разных  стран  в  целях
стандартизации и  сравнительных  конвергенционных  исследований.  Японские
постументы были из лака и разрисованы белыми  цветами  вишни.  Немецкие  -
абсолютно функциональные, без каких-либо украшений,  их  поршни  беззвучно
сновали   в   отливающих   маслом   цилиндрах,   а    специалисты    Кнака
экстраполировали уже следующее  поколение  копулятриц.  На  стенах  висели
цветные графики эрекции и дизэрекции, а  также  кривые  оргиастического  и
экстатического насыщения. Все это  было  весьма  любопытно,  но  атмосфера
царила  довольно  понурая,  поскольку  там  уже  знали,  что  гипотезу  об
универсальном характере  земной  эротики  опровергали  данные  межзвездных
экспедиций. Доктор Фабельгафт, создатель  теории  постоянно  возрастающего
зазора  между  актами  любви  и  деторождения   (так   называемая   теория
копуляционно-прокреационной  дивергенции),  по  словам  коллег,   пил   до
беспамятства, ибо уже  подсчитал  параметры  этого  расхождения  для  всех
биологических популяций Галактики вместе с Магеллановым Облаком, как вдруг
директор велел передать всю документацию в  Отдел  Ошибок  и  Искривлений.
Поэтому мне не удалось с ним познакомиться - он избегал людей.
     Зато   Отдел    Внеземных    Теологий    процветал.    Несмотря    на
микроминиатюризацию (в блоках ртутной памяти емкостью  10^7  санкторов  на
кубический миллиметр хранились лишь самые основные  данные  о  теодицеях),
поговаривали о  переводе  отдела  в  особое  здание,  а  ведь  электронная
картотека  вероисповеданий  весила  уже   почти   150   тонн.   Это   было
довольно-таки необычно - стоять перед огромным блоком закованной  в  сталь
памяти, где, словно  в  сверкающем  саркофаге,  покоились  тысячи  религий
Космоса.
     Почтенный ассистент профессора, магистр Денкдох, сначала провел  меня
по всем отделам (но я не перечислю и малой их части), чтобы я уяснил себе,
какими  реками  информации  питаются  центральные  электрохронографы.   Их
назначения я все еще не понимал, но по совету  Денкдоха  воздерживался  от
вопросов.
     Обед, полученный мною в столовой, для такого института был слишком уж
скромным. Денкдох объяснил, что недавно дотации снова урезали. Зато за мое
просвещение     взялись      всерьез.      Осмотр      быстро      утратил
ознакомительно-экскурсионный характер, хотя я и не догадывался еще,  какие
планы строил профессор,  давая  мне  свой  телефон.  После  обеда  Денкдох
предложил мне партию в  шахматы.  Я  принес  свой  миникомпьютер,  который
оставил в машине, и усадил его за доску против одной из  институтских  ЭВМ
поменьше размерами; сами же мы, не теряя времени,  прошли  в  директорский
кабинет, где началось посвящение меня в секреты ИИМ.
     Теперь все это поблекшие воспоминания, но тогда у меня чуть голова не
распухла.  Сперва  меня  ознакомили  с  порядками  в  МИДе,  которому  они
подчинялись. Что-то из этого мне, вероятно, уже доводилось слышать, однако
по мере возможности я обходил эту сферу космической  бюрократии  стороной,
пока и меня жареный петух  не  клюнул.  Что  творится  сейчас  в  соседних
созвездиях, никому не известно; в лучшем случае известно, что творилось  в
них икс лет назад, в бытность там наших посланцев. Исследователи, как лица
политически  некомпетентные,  путешествовать  одни,  понятно,  не   могут;
поэтому с ними летят эмиссары соответствующих ведомств. По возвращении  из
командировки  чиновники   представляют   отчеты,   и   из   этих   отчетов
изготовляется экстракт для программирования  электрохронографов,  то  есть
компьютеров, моделирующих историю данной планеты. Каким  образом,  однако,
можно строить политику на выводах из давнишних событий?  Одной  радиосвязи
для этого мало; впрочем, радиограмма даже от ближайшей звезды идет  многие
годы.  Электрохронограф,  попросту  говоря,  должен  угадать   продолжение
инопланетной истории, на которую он нацелен. Не  буду  останавливаться  на
перебранках с исследователями-очевидцами, хотя, между прочим, ни разу  еще
не случалось, чтобы им удалось  согласовать  свои  отчеты  об  экспедиции.
