ильямса.
Если он заметил, что дверь была  лишь  прикрыта  и  в  пробой  не
воткнута щепка, придется принять второй вариант.
     -- Как он себя чувствует?
     -- Пока без сознания.  Как  будет  дальше,  трудно  сказать.
Врачи говорят, что дня через два-три все станет ясно.
     -- Ну  что  ж...  --  задумчиво  произнес  Шеппард.  --  Вам
придется как следует потрудиться над версией.  А  то  ведь  какая
получается альтернатива? "Устрашившись его, стерегущие  пришли  в
трепет..."[Евангелие от Матфея, гл. 28, стих 4.]
     Грегори перевел  взгляд  с  лица  инспектора  на  его  руки,
неподвижно лежащие на столе.
     -- Вы так полагаете? -- медленно процедил он.
     -- Грегори, мне бы очень хотелось, чтобы вы не считали  меня
противником. Лучше представьте-ка себя на моем  месте.  Что,  это
очень смешно? -- поинтересовался  Шеппард,  видя,  что  лейтенант
улыбается.
     -- Нет. Просто мне кое-что вспомнилось. Я  тоже...  впрочем,
не стоит об этом. Если бы я был на вашем месте, то думал бы точно
так же, как сейчас. Невозможно  пройти  сквозь  стену,  если  нет
двери.
     -- Хорошо. Разберем первую версию. Преступник, говорите  вы,
прокрался в морг  до  одиннадцати,  прежде  чем  началось  первое
дежурство. Вот план морга. Где здесь можно спрятаться?
     -- Тут в углу, за крышкой гроба, или в противоположном -- за
досками.
     -- Вы проводили эксперимент?
     -- Ну так, постольку-поскольку. За крышкой можно встать,  но
если посветить сбоку, то спрятавшегося сразу видно. Поэтому более
правдоподобным мне кажется, что преступник  укрылся  за  досками.
Никто из констеблей тщательно  не  осматривал  морг,  они  просто
заглядывали в дверь.
     -- Хорошо. Чтобы вытолкнуть тело в окно,  преступник  должен
был изменить его положение, тело ведь окостенело, не правда ли?
     -- Да. Очевидно, он это и сделал -- в темноте. Потом выдавил
стекло и опустил тело на землю.
     -- А каким образом он оставил след босой ступни трупа  около
стены?
     -- Ну, это было нетрудно.
     -- Ошибаетесь, это было очень трудно. Это нужно было сделать
так, чтобы преступника не заметил Вильямс,  который  наблюдал  за
этой сценой, привлеченный звоном разбитых стекол.  Это,  пожалуй,
самый критический момент. Ясное дело, Вильямс не убежал бы,  если
бы  заметил  преступника.  Он  не  побежал  бы    от    человека,
проделывающего какие-то манипуляции  с  трупом,  так  как  именно
этого человека он и ждал. Он  или  выстрелил  бы,  или  попытался
задержать его без применения оружия, но ни за что бы не  побежал.
Вы согласны со мной?
     Глядя инспектору в  глаза,  Грегори  молча  кивнул.  Шеппард
продолжал:
     -- Если бы  труп  упал  на  снег,  а  преступник  спрятался,
скажем, присел под окном, так, чтобы его нельзя  было  увидеть  с
улицы, то и в  этом  случае  Вильямс  не  кинулся  бы  бежать.  С
револьвером в руках он стал бы ждать, что будет дальше. Я  думаю,
он выбрал бы такую  позицию,  чтобы  держать  под  наблюдением  и
дверь, и окно, если, конечно, решил бы не заходить  в  морг,  что
вполне вероятно. Но никак не побежал бы. С этим вы тоже, надеюсь,
согласны?
     Грегори опять кивнул.
