настоящих чувств, глубоких
страстей.  Вероятно,  подобные  вещи  могут  зарождаться   лишь
благодаря  тому,  что  они  мимолетны, не могут длиться вечно и
пребывают в тени; а Диаспар отрицал неясность.
       И вот наступил момент, когда Элвин осознал, какой должна
стать его  судьба.  До   сих   пор   он   был   бессознательным
исполнителем собственной воли. Если б он знал о столь архаичных
аналогиях,  то  мог  бы  сравнить  себя  со всадником на бешено
мчащемся коне. Конь занес его в неведомые места и мог забраться
в еще более глубокие дебри;  но  дикая  скачка  открыла  Элвину
собственные  возможности  и  показала, куда он хотел попасть на
самом деле.
       Размышления  Элвина  были  грубо   прерваны   перезвоном
стенного  экрана.  Тембр звука указывал, что это не поступивший
вызов - кто-то прибыл к нему в действительности.  Элвин  послал
сигнал подтверждения и спустя миг оказался перед Джезераком.
       Наставник казался достаточно серьезным, но дружелюбным.
     - Мне  поручили привести тебя в Совет, Элвин, - сказал он.
- Они хотят выслушать тебя. - Тут Джезерак увидел  робота  и  с
любопытством  оглядел его. - Вот он, твой спутник, доставленный
из странствий. Что ж, я думаю, ему лучше отправиться с нами.
       Это  вполне  устраивало  Элвина.  Робот  уже  помог  ему
выпутаться  из  одной  опасной ситуации, и Элвин имел основания
рассчитывать на него и дальше. Любопытно было  бы  узнать,  что
думала  машина о тех приключениях и превратностях, в которые он
втянул ее; в тысячный раз Элвин пожалел о невозможности  понять
то,  что  происходило в ее плотно запечатанном сознании. У него
возникло впечатление, что робот решил наблюдать,  анализировать
и  делать  выводы  - пока, с его точки зрения, не созреет время
для собственных действий. Такое время может наступить абсолютно
неожиданно, и действия робота могут разойтись с планами Элвина.
Единственный союзник  был  привязан  к  нему  тончайшими  узами
собственных интересов и мог оставить его в любой момент.
       На  спуске,  ведущем к улице, их ждала Алистра. У Элвина
не хватило бы духа упрекать ее за  выдачу  секретов,  какую  бы
роль  она  при  этом  ни  играла: ее горе было слишком явным, и
когда Алистра подбежала, чтобы обнять  Элвина,  глаза  ее  были
полны слез.
     - Ах, Элвин! - она заплакала. - Что они собираются с тобой
сделать?
       Элвин  взял  ее  руки  в  свои с нежностью, удивившей их
обоих.
     - Не беспокойся, Алистра, -  сказал  он.  -  Все  будет  в
порядке. В конце концов, даже в самом худшем случае Совет может
только  отправить  меня обратно в Банки Памяти - но я почему-то
думаю, что этого не произойдет.
       Ее красота и печаль были так  обольстительны,  что  даже
сейчас Элвин ощутил отклик собственной плоти на ее присутствие.
Но это было лишь влечение тела; он не пренебрегал им, но теперь
этого  было  недостаточно.  Элвин  мягко высвободил свои руки и
повернулся, чтобы следовать за Джезераком в Зал Совета.
       Сердце Алистры тосковало,  но  не  горевало,  когда  она
наблюдала  его  уход. Она знала теперь, что не потеряла Элвина,
ибо он никогда и не принадлежал ей. Принимая  это  знание,  она
начала освобождаться от власти тщетных сожалений.
       Элвин  едва  замечал любопытные или перепуганные взгляды
сограждан, пока шествовал со своей свитой по  знакомым  улицам.
Он  выстраивал  в  уме  доводы,  в которых, возможно, возникнет
нужда, и представлял свою историю в наиболее выигрышном  свете.
Время  от времени он убеждал себя, что нисколько не беспокоится
и по-прежнему владеет ситуацией.
       В вестибюле они ждали  всего  несколько  минут,  но  для
Элвина  этого  было достаточно, чтобы призадуматься: если он не
боится, то почему же столь странно подкашиваются его ноги?  Это
ощущение  он  испытал  и раньше, когда заставил себя преодолеть
последний подъем на далеком холме в Лисе. С этого холма  Хилвар
показал ему водопад, с его вершины они видели световую вспышку,
завлекшую  их в Шалмирану. Интересно, что делает Хилвар сейчас?
