.
   Скоро, очень скоро он познакомится с Приором. И тогда  он  узнает  что-то
новое о своем будущем. Ни Раджу, ни Дайсу ничего не  известно  о  планах,  а
может, им приказано  молчать.  Каковы  бы  ни  были  эти  планы,  Ваун  даст
согласие. Он среди своих Он чувствует свою принадлежность, и после  стольких
лет отчуждения это не может не приводить его в экстаз. Если  Приор  прикажет
ему лечь посреди улицы под колеса, он скорее всего послушается.
   Ну, может быть, немножко поспорит сначала.
   И ясное дело. Приор никогда не поступит с ним так. Своим братьям он может
доверять так, как никогда еще никому не доверял, кроме, может, только Нивела
давно-давно.
   Катер очень  медленно  скользит  сквозь  лабиринт  плавучих  пристаней  и
маленьких прогулочных суденышек безумных форм и расцветок. И люди -  чистые,
откормленные, прикинутые - богатые!
   Подглядывая из-под козырька, Ваун видит, что это правда, что почти у всех
темные волосы. Кожа самых разных цветов и фигуры на любой вкус, но  изобилия
светлых волос не наблюдалось  совершенно.  Он  находит  взглядом  нескольких
парней, похожих на деревенских, - с песочного цвета  шевелюрами  и  пушистой
грудью. Их странным образом расплющенные лица уже кажутся ему  безобразными,
а ведь еще каких-то три недели назад такая  мысль  ему  бы  и  в  голову  не
пришла.
   Рэндомы. Дикое стадо. Он примеряется к терминологии братьев,  и  она  ему
нравится. Наверное, Ваун чувствует себя  теперь  в  Кешеликсе  так  же,  как
чувствовал себя двадцать лет назад Приор в Ульте - чем-то чужеродным.
   Бамп!
   Радж выпрыгивает на берег с веревкой. Ваун усаживается под навесом, чтобы
его не было видно, опускает голову.
   - На пять минут раньше, - говорит Дайс, быстро  устраиваясь  возле  него.
Неплохо. Помнишь, что тебе надо делать?
   - Конечно.
   Почему-то его тон немного задел Вауна.
   Дайс поднимает свои тонкие темные брови.
   - Сейчас я - Приор, братец.
   - Конечно.
   Может быть, Дайс вовсе и не так холоден, как кажется.
   Радж запрыгивает назад, катер качается.
   Ваун распрямляет плечи, Дайс кладет ему на плечо свою крепкую руку.
   - Удачи, Брат.
   Ваун смотрит в эти удивительные темные глаза, видит там  беспокойство,  и
ему хочется пасть на колени, петь хвалебные гимны - он,  понятное  дело,  не
станет этого делать. Эти двое странно посмотрели бы на него, если бы он даже
просто упомянул религию, и это еще одно, в чем он должен пойти  на  уступки.
Но Дайс беспокоится! И Радж тоже, конечно. Двое юношей беспокоятся за  него?
Быть того не может!  Одного  этого  достаточно,  чтобы  разрыдаться,  но  он
исхитряется бодро улыбнуться брату и как ни в  чем  не  бывало  отвернуться,
будто Кешеликс ему - как родная деревня, будто сердце его не колотится  так,
словно у него приступ лихорадки.
   Он взбирается на пристань. Он  пойдет  первым,  потому  что  идти  первым
безопаснее всего. В том случае, если вдруг какой-нибудь слоняющийся без дела
зануда решит обнаружить, как трое  абсолютно  одинаковых  юношей  сходят  на
берег с катера, он не станет поднимать шум. Шума не будет - и в диком  стаде
порой попадаются двойняшки и тройняшки. Он вообще не понимает, к чему  такая
осторожность, но так пожелал Приор.
   Он не спешит. Не часто у него  бывало  столь  сильное  желание  броситься
бежать, но он идет. Он  пытается  выглядеть  так,  как  будто  его  занимают
мириады кораблей в воде, но они для него - бессмысленное  пятно.  Добравшись
до берега, он неторопливо поднимается по ступенькам.
   Улица - дурдом. Шум, столпотворение, бардак. Половина из местных  кажутся
великанами. Гигантская девушка утыкается  Вауну  грудью  прямо  в  лицо.  Он
шарахается.
   - Посмотри сегодня, как меня будут насиловать  в  "Стране  чудес",  -  не
терпящим возражений тоном говорит она.
   Только теперь он догадывается, что это сим, с отвращением  отворачивается
и натыкается на нелепую стену коричневых переливающихся мышц.
