- интересно,  какое место  отвели в  своих
замыслах эти великие мужи его полкам? Не кажется ли им, что у него тоже есть
воля и разум? Что, если ударами мечей он ответит на их хитрости и коварство?
Но не всегда  меч достанет  врага, скрытого в  темноте. Предчувствие грозной
опасности не  оставляло Алана. Он отдал приказание обыскать город и схватить
подозрительных людей, выставить дозоры на всех дорогах.
     Много способов  есть у врагов, чтобы убрать с пути неугодного человека.
Он вспоминает неудавшуюся попытку Логоса поднять бунт в его армии. Почему же
им  не удалась расправа в ту  ночь?  Потому что  армия с ним.  Тысячи людей,
которым он подарил свободу. Тысячи и  тысячи рук. Нет причины для уныния. От
победной поступи  его полков содрогнется  земля  Бактрии, в прах рассыплются
коварные замыслы врагов.
     Алан не захотел останавливаться во дворце Антимаха. На окраине города у
самых ворот он приказал раскинуть свой шатер. Туда-то и привели к нему воины
первого  встреченного  ими  горожанина --  старика в выгоревшей  заплатанной
тунике.  Желтая сморщенная,  словно высушенная солнцем, кожа  покрывала  его
большой  ровный  лоб.  Глаза,  запрятанные  в широкие  глазницы, смотрели  с
хитрецой, чуточку насмешливо, и Алан сразу понял: много видели и  знают  эти
прозрачные, как у юноши,  глаза.  Он  невольно  поднялся навстречу старцу  и
жестом предложил ему сесть.
     -- Аполонодор приветствует тебя, почтенный  горожанин! Расскажи, почему
пуст твой город? Куда исчезли все его жители?
     -- Аполонодор, -- задумчиво повторил старец, не отвечая на вопрос. -- Я
знаю  тебя, ты многое сделал в этой стране и, наверно, сделаешь  еще немало,
если только ядовитый напиток власти не успеет отравить твою кровь.
     --  Ты не  ответил,  -- мягко,  но  настойчиво напомнил  Алан, -- жизнь
многих   людей  зависит  сейчас  от  меня,  неокрепшей  армии  всюду  грозит
опасность.
     -- Здесь нет опасности для  твоей армии. Опасность ждет  тебя  в Бактре
полководец, в Бактре, которую ты освободишь от  индусов  и в которую войдешь
победителем.
     -- Я не понимаю тебя, старик!
     --  С тех пор как боги  украли у  людей способ легкой жизни, люди стали
питаться  друг другом.  Города и государства, дворцы и храмы сочатся потом и
мозгами съеденных людей.  Столетиями носили  в груди обреченные на  съедение
сказку о свободе. Ты разбудил старую сказку. Берегись, полководец. Страшные,
неведомые  силы  восстанут  из  земли.  Друзья обернутся  врагами, правда --
ложью.  Те, кто пошел за тобой, поверив сказке, проклятиями осыпят твое имя,
а через  много  десятилетий  их внуки,  согнувшись  под рабским ярмом, будут
строить  новые храмы.  Возможно,  эти  храмы посвятят тебе  за  то,  что  ты
обманешь людей, пошедших  за  тобой, обманешь  их  лучшую мечту  о свободе и
будешь проклят друзьями. Страшная участь...
     Алан забыл, кто говорит с ним, старей как будто знал о  нем больше него
самого. Волнение охватило юношу.
     -- Я подарю им свободу!
     -- Легко обещающий трудно  исполняет свои обещания. Мои слова останутся
лежать перед тобой забытыми листьями осени. Ты не способен впитать мудрость,
таящуюся  в их  жилках.  Забудь  о  них. Нельзя  остановить  ветер. Он будет
ворочать  барханы, пока не исчезнет  бесследно.  Неразумно убеждать ветер  в
том, что он уйдет, а песок пустыни еще много столетий будет составлять новые
барханы, и новые ураганы снова и снова попытаются  разрушить их. Но довольно
об этом. Ты, дарящий свободу, знаешь ли ты, какое дело  ждет тебя  в городе,
где нечего делать твоим полкам?
     -- Что за дело может быть у полководца без его полков?
     -- Обязанности всегда забываются легче прав. Я слышал легенду о  юноше,
который остался. Он был один, врагов много. Друзья забыли о нем.
     -- Ты знаешь, где Мипоксай?  Скажи скорее! Талант золота я уплачу  тебе
за эту весть.