     -- Такие же неувязки и во второй версии.  Правдоподобно  тут
только предположение, что преступник не прятался  за  досками,  а
пробрался в морг ночью. И снег  действительно  мог  засыпать  его
следы. Пошли дальше.  Рассмотрим,  как  протекали  события  после
бегства Вильямса. Преступник вылез  из  морга,  дотащил  труп  до
двери и ушел по кустам, а затем по ручью. Для чего он волок  тело
по глубокому снегу? Вернее, не волок, а, как нам обоим  прекрасно
известно, производил с ним какие-то странные манипуляции, так что
в  результате  остались  следы,  создающие  впечатление,    будто
обнаженный человек полз на локтях и коленях. Верно?
     -- Да.
     -- Зачем он это делал?
     -- Ситуация сейчас куда хуже,  чем  во  время  нашей  первой
беседы... -- начал Грегори,  и  голос  его  звучал  доверительно,
словно  он  делился  каким-то  секретом.    --    Этот    человек
действительно смог бы пробраться в  морг,  если  бы  заранее  все
хорошенько рассчитал. Он мог идти следом за полисменом  --  падал
снег, было темно, ветер заглушал шаги, мог войти  в  морг  и  там
подождать минут сорок пять или даже час, пока  снег  не  засыплет
его следы. Но тут возникает... Я  думал,  что  он  хочет  создать
эффект, о котором вы говорили. Допустив, что этот  человек  хочет
заставить полицию уверовать в воскрешение из  мертвых,  я  думал,
что нашел объяснение. Но теперь и это отпадает. Он  дотащил  труп
до двери -- и бросил. Да, его могло чтото испугать. Но  зачем  он
оставлял эти  следы  на  снегу?  По  трупу  видно,  что  никакого
воскрешения не было, и он должен был знать, что это станет  ясно,
и тем не менее бросил. И вот этого я  не  могу  понять  --  ни  в
категориях уголовного преступления, ни в категориях  психического
расстройства.
     -- Возможно,   его  что-то  спугнуло,  вы  только  что  сами
говорили об этом. Он мог, например, услышать подъезжающую машину.
     -- Да, он мог даже увидеть ее, но...
     -- Увидеть? Как?
     -- Когда сворачиваешь с автострады  на  Пикеринг,  свет  фар
падает сверху -- автострада лежит несколько выше -- на кладбище и
крышу морга. Я отметил это вчера ночью.
     -- Грегори, но ведь это очень важно! Это же объяснение: свет
фар напугал его, и он бросил труп.  Это  был  бы  первый  случай,
когда он споткнулся и не довел дело до конца.  Бросил  труп,  так
как решил, что едет полиция, и потерял голову от страха. Для  вас
это  должно  стать  основой  версии...  или,  по  крайней   мере,
спасительной соломинкой!
     -- Да, спасительной соломинкой... --  повторил  Грегори,  --
но... я  не  смею  ухватиться  за  нее.  Человек,  который  перед
операцией  штудирует   метеорологические    бюллетени,    который
планирует  свои  действия  так,  чтобы  выполнялась    сложнейшая
математическая формула, должен был бы  знать,  что  при  повороте
лучи от фар очерчивают дугу и на секунду падают на кладбище.
     -- Ну, вы чересчур лестного мнения о нем.
     -- Да, лестного. Я просто-напросто не могу  поверить,  будто
он испугался. Он не побоялся полисмена с револьвером, стоящего  в
нескольких шагах, и испугался света далекой машины?
     -- Такое   иногда  бывает.  Последняя  капля,  переполнившая
чашу... Он не был готов к этому. Или его ослепило.  Думаете,  это
невозможно? Грегори, вас этот человек восхищает, осторожней,  еще
шаг и вы станете преклоняться перед ним!
     -- Вполне возможно, -- сухо произнес Грегори. Он потянулся к
листку, но, увидев, что рука дрожит, быстро убрал ее под стол. --
Возможно, вы и правы... -- добавил он после секундного  раздумья.