Достаточно вспомнить, что американцы ухлопали миллиарды, пытаясь выяснить,
есть ли жизнь на  Марсе;  они  послали  туда  орбитальные  и  спускающиеся
аппараты, многие месяцы изучали полученный материал, после чего оказалось,
что все, правда, известно, но вот _ч_т_о _и_м_е_н_н_о_ -  об  этом  ученые
договориться не могут. А ведь всего-то и надо было узнать, есть ли  там  в
песке какие-нибудь бактерии или нет.  Ведь  микроорганизмы,  которые  либо
есть,  либо  их  нету,  которые  лишены  языка,  а  значит   не   способны
рассказывать байки, - просто подарок по сравнению с существами  разумными,
которые не только обладают такой способностью, но  и  с  немалым  умом  ею
пользуются. К тому  же  космопроходец  прибывает  на  Землю  с  безнадежно
устаревшим материалом, ведь пока МИД получит его отчет, проходит век, и  с
этой  дипломатической  стороной  теории  относительности  ничего  поделать
нельзя. Так что дипломатия, а с ней и политика в Космосе могут быть только
релятивистскими. В электрохронограф вводятся данные планетологии,  физики,
химии,  а  также   истории   населенных   планет;   он   поглощает   сотни
информационных  потоков,  а   потом   очередная   контрольная   экспедиция
констатирует полное фиаско всех этих трудов. Пока что электрохронографы не
попали в точку ни разу. Чаще они  попадают  пальцем  в  небо,  да  и  чему
удивляться? Помните, насколько удачными оказались домыслы  футурологов?  А
ведь они занимались тем, что было у них под носом и  за  окном.  С  другой
стороны, нельзя опускать рук:  политика  существует  не  потому,  что  так
кому-то   понравилось,   но   потому,   что   так    надо.    Политическая
информированность МИДа целиком зависит от работы  электрохронографов,  так
что Институт монтирует их один за другим. Действуют же они с разбросом, то
есть создают противоречивые версии инопланетной  истории.  Перспективы  не
самые радужные. На каждую галактику приходится до девятисот цивилизаций, с
которыми нужно поддерживать дипломатические отношения,  такова  оценка  на
нынешний день; сколько на свете галактик, точно  не  знает  никто,  но  не
меньше  ста  миллиардов.  Это  дает  кое-какое  понятие   об   объективных
трудностях, с которыми сталкивается Министерство Инопланетных Дел; утешать
себя тем, что обычный обмен нотами с отдаленными  цивилизациями  занял  бы
около двух миллиардов лет, не приходится: есть ведь и более близкие, и  не
мешало  бы  знать,  чего  от  них  ожидать.  Магистр  Вютерлих  из  Группы
автопрогнозирования ИИМ (она моделирует будущее развитие МИДа)  установил,
что  если  космополитика  будет  развиваться  согласно  прогнозам,  то  не
позднее, чем через полтораста  лет  каждый  землянин  станет  как  минимум
почетным консулом, если не полномочным  послом,  а  все  типографии  нашей
планеты будут печатать одни лишь  верительные  грамоты.  Это,  конечно,  в
корне ликвидировало бы угрозу  перенаселения,  но  создало  бы  ряд  новых
проблем. Города опустели бы, да и у самого МИДа появились бы  трудности  с
комплектованием кадров.
     В течение первого месяца я ежедневно приходил  в  институтский  Центр
хронографического слежения и слушал лекции, словно студент. Я  узнал,  что
не мы выдумали этот порох, задолго до нас нашлись  такие  умы  в  небесах.
Политика же замечательна тем, что включает в свою орбиту все, что поначалу
ею, может, и не было. Там, под чужими солнцами, есть свои МИДы  со  своими
электрохронографами,   и   космическая   гонка   в   области   оптимизации
предсказаний идет вовсю. Чем точнее вы  угадали  продолжение  инопланетной
истории, тем ваше положение  выгоднее.  Поэтому  хрономоделирование  -  не
только метод познания, но и политическое  оружие;  ведь  некоторые  версии
своей истории те,  Другие,  производят  только  на  экспорт;  в  интересах
космополитики так, скорее всего, придется делать и нам.  Как  заметил  при
мне ехидный профессор Маверикс из Отдела  Земной  Истории,  для  этого  не
потребуется ни особых  затрат,  ни  усилий  -  достаточно  будет  передать
содержание школьных учебников истории, издающихся в  столь  многочисленных
под нашим солнцем странах. Впрочем, поскольку фантазии  эти,  в  общем-то,
скромные, их называют не ложью, а местным патриотизмом.
