го обучаться.
     - Как я могу встретиться с ним? - спросила Алистра, решив,
что вопрос с мониторами выяснит, когда доберется до них.
     - Я не могу сказать тебе без разрешения Совета.
       Дело приобрело совершенно  неожиданный,  даже  смущающий
оборот.   В  Диаспаре  почти  не  было  мест,  запрещенных  для
посещения. Алистра была вполне уверена, что  Элвин  не  получал
разрешения  у  Совета,  а  это  могло значить только одно - ему
помогает еще более высокий авторитет.
       Совет правил Диаспаром, но сам Совет мог быть превзойден
высшей силой  -  почти  безграничным  интеллектом  Центрального
Компьютера.  Невольно  хотелось думать о Центральном Компьютере
как  о  чем-то  живом,  находящемся  в  одном  месте,  хотя   в
действительности  он  был  суммой  всех машин Диаспара. Даже не
будучи живым в  биологическом  смысле,  он  несомненно  обладал
осведомленностью  и  самосознанием не меньшими, чем человек. Он

одобрял  это,  иначе  остановил  бы  его  или отослал к Совету,
подобно тому как информационная машина поступила с Алистрой.
       Оставаться здесь не имело  смысла.  Алистра  знала,  что
любая попытка найти Элвина - даже если бы его местонахождение в
этом  огромном  здании  было ей известно - обречена на неудачу.
Двери не будут открываться; движущиеся полы  поползут  обратно,
как  только  она  встанет  на них; поля подъемников таинственно
отключатся, отказываясь перемещать ее с этажа на этаж. Если она
будет упорствовать, ее осторожно выпроводит на улицу  вежливый,
но непреклонный робот, или же она будет кружить по Залу Совета,
пока не утомится и не уйдет по собственной воле.
       На улицу она вышла огорченной и озадаченной; она впервые
почувствовала,  что  некая  тайна  делает  ее  личные желания и
интересы поистине тривиальными. Это не  означало,  однако,  что
для нее самой они стали менее важными. Она не представляла, что
будет  делать  дальше,  но  в  одном была уверена. Элвин не был
единственным упрямцем в Диаспаре.

     8

       Элвин отнял руки от пульта, поставив схему на  сброс,  и
изображение  на  экране  монитора  потухло.  Секунду он сидел в
полной неподвижности, глядя на  пустой  прямоугольник,  столько
недель  занимавший  все  его сознание. Он завершил кругосветное
плавание; на этом экране прошел каждый квадратный метр  внешней
стены  Диаспара.  Он  знал  теперь  город  лучше, чем кто-либо,
кроме, может быть, Хедрона; и он знал, что  пути  сквозь  стены
нет.
       Элвин  не  пал  духом:  он  никогда не надеялся, что все
будет просто, что он найдет искомое  с  первой  попытки.  Важно
было  исключить  одну  возможность.  Теперь  он должен заняться
другими.
       Он поднялся на ноги и  прошелся  вокруг  образа  города,
занимавшего  почти  все  помещение. Трудно было не думать о нем
как  о  материальной  модели,  хотя  Элвин  и   знал,   что   в
действительности  это не более чем оптическая проекция картин в
изученных им ячейках памяти. Когда он касался пульта управления
монитором,  заставляя  свою  точку  наблюдения   двигаться   по
Диаспару,  по  поверхности  этой  копии  перемещалось  световое
пятнышко, показывая, где он находится. На первых порах это было
полезно, но вскоре он так освоил установку координат, что более
не нуждался в подсказке.
       Город  расстилался  перед  ним:  Элвин  взирал  на  него
подобно  богу. Но он едва замечал его, обдумывая порядок шагов,
которые следовало предпринять.
       Существовало по крайней мере одно решение проблемы -  на
случай  провала  всех прочих. Диаспар удерживался в непрерывном
оцепенении своими схемами вечности,  навсегда  застыв  согласно
образу  в  ячейках памяти; но ведь можно было изменить сам этот
образ, а вместе с ним - и город. Отсюда  следовала  возможность
перестройки  участка  внешней  стены с таким расчетом, чтобы он
включал дверной проход, затем этот образ нужно  было  ввести  в
мониторы и дать городу перестроиться по новому замыслу.
       Элвин  подозревал,  что  большая часть пульта управления
монитором,  назначения  которой   Хедрон   ему   не   объяснил,
предназначалась     для     внесения     подобных    изменений.
