- Когда-то ты хотела выучить его, - сказал он, - ты помнишь? Я  дал  тебе
списки слов.
   - Да, - сказала она, - я  помню.  Я  выучила  их,  но  забыла.  Я  сейчас
здорова, зачем мне теперь их учить?
   Он сделал небольшую гимнастику и ее тоже  заставил  сделать,  чтобы  быть
готовыми  к  длинному  путешествию  в  воскресенье.  Она  слушалась  его  не
возражая.
   Этой ночью он нашел не ручей, а ирригационный канал с бетонными  стенками
шириной около двух метров. Искупался в  его  медленно  текущей  воде,  затем
принес полные питьевые контейнеры в укрытие, разбудил Лайлак и развязал.  Он
провел ее через заросли, стоял и смотрел, пока она купалась. Ее мокрое  тело
отсвечивало в слабом свете месяца.
   Он помог ей вылезти на берег, подал полотенце и  стоял  рядом,  пока  она
вытиралась.
   - Ты знаешь, почему  я  все  это  делаю?  -  спросил  он.  Она  удивленно
взглянула на него - Потому что я люблю тебя.
   - Тогда разреши мне уйти, - сказала она. Он покачал головой.
   - Тогда как ты можешь говорить, что любишь меня?
   - Люблю, - сказал он.
   Она наклонилась и стала вытирать ноги.
   - Ты хочешь, чтобы я снова заболела? - спросила она.
   - Да, - ответил он.
   - Тогда ты ненавидишь меня, - сказал она, - ты не любишь меня.
   Она выпрямилась. Он взял ее за руку, прохладную и влажную, мягкую.
   - Лайлак... - сказал он.
   - Анна.
   Он попробовал поцеловать ее в губы, но она отстранилась.
   Он поцеловал ее в щеку.
   - Теперь направь на меня свой пистолет и изнасилуй, - сказала она.
   - Я не сделаю этого, - ответил он и отпустил ее руку.
   - Не знаю, почему бы тебе  этого  не  сделать,  -  сказала  она,  надевая
комбинезон и наощупь застегивая его. -  Пожалуйста,  Ли,  давай  вернемся  в
город. Я уверена, что тебя  можно  вылечить,  потому  что  если  бы  ты  был
по-настоящему болен, неизлечимо болен, ты бы изнасиловал  меня.  Ты  бы  был
гораздо менее добрым, чем сейчас.
   - Пошли в укрытие, - сказал он.
   - Пожалуйста, Ли... - настаивала Лайлак.
   - Чип, - поправил он. - Меня зовут Чип. Пошли,  -  он  кивнул  в  сторону
укрытия, и они пошли, пробираясь через заросли.
   Ближе к концу недели она взяла его ручку и книгу,  которую  он  читал,  и
стала рисовать картинки на обороте обложки - почти  похожих  Христа  и  Веи,
дома, свою левую руку и ряд оттененных крестов и серпов. Он смотрел за  ней,
чтобы убедиться, что она  не  пишет  записок,  которые  попытается  передать
кому-нибудь в воскресенье.
   Потом нарисовал здание и показал ей.
   - Что это? - спросила она.
   - Здание.
   - Нет, не похоже.
   - Это здание, - сказал он. - Не  обязательно  всем  им  быть  плоскими  и
прямоугольными.
   - А что это за овалы?
   - Окна.
   -  Никогда  не  видела  такого  здания,  -  сказала   она.   -   Даже   в
до-Объединенческом. Где оно?
   - Нигде, - сказал он. - Я его придумал.
   - Ох, - сказала она, - тогда это не здание,  оно  не  настоящее.  Как  ты
можешь рисовать то, чего нет?
   - Я болен, член? - спросил он.
   Она вернула ему книгу, не глядя в глаза.
   - Не шути с этим, - сказала она.
