иченными
и нагроможденными приливными волнами земных морей. Впрочем, те, кто
рылся в первом издании его произведения, знают, что первоначально он
так и называл их "приливами", вдохновленный геоцентризмом, который был
бы смешон, если бы не был так беспомощен.
     Ведь это  -  если уж искать аналогии на Земле - формации, своими
размерами превосходящие Большой Колорадский каньон, смоделированные в
массе, которая вверху имеет студенисто-пенистую консистенцию (впрочем,
эта пена застывает в гигантские, легко ломающиеся фестоны, в кружева,
с огромными ячейками, некоторым исследователям они даже представляют-
ся "скелетистыми наростами"), в глубине же переходит в субстанцию все
более упругую, как напряженный мускул, но мускул, вскоре, на глубине
полутора десятков метров, приобретающий твердость скалы, хотя и сохра-
няющий эластичность. Между натянутыми, как на хребте чудовища, пере-
понками, за которые цепляются "скелетики", тянется на расстоянии мно-
гих километров собственно "длиннуш" - существо с виду совершенно са-
мостоятельное, похожее на какого-то колоссального питона, который
обожрался целыми горами и теперь молча их переваривает, время от вре-
мени приводя свое сжатое по-рыбьему тело в медленные колебательные
движения. Но так "длиннуш" выглядит только сверху, с борта летательно-
го аппарата. Если же приблизиться к нему настолько, что обе "стены
ущелья" вознесутся на сотни метров над самолетом, "туловище питона"
окажется простирающимся до горизонта пространством, заполненным голо-
вокружительным движением. Понемногу становится понятным, что здесь,
под тобой, находится центр действия сил, которые поддерживают вознося-
щиеся к небу склоны медленно кристаллизирующегося сиропа. Но того, что
очевидно для глаза, недостаточно для науки. Сколько лет длились от-
чаянные дискуссии о том, что именно происходит в недрах "длиннушей",
миллионы которых бороздят безбрежные просторы океана. Считалось, что
это какие-то органы чудовища, что в них происходит обмен веществ, ды-
хательные процессы, транспорт питательных веществ, и только запылен-
ные библиотеки знают, что еще. Каждую гипотезу в конце концов удава-
лось ниспровергнуть тысячами кропотливых, а иногда и опасных исследо-
ваний. И все это касается только "длиннушей", формы по сути дела са-
мой простой, самой устойчивой (их существование продолжается недели -
явление здесь совершенно исключительное).
     Наиболее непонятной формой - причудливой и вызывающей у наблюда-
теля, пожалуй, самый резкий протест (конечно, инстинктивный), - были
"мимоиды". Можно без преувеличения сказать, что Гезе в них влюбился и
их изучению, выяснению их сущности посвятил себя целиком. В названии
он пытался отразить то, что было в них наиболее примечательно для че-
ловека: стремление к повторению окружающих форм, все равно - близких
или далеких.
     В один прекрасный день глубоко под поверхностью океана начинает
темнеть плоский широкий круг с рваными краями, с поверхностью, как бы
залитой смолой. Через несколько часов он начинает делиться на части,
все более расчленяется и одновременно пробивается к поверхности. Наб-
людатель мог бы поклясться, что под ним происходит страшная борьба,
потому что со всех сторон мчатся похожие на искривленные губы, затяги-
вающиеся кратеры, бесконечные ряды кольцевых волн громоздятся над раз-
лившимся в глубине черным колеблющимся призраком и, вставая на дыбы,
обрушивается вниз. Каждому такому броску сотен тысяч тонн сопутствует
растянутый на секунды, липкий, хочется сказать, чавкающий гром. Тут
все происходит с гигантским размахом. Темное чудовище оказывается заг-
нанным в глубину, каждый следующий удар словно расплющивает его и рас-
щепляет, от отдельных хлопьев, которые свисают, как намокшие крылья,
отходят продолговатые гроздья, сужающиеся в длинные ожерелья, сплав-
ляются друг с другом, и плывут вверх, и тащат за собой как бы прирос-
ший к ним раздробленный материнский диск. А в это время сверху неус-
танно низвергаются во все более углубляющуюся впадину новые кольца
волн. Такая игра продолжается иногда день, иногда меньше, Порой на
этом все и кончается. Добросовестный Гезе назвал такой вариант "недо-
ношенным мимоидом", как будто имел точные сведения, что конечной целью
каждого такого катаклизма является "зрелый мимоид", то есть колония
полипообразных светлых наростов (обычно превышающая размеры земного
города), назначение которой передразнивать окружающие формы. Разумеет-
ся, сразу же появился другой солярист - Ивенс, который признал эту,
последнюю фазу дегенерацией, извращением, угасанием, а все многообра-
зие созданных форм - очевидным проявлением освобождения отпочковавших-
ся частей из-под "материнской" власти.