     Я усердно внимал ему, принимал порошки от головной боли и  убеждался,
что все потеряно. Никогда уже не буду я знать Космос, как в прежние  годы.
Тогда я был сущим ребенком; но детской  простодушной  наивности  рано  или
поздно приходит конец.
     Элементы  хрономоделирования  мне   излагал   доцент   Цвингли.   Это
называется еще проективной имитацией будущего;  впрочем,  на  интересующей
нас планете оно уже не будущее, а настоящее, но мы не знаем его и не можем
сейчас же узнать, поскольку нельзя мгновенно  преодолеть  разделяющее  нас
расстояние.  В  машины  закладывают  всевозможные  сведения  о  населенном
небесном теле. Сначала - версии первопроходцев, ложные как минимум на  100
процентов (при этих словах сердце у меня замерло). Как минимум,  ибо  даже
на Земле первопроходец обычно понятия не имеет о том, что он открыл. Взять
хотя  бы  Колумба  с  его  Америкой.  Он  получил  не  нулевую  даже,   но
отрицательную информацию. Нулевой она была бы, если б он честно признался,
что ведать не ведает, куда его занесло.
     Дальнейшие версии поставляют  туземцы,  движимые  скорее  собственной
выгодой, нежели стремлением к  истине.  Эти  версии  понять  легче  всего:
предназначенные на экспорт, они просты, ясны и  последовательны.  Если  же
они приближаются к истинному положению дел, то можно понять либо мало что,
либо все  наоборот.  И  возмущаться  тут  не  из-за  чего:  вспомним,  что
христианская любовь  к  ближнему  служила  обоснованием  розни  иноверцев,
разрывания  лошадьми  богобоязненных   толкователей   Евангелия,   грабежа
соседей, угона туземцев  в  рабство,  -  короче,  нет  преступления  столь
изощренного, которое не было бы совершено из  страха  Божьего.  Причем  на
словах эти заповеди соблюдались  свято,  откуда  следует,  что  все  может
вытекать из всего, а разум на практике служит согласованию  прекрасного  с
постыдным. Оптимисты могут утешать себя тем, что  речь  идет  об  атрибуте
разума универсальном, а не локальном.
     В рабочем жаргоне Института укоренилась артиллерийская  терминология,
поскольку  конечным  результатом  исследования  должна   быть   событийная
траектория, бьющая точно в цель. В идеальном случае  земной  исследователь
прибывает на планету - объект моделирования - с последним номером  местной
газеты  в  руках  (так  называемый  фантомный  выпуск)  и,  сверив  его  с
аналогичным местным изданием, констатирует их полнейшее  сходство.  Идеал,
как это обычно бывает, недостижим, но надо  к  нему  стремиться.  Отдельно
взятая хроногаубица дает отклонение, именуемое абсолютным; это значит, что
совпадений нет никаких. Поэтому хроногаубицы сводят в батареи, что  влечет
за собой громадный  разброс  хронограмм.  Попытки  усреднения  результатов
кончились  полной  сумятицей,  и  в  настоящее  время  крайние  результаты
отсеиваются.  По  этому  принципу  действуют  три  хронобатареи:   Батарея
Апробирующих  Модулей  (БАМ),  Оппонирующих  Модулей  (БОМ)  и  Уточняющих
Модулей (БУМ). Согласовать их вердикты пробует МОСГ  (Модуль  Согласования
Гипотез), который,  однако,  то  и  дело  впадает  либо  в  эпилептический
резонанс,  либо  в  кататонию.  Ведется   работа   по   созданию   сводных
хронодивизионов (БАМ,  БОМ,  БУМ)  для  выхода  на  более  высокие  уровни
моделирования, но пуск  первого  корпуса  крупнокалиберных  хронометов  не
оправдал  ожиданий:  оказалось,  историографическая   меткость   корпусных
агрегатов может удовлетворить лишь в  том  случае,  если  их  общая  масса
сравняется с массой Галактики. Так что пока пришлось ограничиться системой
из трех самостоятельных батарей, а МОСГ лишь комментирует ее диагнозы.
