елегко. В бесплодных
поисках он может зря истратить столетия, если  не  прибегнет  к
помощи более мудрых людей.
       Джезерак  недвусмысленно  объяснил  ему,  что  выхода из
Диаспара  он  не  знает  и  сомневается  в  его  существовании.
Опрошенные  Элвином информационные машины тщетно рылись в своей
почти  неисчерпаемой  памяти.  Они  могли  рассказать  ему  все
подробности истории города вплоть до начала ее регистрации - до
барьера,  за  которым, навеки скрытые, лежали Века Рассвета. Но
они не могли ответить Элвину на его простой  вопрос  -  или  же
какая-то высшая сила запрещала им сделать это.
       Ему придется снова повидать Хедрона.

     7

     - Ты  не торопился, - сказал Хедрон, - но я знал, что рано
или поздно ты свяжешься со мной.
       Эта  откровенность  обеспокоила  Элвина:  столь   точная
предсказуемость поведения была ему не по душе. Не следил ли Шут
за его бесплодными поисками, точно зная, что он делает?
     - Я  стараюсь найти выход из города, - сказал Элвин прямо.
- Он должен существовать и,  думаю,  ты  можешь  помочь  мне  в
поисках.
       Хедрон  молчал. Пожелай он - и еще есть время свернуть с
пути, направленного в  будущее,  предвидеть  которое  он  не  в
силах.  Сомнений  быть не могло: ни один человек в городе, имей
он даже  возможность,  не  осмелился  бы  потревожить  призраки
прошлого, мертвого уже миллионы веков. Возможно, опасности и не
было.   Возможно,   ничто  не  в  состоянии  поколебать  вечную
неизменность Диаспара. Но если есть риск впустить в мир  что-то
новое,   незнакомое,   то   это,  быть  может,  последний  шанс
оградиться от него.
       Хедрон был доволен текущим порядком вещей. Да, время  от
времени  он  мог нарушить этот порядок - но лишь слегка. Он был
критик, а не революционер. На  поверхности  безмятежно  текущей
реки  времени  он  хотел  разве  что  поднимать  рябь;  мысль о
возможной смене направления  течения  заставляла  его  ежиться.
Жажда  любых приключений, кроме умственных, была изъята из него
так же осторожно и тщательно, как и из прочих граждан Диаспара.
       И все же он обладал той, пусть почти потухшей,  искоркой
любопытства,   которая   некогда   была  величайшим  дарованием
Человека. Он все еще был готов рисковать.
       Он  взглянул  на  Элвина  и  попытался  припомнить  свою
собственную  юность,  свои  мечты пятисотлетней давности. Любой
миг его прошлого, стоило лишь обратиться к памяти, был  ясен  и
понятен.  Все его жизни были нанизаны на века, словно бусины на
нити: любую из них он  мог  взять  и  рассмотреть.  Большинство
прежних Хедронов были теперь для него незнакомцами; несмотря на
схожесть  основных черт, груз жизненного опыта навсегда отделял
их от него. Если б  он  пожелал,  то,  при  возвращении  в  Зал
Творения,  чтобы  заснуть  в  ожидании  нового  призыва, мог бы
стереть из своего сознания все более ранние воплощения. Но  это
была  бы  своего рода смерть, и он еще не был готов к этому. Он
еще старался собирать все,  что  могла  предложить  ему  жизнь,
подобно  тому  как моллюск в раковине терпеливо добавляет новые
клетки к медленно растущей спирали.
       В молодости он не отличался от сверстников.  Лишь  когда
он  повзрослел,  и скрытые воспоминания о предшествующих жизнях
хлынули потоком, он принял роль, на  которую  давным-давно  был
обречен.  Иногда  он  негодовал,  что умы, со столь бесконечным
умением соорудившие Диаспар, сейчас, спустя все эти  века,  все
еще  управляли  им  как  куклой  на  сцене.  И  вот,  возможно,
представился шанс  наконец  отомстить.  Появился  новый  актер,
способный опустить занавес в конце представления, занявшего уже
слишком много актов.
       Симпатия   к   тому,   чье   одиночество   должно   было
превосходить   его   собственное;   скука,   вызванная   веками
монотонности; скрытые в глубине души бесенята прошлого - таковы
были разноречивые воздействия, побудившие Хедрона к поступкам.