И встретятся ли они опять?  Вдруг  ему  показалось,  что  такая
встреча была бы очень важной.
       Огромные  двери  расползлись в стороны, и Элвин вслед за
Джезераком вступил в Зал Совета. Двадцать его членов уже сидели
за  столом  в  форме  полумесяца,  и  Элвин  почувствовал  себя
польщенным,   заметив  отсутствие  пустых  мест.  Должно  быть,
впервые за многие века весь Совет собрался  в  полном  составе:
ведь  его  редкие  заседания  носили  обычно  чисто  формальный
характер. Все обычные дела решались путем нескольких вызовов по
визифону  и,  при  необходимости,  переговорами  Президента   и
Центрального Компьютера.
       Элвин  знал  в  лицо  большинство  членов  Совета  и был
успокоен, увидев стольких знакомых. Подобно Джезераку,  они  не
выглядели  враждебно - на их лицах читались разве что тревога и
озадаченность.   В   конце   концов,    члены    Совета    были
здравомыслящими  людьми. Они могли быть раздражены, что кому-то
удалось продемонстрировать их ошибки, но Элвин  не  верил,  что
они  таят на него злобу. Некогда подобное предположение было бы
очень опрометчивым -  но  людская  натура  успела  в  некоторых
смыслах улучшиться.
       Члены  Совета  беспристрастно выслушают его, но не столь
уж важно, что они при  этом  будут  думать.  Не  Совету  теперь
судить его. Судьей ему будет Центральный Компьютер.

     16

       Обошлось  без формальностей. Президент объявил заседание
открытым и обратился к Элвину.
     - Элвин, - сказал он достаточно дружелюбно,  -  мы  хотели
бы,  чтобы  ты  рассказал,  что  произошло  со  времени  твоего
исчезновения десять дней назад.
       Употребление  слова  "исчезновение"  было,   на   взгляд
Элвина,   очень   показательно.  Даже  теперь  Совет  не  хотел
признавать, что Элвин действительно покидал Диаспар. Интересно,
знают ли они о том, что в городе побывали  посторонние?  Скорее
всего нет, а то бы встревожились куда больше.
       Он  четко  и  без  излишней  драматизации  изложил  свою
историю. Для их ушей она была достаточно странной,  невероятной
и  не  нуждалась  в приукрашивании. Лишь однажды Элвин погрешил
против истины, утаив, каким образом он бежал из Лиса.  Казалось
весьма  правдоподобным,  что ему вновь потребуется прибегнуть к
этому методу.
       Было занятно наблюдать, как  меняется  отношение  членов
Совета  по  ходу  его  рассказа. Вначале оно было скептическим:
трудно было смириться  с  опровержением  укоренившейся  веры  и
самых  глубоких  предубеждений.  Когда  Элвин  описывал им свое
страстное желание изучить мир за пределами  города,  исходя  из
иррациональной  убежденности,  что  такой  мир  существует, они
разглядывали его как некое странное и непостижимое животное.  В
их  понимании  он  действительно  был  таковым.  Но в итоге они
вынуждены были согласиться, что Элвин прав, а  они  -  нет.  По
мере  того,  как  развертывалось повествование Элвина, рушились
последние сомнения. Рассказ мог быть им неприятен,  но  они  не
могли  отрицать  его  истинности  -  достаточно  было  хотя  бы
взглянуть на молчаливого спутника Элвина.
       Лишь одна часть его повести вызвала их негодование  -  и
направлено  оно  было  не  на  него.  По  залу  прокатился  шум
возмущения, когда Элвин пояснил, как Лис опасается  осквернения
со  стороны  Диаспара,  и какие шаги предприняла Серанис, чтобы
предотвратить  подобную  катастрофу.  Город  с  полным   правом
гордился  своей  культурой. Члены Совета не могли стерпеть того
обстоятельства,  что  кто-то  способен  рассматривать  их   как
общество низшего сорта.
       Элвин  был  очень  осторожен,  стараясь  не оскорбить их
ненароком: он хотел, по возможности, перетянуть Совет  на  свою
сторону.  Он  стремился создать такое впечатление, что не видит
ничего плохого в своих действиях и  ожидает  за  свои  открытия
скорее  похвалы,  чем  осуждения.  Лучшей политики он не мог бы
избрать - тем самым он  заранее  обезоружил  большинство  своих
критиков.  В результате все обвинения, помимо воли Элвина, были
переадресованы исчезнувшему Хедрону. Сам Элвин, как стало  ясно
его слушателям, был слишком молод, чтобы усматривать какую-либо
опасность  в своих поступках. Шут, однако, должен был знать все
куда  лучше,  но  действовал  он  совершенно   безответственным
образом.  Члены Совета еще не знали, насколько сам Хедрон был с
ними согласен.