     Однако Гезе, который в описаниях других соляристических образова-
ний осторожен, как муравей, ползущий по замерзшему водопаду, в этом
случае так был уверен в себе, что даже систематизировал по степени
возрастающего совершенства отдельные фазы формирования мимоида.
     Наблюдаемый с высоты, мимоид кажется похожим на город, но это
просто заблуждение, вызванное поисками аналогии среди уже известных
явлений. Когда небо чисто, все многоэтажные отростки и их вершины ок-
ружены слоями нагретого воздуха, что создает мнимые колебания и изме-
нения форм, которые и без того трудно определить. Первая же туча вызы-
вает немедленную реакцию. Начинается стремительное расслоение. Вверх
выбрасывается почти совсем отделенная от основания тягучая оболочка,
похожая на цветную капусту, которая сразу же бледнеет и через нес-
колько минут в точности имитирует клубящуюся тучу. Это гигантское об-
разование отбрасывает красноватую тень, вместо одних вершин мимоида
возникают другие, причем движение всегда направлено в сторону, проти-
воположную движению настоящей тучи. Думаю, что Гезе дал бы отсечь се-
бе руку, чтобы узнать хотя бы, почему так происходит. Но такие "оди-
ночные изделия" ничто по сравнению со стихийной деятельностью мимоида,
"раздразненного" присутствием предметов и конструкций, которые появ-
ляются над ним по воле земных пришельцев. Воспроизводит все, что нахо-
дится на расстоянии, не превышающем восьми - десяти миль. Чаще всего
мимоид создает увеличенные изображения, иногда деформируя их и превра-
щая в карикатуры или гротескные упрощения, в особенности это относит-
ся к машинам. Разумеется, материалом всегда является та же самая быс-
тро светлеющая масса, изверженная океаном. Вместо того чтобы упасть,
она повисает в воздухе, соединенная легко рвущимися пуповинами с осно-
ванием, по которому она медленно передвигается и, одновременно кор-
чась, сокращаясь или увеличиваясь в объеме, пластично формируется в
сложные конструкции. Самолет, ферма или мачта воспроизводятся с одина-
ковой быстротой. Мимоид не реагирует только на самих людей, точнее го-
воря, ни на какие живые существа, а также растения, которые тоже дос-
тавляли на Солярис в экспериментальных целях неутомимые исследователи.
Однако манекен, кукла, изображение собаки или дерева, выполненные из
любого материала, копируются немедленно.
     Здесь, увы, нужно заметить кстати, что это "повиновение" мимоида
желаниям экспериментаторов, такое редкое на Солярисе, время от време-
ни пропадает. Зрелый мимоид имеет свои, если можно так выразиться,
"выходные дни", во время которых он только очень медленно пульсирует.
Эта пульсация, впрочем, совершенно незаметна для глаза. Ее ритм, одна
фаза "пульса", продолжается больше двух часов, и потребовались спе-
циальные киносъемки, чтобы это установить.
     В такие периоды мимоид, особенно старый, поддается подробному ис-
следованию, так как и погруженный в океан поддерживающий диск и возно-
сящиеся над ним формы представляют собой вполне надежную опору для ног.
