ума и никогда не было - он и не нужен тому, кто может вот так
- кожей  - почувствовать  неладное в  желаемом. Ай да фрукт этот Людвиг!
Жаль, что не друг и другом не станет.
    - Погоди, погоди... Так-таки и сказал: "Мы без него перегрыземся на
следующий день?" Не врешь?
    - Стану я врать...
    - Хорошо,- сказал Стефан, отсмеявшись. - Спасибо. Пирожное за мной.
    - Два,- нахально сказал мальчишка.
    В темноте казалось, будто он улыбается.
    - А что еще?
    - Дежурить днем, не ночью...
    - А еще? - вкрадчиво спросил Стефан.
    - Хватит...
    - Ты  и ночью  на  дежурстве  спишь.  Зачем  тебе  день?  Чтобы  не
работать? Между прочим, ты не боишься, что они догадаются?
    - Сделай, чтобы не догадались,- возразил мальчишка.
    Вдруг захотелось его ударить.
    - Я подумаю. Иди.
    По  направлению   к  выходу   из  лаза  зашуршало.  Стефан  мог  бы
поклясться, что  мальчишка и теперь ухмыляется, щерится черным провалом,
в котором не хватает четырех передних зубов. Он вспомнил, как испугался,
когда утром у частокола Маркус оказался у него за спиной - гибкий хищный
зверек, готовый  к прыжку...  "Неужели это  я  его  таким  сделал?  -  с
сомнением подумал  Стефан. -  Таким, что он уже не ощущает, кто он есть,
для него  это естественно... Нет, не я. Я не мог. Подлец ведь, гаденыш -
и  нашим,   и  вашим...  Нельзя  верить  -  ударит  исподтишка.  Платный
информатор... Полезный в общем-то человек, нужный".
    - Стой,- сказал Стефан, и Маркус остановился.
    "Разве он  не понимает  сам, насколько это унизительно - таиться от
всех, прятаться,  как  вор...  Хм.  Откуда  мне  знать,  что  он  вообще
понимает. Может  быть, давно  пора въявь  завести  собственную  полицию,
чтобы не  слюнявить в ухо сплетни? Да только где я найду для нее столько
пирожных?"
    - Нет, ничего. Иди.

                                   19
    - Смотри-ка,-  сказала добрая  великанша, распутав  кокон,-  совсем
сухой.
    Джекоб тут  же исправил  это упущение.  Услышав "ну,  вот",  он  не
огорчился.  Всякому  действию  свое  время.  Сегодня  он  наконец  сумел
справиться с управлением своим мочевым пузырем и был удовлетворен первым
успехом. Если  существовать  не  учась  ничему  новому  -  зачем  вообще
существовать?
    - Ну  и крик!  - заметил  Главный великан.  - А еще говорят, вредно
здесь жить. Вон какие легкие.
    Добрая великанша  пеленала Джекоба  в сухое.  Джекоб сопротивлялся,
как мог. Он не хотел в кокон.
    - Молока ему давали?
    - Только что. А что осталось, то прокипятила. Не скиснет.
    Прежде чем  Главный великан  вновь раскрыл  рот, Джекоб уже знал, о
чем он спросит и что добрая великанша ответит.
    Маргарет рассмеялась.
    - Нет, кипяченое ему не вредно. Кто из нас врач - я или ты?
    - Он так и будет орать? - спросил Стефан.
    - Газы, наверное,- сказала Маргарет. - Ты не видел трубочку? Где-то
тут была.
    В ответ  Джекоб выдал  такой рев,  что Маргарет,  покачав  головой,
быстро закончила пеленание.
    - Нашел,- сказал Стефан. - Под книгой лежала.
    - Уже  не нужно,-  задумчиво проговорила  Маргарет. -  Знаешь,  по-
моему, это  не  газы.  Не  пойму,  что  с  ним  творится.  Всегда  такой
спокойный... как будто задумчивый. Ведь не плачет, а просто орет. У меня
сейчас было ощущение, что он вот-вот заговорит. У тебя не было?
    - С чего бы?
    - Смешно,  конечно,- Маргарет  тряхнула головой, убирая прядь волос
со лба,-  но мне  иногда кажется,  будто ему есть, что нам сказать. Или,
может быть,  предупредить о  чем-то, я  не знаю.  Вдруг он  умнее нас  с
тобой? Или  что-то чувствует,  чего не  чувствуем мы,  только сказать не
может? Ты  не смотри  на меня  так, я еще в своем уме. Мне только иногда
так кажется.  Нормальный, крепкий младенец, просто на редкость здоровый,
сытый, сухой... А ведь что-то ему не нравится.
    - Ты ему поползать дай,- предложил Стефан.
