у, что лабораторные помещения освещаются через
окна, находящиеся в верхнем панцире, и что если я выберусь наружу, то,
возможно, сумею заглянуть сквозь них в лабораторию. Для этого я дол-
жен был спуститься вниз за скафандром и кислородным аппаратом. Я стоял
у лестницы, раздумывая, стоит ли игра свеч. Вероятнее всего, стекла в
верхних окнах матовые. Но что мне оставалось делать? Я спустился на
средний этаж. Надо было пройти мимо радиостанции. Ее дверь была рас-
пахнута настежь. Снаут сидел в кресле так же, как я его оставил. Он
спал, но, услышав звук моих шагов, вздрогнул и открыл глаза.
     - Алло, Кельвин! - окликнул он меня хрипло.
     Я молчал.
     - Ну что? Узнал что-нибудь? - спросил он.
     - Да, - ответил я, помедлив, - Он не один.
     Снаут скривил губы:
     - Скажите пожалуйста. Это уже что-то. Так, говоришь, у него гости?
     - Не понимаю, почему вы не хотите мне сказать, что это такое, -
нехотя проговорил я. - Ведь, оставаясь тут, я все равно рано или поз-
дно все узнаю, Зачем же эти тайны?
     - Поймешь, когда к тебе самому придут гости,- ответил Снаут.
     Казалось, он ждет чего-то и не очень хочет продолжать беседу.
     - Куда идешь? - бросил он, когда я повернулся.
     Я не ответил.
     Ракетодром был в таком же состоянии, в каком я его оставил. На
возвышении стоял открытый настежь мой обожженный контейнер. Я подошел
к стойкам со скафандрами, и вдруг у меня пропало всякое желание путе-
шествовать наружу. Я повернулся и по крутой лесенке спустился вниз,
туда, где были склады.
     Узкий коридор был загроможден баллонами и поставленными один на
другой ящиками. Стены его отливали синевой ничем не покрытого металла.
Еще несколько десятков шагов - и под потолком показались подернутые
белым инеем трубы холодильной аппаратуры. Я пошел дальше, ориенти-
руясь по ним. Сквозь прикрытую толстым пластмассовым щитком муфту они
проходили в герметически закрытое помещение. Когда я открыл тяжелую,
толщиной в две ладони дверь с резиновой кромкой, меня охватил пронизы-
вающий до костей холод. Я задрожал. Из чащи заснеженных змеевиков сви-
сали ледяные сосульки. Здесь тоже стояли покрытые слоем снега ящики,
коробки, полки у стен были завалены банками и упакованными в прозрач-
ный пластик желтоватыми глыбами какого-то жира.
     В глубине бочкообразный свод понижался. Там висела толстая искря-
щаяся от ледяных игл занавеска. Я отодвинул ее край. На возвышении из
алюминиевых решеток покоился покрытый серой тканью большой продолгова-
тый предмет. Я поднял край полотнища и увидел искаженное лицо Гибаря-
на, Черные волосы с седой полоской надо лбом гладко прилегали к чере-
пу, Кадык торчал высоко, переламывая линию шеи. Высохшие глаза смотре-
ли прямо в потолок, в углу одного глаза собралась мутная капля замер-
зшей воды. Холод пронизывал меня, я с трудом заставил себя не стучать
зубами. Не выпуская савана, я другой рукой прикоснулся, к его щеке.
Ощущение было такое, будто я дотронулся до мерзлого полена. Кожа была
шершавой от щетины, которая покрывала ее черными точками. Выражение
неизмеримого, презрительного терпения застыло в изгибе губ. Опуская
край ткани, я заметил, что по другую сторону тела из складок высовы-
вается несколько черных. продолговатых бусинок или зерен фасоли. Я за-
мер.
     Это были пальцы голых ступней, которые я видел со стороны подош-
вы, яйцеобразные подушечки пальцев были слегка раздвинуты. Под мятым
краем савана лежала негритянка.
     Она лежала лицом вниз, как бы погруженная в глубокий сон. Дюйм за
дюймом я стягивал толстую ткань. Голова, покрытая волосами, собранны-
ми в маленькие синеватые пучки, лежала на сгибе черной массивной руки.
