лько десятков  шагов  в  сторону  Лондона  и
убедился, что последней машиной, проезжавшей здесь, был "бентли";
его  след  в  нескольких  местах  затерли  отпечатки  шин  других
автомобилей. Теперь он занялся  осмотром  человеческих  следов  и
пошел в противоположном направлении,  удаляясь  от  кучки  людей,
столпившихся в кювете возле "бентли". По кювету прошла, очевидно,
целая процессия, так много было следов. Грегори  понял,  что  это
санитары несли раненого, и мысленно похвалил  предусмотрительного
пикерингского коменданта. На шоссе видны  были  только  отпечатки
тяжелых ботинок. Человек, оставивший их, бежал короткими  шагами,
точно неопытный бегун, пытающийся развить высокую скорость.
     "Бежал со стороны кладбища, -- подумал Грегори, --  выскочил
на середину шоссе и, как паровоз, попер  к  городу.  Неужели  это
полисмен убегал? От кого?"
     Он начал искать  следы  преследователя.  Их  не  было,  снег
вокруг лежал нетронутый. Тогда  он  прошел  туда,  где  от  шоссе
ответвлялась к  кладбищу  обсаженная  кустами  аллейка.  Шагах  в
двадцати от аллеи, дальше по шоссе, он наткнулся на следы  машины
и людей. Машина приехала  со  стороны,  противоположной  Лондону,
развернулась и остановилась (отпечатки  шин  в  этом  месте  были
глубже, отчетливей), из  нее  вышли  двое,  к  ним  присоединился
третий и повел к "бентли". Шли они по кювету. Возвратились тем же
путем; наверно, у них были какие-то трудности с ношей:  на  снегу
остались маленькие круглые вмятины: прежде чем задвинуть  носилки
в "скорую помощь", они поставили их  на  снег.  Грегори  вошел  в
аллею и  тотчас  же  повернул  обратно:  все  было  ясно  и  так.
Наполненные голубыми тенями следы убегавшего шли прямо от  морга,
недавно побеленная стена которого виднелась метрах в ста.
     Грегори вернулся к "бентли", внимательно вглядываясь в следы
бежавшего. На  расстоянии  восьми  шагов  от  места,  где  стояла
разбитая машина, следы пошли в сторону, возможно, полисмен  хотел
резко свернуть, но больше уже ничего нельзя было понять: снег был
взрыт и разбросан.  Засунув  руки  в  карманы,  Грегори  стоял  и
покусывал губы.
     "Спереди объезжал! -- решил  он.  --  Но  тут  его  занесло,
швырнуло в сторону... Должно быть, постового ударило самым  краем
багажника".
     -- А что с этим, с Вильямсом? -- обратился он к полисмену.
     -- Он без сознания, господин лейтенант. Доктор  из  "скорой"
очень удивлялся, как это он смог дойти досюда.
     Упал-то он вон там.
     -- Откуда вы знаете?
     -- А там есть кровь.
     Грегори низко наклонился над  указанным  местом.  Три,  нет,
четыре коричневатые застывшие  капли  проникли  глубоко  в  снег.
Заметить их было трудно.
     -- Вы присутствовали, когда  приехала  "скорая"?  Он  был  в
сознании?
     -- Нет, без сознания.
     -- Кровотечение было?
     -- Нет, то есть чуть-чуть, кажется из ушей.
     -- Грегори, сжальтесь же наконец  над  нами!  --  воскликнул
Соренсен и, бросив недокуренную сигарету в  снег,  демонстративно
зевнул.
     -- Инструкцией жалость не предусмотрена, -- ответил  Грегори
и снова склонился над следами.
     Вильсон расставлял штатив, а  Томас  вполголоса  ругался:  у
него в чемодане рассыпался тальк и перепачкал инструменты.