    - Он  не хочет  ползать,- возразила  Маргарет. -  Я знаю,  когда он
хочет.
    - Тогда погремушку.
    - Ты  поаккуратнее с  трубочкой, она  у нас  последняя.  Дай-ка  ее
сюда... Не  нужны  ему  ни  погремушки,  ни  кубики,  то-то  и  оно.  Не
интересуется. Я  иногда думаю,  сколько ему  на самом  деле: три  месяца
или...
    - Старая  больная тема,-  улыбнулся Стефан.  -  В  тринадцать  тебе
положено гонять в футбол, дерзить хаму-учителю, драться за углом школы и
тайком смотреть  порно. Это  мы проходили.  А если тебе за пятьдесят, ты
должен выглядеть  респектабельно, читать  солидные газеты,  няньчиться с
внуками, коли  они есть,  и дважды  в неделю играть в теннис. Вот только
никто не  знает, что  делать,  если  тебе  тринадцать  и  пятьдесят  три
одновременно.
    - Ты знаешь,- тихо сказала Маргарет.
    - Ничего я не знаю!
    - Ну  вот, наконец-то  сам сказал.  Хорошо, что  Джекоб кричит,  не
слышат нас... От нашей серьезности иногда тошнит. И от легкомыслия тоже.
Кто мы: дети, играющие во взрослых, или взрослые, играющие в детей? Если
бы мы  столкнулись просто  с гипофизарной карликовостью, я бы знала, что
делать. А  так? Мне  еще  предстоит  стать  педиатром-геронтологом.  Что
дальше? Кто-нибудь  подумал о  том, что  с нами будет? Через десять лет,
через тридцать. А думать надо тебе, от тебя этого ждут...
    - У  нас  общество,-  сказал  Стефан.  -  Плохое  или  хорошее,  но
общество. Это главное.
    - Ты  просто не  хочешь об  этом  думать,-  возразила  Маргарет.  -
Представляешь, что будет, если к нам когда-нибудь прилетят? Им же станет
неловко за нас, когда они увидят, понимаешь? А нам будет стыдно.
    - Мне  не будет  стыдно. Мы  сохранили себя.  Нас двадцать семь. За
сорок лет мы потеряли всего троих: два несчастных случая и одна саркома.
Не моя вина! Мы сделали все, что могли. Мы строили!
    Маргарет покачала головой.
    - А  хотят ли  они строить? Ты их спросил? Большинство хочет просто
жить, а  ты их заставил строить, да к тому же по своему проекту. Поэтому
тебя ненавидят и ты боишься Питера...
    - Я не боюсь!
    - Боишься, и это нормально. Питер же сильнее тебя.
    - Я сильнее! Я капитан!
    Против воли  сжались кулаки,  кровь прихлынула  к  лицу.  Наказать!
Лишить! В  медотсек под замок, в карцер! На торф! Если бы только это был
кто-то другой, не Маргарет...
    Он очнулся  оттого, что  прохладная ладонь  легла на лоб. Маргарет,
придвинувшись,  гладила   его,  шептала:   "Успокойся,   ну   успокойся,
пожалуйста, ты  капитан, ты...",-  она еще  что-то говорила,  но  Стефан
улавливал лишь  интонацию, они  были одного  роста, тело  Маргарет  было
теплым, хотелось его обнять, и тут же как назло нахлынуло воспоминание о
давнем,  неудачном   и  стыдном,   а  Маргарет,   что-то   почувствовав,
отстранилась и  стала чужой.  Джекоб орал.  Почему, ну  почему, с тоской
подумал Стефан.  За что?  Ни одному взрослому не понять, что это такое -
оставаться ребенком  всю долгую  жизнь...  как  замаринованный  в  грибе
червяк; срок хранения не вечный, но очень большой. Будь мы половозрелыми
особями четырнадцати лет, нас давно бы не стало, этому есть обоснование,
но на  что мне нужно какое бы то ни было обоснование? Интересно, а как с
этим у  других? Не  знаю, не  бегал я  за ними  по кустам,  а,  наверно,
следовало...
    - Ты в порядке? - озабоченно спросила Маргарет.
    - Да.  - Голос Стефана стал хриплым. Он откашлялся в кулак. - Ты не
беспокойся, я  в форме.  Это я только с тобой так. Понимаешь, навалилось
что-то такое...  Только что  говорил с одним - убить хотелось. Испугался
даже.
    - Примешь успокоительное? Массаж, гипноз?
    Стефан помотал головой.
    - Не надо.