     Можно, конечно, побывать в недрах мимоида и в его "рабочие" дни,
но в это время видимость близка к нулю вследствие того, что из спе-
циальных отростков копирующей массы непрерывно выделяется медленно
оседающая пушистая, похожая на снег коллоидная взвесь. Нужно сказать,
что эти формы не следует рассматривать с небольшого расстояния, так
как их величина близка к величине земных гор. Кроме того, основание
"работающего" мимоида становится вязким от коллоидного снега, который
только через несколько часов превращается в твердую корку, гораздо бо-
лее легкую, чем пемза.
     Наконец, без специального снаряжения легко заблудиться в лабирин-
те огромных конструкций, напоминающих не то искореженные колонны, не
то полужидкие гейзеры, и это даже при ярком солнечном свете, который
не может пробить облака непрерывно выбрасываемых в атмосферу "псевдов-
зрывов".
     Наблюдение мимоида в его счастливые дни (точнее говоря, это счас-
тливые дни для исследователя, который над ним находится) может стать
источником незабываемых впечатлений. Мимоид переживает свои "творчес-
кие взлеты", когда начинается какая-то противоестественная гиперпро-
дукция. Тогда он создает либо собственные варианты окружающих форм,
либо их усложненные изображения или даже "формальное продолжение" и
так может забавляться часами на радость художнику-абстракционисту и к
отчаянию ученого, который напрасно старается понять что-нибудь в проис-
ходящих процессах. Временами в деятельности мимоида проявляются черты
откровенно детского упрощения, иногда он впадает в "барочные отклоне-
ния", тогда все, что он строит, бывает отмечено распухшей слоновостью.
Старые мимоиды особенно часто создают фигуры, способные вызвать ис-
кренний смех.
     Само собой разумеется, что в первые годы исследований ученые наб-
росились на мимоиды, приняв их за центры соляристического океана, в
которых наступит желанный контакт двух цивилизаций. Однако очень быс-
тро выяснилось, что ни о каком контакте нет и речи, так как все начи-
налось и кончалось имитацией форм, которая никуда не вела. Вновь и
вновь повторяющийся в отчаянных поисках исследователей антропо- или же
зооморфизм усматривал в самых разных творениях живого океана "мысли-
тельние органы" или даже "конечности", за которые ученые (Маартенс,
Экконаи) принимали "позвоночники" и "быстренники" Гезе. Но считать эти
протуберанцы живого океана, иногда выбрасываемые в атмосферу на высо-
ту до двух миль, "конечностями" было столько же оснований, сколько
считать землетрясения "гимнастикой" земной коры.
     Каталог форм, повторяющихся более или менее постоянно, рождаемых
живым океаном так часто, что их можно открыть на его поверхности в те-
чение суток несколько десятков или даже несколько сотен, охватывает
примерно триста названий. Наиболее нечеловеческими в смысле абсолютно-
го отсутствия подобия всему, что когда-либо исследовано человеком на
Земле, являются согласно школе Гезе симметриады. Постепенно стало яс-
но, что океан не проявляет агрессивных намерений и погибнуть и его
плазменных пучинах может только тот, кто этого очень добивается (ес-
тественно, я не говорю о несчастных случаях, вызванных, например, по-
ломкой кислородного аппарата или климатизатора). Даже цилиндрические
реки "длиннушей" и чудовищные столбы "позвоночников", неуверенно блуж-
дающих среди туч, можно навылет пробить самолетом или другим лета-
тельным аппаратом без малейшей опасности; плазма освобождает дорогу,
расступаясь перед инородным телом со скоростью, равной скорости звука
в атмосфере Соляриса, образуя, если ее к этому вынуждают, глубокие
тоннели даже под поверхностью океана (причем энергия, которая в этих
целях приводится в действие, огромна, - Скрябин оценил ее примерно в
10^19 эрг!!!). Однако к исследованию симметриад приступили с чрезвы-
чайной осторожностью, постоянно отступая, соблюдая все правила безо-
пасности, часто, правда, фиктивные, а имена тех, кто первым опустился
в их бездны, известны на Земле каждому ребенку.