     -- Ну,  ребята,  за  дело!  --  сказал  Грегори.  --  Следы,
измерения и  все  прочее,  лучше  больше,  чем  меньше,  а  потом
приходите к моргу. Веревку можно будет снять.  Доктор,  пойдемте,
может, там окажется  что-нибудь  по  вашей  части...  Да,  а  где
комендант? -- обратился он к полисмену.
     -- В городе, господин лейтенант.
     -- Ну тогда пошли.
     Грегори  расстегнул  пальто,  ему  стало  жарко.    Полисмен
нерешительно переступал с ноги на ногу.
     -- Господин лейтенант, мне идти с вами?
     -- Да, да, идемте.
     Соренсен  шел  сзади,  обмахиваясь  шляпой.  Солнце  изрядно
припекало, снег с ветвей стаял, они влажно блестели и на глубоком
голубом фоне казались совсем  черными.  Грегори  считал  шаги  до
кустов, откуда начиналась дорога на кладбище. Их оказалось  ровно
сто шестьдесят. Кладбище и дорога к нему лежали  в  лощине  между
двумя пологими холмами,  скрывавшими  городок;  на  его  близость
указывали только поднимающиеся  дымы.  Снег  тут  был  тяжелый  и
мокрый, тянуло  холодом.  Морг,  небольшой  неряшливо  побеленный
барак, задней стеной примыкал к густому кустарнику.  На  северной
его стене было два окна, на торцовой -- двери, грубо  сколоченные
из досок, со скобой, но без замка; они были  приотворены.  Вокруг
виднелось  множество  следов.  У  самого  порога  лежал   плоский
продолговатый предмет, накрытый брезентом.
     -- Это труп?
     -- Да, господин лейтенант.
     -- Его не трогали? Он так и лежал?
     -- Никто не дотрагивался. Комендант, когда  приехал  сюда  с
доктором, только посмотрел, но не касался.
     -- А брезент?
     -- Комендант велел накрыть.
     -- А не мог сюда кто-нибудь прийти, пока все были на шоссе?
     -- Нет, господин лейтенант, ведь шоссе перекрыто.
     -- А со стороны Хэйка?
     -- Там тоже пост, только его не  видно,  потому  что  он  за
холмом.
     -- Ну а если полями?
     -- Полями можно, -- согласился  полисмен,  --  но  тогда  бы
пришлось идти по воде.
     -- По какой воде?
     -- По ручью, он протекает вон там.
     Грегори пока не приближался к брезенту. Он пошел вдоль узкой
тропинки, протоптанной ночным  дежурным.  Она  шла  мимо  крайних
могил, обходила барак и  возвращалась  через  кустарник.  Кое-где
ветки были обломаны и  втоптаны  в  снег.  Там,  где  полисмен  в
темноте сбивался с  тропки,  ясно  отпечатались  подошвы  тяжелых
ботинок, тех же, что и на шоссе.
     Грегори совершил полный  обход  и  засек  время:  получилось
четыре минуты. "На темноту и снегопад, --  подумал  он,  --  надо
накинуть еще столько же, да на туман еще минуты  две".  Он  начал
спускаться по откосу. Внезапно снег  под  ногами  осел  и  поехал
вниз. Грегори схватился за ветви орешника и успел задержаться над
самой  водой.  Занесенный  сугробами  и  потому  незаметный  даже
вблизи, здесь протекал ручей, вода у подмытых корней бурлила.  На
илистом дне лежали обломки камня, некоторые с  булыжник.  Грегори
повернулся к моргу. Отсюда виднелся  только  верх  глухой  задней
стены, поднимающейся над  кустами.  Цепляясь  за  упругие  ветки,
Грегори вскарабкался наверх.
     -- Где тут каменотес? -- спросил он у полисмена.
     Тот сразу понял, о чем спрашивают.
     -- Он живет рядом с шоссе, возле моста.  Самый  первый  дом,
желтый. Надгробия он делает только летом, а зимой столярничает.
     -- А камень он как подвозит сюда? По шоссе?