   - Над тобой, дружок, наверное, все девчонки смеются, - орет сквозь грохот
великан. - За две недели астальский бустер увеличит твои мышцы в два раза!
   Никакой гимнастики не потребуется.
   Ваун поспешно обегает гиганта, проходит прямо сквозь  слизистое  двуногое
из разряда пресмыкающихся, машущее ему книгой, и добирается до тротуара.
   На той стороне улицы -  стоянка.  "Будь  осторожен  на  проезжей  части",
говорил ему Дайс. Он присоединяется к группе  болтливых  девиц  и  переходит
улицу с ними. Если что, он должен пойти в направлении вон того  серебристого
шпиля на севере и ждать там. Что бы ни случилось,  он  обязан  вернуться  на
корабль. Но ничего не случится.
   Но почему тогда сердце мечется в груди, как москит?
   Долго, безумно долго он бессмысленно таращится на автомобили и  торчи  на
стоянке, пораженный их количеством и разнообразием. Ему и в голову раньше не
приходило, что на свете существует столько всяких машин.  Скинься  они  всей
деревней, они не смогли бы купить и одно из этих сияющих чудовищ. Симуляторы
женского пола толпятся вокруг него, борются за его внимание, сливаясь  порой
во что-то жуткое, многорукое, многоногое, многоголовое, все орут,  предлагая
неизвестные ему товары и услуги. Ему  приходится  смотреть  между  ними.  Он
кричит:
   - У меня нет денег.
   Но это их не трогает.
   Спешат, приходят новые и новые. И тут с невыразимым  чувством  облегчения
он видит зловещий  черный  корпус  патрульного  торча,  заграбаставшего  два
парковочных места кряду.
   Он неторопливо шагает к нему.  Отважившись  оглядеться  по  сторонам,  он
обнаруживает,  что  никто  на  него  не  смотрит.  Испугавшись,  что   может
показаться крадущимся, он поднимает  голову  и  еще  раз  смотрит  вокруг  -
дерзко. Торч чудовищен, размерами с дом Глоры. Окна непрозрачные,  дымчатые,
и не видно, что там внутри.
   Он прикасается к двери. Потрясающе - дверь распахивается перед ним. Как и
говорил Дайс. Он думает о том, как будет здорово снова увидеться с Раджем  и
Дайсом. Радж через час подойдет, Дайс должен уладить дела с документами.
   Ваун  входит  в  торч.  Дверь  с   тихим   присвистом   закрывается.   Он
прищуривается в прохладном сумраке.
   Здесь двое в военной форме, но ни один из них ни капли не похож на  него.
И на Раджа. И на Дайса.

***

   И  вот  появляется  он,  сновидец,  безмолвный  в  пылающей  ночи.   Тень
необнаружимая... снова исчез... быть может,  лишь  шепот,  след  движения  в
камыше?
   Парящий  невидимо,  неслышно,  неосязаемо.  Сновидец  пересекает   темные
озерца, не нарушая их  покоя,  а  буйные  травы  чуть  колышутся,  когда  он
проплывает над ними.
   Луны нет. Здесь не бывает  Луны,  а  необузданный  туман  застит  звезды.
Парящий над топью охотник, который не убивает, хищник, дарующий жизнь...
   Темен путь его, но цель ясна. Учителя говорят, что дурной поступок  может
сделать великое дело.
   Это сегодняшнее умение - дурное и в действительности разумеет  под  собой
упадок. Такое умение ничего больше не умеет, ибо не сумело не  потеряться  и
как умение забыто. Очень остроумно... Ну и что? Здесь его остроумие никто не
оценит, кроме  полноправного  владыки,  который  пренебрегает  обязанностями
хозяина,  поскольку  валяется  и  храпит  за   кроватью.   Галлюцинирование,
вызванное нервным истощением, скажете? Известное в народе как отходняк после
электрошока?
   Ну, надо  же!  Вдобавок  изрядная  доза  аксилетена?  Бедняга.  Но  через
семь-восемь недель, если повезет, он сможет отвечать на простые вопросы.
   Нет, полного права называться полноправным владыкой он не имеет. Законным
- возможно. Он  не  заслуживает  сочувствия,  сей  невыразительный  сибарит,
мясистый рэндом, ибо нет сомнений, что он  унаследовал  древнее  чудо,  этот
избалованный никчемный разгильдяй с псевдомозговым управлением, и даже  если
он  каким-то  образом  честно  его  заслужил,  ничего  лучшего  он  не  смог
придумать, кроме как приспособить  его  в  качестве  плавучего  борделя.  Не
правомочный поступок А ведь смешно, учитывая обстоятельства...