Экспериментировать с ней было  бесполезно:  органы  управления,
которые  могли  изменить  самое  структуру города, были надежно
блокированы и могли действовать лишь с разрешения  Совета  и  с
одобрения  Центрального  Компьютера.  Шансов на благосклонность
Совета почти  не  было  -  многолетние  или  даже  многовековые
просьбы  ничего  бы  не  изменили.  Эта  перспектива привлекала
Элвина меньше всего.
       Он обратил мысли к небу. Иногда, в фантазиях, вызывавших
позднее легкое смущение, он воображал,  будто  вновь  обрел  ту
свободу  в  воздухе,  от  которой человек так давно отрекся. Он
знал, что некогда  небеса  Земли  были  заполнены  необычайными
аппаратами.    Огромные    корабли,    нагруженные   неведомыми
сокровищами, возвращались из космоса, чтобы  пришвартоваться  в
легендарном  Диаспарском  Порту. Но Порт находился за пределами
города; целые эпохи прошли с тех пор, как он был  погребен  под
наползавшими  песками.  Элвин  мог воображать, что где-нибудь в
лабиринтах Диаспара все еще скрыт летательный аппарат,  но,  по
правде  говоря,  не верил в это. Даже в те дни, когда небольшие
личные   флаеры   использовались   повсеместно,   трудно   было
представить  себе, что их можно было эксплуатировать в пределах
городской черты.
       На время  он  забылся  в  старых,  знакомых  мечтах.  Он
представил  себя  господином  неба, и мир распростерся под ним,
приглашая отправиться куда угодно. Этот мир не принадлежал  его
собственной  эпохе; это был утерянный мир Рассвета - просторные
и живые панорамы холмов,  озер,  лесов.  Он  испытывал  горькую
зависть  к  незнакомым  предкам,  которые столь свободно летали
вокруг Земли и позволили умереть ее красоте.
       Эти  мечты,  одурманившие  сознание,  были   бесполезны;
усилием  воли  он  вернул  себя  к действительности и к текущим
проблемам. Если небо  было  недосягаемо,  а  путь  по  земле  -
перекрыт, что оставалось?
       Снова он попал в положение, требовавшее помощи. Ему было
неприятно  сознавать  свою  неспособность  продвинуться  дальше
только за счет  собственных  усилий,  но  внутренняя  честность
заставляла  примириться  с  этим обстоятельством. Неизбежно его
мысли обратились к Хедрону.
       Элвин никак не мог решить, нравится ли ему Шут.  Он  был
очень  рад,  что они повстречались, и был благодарен Хедрону за
помощь и скрытую симпатию, выказанную к нему и к  его  поискам.
Это был наиболее сходный с ним человек во всем Диаспаре, но все
же  некоторые  черты  личности  Шута  коробили  его.  Возможно,
присущий Хедрону дух  иронической  отрешенности  производил  на
Элвина  впечатление  неявной  насмешки  над всеми его усилиями,
даже когда тот, казалось, всеми силами старался  помочь.  Из-за
этого,   равно   как   и   из-за   собственного   упрямства   и
независимости, Элвин колебался  привлекать  Шута  иначе  как  в
качестве последнего средства.
       Они договорились встретиться в небольшом круглом дворике
недалеко   от   Зала  Совета.  В  городе  было  много  подобных
уединенных  местечек,  часто  расположенных  вблизи  оживленных
артерий и одновременно полностью отрезанных от них. Обычно туда
можно  было  попасть  только  пешком, кружным путем; иногда они
вообще  размещались  в  центре  умело  задуманных   лабиринтов,
подчеркивавших  их  изоляцию.  Избрание  для  рандеву подобного
места было весьма характерно для Хедрона.
       Дворик был не более пятидесяти  шагов  в  поперечнике  и
находился  фактически  в глубине одного из огромных зданий. Тем
не  менее  он  не  имел  видимых  пределов,  будучи   ограничен
прозрачным   бирюзовым   веществом,   которое  слабо  светилось
изнутри. И все же дворик был устроен так,  чтобы  не  возникала
опасность  ощутить  себя затерянным в бесконечном пространстве.
Невысокие стенки, едва доходившие Элвину до пояса,  прерывались
кое-где    проходами    и    создавали    впечатление    уютной
ограниченности, без которой в Диаспаре никто не мог чувствовать
себя довольным.