     -- Эх,  юноша, за  дружбу  не  платят золотом.  Кто быстро  забывает  о
друзьях, становится  одинок, верящий только в себя легко переоценивает  свои
силы.
     --  Но откуда ты взял, что я забыл о друге?  Не слишком ли дерзкие речи
позволяет себе мой гость, а может быть, пленник?
     Насмешка чуть тронула морщинистые губы старика.
     -- Мудрость никогда не покорялась  силе, власть силы приходит и уходит,
власть мудрости будет править когда-нибудь миром, а пока она правит сердцами
людей. Хочешь,  я  скажу  войскам  всего несколько  слов,  и вся  твоя  сила
рассеется, как дым. Что же ты молчишь, полководец?
     Проследив за взглядом Алана, он опять  чуть заметно усмехнулся. В шатер
вошел один из сотников, Гурон, и, увидев старца, почтительно склонился перед
ним.  Гурон был грубым, своенравным человеком, и потому его почтительность к
оборванному старику особенно поразила Алана.
     Властным жестом Алан  подозвал его к себе и, наклонившись к самому уху,
едва слышно спросил:
     -- Кто этот человек?
     Но, видимо, старость не отразилась на слухе его странного гостя.
     --  Ты мог  бы меня  спросить об этом. Мое имя Теофраст*.  [Теофраст --
последователь  и преемник Эпикура, эллинский  философ.] Я  из тех людей, кто
довольствуется малым и ищет высокого, из тех, что освободили  себя  от  оков
суетных дел и политик, из тех, что живут незаметно.
     Алан слышал это имя. Имя члена  многих муссеев** [Муссей -- объединение
мудрецов, их школа  --  прообраз  современного  университета.]  и  хранителя
Пергамской библиотеки, непонятного человека, ушедшего от богатства и славы и
путешествующего из города в город в рубище странника.
     -- Прости мою грубость,  Мудрейший, -- этот, невольно сорвавшийся с его
губ титул мудрых людей его родины,  придал словам юноши особую  мягкость. --
Ты несешь людям разум и утешение в несчастьях, а это всегда побеждало  любую
силу.
     -- Я не сержусь на тебя. Я вообще никогда  ни на кого не сержусь. А вот
насчет  силы  ты  неправ. Она  часто побеждает  разум, только  всегда  потом
расплачивается за это.
     --  Объясни мне это.  В твоих словах есть  непонятная мне мысль.  Зачем
разум позволяет побеждать себя, раз он властвует над людьми?
     -- Все  разумное  преходяще, но уходит оно быстрее, чем способны понять
это люди, и потому они остаются в рабстве.
     -- Что же, рабство -- это общее свойство людей?
     -- Нет.  Рабство  -- случайный признак человека. Настанет время, и  оно
уйдет.
     -- Твоя мудрость превосходит мое понимание. Я не решусь больше задавать
вопросы. Но хочу спросить тебя о своем друге. Ты не совсем прав, так жестоко
обвинив меня.
     -- Не  совсем  -- это  уже  кое-что.  Однако бойся этого маленького "не
совсем",  оно  может  убить  дружбу  -- величайшее приобретение человеческой
мудрости. Вначале друга изредка вспоминают, потом забывают вовсе.
     -- Я не забываю своих друзей, но скажи мне: друг, нарушивший никогда не
высказанную клятву верности, достоин ли памяти и дружбы?
     -- Судя по волнению в твоем голосе,  которое нужно научиться  скрывать,
этот друг -- женщина?
     -- Да, ты угадал...
     -- Аиапсид  говорил  нам  когда-то, что "как  подозрительность,  так  и
доверчивость гибель  приносят".  Нужно  всегда  прибегать  к  верховной силе
разума и  анализа. Разберемся же по порядку.  Когда  ты видел ее в последний
раз?
     Алан смешался:
     -- Мы были тогда детьми...
     -- Ах, вот что! Как же ты узнал о ее измене?
     -- Эту весть принес мне друг.
     -- Чей друг, ее или твой?
     -- И ее и мой.
     -- Такие друзья опасны. Давно ли ты получил эту весть?
     -- Вчера вечером... Друг детства...
     -- Вчера. Значит, все, что говорил тебе друг, еще свежо в твоей голове.
Вспомни, как  он говорил  с тобой,  какое чувство к нему  осталось после его
ухода. Часто неосознанное чувство -- первый признак верной догадки.
     -- Говорил, как  и должен говорить  друг, жалел, что в трудную минуту я
не обратился к нему за помощью, сказал, что ушедших всегда забывают...
     Глубокая горечь в голосе юноши тронула старца.
