ого себя выдаю. Что это могло
значить? Снаут смотрел на меня с ужасом, Что это, психоз? Отравление?
Все было возможно Но ведь я видел ее, эту фигуру... Может быть, и я
сам тоже...
     - Кто это был?
     Эти слова успокоили его. Некоторое время он смотрел на меня испы-
тующе, как будто еще не доверял мне. Прежде чем он открыл рот, я по-
нял, что попытка неудачна и что он не ответит мне.
     Снаут медленно сел в кресло и стиснул голову руками.
     - Что здесь происходит?.. - сказал он тихо. - Горячка...
     - Кто это был? - снова спросил я.
     - Если ты не знаешь... - буркнул он.
     - То что?
     - Ничего.
     - Снаут, - сказал я, - мы достаточно далеко от дома. Давай в от-
крытую. И так все запутано.
     - Чего ты хочешь?
     - Чтобы ты сказал, кого видел.
     - А ты?.. - спросил он подозрительно.
     - Хитришь? Сказать тебе, и ты скажешь мне. Можешь не беспо-
коиться. Я тебя не буду считать сумасшедшим, знаю...
     - Сумасшедшим! О господи! - Он попытался засмеяться. - Но ведь ты
же ничего, совсем ничего... Это было бы избавлением... Если бы он хоть
на секунду поверил, что это сумасшествие, он бы не сделал этого, он бы
жил...
     - Значит, то, что написано в протоколе о нервном расстройстве, -
ложь?
     - Конечно.
     - Почему же ты написал неправду?
     - Почему? - повторил он.
     Наступило молчание. Снова я был в тупике и ничего не понимал. А
мне уже казалось, что я убедил его и мы вместе атакуем эту тайну, По-
чему, почему он не хотел говорить?!
     - Где автоматы? - спросил я.
     - На складах. Мы закрыли их все, кроме тех, которые обслуживают
полеты.
     - Почему?
     Он снова не ответил.
     - Не скажешь?
     - Не могу.
     В этом было что-то, чего я никак не мог ухватить. Может быть,
пойти наверх к Сарториусу? Вдруг я вспомнил записку и подумал, что
сейчас это самое главное.
     - Как ты себе представляешь дальнейшую работу в таких условиях?
     Снаут пожал плечами:
     - Какое это имеет значение?
     - Ах, так? И что ты намерен делать?
     Он молчал. В тишине было слышно шлепанье босых ног. Среди никели-
рованных и пластмассовых аппаратов высоких шкафов с электронной аппа-
ратурой, точнейших приборов эта шлепающая разболтанная походка каза-
лась дикой шуткой не совсем нормального человека. Шаги приближались. Я
стал напряженно всматриваться в Снаута. Он прислушивался, зажмурив
глаза, но совсем не выглядел испуганным. Значит, он боялся не ее?!
     - Откуда она взялась? - спросил я.
     Снаут молчал.
     - Не хочешь сказать?
     - Не знаю.
     - Ладно.
     Шаги удалились и затихли.
     - Ты мне не веришь? - спросил Снаут. - Даю слово, что не знаю.
     Я молча отворил шкаф со скафандрами и начал раздвигать их тяже-
лые пустые оболочки, Как я и ожидал, в глубине на крюках висели газо-
вые пистолеты, которыми пользуются для передвижения и состоянии неве-
сомости. Как оружие они стоили немного, но выбора не было. Лучше та-
кое, чем ничего. Я проверил зарядное устройство и перекинул через пле-
чо ремень футляра.
     Снаут внимательно следил за мной. Когда я регулировал длину рем-
ня, он язвительно усмехнулся, показав желтые зубы.
     - Счастливой охоты!
     - Спасибо за все, - ответил я, идя к двери.
     Он вскочил со стула.
     - Кельвин.
     Я посмотрел на него. Усмешки уже не было. Не знаю видел ли я ког-
да-нибудь такое измученное лицо.
     - Кельвин, это не... Я... правда не могу, - с трудом проговорил
он.
     Я ждал, что он скажет еще что-нибудь, но он только шевелил губа-
ми, как будто старался выдавить из себя слова.
     Я молча повернулся и вышел.


                              САРТОРИУС


     Коридор был пуст. Сначала он шел прямо, потом поворачивал напра-
во. Я никогда не был на Станции, но во время предварительной трениров-
ки шесть недель жил в точной ее копии, находящейся в Институте на Зем-
ле. Я знал, куда ведет лесенка с алюминиевыми ступеньками.
