанции, которая цели-
ком уже затвердела, как желтоватый гипс. Так это выглядело. Повер-
хность сильно блестела. Я опустился низко, как только смог, чтобы все
как следует рассмотреть.
     Вопрос. У этих деревьев и других растений, которые ты видел, бы-
ли листья?
     Ответ Бертона. Нет. Просто все это имело такой вид - как бы мо-
дель сада. Ну да. Модель. Так это выглядело. Модель, но, пожалуй, в
натуральную величину. Потом все начало трескаться и ломаться, из рас-
щелин, которые были совершенно черными, волнами выдавливался на повер-
хность густой ил и застывал, часть стекала, а часть оставалась, и все
начало бурлить еще сильнее, покрылось пеной, и ничего, кроме нее, я
уже не видел. Одновременно туман начал стискивать меня со всех сторон,
поэтому я увеличил обороты и поднялся на триста метров.
     Вопрос. Ты совершенно уверен, что то, что увидел, напоминало сад
и ничто другое?
     Ответ Бертона. Да. Потому что я заметил там различные детали.
Помню, например, что в одном месте стояли в ряд какие-то квадратные
коробки. Поздней мне пришло в голову, что это могла быть пасека.
     Вопрос.  Это пришло тебе в голову потом? Но не в тот момент, ког-
да ты видел?
     Ответ Бертона. Нет, потому что все это было как из гипса. Я ви-
дел и другие вещи.
     Вопрос. Какие вещи?
     Ответ Бертона. Не могу сказать, какие, так как не успел их хоро-
шенько рассмотреть. У меня было впечатление, что под некоторыми куста-
ми лежали какие-то орудия. Они были продолговатой формы, с выступающи-
ми зубьями, как бы гипсовые отливки небольших садовых машин, Но в этом
я полностью не уверен. А в том - да.
     Вопрос. Ты не подумал, что это галлюцинация?
     Ответ Бертона. Нет. Я решил, что это была фата моргана. О галлю-
цинации я не думал, так как чувствовал себя совсем хорошо, а также по-
тому, что никогда в жизни ничего подобного не видел. Когда я поднялся
до трехсот метров, туман подо мной был испещрен дырками, совсем как
сыр, Одни из этих дыр были пусты, и я видел в них, как волнуется
океан, а в других что-то клубилось. Я спустился в одно из таких отвер-
стий и на высоте сорока метров увидел что под поверхностью океана - но
совсем неглубоко - лежит стена, как бы стена огромного здания: она
четко просвечивала сквозь волны и имела ряды регулярно расположенных
прямоугольных отверстий, похожих на окна. Мне даже показалось, что в
некоторых окнах что-то движется. Но в этом я не совсем уверен. Затем
стена начала медленно подниматься и выступать из океана. По ней целы-
ми водопадами стекал ил и какие-то слизистые образования, такие сгуще-
ния с прожилками. Вдруг она развалилась на две части и ушла в глубину
так быстро, что мгновенно исчезла. Я снова поднял машину и летел над
самым туманом почти касаясь его шасси. Потом увидел следующую воронку.
Она была, наверное, в несколько раз больше первой Уже издалека я заме-
тил плавающий предмет. Он был светлым, почти белым, и мне показалось,
что это скафандр Фехнера, тем более что формой он напоминал человека.
Я очень резко развернул машину - боялся, что могу пролететь это место
и уже не найду его. В это время фигура слегка приподнялась, словно она
плавала или же стояла по пояс в волне. Я спешил и спустился так низко,
что почувствовал удар шасси обо что-то мягкое, возможно, о гребень
волны - здесь она была порядочной. Этот человек, да, это был человек,
не имел на себе скафандра. Несмотря на это он двигался.
     Вопрос. Видел ли ты его лицо?
     Ответ Бертона. Да.
     Вопрос. Кто это был?
     Ответ Бертона. Это был ребенок.
     Вопрос.  Какой ребенок? Ты раньше когда-нибудь видел его?
     Ответ Бертона. Нет. Никогда. Во всяком случае не помню этого. Как
только я приблизился - меня отделяло от него метров сорок, может, нем-
ного больше, - заметил, что в нем есть что-то нехорошее.
     Вопрос. Что ты под этим понимаешь?