   Чудесная  старинная  технология.  Чудо,  что   она   распространилась   в
нецивилизованной стране, возможно, с благородной  некогда  целью.  В  модели
такой величины с комфортом могла бы разместиться группа из  шести  единиц  -
лесничих или, скажем, экологов - и не нарушить своей деятельностью ничего  в
окружающей среде.
   А теперь обрати  внимание!  Клоака  дорогой  безвкусицы.  Толстые  ковры,
хрустальные люстры, шелковые простыни! Стены убраны  кружевами  и  пурпурным
бархатом, порнографические симы готовы устроить любой вообразимый разврат.
   Патетично, в самом деле Так бездумно проматывают  свои  жизни  и  ресурсы
дикие  расы,  тупо  гоняясь  за  преходящими  плотскими  усладами.  Грустно.
Декаданс. И ничего уже не поделаешь.
   Никаких, само собой, занудных приборных  панелей  в  пределах  видимости,
дабы не  нарушать  декора  гнездышка  любви.  Крохотные  болотца,  канальцы,
ручейки - все тихо течет  мимо  внутри  сима  над  хрустальным  с  позолотой
столиком. Весь механизм поднимается и опускается в мягком чарующем  движении
За последний час не было ни одного признака человечества. Время кончается.
   Прежде чем наступит вечер. Сновидец должен вернуться и забрать свой  торч
в рощице у Трансдельтовой трассы, а сие судно вожделении должно быть надежно
затоплено в подходящем  водоеме.  Плоховато  оно  ему  служило.  Ему  стоило
стырить аппарат попроще и прочесать страну фруктовых деревьев на восток. Эта
экскурсия по Дельте - достойная сожаления глупость.
   Подождите-ка! Тут что-то новенькое - пристань  и  кучка  хибарок.  Меняем
курс и скорость... Убогая деревенька все ближе.  Может  быть,  где-то  рядом
есть дичь безмолвное чудище болотное выслеживает в ночи свою жертву.
   Это  тринадцатая  миссия,  последняя.  Через  два  дня  сновидец   должен
отчитаться в Доггоце, обязанность, которую он не может не выполнить -  после
стольких-то попыток получить это задание! Рэндомы так сильно различаются  по
своим способностям, что разумный человек  предположил  бы,  что  им  следует
поощрять лучших, а кто лучший - определять по реальным заслугам. Но  нет!  С
ума сойти! На Ульте в Патруль попадают исключительно  избалованные  отпрыски
спейсеров.
   И тем не  менее  тот  же  самый  разумный  человек  предположил  бы,  что
космический Патруль, где почти ни у кого нет опыта работы в далеком космосе,
приветствовал бы бывшего члена экипажа Q-корабля как подходящего новобранца.
   Ну, вряд ли. Только так. Только после двух лет подкупа да умасливания, да
интриг, да низкопоклонства. Когда-то в Монаде учителя предостерегали:
   "Кумовство всегда должно оставаться  исключительной  слабостью  сообществ
рэндомов".
   Теперь учителя бы им гордились, братья  гордились  бы  им.  Пока  он  все
делает хорошо. Интересно посмотреть, как отреагировали бы  преподаватели  из
Доггоца  на  рекрута,  щеголяющего  звездочками  космического  странника  на
лацканах. С неудовольствием скорее  всего.  Но  что  ему  общество  каких-то
простых, одержимых похотью рэндомов?
   Ага! Сиротливая фигурка неуверенно прокладывает путь по грязной дороге  в
дальнем конце деревушки. В ложной гамме инфракрасного диапазона она  мерцает
фиолетовым привидением. Можно ли  рассчитывать,  что  сей  одинокий  пешеход
окажется нужного пола и возраста? Он просит увеличить картинку.
   Да!  Охотничий  инстинкт  заставляет  его  трепетать.  Удача  на  стороне
добродетели. Она - именно то, что ему нужно.
   Все просто. Через несколько минут он подрулил и посадил дрифтер на дорогу
в двенадцати шагах впереди бредущей фигурки. Он надевает  волшебные  очки  и
гасит свет.  Двери  распахиваются  с  чуть  слышным  шорохом.  Ему  даже  не
приходится  красться  к  жертве.  Через  несколько   мгновений   она   резко
останавливается перед ним, упершись во что-то твердое в  тумане.  Когда  она
неуверенно   поднимает   руку,   чтобы   пощупать   препятствие,    он    ее
подстреливает....