   Он надеялся - ну, не надеялся, но думал, что это  возможно,  случится,  -
что в субботу ночью, из привычки или из  желания,  или  только  из  членской
доброты, она проявит женский интерес к нему. Но этого не произошло. Она была
такая же, как во все другие ночи, тихо сидела в  сумерках,  обхватив  руками
колени, смотря на ленту пурпурного неба между качающимися черными верхушками
деревьев и черным каменным козырьком над головой.
   - Субботняя ночь, - сказал он.
   - Я знаю, - ответила она.
   Они молчали несколько секунд, а затем она сказала:
   - Я не получу мое лечение, да?
   - Нет, - сказал он.
   - Тогда я могу забеременеть, - сказала она. - Мне нельзя иметь  детей,  и
тебе тоже.
   Он хотел сказать ей, что они идут в такое место, где решения Уни не имеют
силы, но было еще слишком рано: она могла испугаться и стать неуправляемой.
   - Да, я думаю, ты права, - сказал он.
   Он связал ее, накрыл и поцеловал в щеку. Она молча лежала в  темноте.  Он
встал с колен и пошел к своим одеялам.
   Отрезок пути в воскресенье прошел благополучно. Рано утром группа молодых
членов  остановила  их,  но  только  чтобы  попросить  о  помощи  в  починке
велосипеда. Лайлак сидела на траве в стороне, пока  Чип  работал.  К  закату
солнца они были в парковой зоне к северу от 14266. Проехали около семидесяти
пяти километров.
   Опять было трудно найти укрытие, но Чип все-таки нашел -  развалины  стен
до-Объединенческого или ранне-Объединенческого здания, покрытые, как крышей,
провисающей массой дикого винограда и ползучих растений - это  укрытие  было
больше и удобнее, чем то, которое было у них на  прошлой  неделе.  В  ту  же
ночь, несмотря на то что они ехали весь  день,  он  пошел  в  266  и  принес
трехдневный запас пирогов и напитков.
   Лайлак стала раздражительной.
   - Я хочу почистить зубы, - сказала она, - и я хочу принять  душ.  Сколько
мы еще будем  так  жить?  Всегда?  Тебе,  может  быть,  нравится  жить,  как
животному, но мне нет, я человек. И я не могу спать со связанными  руками  и
ногами.
   - Ты же спала на прошлой неделе, - сказал он.
   - Ну, а теперь не могу!
   - Лежи тихо и дай мне поспать, - приказал он.
   Когда она смотрела на него, в ее взгляде  не  было  больше  жалости.  Она
неодобряюще хмыкала, когда он брился и когда  читал,  отвечала  коротко  или
вообще не отвечала, когда он о чем-то спрашивал. Она заартачилась, когда они
делали гимнастику, и ему пришлось взять пистолет и пригрозить ей.
   Время подходит к восьмому маркса, дню ее лечения, сказал он себе,  и  эта
раздражительность - естественная реакция на положение пленника и дискомфорт,
это признак здоровой Лайлак,  которая  похоронена  в  Анне  СГ.  Это  должно
радовать его, но жить рядом с агрессивностью  и  раздражительностью  гораздо
труднее, чем с симпатией и членским послушанием,  которые  были  на  прошлой
неделе.
   Она жаловалась на насекомых и  на  скуку.  Была  одна  всю  ночь,  и  она
жаловалась на дождь.
   Однажды ночью Чип проснулся и услышал, что она двигается.
   Он посветил фонариком. Она развязала руки и развязывала  ноги.  Он  снова
связал ее и ударил.
   В эту субботнюю ночь они не разговаривали.
   В воскресенье снова ехали на велосипедах. Чип держался близко к ней и был
начеку, когда им встречались члены. Он напомнил  ей,  чтобы  она  улыбалась,
кивала, отвечала на приветствия, вела себя так, как будто все в порядке. Они
ехали в мрачной тишине, и он боялся, что несмотря на угрозу  пистолетом  она
позовет на помощь или в любой момент остановится и откажется  ехать  дальше.