       Когда Элвин появился, Хедрон как раз  рассматривал  одну
из   этих   стенок.   Она   была  покрыта  тонкой  мозаикой  из
разноцветных плиток, столь фантастически закрученной, что Элвин
даже не попытался проследить ее детали.
     - Взгляни на эту  мозаику,  Элвин,  -  сказал  Шут.  -  Не
замечаешь ли ты в ней чего-то необычного?
     - Нет,  -  признался  Элвин после краткого ознакомления. -
Мне она не нравится, - но в этом как раз нет ничего странного.
       Хедрон провел пальцами по цветным плиткам.
     - Ты не очень наблюдателен, - сказал он. - Взгляни на  эти
края - как они округлились и смягчились. В Диаспаре такое можно
увидеть  очень  редко.  Это  -  износ,  разрушение вещества под
натиском времени. Я помню время, когда эта картинка была  новой
- всего  восемь  тысяч лет назад, в мою предыдущую жизнь. Придя
на это место еще через дюжину жизней, я  обнаружу,  что  плитки
полностью износились.
     - Не  вижу  в этом ничего особенного, - ответил Элвин. - В
городе  есть  и  другие  произведения  искусства,  недостаточно
хорошие,  чтобы  храниться  в схемах памяти, и не столь плохие,
чтобы подвергнуться немедленному уничтожению.  Когда-нибудь,  я
полагаю,  придет другой художник и выполнит работу лучше. И его
работе не позволят износиться.
     - Я знал человека,  создавшего  это  стену,  -  проговорил
Хедрон,  продолжая  ощупывать трещины в мозаике. - Странно, что
об этом я помню, а самого человека - нет. Может быть, он мне не
нравился,  и  я  стер  его  образ  из  моего  сознания,  -   он
усмехнулся.  -  А  может быть, я изготовил стенку сам, во время
одного из артистических приступов, и был так раздражен  отказом
города  сделать  ее  вечной,  что  решил позабыть обо всей этой
истории. Ага, я так и знал, что эта плитка отвалится!
       Он ухитрился отодрать кусочек золотой плитки  и  казался
очень  довольным  этим мелким вредительством. Он бросил обломок
на землю, добавив:
     - Теперь обслуживающим роботам придется что-нибудь с  этим
сделать!
       Благодаря  неведомому инстинкту, называемому интуицией и
пробивающему себе путь там, где чистая логика бессильна,  Элвин
понял,  что  все  это  -  урок  для него самого. Он взглянул на
валявшийся у его ног золотой осколок, стараясь  как-то  связать
его собственными размышлениями.
       Осознав,  что  ответ существует, Элвин с легкостью нашел
его.
     - Я вижу, на что ты хочешь  намекнуть  мне,  -  сказал  он
Хедрону.  -  В  Диаспаре  есть  объекты,  которые не хранятся в
ячейках памяти, поэтому я никогда не  смогу  обнаружить  их  на
мониторах  в  Зале  Совета. Если я пойду туда и сфокусируюсь на
этот дворик, я не увижу и следа стены, на которой мы сидим.
     - Думаю, что стенку ты  найдешь.  Но  мозаики  на  ней  не
будет.
     - Да,  я  понимаю,  -  сказал  Элвин,  слишком  охваченный
нетерпением, чтобы заботиться о таких мелочах.  -  Подобным  же
образом  могут  существовать  части  города, которые никогда не
помещались в схемы вечности, но  пока  не  износились.  Тем  не
менее,  я  не  понимаю,  какой  мне  толк  от этого знания. Мне
известно, что внешняя стена существует - и проходов в ней нет.
     - Возможно, пути наружу и нет, - ответил Хедрон.  -  Я  не
могу ничего обещать тебе. Но, думаю, мониторы нас могут научить
еще  многому  -  если  им  позволит  Центральный  Компьютер. И,
кажется, он испытывает к тебе немалую симпатию.
       По пути в Зал Совета Элвин размышлял над этими  словами.
До  сих  пор  он считал, что доступ к мониторам он получил лишь
благодаря влиянию Хедрона. Ему не  приходило  на  ум,  что  это
могло   быть   следствием  каких-то  его  собственных  качеств.
Положение Уникума было достаточно  невыгодным;  поэтому  вполне
справедливым    казалось    обладание    также    и   какими-то
преимуществами.