     - Может, я окажусь полезен тебе, - объяснил он Элвину, - а
может  быть  -  нет.  Я не хочу пробуждать ложных надежд. Через
полчаса встретимся у  пересечения  Третьего  Радиуса  и  Второй
Окружности.  Если  даже больше я не смогу ничего сделать, то по
крайней мере обещаю  тебе  интересное  путешествие.  ...  Элвин
пришел  на  свидание  за десять минут до срока, несмотря на то,
что это была противоположная часть города. Он нетерпеливо ждал,
пока движущиеся пути скользили мимо с вечным постоянством, неся
безмятежное  и  довольное   городское   население   по   разным
несерьезным  делам.  Наконец  он  увидел,  как  вдали появилась
высокая фигура Хедрона, и через секунду  он  впервые  физически
оказался  в  присутствии  Шута. Это не было проекцией: когда их
ладони соприкоснулись в древнем приветствии, Хедрон был  вполне
реален.
       Шут  присел  на  мраморную  балюстраду,  пристально  и с
любопытством разглядывая Элвина.
     - Интересно, - сказал он, - знаешь ли ты, о  чем  просишь?
Да  и  что  ты  будешь  делать, получив это? Неужели ты всерьез
воображаешь, что сможешь  покинуть  город,  даже  если  найдешь
дорогу?
     - Я  в  этом  уверен, - храбрясь, объявил Элвин, но Хедрон
уловил неуверенность в его голосе.
     - Тогда позволь мне рассказать кое-что, чего ты  можешь  и
не  знать.  Видишь  ли  ты  вон  те  башни?  - Хедрон указал на
одинаковые, как близнецы, пики Центральной Энергостанции и Зала
Совета, взиравшие друг  на  друга  через  пропасть  глубиной  в
километр.  -  Допустим,  я положу абсолютно твердую доску между
этими  двумя  башнями  -  доску  шириной  всего  сантиметров  в
пятнадцать. Сможешь ли ты пройти по ней?
       Элвин заколебался.
     - Не знаю, - ответил он. - Я бы предпочел не пробовать.
     - Я  совершенно  уверен,  что  ты никогда бы не смог этого
сделать. Тобой овладеет головокружение, и ты свалишься вниз, не
сделав и дюжины шагов. Но если б эта же  доска  была  чуть-чуть
приподнята над землей, ты без труда смог бы пройти по ней.
     - Ну и что это доказывает?
     - Я  пытаюсь  обратить  внимание  на очень простую вещь. В
двух описанных мною экспериментах доска одна и та же. Любой  из
попадавшихся  тебе  иногда  роботов  на  колесах  сможет  легко
проехать по ней, независимо от того, соединяет ли она эти башни
или лежит на земле. Мы же -  не  сможем,  поскольку  испытываем
страх  высоты.  Он, может быть, иррационален, но слишком силен,
чтобы им пренебречь. Он встроен в нас; мы с  ним  рождаемся.  В
том  же смысле мы испытываем страх пространства. Покажи дорогу,
ведущую из города, любому человеку в Диаспаре - дорогу, которая
может выглядеть точно так же, как находящаяся сейчас перед нами
- и он не сможет  пройти  по  ней.  Он  вернется  обратно,  как
вернулся бы ты, если б начал идти по доске между башнями.
     - Но почему? - спросил Элвин. - Ведь было время, когда...
     - Знаю,   знаю,   -   сказал   Хедрон.   -   Люди  некогда
путешествовали  по  всей  планете  и  даже  к  звездам.  Что-то
изменило  их  и  наделило  этим  страхом,  с которым теперь они
рождаются. Ты один воображаешь, что свободен от  него.  Хорошо,
увидим. Я поведу тебя в Зал Совета.
       Зал  был  одним  из  самых  больших зданий города, почти
целиком отданным машинам - истинным  администраторам  Диаспара.
Вверху находилось помещение, где собирался Совет - в тех редких
случаях, когда ему было что обсуждать.
       Широкий  вход  поглотил  их,  и  Хедрон  двинулся вперед
сквозь золотистый полумрак. Элвин никогда до этого не входил  в
Зал  Совета.  Это  не запрещалось - в Диаспаре вообще было мало
запретов, - но подобно другим жителям города он испытывал почти
религиозное благоговение перед этим местом. В мире, не  имеющем
богов, Зал Совета был наиболее сходен с храмом.
       Хедрон  уверенно  вел  Элвина  по  коридорам  и  скатам,
сделанным специально для механизмов на колесах, а не для людей.