     В библиотеке было темно. На ощупь я нашел выключатель, Когда я
отыскал в картотеке первый том Соляристического ежегодника вместе с
приложением и нажал кнопку, загорелась красная лампочка. Проверил в
регистраторе - книга находилась у Гибаряна, так же как и другая - этот
"Малый Апокриф". Я погасил свет и вернулся вниз, Я боялся войти в его
кабину: она могла туда вернуться. Некоторое время я стоял у двери, по-
том, стиснув зубы, превозмог страх и вошел.
     В освещенной комнате никого не было. Я начал перебирать книги,
лежавшие на полу у окна, потом подошел к шкафу и закрыл его. Я не мог
смотреть на эту пустоту между комбинезонами.
     Под окном приложения не было, Я методично перекладывал книгу за
книгой и, наконец, добравшись до последней пачки, лежавшей между кро-
ватью и шкафом, обнаружил нужный том.
     Я надеялся найти в нем какую-нибудь пометку, и действительно, в
именном указателе лежала закладка, Красным карандашом на ней было за-
писано имя, которое мне ничего не говорило: Андре Бертон. В книге оно
встречалось дважды. Сначала я отыскал первое упоминание о нем и узнал,
что Бертон был резервным пилотом на корабле Шеннона. Следующее упоми-
нание было на сто с лишним страниц дальше.
     Первое время высадки экспедиция действовала чрезвычайно осторож-
но, однако, когда через шестнадцать дней выяснилось, что плазменный
океан не только не проявляет никаких признаков агрессивности, но от-
ступает перед каждым приближающимся к его поверхности предметом и вся-
чески избегает непосредственного контакта с какими-либо аппаратами и
людьми, Шеннон и его заместитель Тимолис отменили некоторые правила
безопасности, так как это страшно затрудняло и замедляло проведение
работ.
     Экспедиции была разбита на маленькие группы по два-три человека,
которые проводили полеты над океаном на расстоянии иногда в несколько
сотен миль. Использовавшиеся раньше в качестве защиты излучатели, ок-
ружавшие территорию работ, были стянуты на Базу. Первые четыре дня
после этих изменений прошли без всяких происшествий, если не считать
случавшихся время от времени поломок кислородной аппаратуры скафан-
дров, так как выходные клапаны оказались очень чувствительными к кор-
розирующему действию ядовитой атмосферы. В связи с этим их приходи-
лось заменять почти ежедневно.
     На пятый день, или на двадцать первый, если считать от момента
высадки, двое ученых, Каруччи и Фехнер (первый был радиобиологом, а
второй - физиком), проводили исследовательский полет над океаном в не-
большом двухместном аэромобиле. Это был не летательный аппарат, а
глиссер, передвигающийся на подушке сжатого воздуха.
     Когда через шесть часов они не вернулись, Тимолис, который руко-
водил Базой в отсутствие Шеннона, объявил тревогу и выслал всех сво-
бодных людей на поиски.
     По несчастному стечению обстоятельств радиосвязь в этот день при-
мерно через час после вылета исследовательских групп перестала дей-
ствовать. Причиной было большое пятно на красном солнце, излучавшее
мощные корпускулярные потоки, достигавшие верхних слоев атмосферы.
Действовали только ультракоротковолновые аппараты, которые позволяли
поддерживать связь на расстоянии около двухсот миль. В довершение все-
го перед заходом солнца спустился туман, и поиски пришлось прекратить.
     И только когда спасательные группы уже возвращались на Базу, од-
на из них на расстоянии восьмидесяти миль от берега наткнулась на аэ-
ромобиль. Двигатель работал, и совершенно исправная машина висела над
волнами. В прозрачной кабине находился только Каруччи. Он был без соз-
нания.
     Аэромобиль был доставлен на Базу, и Каруччи поручили заботам ме-
диков. В тот же вечер он пришел в себя. О судьбе Фехнера Каруччи ниче-
го не мог сказать. Помнил только, что, когда они уже решили возвра-
щаться, он почувствовал удушье. Дыхательный клапан заклинился, и
внутрь скафандра при каждом вдохе проникала небольшая порция ядовитых
газов.