     Ужас, который внушают эти исполины, объясняется не их внешним ви-
дом, хотя он действительно может навеять кошмарные сны. Скорее он выз-
ван тем, что в их пределах нет ничего постоянного, ничего несомненно-
го, в них нарушаются даже физические законы. Именно это позволяло уче-
ным все настойчивее повторять, что живой океан - разумен.
     Симметриады появляются внезапно. Их образование напоминает извер-
жение. Океан вдруг начинает блестеть, как будто несколько десятков
квадратных километров его поверхности покрыты стеклом. При этом ни его
густота, ни ритм волнения не меняются. Иногда симметриада возникает
там, где образовалась воронка, засосавшая "быстренник", но это не яв-
ляется правилом. Через некоторое время стеклянистая оболочка выбрасы-
вается вверх чудовищным пузырем, в котором, искажаясь и преломляясь,
отражаются весь небосклон, солнце, тучи, горизонт. Молниеносная игра
цветов, вызванная отчасти поглощением, отчасти преломлением света, не
имеет себе подобной.
     Особенно резкие световые эффекты дают симметриады, возникающие во
время голубого дня, а также перед заходом солнца. В это время появ-
ляется впечатление, что планета рождает другую, с каждым мгновением
удваивающую свой объем. Сверкающий огнями глобус, с трудом выдавлен-
ный из глубины, растрескивается у вершины на вертикальные секторы. Но
это не распад. Эта стадия, не очень удачно названная "фазой цветочной
чашечки", длится секунды. Направленные в небо перепончатые арки пере-
ворачиваются, соединяются в невидимой внутренней части и начинают мо-
ментально формировать что-то вроде коренастого торса, внутри которого
происходят одновременно сотни явлений.
     Через некоторое время симметриада начинает проявлять свою самую
необыкновенную особенность - моделирование, или точнее нарушение физи-
ческих законов. Предварительно нужно сказать, что не бывает двух оди-
наковых симметриад и геометрия каждой из них является как бы новым "и-
зобретением" океана. Далее, симметриада создает внутри себя то, что
часто называют "моментальными машинами", хотя эти конструкции совсем
непохожи на машины, сделанные людьми. Здесь речь идет об относительно
узкой и поэтому как бы "механической" цели действия.
     Бьющие из бездны гейзеры формируют толстостенные галереи или ко-
ридоры, расходящиеся во всех направлениях, а перепонки создают систе-
му пересекающихся плоскостей, свисающих канатов, сводов. Симметриады
оправдывают свое название тем, что каждому образованию в районе одно-
го полюса соответствует совпадающая даже в мелочах система на противо-
положном полюсе.
     Через какие-нибудь двадцать - тридцать минут гигант начинает мед-
ленно погружаться в океан, наклонив сначала свою вертикальную ось на
восемь - двенадцать градусов.
     Симметриады бывают побольше и поменьше, но даже карликовые возно-
сятся после погружения на добрые восемьсот метров над уровнем океана и
видны на расстоянии десятков миль.
     Попасть внутрь симметриады безопаснее всего сразу же после вос-
становления равновесия, когда вся система перестает погружаться и воз-
вращается в вертикальное положение. Наиболее интересной для изучения
является вершина симметриады. Относительно гладкую "шапку" полюса ок-
ружает пространство, продырявленное, как решето, отверстиями внутрен-
них камер и тоннелей. В целом эта формация является трехмерной мо-
делью какого-то уравнения высшего порядка.
     Как известно, каждое уравнение можно выразить языком высшей гео-
метрии и построить эквивалентное ему геометрическое тело. В таком по-
нимании симметриада - родственница конусов Лобачевского и отрица-
тельных кривых Римана, но родственница очень дальняя вследствие своей
невообразимой сложности. Это скорее охватывающая несколько кубических
миль модель целой математической системы, причем модель четырехмерная,
ибо сомножители уравнения выражаются также и во времени, в происходя-
щих с его течением изменениях.
     Самой простой была, естественно, мысль, что перед нами какая-то
"математическая машина" живого океана, созданная в соответствующих
масштабах модель расчетов, необходимых ему для неизвестных нам целей.
Но этой гипотезы Фермонта сегодня уже никто не поддерживает. Не было
недостатка и в попытках создания какой-нибудь более доступной, более
наглядной модели симметриады. Но все это ничего не дало.