Некоторые из этих  скатов  извивались,  уходя  вниз  под  столь
крутыми  углами,  что по ним невозможно было бы ходить, не будь
гравитация соответствующим образом искажена.
       Наконец  они  достигли  запертой  двери,  которая  с  их
приближением  бесшумно  сползла  в  сторону, а затем преградила
отступление. Впереди была другая дверь, но она  перед  ними  не
открылась.  Хедрон,  не  прикасаясь  к  двери, неподвижно встал
перед нею. После небольшой паузы тихий голос произнес:
     - Пожалуйста, назовитесь.
     - Я Шут Хедрон. Мой спутник - Элвин.
     - Какое у вас дело?
     - Чистое любопытство.
       К некоторому удивлению Элвина дверь тут же открылась. По
опыту он знал, что шутки с машинами всегда ведут к  непониманию
и  к  необходимости  все  начинать сначала. Машина, вопрошавшая
Хедрона, должна была быть весьма изощренной и занимать  высокое
место в иерархии Центрального Компьютера.
       Других  преград  не  было,  но Элвин подозревал, что они
миновали  ряд  проверок,  скрытых  от   постороннего   взгляда.
Короткий  коридор вывел их сразу в огромное круглое помещение с
углубленным полом,  а  на  этом  полу  находилось  нечто  столь
удивительное,  что  Элвин  на  миг  потерял голову от восторга.
Перед ним простирался весь город Диаспар, причем самые  высокие
здания едва доходили ему до плеча.
       Он   долго   выискивал   знакомые  места  и  разглядывал
неожиданные перспективы и лишь  через  какое-то  время  обратил
внимание  на  остальную  часть  помещения.  Стены  были покрыты
мельчайшей  мозаикой  из  белых  и   черных   квадратиков   без
соблюдения  какой-либо  закономерности.  Стоило  Элвину  быстро
перевести взгляд,  как  создавалось  впечатление,  что  мозаика
мерцает,  но  это  было  лишь  иллюзией.  По  краям помещения с
равными  промежутками  стояли  какие-то   аппараты   с   ручным
управлением: каждый имел экран и сиденье для оператора.
       Хедрон дал Элвину наглядеться вдоволь. Затем он спросил,
указывая на миниатюрный город:
       - Знаешь ли ты, что это?
       Элвин хотел было ответить: "Модель, я полагаю"; но ответ
этот был  столь  очевиден,  что  наверняка  являлся  ошибочным.
Поэтому он мотнул головой, ожидая, пока Хедрон сам  ответит  на
свой вопрос.
     - Ты  помнишь,  -  сказал  Шут,  - что я однажды рассказал
тебе, каким образом управляется город, как Банки  Памяти  вечно
хранят  его  застывший  образ.  Вот  эти  Банки,  это бездонное
хранилище информации, полностью определяющее сегодняшний  город
- оно  вокруг  нас.  Каждый  атом  Диаспара давно забытыми нами
методами взят на учет в матрицах, замурованных в этих стенах.
       Жестом руки он указал на  безупречное  во  всех  деталях
подобие Диаспара, покоящееся перед ними.
     - Это не модель, она не существует в действительности. Это
лишь проекция   образа,   хранящегося   в   Банках  Памяти,  и,
вследствие  этого,  она  абсолютно  идентична  самому   городу.
Обзорные  аппараты могут увеличить любую выбранную часть, чтобы
рассмотреть ее в натуральную величину или даже в более  крупном
масштабе. Они используются, когда необходимо внести изменения в
общий  проект;  впрочем,  в  последний  раз  это делалось очень
давно. Вот место, куда следует придти, если ты желаешь  узнать,
на  что  похож  Диаспар.  За  несколько  дней  ты увидишь здесь
больше, чем бродя по городу в течение целой жизни.
     - Это чудесное место, - сказал Элвин. -  Как  много  людей
знают о его существовании?
     - О,  довольно  много,  но это их редко занимает. Время от
времени сюда приходит Совет: пока все они здесь не соберутся, в
город не могут быть внесены изменения. И  даже  в  этом  случае
Центральный Компьютер может не одобрить предлагаемых изменений.
Сомневаюсь,  чтобы  эта комната посещалась чаще двух-трех раз в
год.