"Не только тебя, - сказал он, - всех, кто окажется рядом, я  убью.  Клянусь,
что я это сделаю". Она послушно крутила педали, улыбалась и кивала обиженно.
У  Чипа  заклинило  переключение  передач,  и  они  проехали  только   сорок
километров.
   К концу третьей недели ее раздражение  спало.  Она  сидела  нахмурившись,
срывала травинки, разглядывала свои пальцы, крутила браслет на запястье. Она
с любопытством смотрела на Чипа, будто раньше его не видела,  и  подчинялась
его словам медленно, механически.
   Он  был  занят  починкой  велосипеда  и  оставил  ее  бодрствующей,   без
присмотра.
   Однажды вечером на четвертой неделе она спросила:
   - Куда мы едем?
   Он посмотрел на нее секунду и сказал:
   - На остров, который называется Маджорка. В Море Вечного Мира.
   - Маджорка? - переспросила она.
   - Это остров неизлечимых, - сказал он. - Еще в мире семь таких  островов.
Нет, пожалуй, больше, чем  семь,  потому  что  некоторые  из  них  -  группы
островов. Я нашел их на карте в до-Объединенческом,  еще  в  Инд.  Они  были
заклеены и не показаны на картах в МСД. Я собирался сказать тебе о них в тот
день, когда меня... вылечили.
   Она помолчала, а потом спросила:
   - Ты сказал Кингу?
   В первый раз она упомянула его. Должен он сказать ей, что Кингу  не  надо
было ничего говорить, что он все знал и скрывал  от  них?  Зачем?  Кинг  был
мертв, зачем омрачать ее воспоминания о нем?
   - Да, я сказал, - ответил он. - Он был поражен и очень воодушевлен. Я  не
понимаю, почему он... сделал то, что сделал. Ты знаешь об этом, правда?
   - Да, я знаю, - сказала она, взяла кусок пирога и стала жевать. Спросила:
   - Как они живут на этих островах?
   - Не представляю, - сознался он. - Может, очень грубо, очень  примитивно.
Но лучше, чем здесь, я уверен. - Он улыбнулся. - Что бы там ни было,  это  -
свободная жизнь. Она может быть и высоко цивилизованной. Первые неизлечимые,
но это были независимые и находчивые члены.
   - Я не уверена, что хочу туда, сказала она.
   - Не торопись, - ответил он. - Через несколько дней  ты  будешь  уверена.
Ведь это именно у  тебя  появилась  мысль,  что  колонии  неизлечимых  могут
существовать, ты помнишь? Ты просила меня начать их искать.
   Она кивнула:
   - Я помню.
   Позднее на той же неделе она взяла новую книгу на французском, которую он
нашел, и попыталась читать. Он сидел рядом с ней и переводил.
   В то воскресенье, когда они ехали на велосипедах,  какой-то  член  нагнал
Чипа и пристроился слева, не обгоняя и не отставая.
   - Привет, - сказал он.
   - Привет, - ответил Чип.
   - Я думал, что старые велосипеды все уже сняли. - сказал он.
   - Я тоже, - сказал Чип, - но  там  были  и  такие.  У  этого  члена  рама
велосипеда была тоньше и скорости переключались большим пальцем.
   - В 935-м? - спросил он.
   - Нет, в 939-м, - сказал Чип.
   - О, - сказал член. Он посмотрел на их корзинки,  набитые  завернутыми  в
одеяла мешками.
   - Нам лучше поспешить. Ли, - сказала Лайлак, - наших уже не видно.
   - Ничего, они нас подождут, - сказал Чип. Им придется  подождать,  у  нас
все пироги и одеяла. Член улыбнулся.
   - Нет, давай поедем быстрее, - сказала  Лайлак,  -  зачем  заставлять  их
ждать.
   - Ладно, - сказал Чип и, обращаясь к члену, добавил:
   - Хорошего дня.