-- Я думаю, что... все увиденное  мною  там  было  именно  таким,
каким и должно было быть, но, может, я и запутался.  Только  ведь
Вильямс испугался не трупа,  а  того,  что  с  ним  творилось.  А
творилось с трупом нечто такое, что Вильямс впал в панику. Может,
мы и узнаем, как все было, только... что нам это даст?
     -- Остается еще кошка, -- пробормотал Шеппард, словно бы про
себя.
     Грегори поднял голову:
     -- Да. И должен сказать, что это мой единственный шанс.
     -- Как это понимать?
     -- Это проявление закономерности -- общего для всех случаев,
необъяснимого, но  общего.  Это  ведь  не  хаос,  нет.  Тут  есть
какая-то цель,  только  она  темна.  Инспектор...  я...  хотя  вы
сказали... -- Грегори никак не мог выразить свою мысль  и  оттого
нервничал, горячился. -- Мне кажется, единственное, что мы  можем
сделать, это еще больше усилить контроль. Сделать так,  чтобы  не
осталось ни единой щелочки, в которую он мог бы проскользнуть.  У
него жесткая система, и  эта  система  должна  обернуться  против
него. Сисс нам поможет, высчитает, где нужно  ожидать  следующего
похищения.
     -- Сисс? -- переспросил Шеппард и выдвинул ящик стола. --  Я
получил  от  него  письмо.  Он  пишет,  что  больше  не   ожидает
исчезновений.
     -- Не ожидает?! -- Грегори остолбенело смотрел на  Шеппарда.
Тот молча кивнул.
     -- Он считает, что серия эта  закончилась,  прекратилась  --
либо очень надолго, либо навсегда.
     -- Он так считает? А доказательства?
     -- Он пишет, что это требует очень  серьезного  обоснования,
над которым  он  сейчас  и  работает.  До  завершения  работы  он
предпочитает воздержаться от каких-либо объяснений. Ничего больше
в письме нет.
     -- Ах так...
     Грегори понемногу приходил в себя. Глубоко вздохнув, он  сел
прямо и задумчиво принялся рассматривать свои руки.
     -- Наверно, он знает больше нас, если... Он знаком со  всеми
материалами следствия?
     -- Да. Я пересылал ему их по его  просьбе.  Считаю,  что  мы
обязаны это делать, поскольку он помог нам определить место...
     -- Да... Да, конечно, -- пробормотал  Грегори.  --  Это  все
меняет. Остается только одно...
     Грегори встал.
     -- Вы хотите говорить с Сиссом? -- спросил Шеппард.
     Грегори сделал неопределенный жест.  Единственное,  чего  он
хотел, как можно скорее закончить разговор, уйти из Ярда и побыть
немножко одному. Шеппард встал из-за стола.
     -- Я не советовал бы вам торопиться, -- тихо проговорил  он,
поднимая глаза на Грегори. -- Во всяком случае,  постарайтесь  не
обидеть его. Очень вас прошу.
     Грегори, совершенно оторопевший, пятился к дверям. Он  видел
на лице Шеппарда выжидательное выражение  и,  сглотнув  слюну,  с
трудом выдавил:
     -- Постараюсь. Правда, я еще не решил,  говорить  ли  с  ним
сегодня. Не знаю еще. Мне надо...
     И, не закончив, он вышел. В коридоре  горело  электричество.