       Джезерак,  как   наставник   Элвина,   тоже   заслуживал
порицания,  и  кое-кто из советников время от времени бросал на
него задумчивые взгляды. Это не тревожило  Джезерака,  хотя  он
прекрасно  понимал,  о  чем  они  думают.  В  том, что он давал
поучения  наиболее  оригинальному  из  умов,   зародившихся   в
Диаспаре  со времен Рассвета, тоже была несомненная честь, и уж
ее-то у него никто не мог отнять.
       Лишь  закончив  изложение  фактической   стороны   своих
приключений,   Элвин   ненавязчиво   попытался   прибегнуть   к
убеждению. Он каким-то образом должен был  внушить  этим  людям
истины,  постигнутые  им  в Лисе; но можно ли было заставить их
понять нечто невиданное и с трудом вообразимое?
     - Трагично,  -  сказал  он,  -  что  две  выжившие   ветви
человеческого  рода  оказались  разделенными  в  течение  столь
огромного промежутка  времени.  Когда-нибудь  мы,  может  быть,
узнаем,   как  это  могло  случиться;  сейчас  же  более  важно
устранить этот разрыв и не допустить, чтобы он произошел вновь.
Будучи  в  Лисе,  я  протестовал  против  их  представления   о
собственном  превосходстве. Они могут научить нас многому, но и
мы их - не меньшему. Если б мы, подобно им, будем полагать, что
нам нечему учиться друг у друга, то разве не очевидно, что и мы
также неправы?
       Он выжидательно посмотрел на ряды  лиц  и  получил  знак
продолжать.
     - Наши  предки построили империю, простиравшуюся до звезд.
Люди перемещались по разным мирам, как хотели  -  а  сейчас  их
потомки  боятся  высунуться  за  пределы своего города. Сказать
вам, почему?
       Он сделал паузу. В огромном, просторном  зале  никто  не
шелохнулся.
     - Потому  что  мы  боимся - боимся чего-то, происшедшего в
самом начале нашей истории. Я об этом  догадывался  и  в  своем
мнении  утвердился,  будучи в Лисе. Должны ли мы все время, как
трусы, укрываться в Диаспаре, притворяясь, что ничего иного  не
существует,  и все из-за того, что миллиард лет назад Пришельцы
отбросили нас к Земле?
       Он прямо указал на источник скрытого  страха  -  страха,
которого  он  никогда  не  разделял  и  поэтому  мог  полностью
осознать всю его значимость. Теперь пусть поступают, как знают:
он высказал свое понимание истинного положения вещей.
       Президент взглянул на Элвина с серьезным видом.
     - Есть ли у тебя  что  сказать  сверх  уже  сказанного,  -
спросил он, - прежде, чем мы решим, что делать дальше?
     - Только  одна  просьба. Я хотел бы отвести этого робота к
Центральному Компьютеру.
     - Но почему? Ты же знаешь, что Компьютер полностью в курсе
всего, происходящего в этом помещении.
     - Я все же хотел бы пойти к нему,  -  вежливо,  но  упрямо
ответил  Элвин.  -  На  это  я прошу разрешения и у Совета, и у
Компьютера.
       Прежде, чем Президент успел возразить, в  зале  раздался
чистый,  мягкий  голос.  Элвин  слышал  его впервые в жизни, но
сразу же понял, кому  он  принадлежит.  Информационные  машины,
являвшиеся   не   более   чем   удаленными   фрагментами  этого
грандиозного интеллекта, могли беседовать  с  людьми  -  но  их
голос  не обладал этим тембром, в котором слышались безупречная
мудрость и авторитет.
     - Пусть он придет ко мне, - сказал Центральный Компьютер.
       Элвин посмотрел на Президента и, великодушно не  пытаясь
развить победу, спросил:
     - Разрешаете ли вы мне удалиться?
       Президент  окинул  взором  Зал  Совета  и,  не обнаружив
несогласия, ответил с некоторой растерянностью в голосе:
     - Что ж, очень хорошо. Служители  проводят  тебя  и  потом
приведут обратно. К тому времени мы закончим наше обсуждение.