     -- Если низкая вода -- по шоссе,  а  когда  высокая,  то  от
станции сплавляет. Ему так больше нравится.
     -- А обрабатывает на том берегу, вон там, да?
     -- Иногда на берегу, иногда нет. Когда как.
     -- А если идти берегом, то можно дойти до станции?
     -- Да, но берегом не пройти, все заросло.
     Грегори подошел к окнам.  Одно  окно  был  открыто,  вернее,
выдавлено, стекла разбиты, острый  осколок  торчал  в  снегу.  Он
заглянул внутрь, но ничего не увидел, было слишком темно.
     -- Кто-нибудь заходил туда?
     -- Только комендант.
     -- А доктор?
     -- Нет, доктор не заходил.
     -- Как его фамилия?
     -- Адамс. Мы не знали, успеет ли "скорая" из Лондона. Первой
прибыла из Хэйка, доктор Адамс как раз был там ночью и приехал  с
нею.
     -- Да? -- пробормотал Грегори. Он уже не слушал полисмена.
     На раме разбитого окна висела желтая ленточка стружки.  А  у
самой стены виднелся глубокий нечеткий  отпечаток  босой  ступни.
Грегори наклонился. Снег  тут  был  весь  изрыт,  точно  по  нему
волокли  что-то  тяжелое.  Местами    отчетливо    вырисовывались
продолговатые  углубления,  как  будто    выдавленные    округлым
удлиненным караваем хлеба. В одном из них что-то лежало.  Грегори
присел на  корточки  и  поднял  несколько  спирально  закрученных
стружек. Склонив голову набок,  он  некоторое  время  смотрел  на
второе, целое, окно. Оно было заляпано изнутри известкой.  Потом,
сойдя  в  глубокий  нетронутый  снег,  приподнял  полы    пальто,
опустился на одно колено, а затем встал и, сунув руки в  карманы,
долго рассматривал получившийся  отпечаток.  Глубоко  вздохнул  и
обвел взглядом пространство  между  зарослями,  моргом  и  первым
рядом  могил.  Дорожка    глубоко    оттиснутых,    продолговатых
бесформенных следов начиналась под разбитым окном, делала петлю и
по  кривой  шла  к  двери.  Иногда  следы  сбивались  в  стороны;
создавалось впечатление, будто какой-то пьяный  тащил  на  животе
мешок. Соренсен стоял сбоку и полубезразлично наблюдал за Грегори.
     -- Почему   нет  замка?  Он  был?  --  обратился  Грегори  к
полисмену.
     -- Был, господин лейтенант, но сломался. Могильщик собирался
отнести к слесарю, да запамятовал, а потом было  воскресенье,  ну
и... -- полисмен махнул рукой.
     Грегори молча подошел к брезенту, осторожно приподнял  край,
заглянул и отбросил полотнище в сторону.
     На снегу, поджав  к  животу  руки  и  ноги,  лежал  на  боку
обнаженный человек. Поза была  такая,  словно  он  то  ли  рухнул
ничком на  что-то  невидимое,  то  ли  отталкивал  это  невидимое
локтями и коленями. Там, где он лежал, пропаханная в снегу колея,
которая начиналась у окна, кончалась. Неполных два шага  отделяли
его голову от порога. Перед порогом снег был нетронутый.
     -- Ну что, может, взглянете на него?  --  предложил  Грегори
Соренсену, поднявшись с корточек; из-за неудобной позы у  него  к
лицу прилила кровь. -- Кто это? -- спросил он полисмена,  который
надвигал шлем на глаза, чтобы защитить их от солнца.
     -- Хансел,   господин  лейтенант.  Джон  Хансел,    владелец
красильни.
     Грегори не спускал  глаз  с  Соренсена,  который,  вынув  из
чемодана резиновые перчатки и надев их, осторожно ощупал  руки  и
ноги покойника, оттянул веки, а потом  обследовал  его  изогнутую
колесом спину, буквально водя по ней носом.