     --  Ну, это совсем не обязательно.  Однако  в любом  случае  не следует
предаваться печали. Любовь женщины  нужна человеку  так  же,  как  солнечные
лучи, пенистое вино и другие радости жизни, но, к сожалению, тебе никогда не
понять, что самое  главное  не  в этом, а  в трезвости ума,  наслаждающегося
познанием мира и людей. Однако и ты узнаешь, как много радостей осталось еще
для тебя и как много женщин ждут благосклонности победоносного полководца.
     Ты познакомишь меня со своим другом детства, а сейчас поспеши на помощь
тому, чья дружба была доказана кровью. В подземелья  маракандского  Акрополя
воины Антимаха бросили тяжело раненного человека. Только очень здоровые люди
выживают с такими  ранами.  Пленника берегли  для  пыток.  Антимах  надеялся
вырвать тайну похитителей секретного документа, да, видно, не успел.
     Ты, легко забывающий друзей, помнишь ли ты о врагах? Антимах никогда не
простит своему рабу такого величия.  Сейчас он, может, и слабее тебя,  но он
станет  руслом, по которому  потекут  непобедимые силы времени, о которых  я
говорил. Поднявший руку на собственность государства погибнет. Люди, которым
ты обещаешь свободу,  --  собственность государства,  помни об этом,  юноша.
Опасность ждет тебя в Бактре.

ГЛАВА XVIII

     Целый  день   велись   поиски   в   подземельях  Акрополя.  Пробивались
замурованные стены, взламывались  решетки,  под пыткой  допрашивались  воины
Антимаха,  оставленные  для охраны тюрьмы. Все  напрасно. Никто  не  знал  о
чужеземце-скифе, и потерявший надежду  Алан решился наконец вновь обратиться
к мудрому старцу.
     --  Я не знаю, где сейчас твой друг.  Но  попробуем размышлять. Сначала
вспомним, что нам известно. Твой друг захвачен Антимахом. Он знал и не выдал
тайну, раз уж враги сберегли его жизнь. Его подвергали пыткам, хоть и весьма
мучительным, но не  смертельным. Вот  все, что мы  знаем.  еще  нам известна
поспешность, с которой Антимах покинул  Мараканду. Мог  ли он взять с  собой
тяжело раненного пленника, знавшего важную тайну? Нет, не мог.  Он умер бы в
пути и  навсегда  унес  тайну  с собой.  Следовательно,  Антимах  должен был
оставить пленника в городе, заранее  обреченном на  захват  твоими войсками.
Где ты прежде всего начнешь искать друга? Конечно, в тюрьме Акрополя! Потому
его и привели туда, днем, на глазах  у всех жителей. Ты не там ищешь, юноша.
Он не может быть в Акрополе. Вот все, что я знаю.
     Еще два дня и две ночи велись поиски по всему городу. Алан сам допросил
десятки  людей, раздавал золото  жадным, подвергал пыткам упрямых и,  поймав
малейшую  тень надежды,  никому  не доверяя, сам  спешил проверить  ее.  Все
напрасно.  Отчаявшись, Алан  задернул полог  шатра  и, измученный бессонными
ночами, упал на шкуры.
     Сон  бежал  от  него.  Вспомнились короткие часы последнего свидания  с
другом, последняя схватка. Мипоксай словно звал его откуда-то издалека.
     --  Вставай,  Аполонодор! Я знаю, ты не спишь.  Впусти меня, я пришел с
важной вестью! Это я, Аристан.
     В  шатер  входит сотник с большой  бородой,  что  так весело  шутил  на
совете. Теперь  лицо его  казалось  бледнее лунного света. Он нагнулся к уху
Алана и зашептал, сбиваясь от волнения.
     -- Он в храме Гермеса. Его стерегут жрецы, верные Антимаху.
     Одним прыжком Алан вскочил на ноги и сорвал со стены меч.
     -- Поднимай сотню...
     Сильная влажная рука сжала запястье Алана.
     --  Тише!  -- Аристан испуганно озирался.  -- Тише!  Жрецы слышат  все.
Стены  шатра запомнят и  выдадут им каждое наше слово.  С жрецами бесполезно
бороться силой. Если мы силой ворвемся в храм, жрецы убьют своего  пленника,
да  и тебя ждет тогда  смерть за оскорбление божества.  Жрецы  умеют мстить:
даже в  воде родника  ты  найдешь свою  гибель.  Доверься мне.  Мне известны
многие  тайны. Мой отец был жрецом и погиб от рук жрецов. Пойдем со мной. Ни
о чем не спрашивай.  Делай все, что  скажу. Есть  надежда  освободить твоего
друга.