       Неизменное изображение города по-прежнему доминировало в
помещении, где Элвин провел столько часов. Он  взглянул  теперь
на   него   с  новым  пониманием:  все,  что  он  видел  здесь,
существовало - но все же не весь Диаспар был отображен. Тем  не
менее,  все  несоответствия  не  могли  не  быть тривиальными и
незаметными со стороны - по крайней  мере,  Элвин  был  в  этом
уверен.
     - Много  лет  назад  я  попытался  сделать  это,  - сказал
Хедрон, садясь за  пульт  монитора,  -  но  клавиши  управления
оказались  для  меня  заблокированными.  Может быть, теперь они
подчинятся мне.
       Припоминая  давно  позабытые  навыки,   пальцы   Хедрона
вначале медленно, а затем с возраставшей уверенностью двигались
по клавиатуре, на мгновения застывая в узловых точках сенсорной
сети, вделанной в пульт.
     - Думаю,  что  все  правильно,  -  сказал он наконец. - Во
всяком случае, мы сейчас увидим.
       Экран засветился, но вместо  ожидаемой  картины  на  нем
появилось несколько обескураживающее сообщение:

     ОБРАТНЫЙ   ОТСЧЕТ   НАЧНЕТСЯ,   КАК  ТОЛЬКО  БУДЕТ  ВВЕДЕН
КОНТРОЛЬНЫЙ ТЕМП

     - Глупо, - пробормотал Хедрон. - Все сделал правильно, а о
главном забыл.
       Его пальцы на этот раз уверенно прошлись  по  пульту,  и
когда  сообщение  исчезло  с  экрана,  он  повернулся  вместе с
креслом, чтобы держать копию города в поле зрения.
     - Гляди, Элвин, - сказал он. -  Я  думаю,  мы  оба  сейчас
узнаем о Диаспаре кое-что новое.
       Элвин   терпеливо   ждал,   но  ничего  не  происходило.
Изображение города парило перед его глазами во  всей  привычной
красоте и блеске - но он не замечал ни того, ни другого. Он уже
собирался  спросить  у  Хедрона,  на  что  именно  ему  следует
смотреть, когда внезапное движение привлекло его внимание, и он
повернул голову, чтобы уследить за ним. Это было  что-то  вроде
едва  уловимой вспышки или мерцания, и он не успел увидеть, чем
она была вызвана. Ничего не изменилось: Диаспар был таким,  как
он  всегда  его знал. Затем он заметил, что Хедрон наблюдает за
ним с сардонической усмешкой, и снова стал рассматривать город.
Теперь это произошло у него на глазах.
       Одно из зданий на краю парка внезапно исчезло и  тут  же
было замещено другим, совершенно иной конструкции. Преображение
было  столь стремительным, что Элвин проглядел бы его, мигни он
в этот момент. Он с  изумлением  глядел  на  чуть  изменившийся
город, но даже во время этого потрясения его ум искал ответ. Он
вспомнил  слова,  появившиеся  на  экране  монитора  - ОБРАТНЫЙ
ОТСЧЕТ НАЧНЕТСЯ - и сразу понял происходящее.
     - Город таков, каким он был тысячи лет назад, - сказал  он
Хедрону. - Мы движемся назад во времени.
     - Формулировка  красочная,  но  вряд ли точная, - возразил
Шут. - На самом деле монитор вспоминает ранние версии города. С
каждой новой модификацией схемы  памяти  не  просто  очищались:
информация  переносилась  из них во вспомогательные устройства,
чтобы при надобности ее можно было извлечь. Я установил монитор
так, чтобы обратный отсчет по этим устройствам шел со скоростью
тысячи  лет  в   секунду.   Сейчас   мы   уже   видим   Диаспар
полумиллионолетней  давности.  Но  чтоб  увидеть  по-настоящему
серьезные изменения, нам надо зайти  куда  дальше  -  я  сейчас
ускорю темп.
       Он  повернулся  к пульту управления, и сразу после этого
не один дом, а целый квартал  ушел  в  небытие  и  был  заменен
большим овальным амфитеатром.
     - Ах,  Арена!  -  сказал  Хедрон.  - Я помню, сколько шуму
было, когда мы решили от нее избавиться.  Она  вряд  ли  вообще
когда-нибудь использовалась, но очень многие относились к ней с
нежностью.