Время сегодня  тянулось  бесконечно.  Грегори  казалось,  что  со
вчерашнего дня прошло никак не меньше недели. Он вошел в  лифт  и
поехал вниз. Но неожиданно нажал на кнопку и  остановил  лифт  на
втором этаже.  Здесь  размещались  лаборатории.  Мягкая  ковровая
дорожка заглушала шаги. Тусклые отражения  ламп  поблескивали  на
латунных  петлях  и  замках.  Ярко  сверкали  старинные    ручки,
отполированные прикосновениями тысяч ладоней. Медленно,  бездумно
Грегори брел по  коридору.  Из  открытой  двери  долетало  глухое
бульканье,  в  глубине  комнаты    темнели    накрытые    чехлами
спектрографы  на  штативах.  Лаборант  в   халате    возился    у
бунзеновской  горелки.  Следующая  дверь  тоже  была   распахнута
настежь; белый, как пекарь, Томас расставлял на  столе  уродливые
гипсовые  отливки.  Эта  комната  была  похожа   на    мастерскую
скульптора-абстракциониста. Бугристые глыбы гипса стояли на столе
ровным рядом, а маленький техник, осторожно постукивая  по  форме
деревянным молоточком, вынимал очередную. На  полу  стоял  таз  с
каким-то  полузатвердевшим  раствором.  Опершись  о    притолоку,
Грегори наблюдал за Томасом.
     -- Ах, это вы? А я как раз закончил. Возьмете их с собой? --
Томас  принялся  перекладывать  слепки,  глядя  на  них  не   без
профессионального  удовлетворения.  --    Чистая    работа,    --
пробормотал он под нос.
     Грегори  кивнул,  взял  с  края  белую  глыбу,   оказавшуюся
неожиданно легкой, перевернул и с изумлением  уставился  на  след
босой ступни, длинной, узкой, с растопыренными пальцами.
     -- Нет, спасибо, пока не надо. -- Грегори внезапно замолчал,
положил слепок и вышел, провожаемый удивленным  взглядом  Томаса,
прекратившего даже расстегивать заляпанный  гипсом  прорезиненный
халат. Уже в коридоре Грегори остановился и бросил через плечо:
     -- Доктор здесь?
     -- Только что был. Но, может, уже ушел, не знаю.
     Грегори дошел до конца коридора. Без стука отворил дверь. На
столе  возле  занавешенного  окна  горели   маленькие    лампочки
подсветки микроскопов. На полке поблескивали пробирки и  колбы  с
разноцветными растворами. Соренсена  не  было,  за  столом  сидел
молодой доктор Кинг и писал.
     -- Добрый вечер. Соренсена нет? --  спросил  Грегори  и,  не
дожидаясь ответа, задал новый вопрос:-- Вы не в курсе, как там  с
кошкой? Соренсен сделал вскрытие?
     -- С кошкой? А, ясно, ясно!
     Кинг поднялся.
     -- Да,   я  произвел  вскрытие.  Соренсена  нет.  Ушел.  Ему
некогда. -- Тон, каким это было сказано, свидетельствовал, что  к
начальнику своему Кинг не испытывает теплых чувств. -- Она здесь.
Хотите взглянуть?
     Он толкнул маленькую дверцу в углу и зажег свет. В  узенькой
каморке стоял только закапанный реактивами деревянный стол,  весь
в бурых  и  ржавых  пятнах.  Грегори  заглянул  в  дверь,  увидел
распластанную на столе красноватую тушку и отшатнулся.
     -- Чего там смотреть, -- сказал он. --  Я  в  этом  деле  не
понимаю. Скажите лучше, что вы нашли?
     -- В сущности, я ведь не  ветеринар,  --  начал  Кинг,  чуть
выпрямившись и машинально перебирая ручки и  карандаши,  торчащие
из верхнего кармана пиджака.
     -- Да, конечно, я понимаю, но я специально  торопил,  потому
что боялся, как бы это не  затянулось.  Ну,  так  отчего  же  она
сдохла?
     -- От голода. Это же был живой скелет. А кроме того, наверно
еще от холода.
     -- То есть как?
     Удивление Грегори почему-то рассердило Кинга.
     -- А вы чего ожидали? Яда?  Нет.  Можете  мне  поверить.  Не
стоит и проверять, напрасный труд. Я, конечно, сделал реакцию  на
мышьяк, и зря. Кишечник у нее вообще был пустой. А почему это вас
так разочаровало?
