ряхиваю головой, смеюсь  -  меня  так  просто  не
возьмешь! Я могу  играть  в  эту  игру  по  своим  правилам.  Я  вычитаю  из
полученного номера шестьсот и  направляюсь  к  лестнице.  Если  в  некоторых
квартирах окажется больше моих виртуальных "я", чем в  других,  это  еще  не
конец света.
   Я спокойно поднимаюсь по ступенькам. В  здании  почти  полная  тишина.  С
третьего этажа еле слышно  доносится  музыка,  на  седьмом  плачет  ребенок.
Иногда слышится звук спускаемой в туалете воды. Глупо, но банальность  всего
этого вселяет уверенность.  Как  будто  существует  некий  закон  сохранения
неправдоподобия, согласно которому мои неудачливые "я" должны сейчас слышать
за дверью каждой квартиры одну и ту же версию "Рая" Анжелы Ренфилд.
   Добравшись до десятого этажа, я принимаю решение: если Лу нет в  квартире
295, я обыщу все здание, от крыши до подвала. Терять мне нечего. А если  его
нет в здании? Тогда обыщу всю улицу.
   У двери квартиры 295 я замираю, но лишь на мгновение. Вытащив пистолет, я
осторожно нажимаю на дверь.
   Дверь открывается.

Глава 13

   Лу стоит у стола, заставленного лабораторной посудой,  и  наблюдает,  как
вращающийся магнит перемешивает жидкость в колбе  с  культурой.  Он  сердито
смотрит на меня, но выражение его лица вдруг смягчается, и он говорит  почти
радостно:
   - А, это ты, Ник. Я тебя не узнал.
   - Отойди назад и положи руки на голову.
   Он подчиняется.
   Надо ли схлопнуться сейчас, чтобы сделать мою  победу  необратимой?  Нет.
Успокаиваться рано, кто знает, какие подвиги еще  потребуется  совершить.  Я
делаю глубокий вдох:
   - Ты выпустил амеб?
   Он с невинным видом качает головой.
   - Если ты врешь, я...
   Что я сделаю? И как я узнаю, врет он или нет? Соседние дома вроде  бы  не
распались  на  квадриллион  версий  -  но  ведь  и  я  сам  выгляжу   вполне
обыкновенно:
   - Почему ты их не выпустил? Он смотрит на меня немного ошарашено:
   - Культура, которую я послал в "Неомод", была ослаблена. Я не мог  знать,
каким тестам они ее подвергнут и  как  себя  поведут,  обнаружив  что-нибудь
слишком необычное. Это заведение из тех, что  готовы  сделать  марионеточный
мод, чтобы один гангстер подсыпал его в рюмку другому гангстеру, но не более
того. Если бы они поняли, что штамм способен распространяться, как чума, они
отказались бы интегрировать наномашины. - Он  кивает  на  колбу,  в  которой
крутится  магнит.  -  Теперь  я  провожу  обработку  ретровирусом,   который
возвращает в геном важнейшую промоторную последовательность. То, что было до
этого, - обычная нелегальщина, а здесь уже вещь серьезная.
   Верить ему нет причин, но, с другой стороны, зачем он стал бы возиться со
всем этим хозяйством, вместо того чтобы ходить по улицам, распространяя мод?
Глянув на колбу, я вижу,  что  она  наглухо  запечатана.  Сначала  это  меня
удивляет, но потом  я  догадываюсь,  что  он  боится  случайно  размазаться,
занимаясь таким ответственным делом. Я ведь тоже решил оставаться схлопнутым
в процессе синтеза "Ансамбля".
   Я спрашиваю:
   - У кого еще есть копии мода?
   - Ни у кого.
   - Вот как? Значит, ты  не  сумел  внушить  свои  идеи  никому  из  членов
Канона?
   - Не сумел. - Помедлив, он небрежно добавляет:
   - Ты был единственным, который мог бы их понять.
   Я сухо улыбаюсь:
   - Не надо лишних слов. Я больше не принадлежу к Канону. Похоже,  хоть  из
этого сумасшедшего дома мне удалось удрать.
   А ты скоро последуешь за мной - хотя и не столь экзотическим способом.
   Он качает головой:
   - Мод верности тут ни при чем. Ты размазывался и схлопывался - достаточно
часто, чтобы понять, как неизмеримо много это тебе дает.
   - Дает? - По правде говоря,  я  никак  не  могу  прочувствовать  истинный
масштаб того,  что  я  в  данный  момент  предотвращаю.  Застигни  я  его  с
чем-нибудь более  безобидным  -  с  хорошим  куском  плутония,  например,  -
смертельная угроза была бы куда очевиднее.