   Он прячет пистолет в кобуру и наклоняется, чтобы поднять ее.  Не  тяжела,
но воняет.
   Дверь закрыта... свет выключен. Он оглядывается по сторонам и приходит  к
выводу, что использовать эту постель для данной цели было бы даже  для  него
слишком цинично. Он раскладывает ее на  столике  так,  что  ноги  свисают  с
одного конца, а голова с другого.  Летательному  аппарату  он  велит  лететь
прежним курсом, пока они не окажутся над водой, и чувствует приятную  дрожь,
когда торч отрывается от земли.
   Добыча чахлая, бледная, искусанная насекомыми; немногообещающий  материал
вообще-то. Может оказаться, что он только потратит на нее впустую время.
   Если бы у нее были чистые волосы, она была бы блондинкой. Ее единственная
одежда - отвратительно грязное тряпье, настолько сгнившее,  что  разрывается
на части, когда он задирает его - волосы на лобке темные,  груди  твердые  и
плоские.
   При лучшем питании и образе жизни была бы достаточно привлекательна...
   Кошмар!
   Что-то ожило у него в  штанах.  Пульс  участился.  Затруднилось  дыхание,
сперло в груди.
   Всего через каких-то два дня он должен  представить  отчет  в  Доггоце  и
начать превращение в рэндома. Сделать карьеру будет нетрудно  -  он  наберет
очков больше любого когда-либо существовавшего рэндома, если  захочет.  Быть
принятым в обществе - дело другое. Хотя нормальное поведение  мужчины  дикой
расы ему омерзительно в высшей степени, он рассмотрит, если  надо  будет,  и
такой вариант.
   Ради Братства. Поэтому он уже начал накачивать себя  бустером,  и  сейчас
вид  этой  убогой  крестьянки  вызвал  требуемую  реакцию.  Не  важно,   что
сознательно он отвергает эту искусанную блохами тушу с отвращением и испугом
- зная, что ему предстоят годы этой мерзости, - в то же самое время он алчет
ее.
   Дело прежде всего... если забыть о том, что брюки стали  до  боли  тесны;
ему приходится  расстегнуть  ширинку,  и  это  незамысловатое  действие,  не
наделенный особым значением жест, который  он  бесчисленное  количество  раз
проделывал,  не  задумываясь,  неожиданно  эротично,  грешно   и   волнующе.
Возбуждение нарастает.
   Силясь не замечать его, он приносит оборудование и берется за  работу.  В
тринадцатый раз, последний. Этика?  Его  все  еще  волнует  этичность  всего
этого?
   Нет, конечно. Он - рука провидения, эволюции. Борьба за  выживание  любых
живых форм - безжалостное, дикое соревнование, а он - всего лишь инструмент,
уничтожающий брак хищник.
   А почему, в таком случае, у него трясутся руки? Раньше этого не было.
   Вводим  зеркало...  раздвигаем  вагину...  лапароскопия  показывает,  что
признаков присутствия  подлежащего  выселению  законного  арендатора  нет...
катетер в шейку ..  Он  шарит.  Черт!  Черт!  Черт!  Малейший  промах  может
проколоть главную артерию.
   Он поднимается и рассматривает костлявую пациентку, все еще в  забытьи  -
Вот так! - говорит он вслух. - Ну, почти так. Желаю вам  безопасного  труда,
граждане,  и  вместе  мы  можем  запустить  еще  одну  единицу  Братства   в
многообещающую карьеру подрывной деятельности и завоеваний.
   Он задумчиво поглаживает ее бедро и уходит за шприцами.
   - Ты - тринадцатая, между прочим, - говорит он, просовывая иглу в  первый
пузырек, - последняя После тебя больше никого не  может  быть,  поскольку  у
меня нет больше гормона. - Впрыскивает задумчиво дозу в мышцу  ее  бедра.  -
Надеюсь,  ты  оценила  это,  будущая  мать  Месяцы,  ушедшие  на  то,  чтобы
расшифровать  фармакопеи,  разобраться  в  фармакологических   справочниках,
своровать в аптеках нужные препараты! - Второй укол в вену  паха.  -  И  все
лишь для того, чтобы ты выработала corpus luteum, бесстыдница неблагодарная.
   Готово. Несмотря на то что осталось еще больше половины дозы.
   Он задумывается, рассматривает чахлые конечности, сморщенный живот.
   - Как насчет второй порции? Почему нет? Мне она совершенно ни к чему!  Ты
теперь - самая желанная.