       Элвин  слегка  поклонился в знак благодарности. Огромные
двери распахнулись, и он вышел из  зала.  Джезерак  сопровождал
его.   Когда   двери  опять  задвинулись,  Элвин  повернулся  к
наставнику.
     - Как ты думаешь, что сейчас предпримет Совет?  -  спросил
он беспокойно.
       Джезерак улыбнулся.
     - Как  всегда,  не терпится? - сказал он. - Не знаю, стоит
ли обращать внимание на мои  догадки,  но,  думаю,  они  примут
решение  запечатать  Гробницу Ярлана Зея, чтобы никто больше не
смог повторить твое путешествие. Тогда Диаспар останется, как и
был, недосягаемым для внешнего мира.
     - Этого-то я и боялся, - сказал Элвин с горечью.
     - А ты все  еще  надеешься  не  допустить  такого  оборота
событий?
       Элвин ответил не сразу; он знал, что Джезерак прочел его
мысли, но,  по  крайней  мере, наставник не мог предугадать его
планов, поскольку таковых и не  было.  Наступил  момент,  когда
оставалось  только  импровизировать  и  осваивать  каждую новую
ситуацию по мере ее развития.
     - А ты обвиняешь меня? - сказал вдруг  Элвин,  и  Джезерак
был удивлен новыми нотками в его голосе.
       Это  был  след  смирения,  слабый намек на то, что Элвин
впервые ищет одобрения у своих ближних. Джезерак был тронут, но
одновременно ему  хватило  мудрости,  чтобы  не  принимать  это
всерьез.  В  Элвине  ощущалась  напряженность,  и  нечего  было
полагать,   что   нрав   его   может   надолго   смягчиться   в
сколько-нибудь обозримом будущем.
     - Это   очень   непростой   вопрос,  -  произнес  Джезерак
медленно. - Мне так хочется сказать, что  все  знания  обладают
ценностью,  а ты, без сомнения, немало добавил к нашим знаниям.
Но из-за тебя возникли и новые  опасности,  а  как  знать,  что
окажется  более  важным  на  долгом пути? Часто ли ты думал над
этим?
       Несколько секунд учитель и ученик задумчиво разглядывали
друг друга,  и  каждый,  вероятно,  смог  лучше,  чем   прежде,
представить  себе точку зрения другого. Затем, в едином порыве,
они вместе шагнули к длинному проходу, выводящему прочь из Зала
Совета, а их эскорт терпеливо следовал позади.

       Элвин знал, что этот мир -  не  для  человека.  Длинные,
широкие   коридоры   тянулись,  устремленные  в  бесконечность,
залитые голубым сиянием - столь яростным,  что  оно  болезненно
слепило  глаза.  По этим огромным проходам в течение всей своей
вечной жизни двигались роботы Диаспара; эхо человеческих  шагов
слышалось здесь, наверное, не чаще одного раза в столетие.
       Это  был  подземный  город,  город  машин,  без  которых
Диаспар не мог бы  существовать.  В  нескольких  сотнях  метров
отсюда коридор выходил в круглый зал диаметром свыше километра,
потолок    которого   поддерживался   исполинскими   колоннами,
рассчитанными  еще  и  на   невероятную   тяжесть   Центральной
Энергостанции.  Именно  там,  согласно  картам, пребывал вечный
страж судьбы Диаспара - Центральный Компьютер.
       Да, зал был на месте и оказался даже обширнее, чем Элвин
осмеливался предположить - но где же Компьютер? Элвин почему-то
ожидал, что столкнется  с  одной  гигантской  машиной,  хотя  и
сознавал   всю   наивность  такого  представления.  Открывшаяся
грандиозная, но совершенно непонятная  панорама  заставила  его
оцепенеть в удивлении и растерянности.
       Коридор,  по  которому  они  пришли, закончился высоко в
стене зала -  несомненно,  самой  большой  полости,  когда-либо
построенной  человеком.  Длинные  скаты  по  обе стороны вели к
далекому   полу.   Все   это   ослепительно   ярко   освещенное
пространство было покрыто сотнями больших белых конструкций. Их
совершенно неожиданный облик на миг заставил Элвина вообразить,
что  он  видит  перед  собой  подземный город. Впечатление было
пугающе живым и и не оставило его до  самого  конца.  Нигде  не
было  видно  знакомого металлического блеска, издавна присущего
слугам человеческим.