     Фехнер, пытаясь исправить его аппарат, вынужден был отстегнуть
ремни и встать. Это было последнее, что помнил Каруччи. Возможный ход
событий, по мнению специалистов, был таким. Исправляя аппарат Каруччи,
Фехнер открыл верх кабины, вероятно, потому, что под низким куполом он
не мог свободно двигаться. Это было допустимо, так как кабины таких
машин не были герметичными и только защищали от непосредственного воз-
действия атмосферы и ветра. Во время этих манипуляций мог испортиться
аппарат Фехнера, и ученый, потеряв сознание, выбрался через открытый
купол из машины и свалился вниз.
     Такова истории первой жертвы океана. Поиски тела - в скафандре
оно должно было плавать на поверхности океана - не дали результатов.
Впрочем, возможно, оно и плавало. Тщательное исследование тысячи квад-
ратных миль почти постоянно покрытой лохмотьями тумана волнистой пус-
тыни превышало возможности экспедиции.
     До сумерек - я возвращаюсь к предшествующим событиям - вернулись
все спасательные аппараты, за исключением большого грузового вертоле-
та, на котором вылетел Бертон.
     Он показался над Базой примерно через час после наступления тем-
ноты, когда о нем уже начали серьезно беспокоиться. Бертон находился в
состоянии нервного шока. Он выбрался из вертолета только для того,
чтобы кинуться бежать. Когда его поймали, он кричал и плакал. Для муж-
чины, имеющего за плечами семнадцать лет космических полетов, иногда в
тяжелейших условиях, это было поразительно. Врачи решили, что он отра-
вился.
     Через два дня Бертон, который, даже вернувшись к кажущемуся рав-
новесию, не хотел ни на минуту выйти из главной ракеты экспедиции, ни
даже подойти к окну, из которого открывался вид на океан, заявил, что
хочет подать рапорт о своем полете. Он настаивал на этом, утверждая,
что речь идет о деле чрезвычайной важности.
     Его рапорт был рассмотрен советом экспедиции, признан созданием
больного воображения человека, отравленного газами атмосферы, и как
таковой помещен не в историю экспедиции, а в историю болезни Бертона.
На этом все и закончилось.
     Вот все, что было в приложении. Я понял, что существо дела сос-
тавлял, очевидно, сам рапорт Бертона о событии, которое привело этого
пилота к нервному потрясению. Я снова начал перекладывать книги, но
"Малого Апокрифа" обнаружить не удалось. Я очень устал и поэтому, от-
ложив дальнейшие поиски до утра, вышел из кабины.
     На ступеньках алюминиевой лесенки лежали пятна света, падающего
сверху. Значит, Сарториус все еще работал. Так поздно! Я подумал, что
должен с ним встретиться.
     Наверху было немного теплее. В широком низком коридоре дул сла-
бый ветерок. Полоски бумаги бесстрастно шелестели над вентиляционными
отверстиями. Двери главной лаборатории представляли собой толстую пли-
ту шероховатого стекла, вставленного в металлическую раму. Изнутри,
стекло было заслонено чем-то темным. Свет пробивался только сквозь уз-
кие окна под самым потолком. Я нажал ручку, но, как и ожидал, дверь не
поддалась, Внутри царила тишина, и лишь время от времени слышался ка-
кой-то слабый писк. Я постучал - никакого ответа.
     - Сарториус! - крикнул я. - Доктор Сарториус! Это я, новичок, -
Кельвин! Мне нужно с вами увидеться, прошу вас, откройте!
     Слабый шорох, словно кто-то ступал по мятой бумаге, и снова тиши-
на.
     - Это я - Кельвин! Вы ведь обо мне слышали! Я прилетел два часа
назад на "Прометее"! - кричал я, приблизив губы к щели между дверным
косяком и металлической рамой. - Доктор Сарториус! Тут никого нет,
только я! Откройте!
     Молчание. Потом слабый шум. Несколько раз что-то лязгнуло, как
будто кто-то укладывал металлические инструменты, на металлический
поднос. И вдруг... Я остолбенел. Раздался звук мелких шажков, будто
бегал ребенок. Частый, поспешный топот маленьких ножек. Может... мо-
жет быть, кто-нибудь имитировал его, очень ловко ударяя пальцами по
пустой, хорошо резонирующей коробке.
     - Доктор Сарториус! - заревел я. - Вы откроете или нет?!