   - Я же знаю, в чем дело, - говорю я. - Истинный Ансамбль,  мод  верности,
двоемыслие - все это я помню. Потому и не виню тебя в том, что ты не  можешь
отказаться от своей идеи. Но признайся, ведь и ты всегда понимал  -  умом  -
насколько чудовищна эта идея.  Ты  хочешь  ввергнуть  двенадцать  миллиардов
человек в какой-то метафизический кошмар...
   - Я хочу  избавить  двенадцать  миллиардов  человек  от  смерти,  которая
обрушивается на них  каждую  микросекунду.  Я  хочу  положить  конец  гибели
все-возможностей.
   - Схлопывание - не гибель.
   - Вот как? Подумай о тех из твоих версий, которые не нашли меня...
   Я горько усмехаюсь:
   - Ты сам учил меня о них не думать. Ладно, я готов признать,  что  они  -
если они вообще что-либо испытывают - должны ожидать неминуемой  смерти.  Но
обычных людей это не касается. И меня тоже это никогда больше  не  коснется.
Люди делают выбор, и только  одно  из  чистых  состояний  выживает.  Это  не
трагедия, это наша природа, так и должно быть.
   - Ты сам знаешь, что это не так.
   - Нет, не знаю.
   - Тебе не жалко тех твоих "я", которые убедили По Квай использовать  ради
тебя "Ансамбль"?
   - А почему мне должно быть их жалко?
   - Думаю, они были с ней  в  близких  отношениях.  Возможно,  любили  друг
друга.
   Эта мысль ошеломляет меня, но я спокойно говорю:
   - Для меня это пустой звук. Эти "я" не реализовались. Она ничего об  этом
не помнит, я тоже...
   - Но ты можешь вообразить, как счастливы они были.  И  то,  что  положило
конец этому счастью, ничем, кроме смерти, не назовешь.
   Я пожимаю плечами:
   - Люди умирают каждый день. Что я могу с этим поделать?
   - Ты можешь сделать так, чтобы этого не было. Бессмертие возможно. Рай на
Земле - возможен.
   Со смехом я говорю:
   - "Рай на Земле?" Ты что, решил ждать второго пришествия?  Ты  знаешь  не
больше, чем я, о том, к чему приведет необратимое размазывание. Но если  оно
породит рай на Земле, то оно же породит и ад! Ведь если не исчезают  никакие
состояния, то все мыслимые формы страдания тоже...
   Он невозмутимо кивает:
   - О, конечно. И все мыслимые  формы  счастья.  И  все,  что  между  ними.
Абсолютно все.
   - И конец свободе выбора, свободе воли...
   - Да не будет никакого конца.  Восстановление  изначального  разнообразия
вселенной не может означать изъятие чего-либо.
   Я качаю головой:
   - Честно говоря, мне все это безразлично. Я просто...
   - Значит, ты лишаешь всех остальных права выбора?
   Я смеюсь в ответ:
   - А ты - псих, который собрался навязать свою волю...
   - Совсем нет. Когда планета будет размазана, все  будут  связаны  друг  с
другом. Размазанная человеческая раса сама решит, схлопываться ей или нет.
   - И ты полагаешь, что решение судьбы всей планеты, которое примет этот..,
младенческий коллективный разум, можно будет считать справедливым? Создатели
Пузыря и то больше уважали человеческий род.
   - Разумеется, они уважают человеческий род.  Ведь  они  сами  состоят  из
человеческих существ.
   - Ты имеешь в виду Лауру?
   - Нет. Всех. А ты думал, это какая-то экзотическая форма жизни  с  другой
планеты? Разве  они  смогли  бы  запрограммировать  гены  Лауры  так,  чтобы
блокировать ее схлопывание и позволить управлять чистыми  состояниями,  если
бы они сами не были размазанными людьми?
   - Но...
   - Схлопывание имеет конечный горизонт. Всегда есть  чистые  состояния  за
пределами  этого  горизонта.  Ты  думаешь,  ни  одно  из  них  не   содержит
человеческих существ? Создатели Пузыря сделаны из наших версий  -  настолько
невероятных, что им удалось избежать схлопывания. Я  хочу  только  одного  -
дать нам возможность присоединиться к ним.

***

   У меня кровь стучит в висках. Я опять бросаю взгляд на запечатанную колбу
с культурой - насколько спокойнее было бы вверить ее заботам кислотной ванны
или плазменного мусоросжигателя.
   Стволом пистолета я показываю Лу на стул:
   - Сядь сюда. Боюсь, мне придется связать тебя, чтобы спокойно  избавиться
от этой дряни.
   - Ник, прошу тебя, только...