     -- Да нет, что вы. Конечно, конечно. Вы правы,  --  бормотал
Грегори, тупо уставившись на разложенные в раковине  инструменты.
Там, среди пинцетов, лежал скальпель, к его лезвию прилип  клочок
серой шерсти. -- Простите. То есть благодарю вас. Спокойной ночи.
     Грегори вышел в коридор и тотчас  же  вернулся.  Кинг  снова
оторвался от бумаг.
     -- Простите, доктор. Кошка была молодая?
     -- Нет, старая, только маленькая. Такая порода.
     Понимая, что ничего больше не узнает, Грегори тем  не  менее
стоял в дверях и продолжал выспрашивать:
     -- А... а не может быть какой-нибудь другой  причины  смерти
-- какой-нибудь необычной?
     -- Простите, а какие, по-вашему, бывают "необычные" причины?
     -- Ну, там, какая-нибудь  редкая  болезнь...  да  нет,  чего
уж... Глупости я болтаю. Извините. -- И, заметив в  глазах  Кинга
насмешку,  Грегори  торопливо  вышел.  С    чувством    огромного
облегчения он захлопнул дверь. В  раздумье  остановился  и  вдруг
услышал, что Кинг насвистывает какойто веселый мотивчик.
     "Похоже, это я развеселил его, -- подумал Грегори. -- Ну,  с
меня хватит!"
     И он решительно побежал вниз по лестнице.
     В здании горело электричество, и потому  казалось,  что  уже
настала  ночь,  а  на  улице  только-только  начинало   вечереть.
Мостовые под южным ветром подсохли. Грегори неторопливо шагал,  и
вдруг поймал себя на том, что насвистывает тот же  мотив,  что  и
доктор  Кинг.  Это  его  разозлило.  Чуть  впереди  шла  стройная
женщина. На спине ее плаща было белое пятнышко. Нет, это оказался
пух. Поравнявшись с ней, Грегори уже было поднес  руку  к  шляпе,
собираясь сказать ей об этом,  но  почему-то  промолчал,  засунул
руки в карманы и ускорил шаг. И только через несколько секунд  до
него дошло,  почему  он  ничего  ей  не  сказал.  У  женщины  был
противный острый нос.
     "Господи, что за чушь!" -- со злостью подумал он.
     Грегори спустился в метро и сел в поезд,  идущий  на  север.
Стоя у окна, он просматривал газету, время от времени  машинально
бросая взгляд на названия  станций,  мелькающие  за  стеклом.  На
Вуден-хиллз он вышел. Поезд с грохотом умчался в туннель. Грегори
зашел в кабинку автомата и раскрыл телефонную книгу. Долго  водил
пальцем по колонке фамилий и  наконец  нашел:  "Сисс  Харви,  др.
фил., м. и.,  Бриджуотер  876951".  Снял  трубку,  набрал  номер.
Ожидая ответа, прикрыл  поплотнее  дверь.  С  минуту  раздавались
длинные гудки, потом в трубке щелкнуло, и женский голос произнес:
     -- Слушаю.
     -- Можно доктора Сисса?
     -- Его нет. Кто говорит?
     -- Грегори из Скотленд-Ярда.
     Короткая пауза, словно  бы  женщина  на  том  конце  провода
колебалась. Он слышал ее дыхание.
     -- Доктор Сисс будет минут через пятнадцать,  --  неуверенно
произнесла собеседница.
     -- Через пятнадцать? -- переспросил он.
     -- Вероятно. Передать, что вы звонили?
     -- Нет, благодарю вас. Возможно, я...
     Не закончив, Грегори повесил  трубку  и  уставился  на  свою
ладонь, лежащую на телефонной книге. За стеклом замелькали  огни:
к перрону подошел поезд. Не раздумывая, Грегори выскочил,  бросил
взгляд на светящуюся надпись  под  бетонным  сводом,  указывающую
станцию назначения, и сел в последний вагон.