Лоснящаяся кожа спины натянулась на бугорках позвонков. Ни малейшее
движение не оживляло огромное тело. Еще раз н посмотрел на босые по-
дошвы ее ног, и вдруг меня поразила одна удивительная деталь; они не
были ни сплющены, ни сбиты той тяжестью, которую должны были носить,
на них даже не ороговела кожа от хождения босиком, она была такой же
тонкой, как на руках или плечах.
     Я проверил это впечатление прикосновением, которое далось мне го-
раздо труднее, чем прикосновение к мертвому телу. И тут произошло не-
вероятное: лежащее на двадцатиградусном морозе тело было живым, оно
шевелилось. Негритянка подтянула ногу, словно собака, которую взяли за
лапу.
     "Она здесь замерзнет", - подумал я. Но ее тело было спокойно и не
слишком холодно. Я еще чувствовал кончиками пальцев мягкое прикоснове-
ние. Я попятился за занавеску, опустил ее и вернулся в коридор. Мне
показалось, что в нем дьявольски жарко. Лестница привела меня снова в
зал ракетодрома. Я уселся на свернутый кольцевой парашют и обхватил
голову руками. Я не знал, что со мной происходит, Я был совершенно
разбит, мысли сползали в какую-то пропасть - потеря сознания, смерть
казались мне невыразимой, недоступной милостью.
     Мне незачем было идти к Снауту или к Сарториусу, я не представ-
лял себе, чтобы кто-нибудь мог сложить и единое целое то, что я до сих
пор пережил, видел, до чего дотронулся собственными руками. Единствен-
ным спасением, бегством, объяснением был диагноз - сумасшествие. Да,
я, должно быть, сошел с ума сразу же после посадки. Океан подейство-
вал на мой мозг - я переживал галлюцинацию за галлюцинацией, а если
это так, то незачем растрачивать силы на бесполезные попытки распу-
тать не существующие в действительности загадки, нужно искать медицин-
скую помощь, вызвать по радио "Прометей" или какой-нибудь другой звез-
долет, дать сигналы "SOS"...
     Тут случилось то, чем я никак не ожидал: мысль о том, что я со-
шел с ума, успокоила меня.
     Я даже слишком хорошо понял слова Снаута - если допустить, что
вообще существовал какой-то Снаут и что я с ним когда-либо разговари-
вал. Ведь галлюцинации могли начаться гораздо раньше. Кто знает, не
нахожусь ли я еще на борту "Прометея", пораженный внезапным припадком
мозгового заболевания; возможно все, что я пережил было созданием мое-
го возбужденного мозга? Однако если я был болен, то мог выздороветь, а
это давало мне по крайней мере надежду на спасение, которой я никак не
мог увидеть в перепутанных кошмарах Соляриса, длящихся всего нес-
колько часов.
     Необходимо было, следовательно, провести прежде всего какой-то
логично продуманный эксперимент над самим собой - experimentum crucis,
- который показал бы мне, действительно ли я свихнулся и являюсь жер-
твой бредовых видений или же, несмотря на их полную абсурдность и неп-
равдоподобность, мои переживания реальны.
     Так я размышлял, присматриваясь к металлическому кронштейну, ко-
торый поддерживал несущую конструкцию ракетодрома. Это была выступаю-
щая из стены, выложенная выпуклыми плитами стальная мачта, окрашенная
в салатовый цвет; в нескольких местах, на высоте примерно метра, крас-
ка облупилась, наверное, ее ободрали проезжающие здесь тележки. Я дот-
ронулся до стали, погрел ее немножко ладонью, постучал в завальцован-
ный край предохранительной плиты: может ли бред достигать такой степе-
ни реальности? Может, ответил я сам себе; как-никак это была моя спе-
циальность, в этом я разбирался.
     А возможно ли придумать этот ключевой эксперимент? Сначала мне
казалось, что нет, ибо мой больной мозг (если, конечно, он больной)
будет создавать любые иллюзии, какие я от него потребую. Ведь не
только при болезни, но и в самом обычном сне случается, что мы разго-
вариваем с неизвестными нам наяву людьми, задаем этим снящимся обра-
зам вопросы и слышим их ответы; причем, хотя эти люди являются в дей-
ствительности лишь плодом нашей собственной психики, как-то выделен-
ные временно ее псевдосамостоятельными частями, мы не знаем, какие
слова они произнесут, до тех пор, пока они (в этом сне) не обратятся к
нам. А ведь на самом деле эти слова являются той же самой обособлен-
ной частью нашего собственного разума, и поэтому мы должны были бы их
знать уже в тот момент, когда сами их придумали, чтобы вложить в уста
фиктивного образа. Что бы я, таким образом, ни задумал, ни осуществил,
я всегда мог себе сказать, что поступил так, как поступают во сне. И
Снаут, и Сарториус могли вовсе не существовать в действительности,
поэтому задавать им какие бы то ни было вопросы было бессмысленно.