     Все это показалось  мне  совершенно  неправдоподобным.  Разве  можно,
спросил я, предвидеть что бы  то  ни  было  из  происшествий  на  планете,
удаленной от нас на тысячи световых лет, если я головой поручусь, что  все
ваши хроногаубицы не угадают, что я завтра съем на обед?
     - Ха! - отозвался Цвингли. - Не думайте, что вы сразили нас  наповал.
Принцип надежных прогнозов прост. Действительно, неизвестно, что вы завтра
будете есть, но известно, что  через  четыре  миллиарда  лет  здесь  никто
ничего есть не  будет,  ибо  Солнце,  превратившись  в  "красный  гигант",
испепелит внутренние планеты, а с ними и Землю. Верно?
     Я согласился.
     - Поэтому недостоверные события нужно сопрягать с достоверными. Таков
общий принцип, а остальное - уже вычисления. С ними не справилось  бы  все
человечество,   усаженное   за   счеты,   но   сто   граммов    псин-массы
(психосинтетической массы) побивают  человечество  на  голову.  В  Природе
имеются некоторые постоянные. Например, постоянная расширения  нагреваемых
тел или распространения планетарных цивилизаций. Неважно, что они там себе
думают, важно, что они делают. Стиль  серебряной  ложечки  как  ювелирного
изделия не имеет никакого значения, если положить ее  в  печь.  Главное  -
температура плавления серебра. Следовательно,  кроме  постоянных,  имеются
критические точки - в истории тоже. Расстаньтесь с традиционным  мышлением
историков! Короли, династии, государственные интересы, захваты  и  прочее.
Не счесть капель воды в Ниагаре, но  ее  мощность  и  водосброс  вычислить
можно. Молодая цивилизация, как принято у нас говорить, неплотно прилегает
к Природе. Когда недосягаемы не только звезды, но и дно морей  собственной
планеты, ее недра и полюсы, когда орды кочевников кормятся чем Бог  послал
- они могут думать о звездах, морях, климате, почве все, что взбредет им в
голову,  ведь  эти  бредни   не   связаны   с   эффективной   практической
деятельностью. Дождь они могут вызывать заклинаниями,  обращать  к  океану
молитвы, просить  солнце  о  помощи  -  условий  их  жизни  это  никак  не
затрагивает.  Но  чем  старше   цивилизация,   тем   обширнее   сфера   ее
соприкосновения  с  Природой.  Вы  не  можете  ограничиться  сведениями  о
трезубце Нептуна, если хотите добыть нефть  с  морского  дна!  Отсюда  что
следует? То, что молодая цивилизация ведет себя не как капуста  на  грядке
летом, но, скорее, как калужница на болоте весной. Она уже почки  пустила,
а тут вдруг заморозки, и почки ко  всем  чертям.  Мороз  рисует  на  окнах
узоры. Какие узоры он нарисует, никому не известно; известно, однако,  что
скоро они исчезнут, потому что идет потепление. Раннее развитие заикается.
Иначе говоря, осциллирует. Местные гуманитарии называют это  историческими
циклами, культурными эпохами и так далее.  Разумеется,  никаких  прогнозов
отсюда делать нельзя. Подходящей моделью будет  таз  с  водой,  в  которую
добавляют мыло. Пока мыла мало, пузыри лопаются, Добавьте воды - их  вовсе
не будет. Но, добавляя мыло, вы  сгущаете  пену.  Подставьте  вместо  мыла
сравнительно развитые технологии, и пузыри перестанут  лопаться.  Вот  вам
модель цивилизационной экспансии в Космосе! Каждый пузырь  -  цивилизация.
Сперва мы вычисляем постоянные пузыря. Каково поверхностное натяжение?  То
есть стабильность системы. Каков наш пузырь внутри - совершенно  пуст  или
разделен пленками, а значит, состоит из нескольких  пузырей  поменьше?  То
есть государств. Сколько мыла прибывает в столетие?  То  есть  каков  темп
техноэволюции? И так далее.
     - Но все это слишком уж отвлеченно,  -  не  сдавался  я.  -  Какое-то
статистическое усреднение из этого, может, и выйдет, но  чтобы  содержание
инопланетной газеты за такой-то день такого-то года - это уж извините!  Ни
за что не поверю!
     -  Но  мы  об  истории  не  разговариваем,  господин  Тихий,  мы   ее
моделируем,  и  в  качестве  доказательства  эффективности   моделирования
получаем хронограммы, - возразил флегматично доцент. - Сегодня мы в  вашем
присутствии загрузим порцию шихты, и  притом  по  материалам  планеты,  на
которой вы побывали и которую подробно описали в своих "Дневниках".