     Симметриады неповторимы, как неповторимы любые происходящие в них
явления. Иногда воздух перестает проводить звук. Иногда увеличивается
или уменьшается коэффициент рефракции. Локально появляются пульсирую-
щие ритмичные изменения тяготения, словно у симметриады есть бьющееся
гравитационное сердце. Время от времени гирокомпасы исследователя на-
чинают вести себя как сумасшедшие, возникают и исчезают слои повышен-
ной ионизации... Это перечисление можно было бы продолжить. Впрочем,
если когда-нибудь тайна симметриад будет разгадана, останутся еще
асимметриады.
     Экспедиции отмерили сотни километров в глубинах симметриад, рас-
ставили регистрирующие аппараты, автоматические кинокамеры; телеви-
зионные глаза искусственных спутников регистрировали возникновение ми-
моидов и "длиннушей", их созревание и гибель. Библиотеки наполнялись,
разрастались архивы; цена, которую за это нужно было платить, порой
становилась очень высокой. Семьсот восемнадцать человек погибло во
время катаклизмов, не успев выбраться из уже приговоренных к гибели
колоссов, из них сто шесть только в одной катастрофе, известной пото-
му, что в ней нашел смерть и сам Гезе, в то время семидесятилетний
старик. Семьдесят девять человек, одетых в панцирные скафандры, вмес-
те с машинами и приборами поглотил в несколько секунд взрыв грязной
жижи, сбившей своими брызгами остальные двадцать семь, которые пилоти-
ровали самолеты и вертолеты, кружившиеся над местом исследований. Это
место на пересечении сорок второй параллели с восемьдесят девятым ме-
ридианом обозначено на картах как "Извержение Ста Шести". Но этот
пункт существует только на картах, поверхность океана ничем не отли-
чается там от любой другой точки.
     Тогда впервые в истории соляристических исследований раздались
голоса, требующие нанесения термоядерных ударов. Это было хуже, чем
месть, речь шла об уничтожении того, чего мы не можем понять. Тсанкен,
случайно уцелевший начальник резервной группы Гезе, в момент, когда
обсуждалось это предложение, пригрозил, что взорвет Станцию вместе с
собой и восемнадцатью оставшимися людьми. И хотя официально никогда не
признавалось, что его самоубийственный ультиматум повлиял на ре-
зультат голосования, можно допустить, что это было именно так.
     Но времена, когда многолюдные экспедиции посещали планету, прош-
ли. Сама Станция - это было инженерное сооружение такого масштаба, что
Земля могла бы им гордиться, если бы не способность океана в течение
секунд создавать конструкции в миллионы раз большие, - была сделана в
виде диска диаметром двести метров с четырьмя ярусами в центре и дву-
мя по краю. Она висела на высоте от пятисот до полутора тысяч метров
над океаном благодаря гравитаторам, приводившимся в движение энергией
аннигиляции, и, кроме обычной аппаратуры, которой оборудуются все
станции и спутники других планет, имела специальные радарные установ-
ки, готовые при малейших изменениях состояния поверхности океана вклю-
чить дополнительную мощность, так что стальной диск поднимался в стра-
тосферу, как только появлялись первые признаки рождения нового чудови-
ща.
     Теперь Станция била совершенно безлюдна. С тех пор как автоматы
были заперты - по неизвестной мне до сих пор причине - в нижних скла-
дах, можно было бродить по коридорам, не встречая никого, как на бес-
цельно дрейфующем судне, машины которого пережили гибель команды.
     Когда я поставил на полку девятый том монографии Гезе, мне пока-
залось, что сталь, скрытая слоем пушистого пенопласта, задрожала у ме-
ня под ногами. Я замер, но дрожь не повторилась. Библиотека была тща-
тельно изолирована от корпуса, и вибрация могла иметь только одну при-
чину. Стартовала какая-то ракета. Эта мысль вернула меня к действи-
тельности. Я еще не решил окончательно, выполнить ли мне желание Сар-
ториуса. Если я бу