     Я подумал, что мог принять какое-нибудь лекарство, какое-нибудь
сильнодействующее средство, например, пеотил или другой препарат, ко-
торый вызывает галлюцинации или цветовые видения. Появление этих фено-
менов доказало бы, что то, что я воспринимаю, существует на самом де-
ле и является частью материальной, окружающей меня действительности.
Но и это - продолжал я думать - не было бы нужным ключевым эксперимен-
том, поскольку я знал, как средство (которое я сам должен был выбрать)
должно действовать, а значит, могло случиться, что как прием этого ле-
карства, так и вызванный им эффект будут одинаково созданием моего
воображения.
     Мне уже казалось, что, попав в это сумасшедшее кольцо, я не су-
мею из него выбраться - ведь нельзя мыслить иначе, чем мозгом, нельзя
выбраться из самого себя, чтобы проверить нормальность происходящих а
организме процессов, - когда вдруг меня осенила мысль, столь же прос-
тая, сколь удачная.
     Я вскочил и помчался прямо на радиостанцию. Она была пуста. Мимо-
ходом я бросил взгляд на стенные электрические часы. Было около четы-
рех часов ночи, условной ночи Станции, снаружи царил красный рассвет..
Я быстро включил аппаратуру радиосвязи и, ожидая, пока нагреются лам-
пы, еще раз мысленно повторил каждый этап эксперимента.
     Я не помнил, каким сигналом вызывается автоматическая станция об-
ращавшегося вокруг Соляриса сателлоида, но нашел его на таблице, вися-
щей над главным пультом. Дал вызов азбукой Морзе и через восемь се-
кунд получил ответ. Сателлоид, а точнее его электронный мозг отозвал-
ся ритмично повторяющимися импульсами. Тогда я потребовал, чтобы он
сообщил с точностью до пятого десятичного знака, какие меридианы звез-
дного купола Галактики он пересекает на расстоянии двадцати двух угло-
вых секунд, обращаясь вокруг Соляриса, Потом я сел и стал ждать отве-
та. Он пришел через десять минут. Я оторвал бумажную ленту с отпеча-
танным на ней результатом и, спрятав ее в ящик (я старался не бросить
на нее даже одного взгляда), принес из библиотеки большие карты неба,
логарифмические таблицы, справочник суточного движения спутника и еще
несколько книг, после чего Начал искать ответ на этот же самый вопрос.
Почти час ушел у меня на составление уравнений. Не помню, когда пос-
ледний раз мне пришлось столько считать, Наверное, еще в студенческие
годы на экзамене по практической астрономии.
     Вычисления я проводил на большом калькуляторе Станции, Мои рас-
суждения были примерно такими. По картам неба я получу цифры, не точ-
но совпадающие с данными, сообщенными сателлоидом. Не точно, потому
что сателлоид подвержен очень сложным пертурбациям, вызванным влия-
нием гравитационных сил Соляриса, его обоих, кружащих друг около дру-
га солнц, а также локальных изменений притяжения, создаваемых океаном.
Когда у меня будет два ряда цифр: полученных от сателлоида и вычислен-
ных теоретически, я внесу в мои вычисления поправки. Тогда обе группы
результатов должны, совпасть до четвертого знака после запятой. Рас-
хождения будут только в пятом знаке, они отразят неучтенное. воздей-
ствие океана.
      Если даже цифры, сообщенные сателлоидом, не существуют в дей-
ствительности, а являются плодом моего воображения, все равно они не
смогут совпасть с другим рядом - вычисленных данных. Мозг мой может
быть больным, но ни при каких условиях он не в состоянии произвести
вычисления, выполненные большим калькулятором станции, так как на это
потребовалось бы много месяцев. А следовательно, если цифры совпадут,
значит, большой калькулятор Станции на самом деле существует и я
пользовался им в действительности, а не в бреду.
     У меня дрожали руки, когда я вынимал из ящика бумажную телеграф-
ную ленту и расправлял ее рядом с другой, более широкой, из калькуля-
тора. Оба ряда цифр, как я и предполагал, совпадали до четвертого зна-
ка. Расхождение появилось только в пятом. Я спрятал все бумаги в ящик.