   Осознавая, что дрожь в руках не выказывает никаких признаков  ослабления,
он вводит остатки препарата и бросает инструменты в сумку под столом.
   И снова начинает разглядывать отвратительное женское тело.
   - Таким образом, граждане, дело сделано. Как вы могли заметить,  если  бы
обратили внимание, необходимо еще рассмотреть проблему удовольствий.
   Это не похоже на удовольствия. Это похоже на непреодолимое влечение.
   Содрогаясь, он расстегивает рубашку -  Пойми,  мне  необходима  практика.
Могу я довериться твоему благоразумию? В  большей  степени,  чем  чьему-либо
еще, и когда-то же я должен начать  Одновременно  он  испытывает  тошноту  и
воодушевление. Самое худшее - знание о том, что бустер воздействует в первую
очередь на разум, заставляет его хотеть совокупить свою плоть с этим грязным
голым животным.
   В этом не может быть вреда, ибо сорок восемь хромосом  никогда  не  могут
соединиться с двадцатью, даже если бы он обладал жизнеспособной спермой, что
тесты отрицали.
   - Надеюсь, ты чувствуешь себя польщенной, - говорит он и снимает брюки.
   Он начал с колен девушки, раздвинул  ее  ноги,  почувствовал  неожиданную
реакцию. Ее голова резко вздернулась,  подбородок  уперся  в  грудь,  и  она
уставилась на него широко распахнутыми грязно-карими глазами.
   Зря, может быть, он ввел двойную дозу.
   Он чувствует себя в глупом положении - он тоже голый, как и она.  Никогда
до сих пор он не тревожился, будучи раздетым, а сейчас тревожится Мгновенным
результатом явилось исчезновение всех следов горячего желания,  еще  секунду
назад одолевавшего его. Что  во  всей  Галактике  было  способно  когда-либо
одолеть его? Лишенный дара речи, он  встает  и  вперяет  в  нее  свой  взор,
соображая, что делать теперь.
   Парню,  храпящему  за  кроватью,  не  удалось  как  следует   рассмотреть
захватчика, но пропажа дрифтера в конце концов будет  обнаружена,  и  теперь
есть свидетель, способный описать внешний вид вора.
   Хотя, может, и не нужно ее убивать. Ее вывалившийся язык и  беспорядочные
движения зрачков ясно указывают на галлюциноз. Парадоксально,  что  даже  ее
быстрое возвращение в сознание - признак того, что он переоценил  размеры  и
массу цели.  Полное  выздоровление  последует  немного  позже,  если  вообще
когда-либо последует.
   Девушка вертит головой, осматривает комнату. Она родом из мира  хижин  из
сплавного леса и высшей степени нищеты; никогда ей не увидеть ничего такого,
как  этот  украшенный  драгоценностями   дворец,   и   она,   должно   быть,
рассматривает его сквозь беспорядочную муть психического  расстройства.  Что
она может подумать об этом месте?
   Затем ее нерешительный взор возвращается к нему,  заставляя  его  гадать,
что она думает о нем. Видела ли она когда-либо мужчин иных, нежели лохматые,
заросшие  слизни  с  Дельты?  Ну,  наверное.  Наверняка  через  эти  пустыри
проезжало  достаточное  количество  госслужащих,  кожа   угрей   -   хорошее
экспортное сырье.
   Госслужащие для такой, как она, - важные шишки.
   Ну и что теперь? Предположить, что  она  настолько  растерялась,  что  не
может его вспомнить - рискованно, но убить ее к чертям  как-то  нечестно,  и
уничтожать результаты работы целого вечера он особого желания не испытывает.
   Она издает задыхающийся, сдавленный звук, голова свисает вниз. Он думает,
что она ослабела, но она хватается руками за стол с двух сторон и  поднимает
колени.
   Он отскакивает с отвращением.
   - Нет!
   Она опять неуклюже поднимает голову, смотрит на  него  между  двух  своих
костлявых  бедер  и  пытается  сказать  размякшим  и  слюнявым  языком.  Ему
показалось, что она сказала:
   - Господь?
   - Я не...
   Его настолько тошнит, что он не может говорить. Он указывает на дверь.
   - Уходи!
   Снова влажные звуки. Потом:
   - Уходить?
   - Да, уходи!
   Она принимается выть:
   - Я... я... я обидела Господа! Он трет лоб голой рукой.
   - Ты не обидела. Ты не понимаешь... Я... О Господи!
   Этой бессмысленной п