     Алан стиснул  плечи Аристана  своими стальными руками и притянул  его к
себе.
     -- Хорошо. Но помни. Я умею мстить не хуже жрецов!
     Он написал несколько  слов, запечатал  их  в конверте своей  печатью  и
положил в маленький ларчик на столе.
     -- Предосторожность не помешает.  Здесь меня на каждом шагу может ждать
измена. В этом конверте твоя  жизнь, Аристан. Если я не вернусь в свой шатер
до  рассвета,  завтра  вся армия  узнает имя  изменника,  и  он не уйдет  от
расплаты.
     От этих слов бледное лицо Аристана  побледнело еще больше. Он ничего не
ответил,  развернул небольшой  сверток,  который  принес с  собой,  и достал
оттуда блестящую  одежду,  всю  сотканную  из  мелких  стальных колеи.  Алан
никогда  не видел ничего подобного. Он  с  удивлением рассматривал  странное
одеяние, плотно  облекшее тело; когда  сверху  легли  мягкие складки туники,
никто не  смог  бы предположить, что под ними юноша,  надежно защищенный  от
любого  удара.  Он  позволил  Аристану  разрисовать  себе  лицо  красками  и
приклеить длинную бороду.
     Часовые,  не узнав  Алана,  скрестили  копья  перед выходом  из  шатра.
Несколько слов  пароля выпустили  их  в  ночь. Всю  дорогу  Аристан  шепотом
излагал  свой  план освобождения Мипоксая.  Многое  в  его  словах  вызывало
сомнение и заставляло насторожиться, но отступить Алан не мог. Где-то здесь,
совсем рядом, томился друг. Друг ждал его помощи...
     Вот  и  храм.  Они  долго  пробирались  через  задние   дворы.  Аристан
остановился и долго стоял, прижавшись к стене, оглядываясь. Наконец, видимо,
убедившись, что за ним никто не следит, поднял небольшую каменную плиту. Под
ней оказалась  толстая бронзовая решетка. Аристан  нагнулся и издал странный
гортанный звук, похожий на крик птицы. Решетка исчезла.
     Жестом  Аристан предложил  Алану  спуститься.  Юноша молча  взял своего
спутника за  плечо  и подтолкнул к отверстию. Не возражая, Аристан спустился
первым. Они долго  шли в темноте прямым узким ходом. В конце его, уткнувшись
в глухую  стену, невидимый в темноте  Аристан с  чем-то долго  возился. Алан
начал уже терять терпение, когда плиты неожиданно раздвинулись  и пропустили
их  в  небольшой зал, залитый светом. Три  человека  поднялись из-за  стола.
Аристан прижал к груди руку и низко поклонился. Алан молча прижался спиной к
закрывшим  проход  каменным  плитам.  Он  стиснул  влажную  от пота  рукоять
кинжала,  спрятанного  им под  кольчугой  незаметно  от  Аристана,  и  стоял
неподвижно, готовый ко всему.
     --  Солнцеподобные  служители великого бога!  Я привел к вам  человека,
готового  купить тайну,  спрятанную  в  непокорном рабе, вместе  с  ним.  Он
приехал за ней из далеких стран Индии, он умеет говорить даже с мертвыми. Он
служит великому индусскому богу, имя которого я не произнесу здесь.
     --  Зачем  нужна   тебе  эта   тайна,  чужеземец?  Алан  молчал,  помня
наставления Аристана.
     -- Не нужно  спрашивать, великий  служитель.  Разве спрашивают у купца,
зачем он покупает шелк? Золото не имеет имени. Вы получаете талант золота, и
пленник умирает для Антимаха.
     -- Хорошо. Раз так велики знания чужеземного служителя, мы продадим ему
мертвого пленника.
     --  Верно,  он может  заставить  говорить  мертвого,  но  мертвый стоит
дешевле. Только четверть таланта заплатит он вам за мертвеца.
     Алан сжался от этих слов, ожидая ответа.  Жрецы переглянулись. Тот, что
стоял в середине, с золотой тиарой на голове, бросил хрипло и тяжело:
     -- Хорошо. Где ваше золото?
     Перед самым рассветом Алан ворвался в свой шатер, оттолкнув не узнавших
его часовых, и внес на руках раненого, измученного, но живого друга.
     Ночные  странники стояли  вдвоем  над безжизненным телом спасенного ими
человека.
     -- Как мне отблагодарить тебя, Аристан?