     Ответ Бертона. Сейчас скажу. Сначала я не знал, что это. Только
немного погодя понял: он был необыкновенно большим. Гигантским, это
еще слабо сказано. Он был, пожалуй, высотой метра четыре. Точно помню,
что, когда ударился шасси о волну, его лицо находилось немного выше
моего, хотя я сидел в кабине, то есть находился на высоте трех метров
от поверхности океана.
     Вопрос. Если он был таким большим, то почему ты решил, что это
ребенок?
     Ответ Бертона. Потому что это был очень маленький ребенок.
     Вопрос. Тебе не кажется, Бертон, что твой ответ нелогичен?
     Ответ Бертона. Нет. Совсем нет. Потому что я видел его лицо. Ну,
и, наконец, пропорции тела были детскими Он показался мне... совсем
младенцем. Нет, это преувеличение. Наверное, ему было два или три го-
да. У него были черные волосы и голубые глаза, огромные. И он был го-
лый. Совершенно голый, как новорожденный. Он был мокрый, скользкий,
кожа у него блестела. Это зрелище подействовало на меня ужасно. Я уже
не верил ни в какую фату моргану. Я видел его слишком четко. Он подни-
мался и опускался на волне, но, независимо от этого, еще и двигался.
Это было омерзительно!
     Вопрос. Почему? Что он делал?
     Ответ Бертона. Выглядел, ну, как в каком-то музее, как кукла, но
живая кукла. Открывал и закрывал рот и совершал разные движения. Омер-
зительно! Это были не его движения.
     Вопрос. Как ты это понимаешь?
     Ответ Бертона. Я не приближался к нему слишком. Пожалуй, двад-
цать метров - это наиболее точная оценка. Но и сказал уже, каким он
был громадным, и благодаря этому я видел его чрезвычайно четко. Глаза
у него блестели, и вообще он производил впечатление живого ребенка,
только эти движения, как если бы кто-то пробовал... как будто кто-то
его изучал...
     Вопрос. Постарайтесь объяснить точнее, что это значит.
     Ответ Бертона. Не знаю, удастся ли мне. У меня было такое впечат-
ление. Это было интуитивно, Я не задумывался над этим. Его движения
были неестественны.
     Вопрос.  Хочешь ли ты сказать, что, допустим, руки двигались так,
как не могут двигаться человеческие руки из-за ограничения подвижнос-
ти в суставах?
     Ответ Бертона. Нет. Совсем не то... Но... его движения не имели
никакого смысла. Каждое движение в общем что-то значит, для чего-то
служит...
     Вопрос.  Ты так считаешь? Движения младенца не должны что-либо
значить.
     Ответ Бертона. Это я знаю. Но движения младенца беспорядочные,
нескоординированные. Обобщенные. А те были... есть, понял! Они были
методичны. Они проделывались по очереди, группами и сериями. Как буд-
то кто-то хотел выяснить, что этот ребенок в состоянии сделать руками,
а что - торсом и ртом. Хуже всего было с лицом, наверно, потому, что
лицо наиболее выразительно, а это было... Нет, не могу этого опреде-
лить. Оно было живым, да, но не человеческим. Я хочу сказать, черты
лица были в полном порядке, и глаза, и цвет, и все, но выражение, ми-
мика - нет.
     Вопрос.  Выли ли это гримасы? Ты знаешь, как выглядит лицо челове-
ка при эпилептическом припадке?
     Ответ Бертона. Да. Я видел такой припадок. Понимаю. нет, это бы-
ло что-то другое. При эпилепсии есть схватки и судороги, а это были
движения совершенно плавные и непрерывные, ловкие, если так можно ска-
зать, мелодичные. У меня нет другого определения. Ну и лицо. С лицом
было то же самое. Лицо не может выглядеть так, чтобы одна половина бы-
ла веселой, а другая - грустной, чтобы одна часть грозила или боялась,
а другая - торжествовала или делала что-то в этом роде. Но с ребенком
было именно так. Кроме том, все эти движения и мимическая игра проис-
ходили с невиданной быстротой. Я там был очень недолго. может быть,
десять секунд, а может, и меньше.
     Вопрос. И ты утверждаешь, что все это успел заметить в такой ко-
роткий промежуток времени? Впрочем, откуда ты знаешь, как долго это
продолжалось? Ты смотрел на часы?
     Ответ Бертона. Нет. На часы я не смотрел. Но летаю уже шестнад-
цать лет. В моей профессии нужно уметь оценивать время с точностью до
секунды. Это рефлекс. Пилот, который не может в любых условиях сориен-
тироваться, длилось ли какое-то событие пять секунд или десять, никог-
да не будет многого стоить. То же самое и с наблюдением. Человек учит-
ся этому с годами схватывать все в самые короткие промежутки времени.