Итак, калькулятор существовал независимо от меня, Из этого следовала
реальность Станции и всего, что на ней происходило.
     Я уже хотел закрыть ящик, как заметил, что его наполняет целая
пачка листков, покрытых нетерпеливыми подсчетами. Я вынул пачку и с
первого взгляда понял, что кто-то проводил уже эксперимент, похожий на
мой, с той только разницей, что вместо данных, касающихся звездной
сферы, потребовал от сателлоида измерений альбедо Соля-, риса на рас-
стоянии сорока секунд.
     Я не был сумасшедшим. Последний лучик надежды, угас. Я выключил
передатчик, выпил остатки бульона из термоса и пошел спать.


                                 ХАРИ


     Все расчеты я делал с каким-то молчаливым остервенением, и только
оно удерживало меня на ногах. Я настолько отупел от усталости, что да-
же не сумел разложить кровать в кабине и, вместо того чтобы освобо-
дить верхние зажимы, потянул за поручень, и постель свалилась на меня.
Наконец я ее опустил, бросил одежду и белье прямо на пол и полуживой
упал на подушку, даже не поправив ее. Я заснул при свете, не помню
когда. Открыв глаза, я решил, что спал всего несколько минут. Комната
была наполнена угрюмым красным сиянием. Мне было холодно и хорошо.
Напротив кровати, под окном, кто-то сидел в кресле, освещенный крас-
ным солнцем. Это была Хари. В белом платье, босая, темные волосы заче-
саны назад, тонкий материал натягивается на груди, загорелые до лок-
тей руки опущены. Хари неподвижно смотрела на меня из-под своих чер-
ных ресниц, Я разглядывал ее долго и в общем спокойно. Моей первой
мыслью было: "Как хорошо, что это такой сон, когда знаешь, что тебе
все снится". И все-таки мне хотелось, чтобы она исчезла. Я закрыл гла-
за и заставил себя хотеть этого очень сильно, но, когда посмотрел, она
по-прежнему сидела передо мной. Губы она сложила по-своему, будто со-
биралась свистнуть, но в глазах не было улыбки, Я припомнил все, что
думал о снах накануне вечером, перед тем как лечь спать. Хари выгляде-
ла точно так же, как тогда, когда я видел ее в последний раз живой, а
ведь тогда ей было девятнадцать. Сейчас ей было бы двадцать девять,
но, естественно, ничего не изменилось - мертвые остаются молодыми. Она
смотрела на меня все теми же всему удивляющимися глазами. "Кинуть в
нее чем-нибудь", - подумал я, но, хотя это был только сон, не решился.
     - Бедная девочка. Пришла меня навестить, да? - сказал и и немно-
го испугался, потому что мой голос прозвучал так правдиво, а комната и
Хари - все выглядело так реально, как только можно себе представить.
     Какой пластичный сон, мало того, что он цветной, я вдобавок вижу
тут на полу многие вещи, которых вчера, ложась спать, даже не заметил,
"Когда проснусь, - решил я, - нужно будет проверить, действительно ли
они здесь лежат или созданы сном, как Хари..."
     - И долго ты намерена так сидеть? - спросил я и заметил, что го-
ворю очень тихо, словно боюсь, что меня услышат. Как будто можно под-
слушать, что происходит во сне.
     В это время солнце уже немного поднялось. "Ну вот, - подумал я, -
отлично. Я ложился, когда был красный день, затем должен был быть го-
лубой и только потом второй красный. Поскольку я не мог без перерыва
спать пятнадцать часов, то это наверняка сон".
     Успокоенный, я внимательно присмотрелся к Хари. Она была освеще-
на сзади. Луч, проходящий через щель в занавеси, золотил бархатный пу-
шок на ее левой щеке, а от ресниц на лицо падала длинная тень. Она бы-
ла прелестна. "Скажите, пожалуйста, - пришла мне в голову мысль, - ка-
кой я скрупулезный даже по ту сторону реальности. И движение солнца
отмечаю, и то, что у нее ямочка там, где ни у кого нет, ниже уголка
удивленных губ". И все же мне хотелось, чтобы все это кончилось.
     Пора заняться работой. Я сжал виски, стараясь проснуться, когда
неожиданно услышал скрип. Я тотчас открыл глаза.