     Никакого ответа, только снова детская трусца и одновременно нес-
колько быстрых, плохо слышных размашистых шагов. Похоже было, что че-
ловек шел на цыпочках. Но если он шел, то не мог одновременно имитиро-
вать детские шаги? "А впрочем, какое мне до этого дело?" - подумал я
и, уже не сдерживая бешенства, которое начинало охватывать меня, зао-
рал:
     - Доктор Сарториус!!! Я не для того летел сюда шестнадцать ме-
сяцев, чтобы посмотреть, как вы разыгрываете комедию! Считаю до де-
сяти. Потом высажу дверь!!!
     Я очень сомневался, что мне это удастся.
     Струя газового пистолета не слишком сильна, но я был полон реши-
мости выполнить свою угрозу тем или иным способом. Хотя бы пришлось
отправиться на поиски взрывчатки, которая наверняка имелась на складе
в достаточном количестве. Я сказал себе, что не должен уступать, что
не могу играть этими сумасшедшими картами, которые вкладывала мне в
руки ситуация.
     Послышался такой звук, словно кто-то с кем-то боролся или что-то
толкал, занавеска внутри отодвинулась примерно на полметра, гибкая
тень упала на матовую, как бы покрытую инеем плиту двери, и немного
хриплый, дискант сказал:
     - Я открою, но вы должны обещать, что не войдете внутрь.
     - Тогда зачем вы хотите открыть? - крикнул я.
     - Я выйду к вам.
     - Хорошо. Обещаю.
     Послышался легкий треск поворачиваемого в замке ключа, потом тем-
ная фигура, заслонившая половину двери, старательно задернула занавес-
ку и проделала целую серию каких-то непонятных движений. Мне показа-
лось, что я услышал треск передвигаемого деревянного столика, наконец
дверь немного приоткрылась, и Сарториус протиснулся в коридор.
     Он стоял передо мной, заслоняя собой дверь, очень высокий, худой,
казалось, его тело под кремовым трикотажным комбинезоном состоит из
одних только костей. Шея была повязана черным платком, на плече висел
сложенный вдвое прожженный реактивами лабораторный халат. Чрезвычайно
узкую голову он держал немного набок. Почти половину лица закрывали
изогнутые черные очки, так что глаз его не было видно. У него была
длинная нижняя челюсть, синеватые губы и огромные, как будто отморо-
женные, потому что они тоже были синеватыми, уши. Он был небрит. С
локтей на шнурках свисали перчатки из красной резины. Так мы стояли
некоторое время, глядя друг на друга с неприкрытой неприязнью. Остат-
ки его волос (он выглядел так, будто сам стригся машинкой под ежик)
были свинцового цвета, щетина на лице - совсем седая. Лоб такой же за-
горелый, как у Снаута, но загар кончался примерно на середине лба чет-
кой горизонтальной линией. Очевидно, на солнце он постоянно носил ка-
кую-то шапочку.
     - Слушаю, - сказал он наконец.
     Мне показалось, что он не столько ждет, когда я заговорю, сколько
напряженно вслушивается в пространство за собой, все сильнее прижи-
маясь спиной к стеклянной плите. Некоторое время я не находил, что
сказать, чтобы не брякнуть глупость,
     Меня зовут Кельвин... вы должны были обо мне слышать, - начал я.
- Я работаю, то есть... работал с Гибаряном...
     Его худое лицо, все в вертикальных морщинках - так, должно быть,
выглядел Дон Кихот, - ничего не выражало. Черная изогнутая пластина
нацеленных на меня очков страшно мешала мне говорить.
     - Я узнал, что Гибарян... что его нет. - У меня перехватило голос.
     - Да. Слушаю!
     Это прозвучало нетерпеливо.
     - Он покончил с собой?.. Кто нашел тело, вы или Снаут?
     - Почему вы обращаетесь с этим ко мне? Разве доктор Снаут вам не
рассказал?..
     - Я хотел услышать, что вы можете рассказать об этом...
     - Вы психолог, доктор Кельвин?
     - Да. А что?
     - Ученый?
     - Ну да. Но какая связь...
     - А я думал, что вы сыщик или полицейский. Сейчас без двадцати
три, а вы вместо того, чтобы постараться включиться в ход работ, веду-
щихся на Станции, что было бы по крайней мере понятно, кроме наглой по-
пытки ворваться в лабораторию еще и допрашиваете меня, как будто я на
подозрении.
     Я сдержался, и от этого усилия пот выступил у меня на лбу.