       Элвин хотел было спросить, как сюда попадает сам Хедрон,
но затем  вспомнил,  сколь  многие  из  его  изощренных   шуток
требовали   знания  внутренних  механизмов  города,  доступного
только после весьма глубоких исследований. Одной из  привилегий
Шута  должна  была  быть  возможность ходить повсюду и узнавать
все: у Элвина  не  могло  быть  лучшего  проводника  по  тайнам
Диаспара.
     - Того,  что  ты  ищешь, может и не существовать, - сказал
Хедрон, - но если оно есть, ты его здесь обнаружишь.  Я  покажу
тебе, как управлять мониторами.
       Весь   следующий   час  Элвин  просидел  перед  экраном,
осваивая управление. Он мог произвольно выбрать любую  точку  в
городе  и изучить ее при любом увеличении. Улицы, башни, стены,
движущиеся  дороги  проносились  по  экрану  с  каждой   сменой
координат;  Элвин,  подобно  всевидящему  бесплотному  духу,  с
легкостью  мчался  по  Диаспару,  не  удерживаемый  физическими
преградами.
       И  все же он изучал не настоящий Диаспар. Он двигался по
ячейкам памяти, глядя на город-видение; видение, силой которого
реальный  Диаспар  в  течение  миллиарда  лет   не   поддавался
воздействию  Времени.  Он  мог видеть только вечную, неизменную
часть города; люди, ходившие по его улицам, не были включены  в
это  застывшее  изображение. Но для его целей это было неважно.
Его  заботило  сейчас  только  творение  из  камня  и  металла,
пленником  которого он был; те же, кто разделял - хотя и охотно
- его заточение, отошли в тень.
       Он  разыскивал  и  нашел  Башню  Лоранна,   стремительно
пронесся   по   ее   коридорам  и  переходам,  уже  виденным  в
действительности. Когда перед его  взором  всплыло  изображение
каменной  решетки,  он  словно  наяву  ощутил  холодный  ветер,
пронизывающий ее беспрестанно в течение  едва  ли  не  половины
всей  истории  человечества,  вплоть  до  нынешнего момента. Он
приблизился к решетке, выглянул наружу - и  ничего  не  увидел.
Потрясение  было  столь  сильным, что на секунду он усомнился в
собственной памяти - не было ли его видение пустыни всего  лишь
сном?
       Затем  он понял истину. Пустыня не была частью Диаспара,
и поэтому ее изображение не  существовало  в  призрачном  мире,
который  он  исследовал.  В  действительности  за этой решеткой
могло находиться что угодно: экран монитора в любом случае  был
бы пуст.
       Но  все  же монитор показал ему нечто, не виденное никем
из  ныне  живущих.  Элвин  выдвинул  точку  наблюдения   сквозь
решетку,  в  ничто,  находящееся  за пределами города. Затем он
сменил направление взгляда на противоположное. И вот перед  ним
возник вид Диаспара с внешней стороны.
       Для   компьютеров,  схем  памяти,  для  всего  множества
механизмов, создававших  рассматриваемое  Элвином  изображение,
это  был  просто вопрос перспективы. Они "знали" форму города и
поэтому могли  показать,  как  он  выглядит  снаружи.  Но  даже
понимая,  как  получен этот трюк, Элвин был ошеломлен эффектом.
Если не наяву, то в виде призрака он покинул город.  Он  словно
висел в пространстве, в нескольких метрах от крутой стены Башни
Лоранна.   Секунду   он  пристально  глядел  на  гладкую  серую
поверхность, затем прикоснулся к пульту, и его взгляд  упал  на
землю.
       Теперь,   когда  он  знал  возможности  этого  чудесного
инструмента, план действий  был  ясен.  Не  было  необходимости
тратить  месяцы  и  годы,  исследуя Диаспар изнутри, комнату за
комнатой, коридор за коридором. С этого нового  наблюдательного
пункта  он  мог перелететь за пределы города и сразу же увидеть
все проходы, ведущие в пустыню и окружающий мир.
       Чувство  победы,  достижения  цели   охватило   его.   В
нетерпении,  желая поделиться радостью, он обернулся к Хедрону,
чтобы поблагодарить  Шута  за  осуществление  своей  мечты.  Но
Хедрон исчез. И Элвин почти сразу понял причину.
       Элвин,  вероятно, был единственным человеком в Диаспаре,
способным безнаказанно  взирать  на  изображения,  проплывавшие
сейчас  по экрану. Хедрон мог помочь ему в поисках, но даже Шут
разделял  непонятный  ужас   перед   Вселенной,   пригвоздивший
человечество  к  своему мирку на столь долгое время. Он оставил
Элвина продолжать поиски наедине.