     - Что это - шихта?
     - Спрессованная информация о планете, то есть о ее цивилизации.  Ваши
записи тоже туда включены, а как же, - но в числе  десятка  тысяч  других.
Чтобы наглядно продемонстрировать вам возможности хроногаубицы, мы нацелим
ее на ваш дневник и посмотрим, что из этого выйдет!
     - Не понимаю. Что и как вы нацелите?
     - Попросту  говоря,  ваш  отчет  о  путешествии  на  Энтеропию  будет
сопоставлен со все совокупностью фактов, которые собрал,  изучая  планету,
целый хронодивизион, непрерывно снабжаемый информацией с нашего мидовского
спутника, а тот получает ее из Маунт-Вилсоновской обсерватории - там у них
самые свежие данные космического радиоперехвата. И никто из нас,  господин
Тихий, не знает, что находится в шихте, - такова особенность нашей работы.
На чтение одной только порции шихты у вас  ушло  бы  три  тысячи  лет,  не
меньше.  А  хронодивизион  усваивает  ее  за  тридцать  шесть  часов,  при
упреждении  в  пять  секуляров.  Может  быть,  это  даст   вам   некоторое
представление  о  различии  между  историческим  воображением   машины   и
человека. Из всех закавык, с которыми приходится иметь  дело,  я  расскажу
вам лишь об одной, дабы вы уяснили себе, что именно  мы  вам  покажем  как
результат  моделирования.  Хроногаубица  действует  так,   как   если   бы
разыгрывала тысячи шахматных партий одновременно, причем  результат  одной
служит началом следующей. Чтобы сделать правильный ход,  она  конструирует
критерии оценки, теории, гипотезы и так далее. Так вот: мы вовсе не желаем
их знать. Это нам ни к чему  -  ведь  и  артиллеристу  совершенно  незачем
знать, как протекает  сгорание  каждого  зернышка  пороха.  Снаряд  должен
попасть в цель, вот и все. Поэтому  хроногаубица  отвечает  на  конкретные
вопросы конкретно, без балласта промежуточных  предположений  и  домыслов.
Программа  сегодняшнего   эксперимента   предусматривает   анализ   вашего
четырнадцатого путешествия под углом его отдаленных последствий. При  этом
не так уж важно, сообщили ли вы, как в суде, правду и  только  правду.  Мы
ведь стоим на почве политики,  а  не  физики.  Не  в  правде  дело,  но  в
Realpolitik [реальная политика (нем.)]. То есть в том, какое влияние  ваша
первопроходческая деятельность на  Энтеропии  окажет  на  отношения  между
цивилизациями - нашей и тамошней.
     - Так чего же мы ждем? - спросил я. - Загружайте скорее  вашу  шихту,
куда положено...
     Загрузка началась в пятницу вечером, так  что,  придя  в  Институт  в
понедельник, я  успел  как  раз  вовремя,  чтобы  увидеть  последний  этап
операции. В Центр хронослежения набилось множество  любопытных  из  разных
отделов;  результат  должен  был  появиться  на  круглом  и  толстом,  как
иллюминатор, экране,  над  которым  лихорадочно  мигали  белые  и  зеленые
контрольные лампочки, совсем как в заурядном фантастическом  фильме;  часы
показывали одиннадцать, время шло,  а  мутная  глубь  за  толстым  стеклом
оставалась темной. Потом в самом его центре вспыхнула красная точка, и это
свечение распространилось  на  всю  окружность  экрана,  кишащую  черными,
крохотными, извивающимися гусеницами. Выглядело это крайне  неаппетитно  -
как насекомые на раскаленной сковороде. Шеф  лингвистов  доктор  Гаерштейн
торжествующе воскликнул:
     - Родофильное письмо, наречия верхней  и  нижней  Тетрапептиды,  язык
официальных бумаг!
     Он приблизил лицо к экрану; черные гусеницы - иероглифы или буквы?  -
выстроились в два ровных прямоугольника, один над другим.
     - Это вам, господин Тихий, - добавил уже спокойнее Гаерштейн.
     - Что это?
     - Точно не знаю. Я изучал  оба  эти  наречия,  но  язык  со  временем
изменяется, а перед нами проекция с у