     -- Он что, немец?
     -- Не знаю. Может, и из немцев, точно сказать не  могу.  Уже
его отец и мать жили в здешних местах.
     -- Когда он умер?
     -- Вчера утром, господин лейтенант. Доктор  сказал,  что  от
сердца. У него было больное сердце, доктор запрещал ему работать,
да он не слушался. С той поры,  как  от  него  сбежала  жена,  он
вообще махнул на себя рукой.
     -- Были тут еще покойники?
     Соренсен  поднялся,  отряхнул  колени,    смахнул    платком
невидимую пылинку с рукава и аккуратно уложил резиновые  перчатки
в чехол.
     -- Позавчера   был  один,  господин  лейтенант,    да    уже
похоронили. Вчера в полдень.
     -- Значит, с того времени был только этот труп?
     -- Да.
     -- Ну, доктор, как?
     Грегори подошел к Соренсену. Они стояли под высоким  кустом,
на его верхушку падали солнечные лучи, и с веток на снег сыпалась
частая капель.
     -- Ну что я могу сказать?
     Вид у Соренсена был обиженный, если не оскорбленный.
     -- Смерть наступила сутки назад, а то  и  раньше.  Появились
трупные пятна, лицевые мышцы полностью окостенели.
     -- А конечности? А? Ну что вы молчите?
     Они  разговаривали  шепотом,  но   с    какой-то    странной
ожесточенностью.
     -- Сами видите.
     -- Я ведь не врач.
     -- Нету окостенения. Да, нету, нарушил кто-то -- и баста!
     -- Оно не вернется?
     -- Частично должно возвратиться, но не обязательно.  А  что,
это очень важно?
     -- Но оно было?
     -- Окостенение бывает всегда,  это-то  вы  должны  знать.  И
кончайте, пожалуйста, расспросы, я ничего больше не могу сообщить.
     -- Благодарю вас, -- не скрывая раздражения, бросил  Грегори
и направился ко входу в морг.
     Дверь была приоткрыта, но чтобы войти в  морг,  пришлось  бы
перешагивать, вернее, перепрыгивать через труп. "Тут  и  так  все
истоптано, -- подумал  Грегори,  --  лучше  не  оставлять  лишних
следов". Он потянул сбоку за скобу. Никакого результата. Тогда он
рванул, и дверь с размаху ударила в стену. Внутри было  темно.  В
щель  под  дверью  намело  немного  снега,  теперь  он  таял    и
расплывался по полу лужицей. Грегори зажмурился и, поеживаясь  от
промозглого холода, которым тянуло от  стен,  ждал,  когда  глаза
привыкнут к темноте.
     Разбитое  окно  пропускало  немного  света,    второе    же,
забеленное известкой, было почти непрозрачным.  В  центре  барака
стоял гроб, выстланный стружками. К нему прислонен венок, обвитый
черной лентой. Можно было прочесть слова: "безутешной скорби".  В
углу стояла  крышка  гpo6a.  Под  окном  на  земляном  полу  были
разбросаны стружки.  Напротив,  у  другой  стены,  стояли  кирка,
лопаты и лежал моток перепачканных глиной веревок. И  еще  лежало
несколько досок.
     Грегори вышел на улицу и прикрыл глаза, отвыкшие  в  темноте
от  света.  Полицейский,  стараясь  не  дотрагиваться  до  трупа,
осторожно накрывал его брезентом.
     -- Вы дежурили до трех ночи?  --  подойдя  к  нему,  спросил
Грегори.
     -- Да, господин лейтенант. -- Полисмен выпрямился.
     -- И где было тело?
     -- Пока я дежурил? В гробу.
     -- Вы проверяли?
     -- Да.
     -- Открывали дверь?
     -- Нет, я светил фонарем в окно.
     -- Стекло было разбито?
     -- Нет.
     -- А гроб?