   Ровным голосом я говорю:
   - Слушай внимательно. Если ты будешь мешать, мне придется убить тебя.  Не
ранить, а убить. Чтобы ты случайно не расколотил тут всю  посуду.  А  теперь
иди и сядь на стул.
   Он нерешительно делает движение к стулу, потом останавливается.  Внезапно
я замечаю, что он ближе к столу, чем мне сначала показалось. Если он сделает
шаг, то сможет дотянуться до колбы рукой.
   Он говорит:
   - Только об одном тебя прошу - вдумайся в то, что я сказал. За  пределами
Пузыря должны быть состояния,  полные  самых  невероятных  событий!  Чудеса.
Сны...
   Его лицо буквально светится в экстазе, куда только делась обычная гримаса
озабоченности и отвращения к самому себе. Может быть,  ему  удалось  наконец
разделаться с двоемыслием, и больше не существует той  части  его  сознания,
которая  понимала,  что  "истинный  Ансамбль"  есть  всего  лишь   нейронная
аберрация? Может быть, мод верности окончательно уничтожил прежнего  Лу  Кью
Чуня?
   Я очень мягко и спокойно говорю:
   - Лично мне чудес уже вполне достаточно. Больше я просто не выдержу.
   - ..и обязательно должны быть состояния, где твоя жена...
   Я обрываю его:
   - Так вот к чему весь этот "рай  земной"  и  прочий  бред?  Эмоциональный
шантаж! - Я устало смеюсь. - Как трогательно. Да,  моя  жена  умерла.  А  ты
знаешь, что мне на это на-пле-вать?!
   Он явно потрясен. Наверное, это была его последняя  надежда  сломить  мою
решимость. Он смотрит мне в глаза и неожиданно  спокойным,  почти  смиренным
тоном говорит:
   - Это неправда.
   Он делает стремительный выпад, выбросив вперед правую  руку.  Я  прожигаю
дырку в его черепе, он клонится набок и рушится на пол, слегка толкнув стол.
   Колба остается на месте, магнит продолжает бесшумно вращаться.
   Обойдя вокруг стола, я сажусь на корточки рядом с трупом. Рана прямо  над
глазами, края отверстия обуглены, отвратительно пахнет жареным мясом.  Резко
подступает тошнота. До сих пор я еще никого не убивал, и даже не стрелял  из
пистолета и не подходил к трупам без настройки. Я не  должен  был  до  этого
доводить. Мне надо было быть осторожнее.
   Ведь он-то сам, черт бы его взял, ни в чем не виноват. Виноват  Ансамбль.
Виновата Лаура. Ничего себе - холодный исследователь, пассивный наблюдатель.
Уж кто-кто, а она хорошо знает, что такое невозможно в принципе.
   Мне надо было действовать осторожнее  -  во-первых,  сразу  отогнать  его
подальше от стола...
   Может быть, я так и сделал.
   От этой мысли у меня по коже пробегают  мурашки.  Может  быть,  я  так  и
сделал. Ну конечно, наверняка я так и сделал. Кого  же  теперь  выберет  мое
размазанное "я" - меня, или моего кузена, у которого хватило ума делать  то,
что нужно?
   А кого я хочу, чтобы оно выбрало?
   Я гляжу сверху вниз на окровавленное лицо Лу. Я почти не знал его -  а  с
другой стороны, чем мне  придется  пожертвовать,  чтобы  воскресить  его  из
мертвых? Всего лишь  двумя  минутами  моей  жизни.  Это  будет  краткий  миг
амнезии. Пустяк в сравнении с теми часами, которые за всю жизнь  исчезли  из
моей памяти - стерлись без малейшего следа, как будто их никогда не было.  А
сколько моих виртуальных "я" умерли в то время, когда я был под  настройкой,
чтобы реальным оставался тот, кто принимал оптимальное решение? Так что дело
привычное - я всю жизнь умирал ради того, чтобы все шло как надо.
   Право на решение мне не принадлежит, но, вызывая  "Гипернову",  я  громко
шепчу:
   - Выбери кого-нибудь другого. Пусть выживет он. Мне все равно.
   Я нажимаю кнопку "ВЫКЛЮЧИТЬ".
   ...и  ничего  не  меняется  (как  и  следовало  ожидать).  Я  подхожу   к
единственному в комнате стулу и тяжело опускаюсь на него. Карен молча  стоит
рядом, и это успокаивает.
   Через пятнадцать минут - любому, кто работал более грамотно, чем я, этого
хватило  бы,  чтобы  привязать  Лу  к  стулу  и  схлопнуться,  -  я  вызываю
"Шифроклерка". "Доктор Панглосс" подскажет мне, что делать  с  колбой  самой
заразной на свете культуры простейших.