   - Вам тоже, - ответил тот.
   Они стали быстрее крутить педали и вырвались вперед.
   - Молодец, Лайлак, - сказал Чип, - он как раз собирался спросить,  почему
мы так много всего везем.
   Лайлак не ответила.
   Они проехали в тот день около  восьмидесяти  километров  и  добрались  до
парковой зоны к северо-западу от 12471, в одном дне пути от 082.  Они  нашли
очень  хорошее  укрытие,  треугольную  расщелину  между  высокими  каменными
уступами с нависающими над ней деревьями. Чип нарезал ветвей, чтобы  закрыть
вход.
   - Больше можешь меня не связывать, - сказала Лайлак, - я не  убегу  и  не
буду пытаться привлечь чье-то внимание. Можешь положить пистолет в мешок.
   - Ты хочешь добраться туда? - спросил он. - На Маджорку?
   - Конечно, - сказала она. - Горю желанием. Это то, чего я всегда хотела -
когда я была собой, конечно.
   - Хорошо, - сказал он, положил пистолет в мешок и не стал  трогать  ее  в
эту ночь.
   Ее неожиданная небрежность показалась ему подозрительной.
   Не должна ли была она проявить  больше  энтузиазма?  Да  и  благодарности
тоже, это было то, чего он ожидал, то,  что  он  заранее  нарисовал  себе  -
благодарность, проявление любви. Он  лежал  без  сна,  слушая  ее  медленное
дыхание. Действительно она спит или притворяется? Может  ли  быть,  что  она
дурачит его каким-то невообразимым образом? Он посветил  на  нее  фонариком.
Глаза закрыты, рот чуть-чуть приоткрыт, руки вместе под одеялом,  будто  она
связана.
   Сейчас только двадцатое маркса, сказал он себе. Через неделю  или  две  в
ней будет больше чувства. Он закрыл глаза. Когда проснулся, она подбирала  с
земли камешки и ветки. "Доброе утро", - сказала она приветливо.
   Они нашли неподалеку ручеек и дерево с  зелеными  плодами,  "оливу",  как
подумал Чип. Фрукты были странного вкуса, и они оба предпочли пироги.
   Она спросила его, как ему удалось избежать лечений, и он рассказал ей про
лист на мокром камне и про повязки, которые делал. Рассказ произвел  на  нее
впечатление.
   - Ты поступил умно, - сказала она.
   Однажды ночью они ходили в 12471  за  пирогами,  напитками,  полотенцами,
туалетной бумагой, комбинезонами, новыми сандалиями и еще чтобы рассмотреть,
насколько это возможно при фонарике, карту этой местности в МСД.
   - Что мы будем  делать,  когда  доберемся  до  082?  -  спросила  она  на
следующее утро.
   - Спрячемся на берегу, -  ответил  Чип,  -  и  каждую  ночь  будем  ждать
торговцев.
   - А они решатся, - спросила она, - решатся приплыть на берег?
   - Да, - сказал он, - я думаю, решатся. В стороне от города.
   - А не плавают ли они скорее в Евр? Это ведь ближе.
   - Будем надеяться, что они бывают и в Афр тоже, - сказал Чип.  -  Я  хочу
достать в городе несколько вещей, которые для них представляли бы  ценность,
когда туда доберемся. Мы продадим их. Надо об этом подумать.
   - Есть ли надежда, что мы найдем лодку? - спросила она.
   - Едва ли, - сказал он,  -  там  нет  островов  вблизи  берега,  так  что
моторных лодок скорее всего нет. Конечно,  всегда  есть  весельные  лодки  в
парках  развлечений,  но  я  не  могу  представить,  как  мы  гребем  двести
восемьдесят километров, а ты?
   - Это невозможно...
   - Нет, - сказал он, - возможно. В самом худшем случае. Но  я  рассчитываю
на торговцев  или  на  какую-нибудь  организованную  спасательную  операцию.