     Хари сидела рядом со мной на кровати и внимательно смотрела на
меня. Я улыбнулся ей, и она тоже улыбнулась и наклонилась надо мной.
Первый поцелуй был легким, как будто мы были детьми. Я целовал ее дол-
го. "Разве можно так пользоваться сном?" - подумал я. Но ведь ей даже
не может изменить память, потому что она мне снится. Она сама. Никог-
да со мной такого не случалось... Мы все еще ничего не говорили. Мы
лежали навзничь. Когда она поднимала лицо, мне становились видны ма-
ленькие ноздри, которые всегда были барометром ее настроения. Кончи-
ками пальцев я потрогал ее уши - мочки порозовели от поцелуев. Не
знаю, от этого ли мне стало так неспокойно; я все еще говорил себе,
что это только сон, но сердце у меня сжалось.
     Я напрягся, чтобы вскочить с постели, но приготовился к неудаче -
во сне очень часто мы не можем управлять собственным телом. Скорее я
рассчитывал. проснуться от этом напряжения, но не проснулся, а просто
сел на кровати, спустив ноги на пол. "Ничего не поделаешь, пусть снит-
ся до конца", - сдался я, но хорошее настроение исчезло окончательно.
Я боялся.
     - Чего ты хочешь? - Голос звучал хрипло, и мне пришлось откаш-
ляться.
     Машинально я начал искать ногами туфли, но сразу же вспомнил, что
здесь нет никаких туфель, и так ушиб палец, что вскрикнул. "Ну, те-
перь будет конец", - решил я с удовлетворением.
     Но ничего не произошло. Хари отодвинулась, когда я сел. Плечами
она оперлась о спинку кровати. Платье ее чуть-чуть подрагивало под ле-
вой грудью в такт биению сердца. Она смотрела на меня со спокойным ин-
тересом. Я подумал, что лучше всего принять душ, но сразу же сообра-
зил, что душ, который снится, не может разбудить.
     - Откуда ты взялась?
     Она подняла мою руку и стала подбрасывать ее знакомым движением.
     - Не знаю. Это плохо?
     И голос был тот же, низкий... и рассеянный тон. Она всегда гово-
рила так, будто мысли ее заняты чем-то другим.
     - Тебя... кто-нибудь видел?
     - Не знаю. Я просто пришла. Разве это важно, Крис?
     Хари все еще играла моей рукой, но ее лицо больше в этом не учас-
твовало. Она нахмурилась.
     - Хари? ..
     - Что, милый?
     - Откуда ты узнала, где я?
     Это ее озадачило,
     - Понятия не имею. Смешно, да? Ты спал, когда я вошла, и не прос-
нулся. Мне не хотелось тебя будить, потому что ты злюка. Злюка и зану-
да. - В такт своим словам она энергично подбрасывала мою ладонь.
     - Ты была внизу?
     - Была. Я убежала оттуда. Там холодно.
     Она опустила мою руку. Укладываясь на бок, тряхнула головой, что-
бы все волосы били на одной стороне, и посмотрела на меня с той полуу-
лыбкой, которая много лет назад перестала меня дразнить только тогда,
когда я понял, что люблю ее.
     - Но ведь... Хари... ведь...- больше мне ничего не удалось из се-
бя выдавить.
     Я наклонился над ней и приподнял короткий рукав платья. Над похо-
жей на цветок меткой прививки оспы краснел маленький след укола. Хотя
я ожидал этого (так как все еще инстинктивно пытался найти обрывки ло-
гики в невозможном), мне стало не по себе. Я дотронулся пальцами до
ранки, которая снилась мне годами, так что я просыпался со стоном на
растерзанной постели, всегда в одной и той же позе - скорчившись так,
как лежала она когда я нашел ее уже холодной. Наверное, во сне я пы-
тался сделать то же, что она, как будто хотел вымолить прощение или
быть вместе с ней в те последние минуты, когда она уже почувствовала
действие укола и должна была испугаться. Она боялась даже обычной ца-
рапины, совершенно не выносила ни боли, ни вида крови и, вот теперь
сделала такую страшную вещь, оставив пять слов на открытке, адресован-
ной мне. Открытка была у меня в бумагах, я носил ее при себе постоян-
но, замусоленную, рвущуюся на сгибах, и не имел мужества с ней рас-
статься, тысячу раз возвра