     -- Простите?
     -- Гроб был открыт?
     -- Да.
     -- Как лежал покойник?
     -- Обыкновенно.
     -- Почему он голый?
     Полицейский оживился.
     -- Хоронить его должны были сегодня, а с одеждой  это  целая
история. С тех пор как от него сбежала жена (это  было  два  года
назад), он жил с сестрой. Страшно тяжелая женщина, ни  с  кем  не
ладит. Костюм, который был на нем (он умер сразу после завтрака),
она не дала, потому что  он,  дескать,  новый  и  ей  жалко.  Она
собиралась дать старый, а когда  приехали  из  похоронного  бюро,
сказала, что перекрасит в черный  цвет  какой-нибудь  похуже,  но
тот, из похоронного бюро, не захотел приезжать во  второй  раз  и
взял труп, как был, без одежды. Сегодня она  собиралась  привезти
костюм...
     -- Слушайте, Грегори, я,  пожалуй,  поеду.  Мне  тут  делать
нечего, -- заявил вдруг Соренсен, внимательно прислушивавшийся  к
разговору. -- Дайте мне машину. А сами возьмете здесь...
     -- Ага,   сейчас  поговорим,  --  бросил  Грегори.  Соренсен
раздражал его. -- Постараюсь что-нибудь  придумать  для  вас,  --
все-таки  добавил  он,  глядя  на  помятый  брезент.    Внешность
покойного  хорошо  запомнилась  ему,  хоть  видел  он  его  всего
несколько минут. Старик, за шестьдесят. Руки мозолистые и темные,
темнее лица. Во весь череп лысина,  и  только  на  висках  да  на
затылке пробивается седая щетина. Но особенно врезалось Грегори в
память удивление, застывшее в широко открытых помутневших глазах.
     В пальто становилось жарко. Грегори прикинул,  когда  солнце
дойдет до этого пока что затененного места. К тому  времени  надо
будет снять все следы.
     Он собирался уже посылать на шоссе полисмена, но тут  увидел
своих людей и кинулся им навстречу.
     -- Ну наконец-то. Давайте поторапливайтесь. Томас, для  меня
очень важны следы между окном и дверью. Только получше  посыпайте
тальком, снег влажный. И осторожно, а то все расползется! Я еду в
город. А вы сделайте все измерения; да, и расстояние до  воды  --
там, за кустами, ручей. Пару общих снимков и обыщите как  следует
берег, может, я что прозевал.
     -- Не беспокойтесь, Грегори, все будет  в  лучшем  виде!  --
заверил  Вильсон.  Свой  плоский  чемоданчик  он  нес  на  ремне,
перекинутом  через  плечо.  Чемодан  бился  о  бедро,  и   оттого
казалось, что Вильсон хромает. -- Пришлите за нами машину, ладно?
-- добавил он на ходу.
     -- Обязательно.
     Грегори,  забыв  про  Соренсена,  направился  к  шоссе.    А
обернувшись, увидел, что тот неторопливо идет  за  ним.  Веревки,
ограждавшие  место  происшествия,  были  сняты.   Двое    рабочих
вытаскивали "бентли" из кювета. У моста стоял "олдсмобиль". Коллз
уже развернул его. Ни слова не говоря, Грегори  сел  на  переднее
сиденье, рядом с Коллзом. Мотор работал, и Соренсен ускорил  шаг.
Они проехали мимо постового из дорожной  полиции  и  повернули  к
Пикерингу.
     Полиция размещалась в  двухэтажном  доме  на  углу  рыночной
площади. Полисмен проводил Грегори на второй этаж. По обе стороны
длинного коридора шли двери, коридор кончался окном, из  которого
открывался вид на  крыши  одноэтажных  домиков,  стоящих  на  той
стороне площади.
     Грегори вошел в кабинет.  Из-за  стола  поднялся  комендант,
рыжий, длиннолицый, на лбу у него отпечатался красный рубец; шлем
лежал на столе.