Маджорке надо защищаться, потому что Уни знает о  ней,  он  знает  обо  всех
островах. Так  что  члены  там  должны  искать  сбегающих  из  Семьи,  чтобы
увеличивать свое население, свою мощь.
   - Да, может быть, - сказала она.
   Была еще одна дождливая ночь, и они сидели рядом, завернувшись в  одеяло,
забившись в самый угол своего убежища между высокими каменными уступами.  Он
поцеловал ее и попробовал расстегнуть верх комбинезона, но она задержала его
руку.
   - Я знаю, что это бессмысленно, - сказала она, - но у меня  еще  осталось
небольшое предубеждение, что только в субботу вечером...  Пожалуйста!  Можем
мы подождать до субботы?
   - Это не имеет смысла, - сказал он.
   - Я знаю, но... пожалуйста... Можно нам подождать?
   - Ты уверена, что хочешь подождать?
   - Да, Чип.
   Они читали и думали, что лучше взять из 082 для продажи.
   Потом он проверил велосипеды, она сделала гимнастику, делала ее дольше  и
тщательнее, чем он.
   В субботу вечером он вернулся с  ручья,  и  она  стояла,  держа  в  руках
направленный на него пистолет, ее глаза сузились и смотрели с ненавистью.
   - Он позвонил мне перед тем, как сделал это, - сказала она.
   - Что ты... - начал Чип.
   - Да! - закричала она. - Кинг позвонил мне! Ты лгун! Ненавистный... - Она
нажала на курок. Снова и снова. Посмотрела на пистолет, потом на него.
   - Там нет генератора, - сказал он.
   - Какую же драку ты... - Она размахнулась и кинула пистолетом в него.  Он
поднял руки, пистолет больно ударил в грудь, и у него перехватило дыхание.
   - Пойти с тобой? - кричала она. - Трахаться с тобой? После того,  как  ты
его убил?
   Он схватился за грудь, с трудом мог вздохнуть.
   - Я не убивал его! - сказал он. - Он сам себя убил, Лайлак! Христос и...
   - Потому что ты солгал ему! Солгал про нас! Сказал ему, что мы...
   - Это он так думал, я сказал ему, что это не так! Я  сказал  ему,  но  он
никак не хотел мне верить!
   - Ты не возразил ему, - сказала она. - Он сказал, что ему все равно,  что
мы один другого стоим, а потом он повесил трубку и...
   - Лайлак, - сказал он, - я клянусь любовью Семьи, что я сказал  ему,  что
это не правда!
   - Тогда Почему он убил себя?
   - Потому что он знал!
   - Потому что ты ему сказал! - произнесла она, повернулась и схватила свой
велосипед и протаранила наваленные кучей ветки у входа в расщелину.
   Он побежал и схватился за велосипед двумя руками. Ты останешься здесь!  -
крикнул он.
   - Отпусти! -  сказала  она,  обернувшись.  Он  взял  велосипед  за  раму,
повернул и отбросил в сторону. Схватил ее за руку.
   Она ударила его, но он не отпустил ее.
   - Он знал про острова! - сказал он. - Про острова! Он был там,  недалеко,
торговал с членами! Вот почему я знаю, что они приходят на берег!
   Она уставилась на него.
   - О чем ты... - сказала она.
   - У него было  поручение  возле  одного  из  островов,  -  сказал  он.  -
Фолклендские острова, недалеко от Aрг. И он  встречался  с  теми  членами  и
торговал с ними. Он не сказал нам, потому что он бы туда не ушел,  и  он  не
хотел уходить! Вот почему он себя убил. Он знал, что ты все узнаешь от меня,
и ему было стыдно, и он устал, и он бы перестал быть Кингом - королем!
   - Ты лжешь мне так же, как солгал ему, - сказала она  и  выдернула  руку,
комбинезон порвался у нее на плече.