       И ощущение одиночества, на время покинувшее душу Элвина,
вернулось вновь. Но не  было  времени  предаваться  меланхолии:
слишком  многое  предстояло  совершить.  Он  опять повернулся к
монитору,  сделал  так,  чтобы  изображение   городской   стены
медленно проплывало по нему, и начал свой поиск.

       Последующие  несколько недель Элвина в Диаспаре почти не
видели;  впрочем,  его  отсутствие  было  замечено   немногими.
Джезерак,  обнаружив,  что  бывший  ученик проводит все время в
Зале Совета вместо  того,  чтобы  шататься  у  границы  города,
почувствовал  некоторое  облегчение:  по его мнению, Элвину там
ничто не угрожало.  Эристон  и  Этания  раз  или  два  пытались
связаться с домом Элвина; удостоверившись в его отсутствии, они
не сделали для себя никаких выводов. Но Алистра оказалась более
настойчивой.
       Для  ее  собственного  спокойствия было бы лучше, если б
она  увлеклась  не  Элвином,  а  кем-либо  из   других,   более
подходящих   избранников.   Алистра   никогда   не   испытывала
трудностей в поисках партнеров, но в сравнении  с  Элвином  все
другие   мужчины,   которых   она  знала,  были  ничтожествами,
отштапмпованными по единому образцу. Она не хотела  терять  его
без  борьбы:  его  отчужденность и равнодушие бросали ей вызов,
перед которым нельзя было устоять.
       Возможно, ее мотивы были не столь  эгоистичны,  и  в  их
основе   лежало   скорее  материнское,  чем  любовное  чувство.
Несмотря на то, что функция деторождения была позабыта, женские
инстинкты защиты  и  заботы  все  еще  сохранялись.  Элвин  мог
казаться упрямым, самонадеянным и твердо решившим защищать свою
самостоятельность,   но   Алистра  тем  не  менее  ощущала  его
внутреннее одиночество.
       Обнаружив   исчезновение    Элвина,    она    немедленно
поинтересовалась  у  Джезерака,  что  с  ним  случилось.  После
секундного колебания Джезерак поведал ей все произошедшее. Если
Элвин не хотел общения, сказать ей об этом он должен  был  сам.
Его  наставник  ни порицал, ни одобрял эту связь. Вообще-то ему
очень нравилась Алистра, и он надеялся, что ее влияние  поможет
Элвину приспособиться к жизни в Диаспаре.
       Раз  Элвин  все время проводит в Зале Совета, значит, он
занят каким-то исследованием; это, по крайней мере  успокаивало
подозрения   Алистры   насчет  возможных  соперниц.  Но  в  ней
пробудилась если не ревность, то любознательность.  Она  иногда
корила  себя  за  то,  что бросила Элвина в Башне Лоранна, хотя
знала, что если обстоятельства повторятся, она  поступит  точно
так  же.  Постигнуть  мысли Элвина не было возможности, сказала
она себе, если только она не сможет  выяснить,  что  именно  он
пытается совершить.
       Она  целеустремленно  вступила  в  главный  зал  и  была
поражена, но не подавлена глубокой тишиной,  наступившей  сразу
после  того,  как  она перешагнула порог. Вдоль противоположной
стены бок о бок были расставлены информационные машины,  и  она
выбрала первую попавшуюся.
       Как только вспыхнул сигнал опознания, она сказала:
     - Я  ищу  Элвина; он внутри этого здания. Где я могу найти
его?
       Даже  прожив  целую  жизнь,  трудно  было  привыкнуть  к
полному отсутствию какой-либо запинки при ответе информационной
машины на обычные вопросы. Были те, кто знали - или утверждали,
что  знали  -  как  это делается, и с ученым видом рассуждали о
"времени доступа" и "пространстве памяти", но от этого итоговый
результат не делался менее удивительным. Ответ на любой вопрос,
касающийся  жизни  города,  приходил  немедленно,  несмотря  на
поистине  грандиозный объем всей доступной информации. Ощутимая
задержка с ответом появлялась только в тех случаях,  когда  для
него требовались обширные вычисления.
     - Он у мониторов, - прозвучал ответ.
       От этого толку было мало, и Алистра ничего не поняла. Но
ни одна машина добровольно не выдавала информации больше, чем у
нее просили,  а  искусству  формулирования  правильных вопросов
нередко приходилось дол