       Здесь находился конечный этап эволюции, почти  столь  же
долгой,  как  и  человеческая.  Начало  ее  терялось  в  тумане
Рассветных  Веков,   когда   человечество   впервые   научилось
использовать  энергию и выпустило в мир свои грохочущие машины.
Пар, вода, ветер - все было пущено в ход на какое-то время,  но
вскоре  отброшено.  Энергия  вещества  приводила мир в движение
веками, но и ее пришлось заменить; с каждой  очередной  заменой
старые  машины  забывались, и новые вставали на их место. Очень
постепенно,  долгие  тысячи  лет  шло  приближение   к   идеалу
безупречной  машины - идеал этот некогда был мечтой, потом стал
отдаленным будущим и, наконец, реальностью:

       НИ ОДНА МАШИНА НЕ ДОЛЖНА СОДЕРЖАТЬ ДВИЖУЩИХСЯ ЧАСТЕЙ

       Здесь покоилось конечное воплощение  этого  идеала.  Его
достижение  отняло  у  человека не менее ста миллионов лет, и в
момент триумфа он навсегда отвернулся от  машин.  Они  достигли
совершенства  и,  следовательно,  могли вечно заботиться сами о
себе, в то же время служа человеку.
       Элвин  более  не  спрашивал  себя,   который   из   этих
безмолвных  белых  предметов  и  есть Центральный Компьютер. Он
включал в себя все окружающее - и простирался далеко за пределы
этого  помещения,   объединяя   бесчисленные   стационарные   и
подвижные  машины  Диаспара.  Физические  элементы Центрального
Компьютера были разбросаны по всему Диаспару -  подобно  многим
миллиардам   отдельных  клеток,  составлявших  нервную  систему
самого Элвина.  Это  помещение  могло  содержать  в  себе  лишь
коммутирующую   систему,   поддерживавшую  рассеянные  блоки  в
контакте друг с другом.
       Не зная, куда идти дальше, Элвин  рассматривал  огромные
плавные  скаты  и  безмолвную  арену.  Центральному Компьютеру,
осведомленному обо всем, происходящем в Диаспаре,  должно  быть
известно, что он уже здесь. Оставалось лишь ждать инструкций.
       Знакомый, но по-прежнему внушавший трепет голос зазвучал
так тихо  и  так  близко,  что  Элвину показалось, будто эскорт
ничего не слышит.
     - Спустись по левому скату, - сказал  голос.  -  Дальше  я
покажу тебе дорогу.
       Элвин медленно пошел вниз, робот парил над ним. Джезерак
и служители  остались:  то  ли они получили такой приказ, то ли
решили, что так удобнее наблюдать. А может быть,  они  попросту
не дерзнули приблизиться к главному святилищу Диаспара.
       В  конце  спуска  тихий  голос  вновь  подсказал  Элвину
направление, и тот  двинулся  по  проходу  между  титаническими
конструкциями,  похожими  на  дремлющих  истуканов.  Еще трижды
голос обращался к нему, и, наконец,  Элвин  понял,  что  достиг
цели.
       Машина,  перед  которой  он  оказался,  была меньше, чем
большинство  ее  соседей,  но  Элвин  все  равно  ощущал   себя
карликом.  Пять  ее  сегментов  своими плавными горизонтальными
линиями напоминали присевшего зверя. Переведя взгляд на робота,
Элвин лишь с трудом смог осознать, что оба аппарата - и  робот,
и  компьютер  - суть продукты единой эволюции, и даже именуются
они одним и тем же термином "машина".
       В метре над полом по  всей  длине  конструкции  тянулась
широкая  прозрачная  панель.  Элвин  прижался  лбом к гладкому,
удивительно теплому материалу и заглянул внутрь машины.  Сперва
он  ничего  не  увидел;  затем, прикрыв глаза ладонью, различил
тысячи  подвешенных  в  пустоте  точек   слабого   света.   Они
складывались  в объемную решетку, значения которой Элвин понять
не мог - подобно тому, как древний человек не мог проникнуть  в
тайну  звездного  неба.  Цветные огоньки не сдвинулись со своих
мест и не изменили яркости,  хотя  он  и  наблюдал  за  ними  в
течение  долгих  минут,  забыв о том, что время идет. Наверное,
если б он мог заглянуть в собственный мозг, то понял  бы  столь
же  мало. Машина казалась инертной и неподвижной, потому что он
не мог видеть ее мысли.
       Пожалуй, впервые у  него  нача