     Вопрос. Это все, что ты видел?
     Ответ Бертона. Нет. Но остальное и не помню так ясно. Возможно,
доза оказалась для мена слишком большой. Мой мозг как бы закупорился.
Туман начал спускаться, и я был вынужден пойти вверх. Вынужден был, но
не помню, как и когда это сделал. Первый раз в жизни чуть не разбился.
У меня так дрожали руки, что я не мог как следует удержать штурвал.
Кажется, я что-то кричал и вызывал Базу, хотя знал, что связи нет.
     Вопрос. Пробовал ли ты тогда вернуться?
     Ответ Бертона. Нет. Потому что потом, когда я набрал высоту, по-
думал, что, может быть, в какой-нибудь из этих дыр находится Фехнер, Я
знаю, это звучит бессмысленно. Но я так думал. Раз уж происходят та-
кие вещи, подумал я, то, может быть, и Фехнера удастся найти. Поэтому
я решил влезать во все дыры, какие только замечу. Но на третий раз,
когда и ушел вверх, я понял, что после того, что увидел, ничего не
сделаю. Я больше не мог. Я почувствовал слабость, и меня вытошнило.
Раньше я не знал, что это такое. Меня никогда в жизни не тошнило.
     Вопрос. Это был признак отравления, Бертон.
     Ответ Бертона. Возможно. Не знаю. Но того, что я увидел в третий
раз, я не выдумал, этого не объяснить отравлением.
     Вопрос. Откуда ты можешь об этом знать?
     Ответ Бертона. Это не было галлюцинацией. Галлюцинации - это ведь
то, что создает мой собственный мозг, так?
     Вопрос. Так.
     Ответ Бертона. Ну вот. А такого он не мог создать. Никогда в это
не поверю. Не способен на это.
     Вопрос. Расскажите поточнее, что это было, хорошо?
     Ответ Бертона. Сначала и должен узнать, как будет расцениваться
то, что я уже рассказал.
     Вопрос. Какое это имеет значение?
     Ответ Бертона. Для меня - принципиальное. Я сказал, что увидел
такое, чего никогда не забуду. Если комиссия решит, что рассказанное
мной хотя бы на один процент правдоподобно, так что нужно начать соот-
ветствующее изучение этого океана, то скажу все. Но если это будет
признано комиссией за какие-то мои видения, не скажу ничего.
     Вопрос. Почему?
     Ответ Бертона. Потому что содержание моих галлюцинаций, каким бы
оно ни было, мое личное дело. Содержание же моих исследований на Соля-
рисе - нет.
     Вопрос.  Значит ли это, что ты отказываешься от всяких дальней-
ших ответов до принятия решения компетентными органами экспедиции? Ты
ведь должен понимать, что комиссия не уполномочена немедленно принять
решение.
     Ответ Бертона. Да".
     На этом кончался первый протокол. Был еще фрагмент другого, запи-
санного на одиннадцать дней позднее.
     "Председательствующий... принимая все это во внимание, комиссия,
состоящая из трех врачей, трех биологов, одного физика, одного инжене-
ра-механика и заместителя начальника экспедиции, пришла к убеждению,
что сообщенные Бертоном сведения представляют собой содержание галлю-
цинаторного комплекса, вызванного влиянием отравления атмосферой пла-
неты, с симптомами помрачения, которым сопутствовало возбуждение ассо-
циативных зон коры головном мозга, и что этим сведениям в действи-
тельности ничего или почти ничего не соответствует.
     Бертон. Простите. Что значит "ничего или почти ничего? Что это
"почти ничего"? Насколько оно велико?
     Председ. Я еще не кончил. Отдельно запротоколировано votum
separatum (частное мнение) доктора физики Арчибальда Мессенджера, ко-
торый заявил, что рассказанное Бертоном могло, по его мнению, происхо-
дить в действительности и нуждается в добросовестном изучении. Это все.
     Бертон. Я повторяю свой вопрос.
     Председ. Это очень просто. "Почти ничего" означает, что какие-то
реальные явления могли вызвать твои галлюцинации, Бертон. Самый нор-
мальный человек может во время ветреной погоды принять качающийся куст
за какое-то существо. Что же говорить о чужой планете, да еще когда
мозг наблюдателя находится под действием яда. В этом нет для тебя ни-
чего оскорбительного, Бертон. Каково же в связи с вышеуказанным твое
решение?