     До Бриджуотера поезд  шел  минут  двадцать.  Все  это  время
Грегори старался угадать, кем приходится Сиссу эта женщина.  Сисс
не  женат.  Тогда,  может,  мать?  Нет,  голос  слишком  молодой.
Прислуга? Он пробовал восстановить в памяти звучание ее голоса --
грудного и в то же время звонкого, как будто от этого  Бог  знает
что зависело. На самом-то деле он пытался отвлечься от  мыслей  о
предстоящей беседе с Сиссом. Грегори не  хотел  этого  разговора,
более того, боялся -- боялся, что порвется последняя ниточка.
     Из метро он вышел на большую шумную улицу; все первые  этажи
здесь были заняты магазинами, над домами висела эстакада железной
дороги, по которой с грохотом проносились  электрички.  Сисс  жил
неподалеку, на пустынной темной улочке; только  зеленая  неоновая
реклама фотопластикона одиноко горела  на  ней.  Дом,  в  который
вошел  Грегори,  казался  в  полумраке  бесформенной  глыбой    с
нависающими  над  тротуаром  выступами  то  ли  карнизов,  то  ли
балконов. Серо-зеленый отсвет  рекламы,  отраженный  окнами  дома
напротив, чуть освещал подъезд, лестница же  утопала  в  темноте.
Грегори включил свет и пошел наверх. Конечно же  Сисс,  логичный,
самоуверенный, всласть поиздевается над ним. И он уйдет от  него,
не только понимая,  что  потерпел  поражение,  но  и  уверовав  в
собственную непроходимую глупость. Доктор ни за  что  не  упустит
возможности продемонстрировать  собеседнику  свое  превосходство.
Собираясь нажать кнопку звонка, Грегори вдруг увидел,  что  дверь
не заперта. Подумал: "Надо  позвонить",  --  и  легонько  толкнул
дверь.  Она  бесшумно  растворилась.  В  сухом,  жарком   воздухе
прихожей плавал слабый, еле уловимый запах пыльной теплой кожи. И
чуть  попахивало  погребом,  чувствовался   какой-то    холодный,
застойный душок, слегка отдающий тлением, склепом. Запах этот был
здесь  так  неуместен,  что  Грегори,    ослепленный    темнотой,
остановился, недоверчиво втягивая ноздрями воздух, но тут заметил
полоску света и ощупью двинулся к ней.
     Он наткнулся на  неплотно  притворенную  дверь:  в  комнате,
заслоненная дверцей  шкафа,  стояла  на  полу  настольная  лампа.
Огромная тень дрожала  на  потолке,  раскачиваясь  из  стороны  в
сторону;  казалось,  будто  какая-то  уродливая  птица  поднимает
попеременно то левое, то правое крыло.
     Сзади, со стороны  прихожей,  очевидно  в  кухне,  тихо,  но
пронзительно  шипела  газовая  горелка,  временами  ее    шипение
переходило в свист,  да  стучали  капли,  падая  в  металлическую
раковину. И больше ни звука -- хотя, нет, Грегори уловил  хриплое
дыхание того, кто был в комнате.
     Комната была  большая,  квадратная,  с  угловым  эркером;  в
эркере трехстворчатое окно, занавешенное черными шторами,  сейчас
чуть раздвинутыми. По стенам стояли книги. Грегори сделал еще шаг
и увидел Сисса; тот сидел  на  полу  возле  письменного  стола  и
перекладывал пухлые папки с бумагами. Здесь было еще жарче, чем в
прихожей; в сухом воздухе, свойственном квартирам  с  центральным
отоплением, совершенно явственно ощущался противный затхлый запах.
     Грегори долго стоял в дверях,  не  зная,  как  выбраться  из
этого  неловкого  положения.  Сисс  сидел  к  нему    спиной    и
сосредоточенно разби