***

   - Только об одном тебя прошу - вдумайся в то, что я сказал. За  пределами
Пузыря должны быть состояния, полные самых невероятных событий! Чудеса. Сны.
И обязательно должны быть состояния, где твоя жена до сих пор жива.
   На мгновение его слова зачаровывают меня, но...
   - Ты не можешь знать это наверняка. Ты не  можешь  знать,  что  создатели
Пузыря - люди. Все это только спекуляции.
   Не обращая внимания на мои слова, он тихо повторяет:
   - Вдумайся в это.
   Я невольно повинуюсь. Если представить, что Карен жива,  то...  Не  будет
больше галлюцинаций, вызванных модом, не будет  этих  солипсистских  шаржей.
Вернется вся наша с ней жизнь  -  пусть  вместе  с  прежними  трудностями  и
промахами, но по крайней мере настоящая, реальная жизнь.
   Эти мысли приводят меня в ужас. Голова идет кругом. Так вот  какова  цена
избавления от мода верности? Допустим, с недавних пор любые моды вызывают  у
меня отвращение - но ведь "Карен" должна была  по-прежнему  делать  подобные
сантименты физически невозможными.
   Не надо его слушать. Надо заставить его заткнуться. Я говорю:
   - Даже если ты прав, что это может означать?  Для  меня  это  никогда  не
станет реальностью. Чистые состояния расходятся, расщепляются, но никогда не
соединяются друг с другом.
   - Как только мир перестанет схлопываться, все станет возможным, - говорит
он с блаженной улыбкой. - Схлопывание является причиной асимметрии  времени.
Ты сможешь проскочить обратно в прошлое, туда, где она еще жива...
   Я качаю головой:
   - Нет. Это сделают некоторые мои версии,  но  далеко  не  все.  Получится
хаос, безумие. Создавать миллиарды  копий  самого  себя,  чтобы  горстка  их
смогла добиться того, чего я хочу - так жить невозможно!
   "Невозможно?" А ведь сегодня ночью я поступил именно так.
   Помедлив, он говорит:
   - Значит, ты действительно не хочешь,  чтобы  кто-то  -  кто-то,  в  кого
превратишься ты - смог вернуться в ту ночь, когда она  умерла?  Вернуться  и
все исправить?
   Я открываю рот, чтобы сказать "да, не хочу", но вместо этих слов  у  меня
вырывается какой-то звериный вой.
   Он бросается вперед. Придя в себя, я прицеливаюсь, но поздно - он хватает
колбу за горлышко и высоко поднимает ее над столом. Если я застрелю его, она
упадет и разобьется.
   Неуловимым движением он швыряет колбу в открытое окно, и, разрывая  сетку
от насекомых, она вылетает наружу.
   Секунду я остолбенело гляжу на него, готовый нажать  курок  исключительно
от злости на собственную глупость. Затем бросаюсь  к  окну  и  смотрю  вниз.
Переведя лазер в режим освещения, я вижу, как  световое  пятно  скользит  по
осколкам стекла и мокрым пятнам  на  тротуаре.  Лучом  я  испаряю  лужицу  и
выжигаю бетон вокруг нее.
   Лу говорит:
   - Ты зря тратишь время.
   - Заткнись, мразь!
   Кто-то высовывает голову из окна прямо подо мной. Я ору на него, и голова
исчезает. Я веду луч все более широкими кругами, пытаясь убедить себя в том,
что есть еще надежда: ветерок совсем слабый, диффузия происходит медленно...
Пустяки по сравнению с тем, чтобы найти Лу в двенадцатимиллионном городе.
   В конце концов я смиряюсь с горькой правдой: не имеет значения,  уничтожу
я амеб или нет. Допустим, я как раз из тех маловероятных версий -  возникших
после того, как  колба  ударилась  о  землю,  -  которым  удастся  полностью
стерилизовать воздух и тротуар. Но это не важно -  никто  из  тех,  кто  так
позорно прокололся, не будет реализован. В  той  реальности,  которая  будет
выбрана, Лу и пальцем не дотрагивался до колбы.
   Я оборачиваюсь и смотрю на него:
   - Мы с тобой уже принадлежим истории, - говорю я со смехом. -  Теперь  ты
понимаешь, что мне приходилось переживать из-за твоих паскудных замков.
   Я закрываю глаза, пытаясь подавить страх. Жить останется  то  виртуальное
"я", которое сумело победить  там,  где  я  проиграл.  На  что  еще  я  могу
надеяться? Я сам хотел победить - но теперь уже поздно.