     Бертон.   Мне бы хотелось сначала узнать, какие последствия бу-
дет иметь votum separatum доктора Мессенджера?
     Председ.  Практически никаких. Это значит, что исследования в
этом направлении проводиться не будут.
     Бертон. Вносится ли в протокол то, что мы говорим?
     Председ. Да.
     Бертон. В связи с этим я хотел бы сказать, что, по моему убежде-
нию, комиссия оскорбила не меня, я здесь не в счет, а дух экспедиции.
В соответствии с тем, что я сказал в первый раз, на дальнейшие вопро-
сы отвечать отказываюсь.
     Председ. Это все?
     Бертон. Да. Но я хотел бы увидеться с доктором Мессенджером. Это
возможно?
     Председ. Конечно".
     На этом закончился второй протокол. Внизу страницы было помещено
напечатанное мелким шрифтом примечание, сообщающее, что доктор Мессен-
джер на следующий день провел трехчасовую конфиденциальную беседу с
Бертоном, после чего обратился в Совет экспедиции, снова настаивая на
изучении показаний пилота.
     Он утверждал, что за такое решение говорят новые, дополнительные
данные, которые представил ему Бертон, но которые он сможет предъя-
вить только после принятия Советом положительного решения. Совет, в
который входили Шеннон, Тимолис и Трахье, отнесся к этому предложению
отрицательно, на том дело и кончилось.
     Книга содержала еще фотокопию одной страницы письма, найденного в
посмертных бумагах Мессенджера. Это был, вероятно, черновик; Равинтце-
ру не удалось выяснить, было ли послано это письмо и имело ли это ка-
кие-нибудь последствия.
     "...ее невероятная тупость, - начинался текст. - Заботясь о своем
авторитете, Совет, а говоря конкретно Шеннон и Тимолис (так как голос
Трахье ничего не значит), отверг мое требование. Сейчас я обращаюсь
непосредственно в Институт, но, сам понимаешь, это бессильный протест.
Связанный словом, я не могу, к сожалению, сообщить тебе то, что рас-
сказал мне Бертон. На решение Совета, очевидно, повлияло то, что с от-
крытием пришел человек без всякой ученой степени, хотя не один иссле-
дователь мог бы позавидовать этому пилоту, его присутствию духа и та-
ланту наблюдателя. Очень прошу тебя, пошли мне с обратной почтой след.
данные:
     1) биографию Фехнера, начиная с детства;
     2) все, что тебе известно о его родственниках и родственных отно-
шениях, по-видимому, он оставил сиротой маленького ребенка;
     3) фотографию местности, где он воспитывался.
     Мне хотелось бы еще рассказать тебе, что я обо всем этом думаю.
Как ты знаешь, через некоторое время после вылета Фехнера и Каруччи в
центре красного солнца образовалось пятно, которое своим корпускуляр-
ным излучением нарушило радиосвязь, главным образом, по данным сател-
лоида, в южном полушарии, то есть там, где находилась наша База. Фех-
нер и Каруччи отдалились от Базы больше всех остальных исследова-
тельских групп.
     Такого густого и упорно держащегося тумана при полном штиле мы не
наблюдали до дня катастрофы за все время пребывания на планете.
     Думаю, что то, что видел Бертон, было частью операции "Человек",
проводящейся этим липким чудовищем. Истинным источником всех существ,
замеченных Бертоном, был, Фехнер - его мозг, во время какого-то непо-
нятного для нас "психического вскрытия"; речь шла об эксперимен-
тальном воспроизведении, о реконструкции некоторых (вероятно, наибо-
лее устойчивых) следов его памяти.
     Я знаю, что это звучит фантастично, знаю, что могу ошибиться.
Прошу тебя мне помочь: я сейчас нахожусь на Аларике и здесь буду ожи-
дать твоего ответа.

                                               Твой А."

     Я читал с трудом, уже совсем стемнело, и книжка в моей руке ста-
ла серой. Наконец буквы начали сливаться, но пустая часть страницы
свидетельствовала, что я дошел до конца этой истории, которая в свете
моих собственных переживаний казалась весьма правдоподобной. Я обер-
нулся к окну. Пространство за ним было темно-фиолетовым, над горизон-
том тлело еще несколько облаков, похожих на угасающий уголь