     -- Не меня нужно  благодарить. Тайну жрецов  открыл мне  великий мудрей
Теофраст.
     На следующий день, когда первые отряды, покидая город, вышли за ворота,
Алан вновь отправился к этому удивительному человеку.
     Все попытки  Алана отблагодарить за спасение друга окончились неудачей.
Теофраст лишь смеялся.
     -- Зачем мне твое золото, полководец? Что мне с ним  делать?  Оберегать
от чужих жадных глаз? Мне не нужны веши, которые можно  приобрести, а потому
не нужно и само золото.
     Он проводил до городских ворот выступившее  в поход  войско и сказал на
прощание:
     -- Спеши к Бактре. Большие перемены ждут  тебя там и большие дела.  Мой
путь лежит в другую сторону, к далеким восточным племенам, еще не знакомым с
простейшими словами разума.
     Когда высокая фигура  старца  скрылась за  песчаными холмами, одиноко и
грустно стало Алану. Мипоксай еще не приходил в себя, и хоть лекарь  обещает
выздоровление, кто знает, сумеет ли обессиленный друг  перенести последствия
жестоких пыток. Придет время, и Антимах кровью заплатит за каждый его стон.
     Как  ни странно, но за  все время  Алану ни разу не захотелось  увидеть
Герата.
     Чтобы без причины не обижать старого  друга, он временно  назначил  его
командиром  сотни  кочевого племени арасов,  что влилось  в  его  армию близ
Мараканды, проведав, видимо,  о щедром жаловании в войсках. До  сих пор Алан
под разными предлогами,  сам того не  сознавая,  избегал встреч  с  Гератом.
Почему? Неужели на него так глубоко подействовало предостережение Теофраста?
И он наконец решился...
     -- Эй, кто там! Позвать ко мне нового командира сотни арасов!
     Через несколько минут взволнованный посыльный возвратился:
     -- Начальник!  Арасов нет. Их командир  увел сотню на север, сторожевым
постам передал твой пароль. Вот он!
     На клочке папируса было  написано только одно  слово -- "Пропустить". А
ниже,  на воске, извивалось тело барса! Алан невольно схватился за палеи, но
кольцо с печаткой было на месте...
     Чувство безудержного гнева охватило Алана. Впервые  в  его армии сотник
осмелился на подобную дерзость!
     Неужели измена? Герат  и измена? Нет.  Это невозможно! Но что же тогда?
Нужно догнать! Они не успели уйти далеко!  А время?  Потерять  два-три дня и
вместе  с ними Бактру? Не на это ли  рассчитан необъяснимый маневр?  На этот
раз полководец победил в нем гнев обыкновенного человека. Войска  уходили на
юг к Бактре,  и  только Алан еще долго смотрел на  север, туда, куда шла  по
песку тропа, проложенная ночными беглецами...
     Тропа вела далеко...  В трех днях пути от армии Алана за рекой Яксарт*,
[Яксарт  --  Сыр-Дарья.]  что  служила границей  Греко-Бактрийского царства,
расположилось на ночной привал какое-то  скифское племя. Оно шло на запад по
зову  великого  царя  Скилура,   туда,  где  у  далекого  Понта  Эвксинского
начиналась война с греческими захватчиками.
     Едва  забрезжил  рассвет,  как  мохнатые  невысокие   кони  уже  стояли
оседланные,  готовые в дальнейший путь. Вскоре  воины  ускакали вперед, и  в
стойбище  остались  престарелые ветераны да несколько женщин, сопровождавших
племя в военных  походах. Они складывали одежду и остатки провизии в большие
тюки и закрепляли их  на  спинах коней. Спокойно и  весело спорилась работа.
Среди  женщин особенно хороша была одна -- черноволосая, стройная и  гибкая.
Она что-то напевала  и сильными руками  легко  затягивала сыромятные  ремни.
Солнце  еще  не  успело прогнать утренний  туман,  от журчащей  реки долетал
свежий  ветерок -- хорошо было  вокруг! Наверно, потому так ласково блестели
черные озорные глаза девушки.
     А из прибрежного кустарника  смотрели на нее другие глаза, полные гнева
и страха, тоски и страсти! Но девушка ничего не замечала, увлеченная работой
и красотой тихого утра...
     Впрочем, тишина была недолгой. Резкий звук военной  трубы нарушил ее, и
на этот призыв, как из-под земли, выросли воины в гривастых греческих шлемах
на громадных лошадях... Только у одного человека, что скакал  впереди  всех,
на голове был такой  же остроконечный шлем, как у