   Я говорю:
   - Если я застрелю тебя, это будет убийством? Ведь ты уж&  все  равно  что
мертв?
   Он не отвечает. Я открываю глаза,  прячу  пистолет  в  кобуру.  Под  моим
пристальным  взглядом  он  по-прежнему  молчит.  Он  не  очень-то  похож  на
человека,  признавшего  свое  поражение  и  готового  героически  погибнуть.
Наверное, до сих пор верит, что "истинный Ансамбль" может его спасти.
   Я говорю:
   - Хочешь знать, как все было? Я вошел в комнату, привязал тебя к стулу  и
уничтожил Endamoeba. А вот  что  будет  дальше:  я  освобожу  тебя  от  мода
верности. Ты будешь мне благодарен. Потом мы с тобой сделаем то же самое  со
всеми членами Канона. Они выступят в качестве свидетелей, и тогда  ничто  не
спасет от правосудия ПСИ, МБР, а может быть, и весь  Ансамбль.  После  этого
каждый из нас пойдет своей дорогой, и мы будем жить долго и счастливо.
   Выйдя из здания, я иду по направлению  к  центру,  огибая  залив,  -  иду
просто, чтобы идти, и стараюсь ни о чем не думать. Я мог бы вызвать  "Н3"  с
ее абсолютным стоицизмом. Я мог бы вызвать "Босса" и включить сон. Но  я  не
делаю ни того, ни другого. Пройдя около трех километров, я  наконец  смотрю,
который час. Один час тринадцать минут.
   Достигшая успеха версия  должна  уже  минут  сорок  быть  в  квартире.  Я
поворачиваю обратно и иду, выкрикивая ругательства. На улице полно людей, но
на меня никто не оглядывается. Внезапно обессиленный, я сажусь на  землю  на
краю тротуара.
   Привычка пересиливает отвращение, и я пытаюсь вызвать "Карен". Ничего  не
происходит. Я запускаю "Мыслемеханизмы": мод по-прежнему подключен к шине. Я
запускаю диагностику - и моя голова переполняется  сообщениями  об  ошибках.
Отключив тест, я  обхватываю  голову  руками.  Что  ж,  придется  умирать  в
одиночка Я хочу одного - чтобы все кончилось как можно скорее.
   Через некоторое время я поднимаюсь на ноги. Я спрашиваю у проходящей мимо
женщины:
   - Это что - виртуальная загробная жизнь?
   - Насколько мне известно, нет, - отвечает она.
   Я вынимаю игральную машинку, потом прячу, потом снова  вынимаю.  Чем  это
мне поможет? Если я до сих пор размазан - а я, конечно, размазан, -  я  буду
расщепляться на тридцать шесть версий при каждом бросании костей, и один  из
вариантов будет все больше укрепляться  в  своем  знании,  в  то  время  как
остальные так и останутся в сомнениях.
   Я все равно бросаю кости.
   Семь. Три. Девять. Девять. Два. Пять.
   "Чего ты  еще  ждешь?  Собираешься  еще  раз  обыскать  город  в  поисках
спрятанных копий описания мода? Еще раз пробраться  в  МБР  и  на  этот  раз
уничтожить оригинал?"
   Но я не собираюсь делать ни то, ни другое, прежде чем  схлопнусь  -  надо
сберечь чудесный  успех  сегодняшней  ночи  и  уменьшить  риск  необратимого
размазывания.
   Я бросаю взгляд на пустое серое небо и направляюсь в город.

***

   К рассвету сомнений не остается - я схлопнулся. Я единственный уцелевший.
Любая достигшая успеха версия уже схлопнулась бы к этому времени.  Сам  факт
моего существования подтверждает, что моя неудача реальна и необратима.
   Над заливом Карпентария быстро поднимается солнце,  яростно  вспыхивая  в
узеньких просветах между небоскребами, и  куда  ни  повернись,  увидишь  его
слепящее отражение. Голова гудит, руки и ноги болят. Мне не хочется умирать,
просто хочется оказаться вдруг кем-нибудь другим. Как мне  радоваться  тому,
что я остался жив, если цена этого так высока?
   Я продолжаю искать оправдание. Может, никакой неудачи нет, и мне  удалось
выжечь всю разбрызгавшуюся  культуру?  Но  как  мое  размазанное  "я"  могло
предвидеть, что я сумею это сделать? И даже если могло, почему  оно  выбрало
такой шаткий путь к успеху, если есть множество вариантов, при которых колба
с культурой просто не разбивается?
   Ответ один: он - размазанный "я" - специально  выбрал  этот  вариант.  Он
хотел,  чтобы  носитель  мода