     - Вы на подозрении, Сарториус! - произнес я сдавленным голосом.
     Я хотел досадить ему любой ценой и поэтому с остервенением доба-
вил:
     - И вы об этом прекрасно знаете!
     - Если вы, Кельвин, не возьмете свои слова обратно и не извини-
тесь передо мной, я подам на вас жалобу в радиосводке!
     - За что я должен извиниться? За что? Вместо того чтобы меня
встретить, вместо того чтобы честно посвятить меня в то, что здесь
происходит, вы запираетесь в лаборатории!!! Вы что, окончательно сош-
ли с ума?! Кто вы такой - ученый или жалкий трус?! Что? Может быть, вы
ответите?!
     Не помню, что я еще кричал. Его лицо даже не дрогнуло. Только по
бледной пористой коже скатывались крупные капли пота. Вдруг я понял:
он вовсе не слушает меня! Обоими руками, спрятанными за спиной, он изо
всех сил держал дверь, которая немного дрожала, словно кто-то напирал
на нее с другой стороны.
     Уходите... - простонал он странным плаксивым голосом. - Уходи-
те... умоляю! Идите, идите вниз, я приду, приду, сделаю все, что хоти-
те, только уходите!!!
     В его голосе была такая мука, что я, совершенно растерявшись, ма-
шинально поднял руки, желая помочь ему держать дверь, которая уже под-
давалась, но он издал ужасный крик, как будто я замахнулся на него но-
жом, Я начал пятиться назад, а он все кричал фальцетом:
     - Иди! Иди! - И снова: - Иду! Уже иду! Уже иду!!! Нет! Нет!!!
     Он приоткрыл дверь и бросился внутрь. Мне показалось, что на вы-
соте его груди мелькнуло что-то золотистое, какой-то сверкающий диск.
Из лаборатории теперь доносился глухой шум, занавеска отлетела в сто-
рону, огромная высокая тень мелькнула на стеклянном экране, занавеска
вернулась на место, и больше ничего не было видно. Что там происходи-
ло? Я услышал топот, шальная гонка оборвалась пронзительным скрежетом
бьющемся стекла, и я услышал заливистый детский смех.
     У меня дрожали ноги, я растерянно осматривался. Стало тихо. Я сел
на низкий пластмассовый подоконник и сидел наверное, с четверть часа,
сам не знаю, то ли ожидая чего-то, то ли просто вымотанный до предела,
так что мне даже не хотелось встать.
     Где-то высоко послышался резкий скрип, и одновременно вокруг ста-
ло светлее.
     С моего места была видна только часть круглого коридора, который
опоясывал лабораторию. Это помещение находилось на самом верху Стан-
ции, непосредственно под верхней плитой панциря. Наружные стены здесь
были вогнутые и наклонные, с похожими на бойницы окнами, расположенны-
ми через каждые несколько метров. Наружные заслонки ушли вверх. Голу-
бой день кончался. Сквозь толстые стекла ворвался ослепляющий блеск.
Каждая никелированная планка, каждая дверная ручка запылала, как ма-
ленькое солнце. Дверь в лабораторию - эта большая плита шершавого
стекла - засверкала, как жерло топки. Я смотрел на свои посеревшие в
этом призрачном свете сложенные на коленях руки. В правой был газовый
пистолет. Понятия не имею, когда выхватил его из футляра. Я положил
его обратно. Я уже знал, что мне не поможет даже атомная пушка - что
ею можно сделать? Разнести дверь? Ворваться в лабораторию?
     Я встал. Погружающийся в океан, похожий на водородный взрыв, диск
послал мне вдогонку горизонтальный пучок почти материальных лучей.
Когда они тронули мою щеку (я уже спускался по лестнице вниз), я по-
чувствовал прикосновение раскаленного клейма.
     Спустившись до половины лестницы, я передумал, вернулся наверх и
обошел лабораторию вокруг. Как я уже говорил, коридор окружал ее.
Пройдя шагов сто, я очутился на другой стороне у совершенно такой же
стеклянной двери. Я даже не пробовал ее открыть.
     Я искал какое-нибудь окошко в пластиковой стене, хотя бы ка-
кую-нибудь щель. Мысль о том, чтобы подсмотреть за Сарториусом, не ка-
залась мне низкой. Я хотел покончить со всеми догадками и узнать прав-
ду, хотя совершенно не представлял себе, как удастся ее понять.
     Мне пришло в голов