     Пока они обменивались  первыми  фразами,  он  несколько  раз
потер руки и улыбнулся -- нервно, невесело.
     -- Ну что ж, за работу, -- усаживаясь, вздохнул Грегори.  --
Как дела у Вильямса? С ним можно будет побеседовать?
     Комендант отрицательно покачал головой.
     -- Исключено. Перелом основания черепа. Я только что  звонил
в Хэйк. Он без сознания. Врачи говорят,  это  продлится  какое-то
время, если, конечно, он вообще выкарабкается.
     -- Да? Скажите, вы ведь знаете своих  людей,  что  он  собой
представляет, этот Вильямс? Давно ли служит в полиции?  В  общем,
расскажите все, что вам о нем известно.
     Грегори говорил, а мыслями все еще  был  у  морга,  все  еще
видел эти следы на снегу.
     -- Вильямс? Он тут уже почти четыре года. До  этого  жил  на
севере. Служил в армии, был ранен, имеет награды. Тут он женился,
у него двое детей. Ничем особенно не выделяется.  Любит  рыбалку.
Уравновешенный,  неглупый.  За  все  время  службы   ни    одного
серьезного нарушения.
     -- А несерьезные?
     -- Ну...  я  сказал  бы,  он  был  излишне...  мягок.    Как
говорится,  по  доброте  душевной...  По-своему   интерпретировал
инструкции. Вы же понимаете, в такой дыре все друг друга знают...
Ай, да пустяки все  это,  просто  он  слишком  мало  штрафовал...
Человек он был спокойный, пожалуй,  даже  слишком  спокойный,  то
есть не был, а есть, --  поправился  комендант,  и  лицо  у  него
дрогнуло.
     -- В привидения он верил?  --  совершенно  серьезно  спросил
Грегори. Комендант поднял на него бесцветные глаза.
     -- В  привидения?  --  машинально  переспросил  он  и  вдруг
смешался. -- В привидения?  Нет...  не  думаю...  не  знаю...  Вы
считаете, что он... -- и не закончил. Наступило молчание.
     -- А вы не могли бы, хотя бы предположительно,  сказать,  от
кого он убегал? -- тихо спросил Грегори, наклоняясь к  коменданту
и глядя ему прямо в глаза. Тот молчал. Потом медленно  опустил  и
снова поднял голову.
     -- Предположить не могу, но...
     -- Но?..
     Комендант не моргая смотрел на  Грегори,  точно  изучал  его
лицо. Потом медленно пожал плечами.
     -- Ну ладно. Перейдем к фактам. Пистолет Вильямса у вас?
     -- Да.
     -- Ну и что?
     -- Он держал его в руке, -- тихо сказал комендант.
     -- Вот как? Он стрелял?
     -- Нет. Пистолет был на предохранителе. Но...  в  ствол  был
дослан патрон.
     -- Мг-м. А как обычно ходят  ваши  люди?  Пистолет  готов  к
стрельбе?
     -- Нет. У нас тут тихо. Дослать патрон всегда успеешь.
     -- Как вы думаете, он сам прошел или прополз  эти  несколько
шагов от того места, где был сбит, дотуда, где его нашли?
     Комендант с удивлением взглянул на него.
     -- Нет, лейтенант, он так и  остался  лежать.  Смидерз,  тот
человек, который его сбил, сказал, что это он перенес Вильямса --
сразу же...
     -- Ага.  Ну,  это  упрощает  дело.  Будем  думать,    что...
упрощает. Этот Смидерз здесь?
     -- Да.
     -- Я бы хотел допросить его. Вы не возражаете?
     -- Пожалуйста.
     Комендант открыл дверь, отдал распоряжение и подошел к окну.
Ждать пришлось  не  больше  минуты.  В  комнату  вошел  худощавый
человек со смазливым лицом второразрядного кинолюбовника,  одетый
в пуши