   - Вот откуда у него были духи и семена табака, - сказал он.
   - Я не хочу тебя слышать, - сказала она, - и видеть. Я пойду одна, -  она
шагнула к своему  велосипеду,  подняла  вывалившиеся  из  корзинки  мешок  и
одеяло.
   - Не будь дурой, - сказал он.
   Она подняла велосипед, швырнула  мешок  в  корзинку  и  запихнула  сверху
одеяло. Он подошел к ней и взял велосипед за седло и руль.
   - Одна ты не пойдешь!
   - Пойду, - ее голос дрожал. Они оба с двух сторон держались за велосипед.
Ее лицо краснело в сгущающейся темноте.
   - Я не собираюсь тебя отпускать, - сказал он.
   - Я сделаю то, что сделал он, прежде, чем пойду с тобой.
   - Послушай меня, ты... - сказал он. - Я мог быть на таком острове полгода
назад! Я был уже на пути  и  вернулся  с  полдороги,  потому  что  не  хотел
оставлять тебя мертвой и безмозглой! -: он положил руку ей на грудь и сильно
толкнул, отбросив к  каменной  стене.  Отшвырнул  в  сторону  задребезжавший
велосипед. Потом шагнул к ней и прижал ее руки к камню. - Я приехал сюда  аж
из США, - сказал он, - и мне нравится эта  животная  жизнь  не  больше,  чем
тебе. Мне до драки, любишь ты меня или ненавидишь, - "Ненавижу",  -  сказала
она, - ты будешь со мной! Пистолет не стреляет, но есть камни и  руки.  Тебе
не придется себя убивать, потому что...  -  боль  пронзила  его  пах  -  она
ударила его коленом, - и она уже  был  на  расстоянии  от  него,  у  выхода,
бледно-желтым силуэтом, разгребая, толкая ветки.
   Он подскочил и поймал ее за руку, повернул к себе и бросил ее,  кричащую,
на землю. "Скотина, - завизжала она. - Ты, больной, агрессивный..." -  и  он
накинулся на нее и прижал свою руку к ее рту, изо всех сил. Ее зубы  поймали
кожу его ладони и стали кусать ее, все сильнее и сильнее.
   Она брыкалась, а сжатыми в кулаки руками била его по голове. Он прижал ее
бедро коленом, стопой другой ноги - другую ее ногу, в лодыжке, поймал ее  за
запястье.
   Перенес внимание на ее вторую руку, которая била его, и  на  продолжающие
впиваться в ладонь зубы. "Тут может быть кто-нибудь! - сказал он. -  Сегодня
суббота! Ты что, хочешь чтобы нас обоих вылечили?" - она продолжала бить его
и кусать ладонь.
   Ее удары замедлились  и  прекратились,  зубы  разжались,  отпустили.  Она
лежала, тяжело дыша, глядя на него.
   Попыталась пошевелить ногой под его стопой, но  он  крепче  прижал  ее  к
земле. Он продолжал сжимать ее запястье и зажимать ей  рот.  Он  чувствовал,
что она как будто откусила кусок плоти с его ладони.
   То, что она сдалась, лежит под ним,  с  раздвинутыми  ногами,  неожиданно
возбудило его. Он подумал: сорвать с нее комбинезон и "взять ее"? Разве  она
не сказала, что им надо подождать до субботы? И, может быть,  она  прекратит
нести чепуху насчет Кинга, и что она его ненавидит, перестанет драться  -  а
именно  это  они  и  делают,  дерутся,  -  и  произносят   ругательства   на
французском.
   Ее глаза смотрели на него.
   Он отпустил ее лодыжку и взялся за комбинезон в том месте,  где  тот  был
порван - на плече. Он разорвал его дальше поперек груди, и она снова  начала
бить его, напрягать ноги и кусаться.
   Он разорвал комбинезон до конца, так, что она вся была открыта спереди, и
тут он ее почувств