       Монитор  теперь  отображал  память в обратном движении с
намного  большей  скоростью:  изображение  Диаспара  уходило  в
прошлое  на  миллионы  лет  за  минуту,  и перемены происходили
настолько быстро, что глаз не успевал уследить за  ними.  Элвин
заметил   цикличность   в   изменениях:  за  долгими  периодами
спокойствия шли волны перестройки, и так множество раз.  Словно
Диаспар  был живым организмом, которому надо было набраться сил
после каждого взрыва роста.
       Основной  план  города  тем  не  менее  сохранялся   без
изменений. Дома появлялись и исчезали, но картина улиц казалась
вечной,  и парк оставался зеленым сердцем Диаспара. Элвин думал
о том, насколько  глубоко  может  уйти  монитор.  Может  ли  он
вернуться к основанию города и пройти через вуаль, отъединяющую
историю от мифов и легенд Рассвета?
       Они удалились в прошлое уже на пятьсот миллионов лет. За
стенами  Диаспара, недоступная мониторам, Земля уже должна была
быть иной. Возможно, тогда существовали океаны и леса,  и  даже
другие  города,  которых  Человек  еще  не оставил в длительном
отступлении к последнему своему дому.
       Уходили минуты, и каждая из них была эпохой в  маленькой
вселенной  мониторов.  Скоро,  подумал  Элвин, будут достигнуты
самые ранние из блоков памяти, и  обратный  отсчет  закончится.
Но,  как  поучительно и занимательно ни было это зрелище, он не
видел, чем оно может помочь ему бежать из города, существующего
з д е с ь и с е й ч а с.
       Со внезапным, беззвучным  взрывом,  направленным  внутрь
Диаспар сжался до небольшой части своего прежнего размера. Парк
исчез;  пограничная  стена  связанных  между  собой исполинских
башен мгновенно испарилась. Этот город был открыт миру, ибо его
радиальные дороги простирались до краев  изображения.  Это  был
Диаспар до великих перемен, постигших человечество.
     - Дальше  мы  идти  не можем, - сказал Хедрон, указывая на
экран монитора, на котором  появились  слова:  ОБРАТНЫЙ  ОТСЧЕТ
ЗАВЕРШЕН.  -  Это,  должно  быть,  самая  ранняя версия города,
сохранившаяся в  ячейках  памяти.  Я  сомневаюсь,  чтобы  схемы
вечности  использовались  до  этого  момента,  и  здания  тогда
изнашивались естественным образом.
       Долго смотрел Элвин на модель древнего города. Он  думал
о  движении по проспектам, уводившим людей ко всем уголкам мира
- и к другим мирам также. Эти люди были его предками: с ними он
чувствовал   родство   более   тесное,   нежели    со    своими
современниками. Он хотел бы увидеться с этими неведомыми людьми
и  узнать,  о чем они думали, бродя по улицам Диаспара миллиард
лет назад. Вряд ли мысли эти были счастливыми - ведь  жили  они
тогда  под  тенью  Пришельцев. Через несколько веков они должны
будут отвратиться от завоеванного  ими  величия  и  воздвигнуть
стену против Вселенной.
       Хедрон  многократно  прогнал  на мониторе вперед и назад
краткий период  истории,  запечатлевший  трансформацию  города.
Превращение   Диаспара   из   небольшого   открытого  города  в
значительно более обширный и закрытый заняло чуть более  тысячи
лет. За это время, видимо, были разработаны и построены машины,
столь  верно служившие Диаспару, и в блоки памяти были помещены
знания, необходимые для выполнения соответствующих задачи. Туда
же, в схемы памяти, поступили основные черты всех живших  тогда
людей,  чтобы  сделать возможным их возрождение в момент, когда
некий импульс вновь призовет их к жизни. До Элвина дошло, что в
каком-то смысле он также должен был существовать в этом древнем
мире.  Конечно,  не   исключалось,   что   он   был   полностью
синтезирован,  что вся его личность была задумана художниками и
техниками,   работавшими   с   помощью   невообразимо   сложных
инструментов  над  какой-то  вполне  ясной  им целью. Но Элвину
казалось более вероятным, что он составлен из людей, некогда  в
самом деле ходивших по Земле.
       При   создании   нового   города   от  старого  Диаспара
сохранилось очень мало; парк стер его почти  целиком.  Даже  до
превращения  в  центре  Диаспара была небольшая покрытая травой
поляна, окружавшая узловой  пункт,  к  которому  сходились  все
радиальные   магистрали.  Позднее  она  расширилась  вдесятеро,
сметая улицы и дома.  К  этому  времени  на  свет  появилась  и
Гробни