    - А  знаешь, я  их понимаю,- сказала Маргарет. - Тоже ведь вкалываю
как каторжная:  то зубы  лечить, то  простуды,  то  ногу  себе  рассадят
драгой... И  Джекоб на  мне, и  Абби, а за ней все выносить надо, как за
маленькой. Вчера  в волосы мне вцепилась. Ты не подумай, я не жалуюсь. А
только  вечером  валюсь  спать  и  завыть  хочется:  когда  же  все  это
кончится...
    - Еще не скоро.
    - А вдруг Питер вернется сегодня? Ты в себе уверен?
    - Ничего  у него  не выйдет,-  сказал Стефан.  - Сегодня  праздник.
Пирожные, фейерверк и все такое. Им будет не до того.
    -  Политика  карнавалов,-  понимающе  присвистнула  Маргарет.  -  А
знаешь, это уже было, не то у Борджиа, не то у Медичи. Вечный прием всех
прогнивших режимов.
    - Что-о?
    - Нет-нет,  ты не  сердись. Я ведь не насмехаюсь, я одобряю. Это ты
хорошо придумал. Боюсь только, что поздно.
    - В самый раз.
    - Разве?  По-моему, ты  уже отбыл  три или  четыре своих  срока.  В
маленьком обществе  естественные процессы  должны идти  быстрее,  чем  в
большом,- они и идут...
    - Вот только социолога мне здесь не хватало!
    - А может, и вправду не хватало? - спросила Маргарет.
    Стефан прищурился.
    - Что-то я не пойму: чего ты от меня ждешь?
    - Не  знаю,- призналась Маргарет. - А знала бы, что делать, была бы
капитаном. Вот так вот.
    - Да ну?
    - Ладно,  пусть не капитаном... Я ведь не сумею. А только я вот что
думаю:  либо   власть  творит  насилие  сама,  либо  своим  бездействием
допускает, чтобы  насилие творил  кто-то другой. Разве когда-нибудь было
иначе? Я хочу, чтобы ты помнил это и никогда не забывал. Ради меня, ради
нас всех, ради вот Джекоба...
    Джекоб охрип.  Все было  бесполезно, все  зря, напрасный  труд. Его
крик не  дошел до  ума великанов,  как  не  дошло  и  предупреждение  об
опасности. Трудно  разговаривать с  глухими от рожденья, выросшими среди
глухих.  Они   так  ничего   и  не   поняли,  и   Джекоб,  задыхаясь  от
безнадежности, оставил дальнейшие попытки.
    Ему было очень жаль себя.

                                   20
    Ветер  дул  в  корму  и  чуть  вбок,  так  что  Питеру  приходилось
подруливать веслом,  в то  время как  Вера пыталась  приноровить парус к
капризному ветру.  Заплатанный  кливер  полоскало.  Ветер  еще  срывался
шкваликами с дальних мысов, морщил гармошкой темную воду, но уже заметно
стихал, уже  сдавался, а  небо, как  в насмешку, было голубое, глубокое,
как озеро, и бело-желтое солнце, пройдя зенит и примериваясь к спуску за
холмы, врало  о мире  и спокойствии.  Второй час  лодка шла под парусом.
Западный берег  отдалился  и  потускнел,  поглотил  острова,  вызубрился
щеточкой леса  на холмах, а восточный, плоский, увенчанный черной башней
корабля, как  будто ничуть  не приблизился,  словно был  не  берегом,  а
насмехающимся миражем.  Зрение обманывало.  Лодка двигалась  еле-еле, но
она двигалась.
    Перед последним  броском через  озеро они  причалили к  оконечности
гранитного мыса.  Питер не  позволил отдыхать  больше пяти  минут.  Вера
повалилась на  камень. Йорис скулил, что устал, хотя устали все, а когда
его успокоили,  сказав, что  грести больше  не придется, начал ныть, что
хочет есть.  Питер побродил  у воды, лижущей серые камни, но сосулек тут
не было.
    Его немного  мутило, от голода кружилась голова, и сердце временами
принималось стучать, как сумасшедшее. Ничего... Уже скоро. В лагере этот
хлюпик забудет  о  своем  позоре,  начнет  пространно  и  снисходительно
отвечать на  вопросы и  вовсю распавлинит  перья -  грудь колесом, хвост
зенитной пушкой.  Достаточно не  напоминать о  его нытье  - и он по гроб
будет благодарен  тому, кто  впервые в  жизни дал ему почувствовать себя
мужчиной - не штатной единицей в хозяйстве Стефана...
    - Интересно, они нас видят? - спросила Вера.
    Парус хлопнул.  Вера вцепилась  в шкот,  пытаясь поймать  угасающий
шквалик. Питер  осторожно развернул  в  воде  лопасть  весла.  Парус  на
мгновение надулся и вновь вяло заполоскал. Шквалик стих.
    - Вряд ли. Смотри, где солнце. Им блики мешают.
    - А в оптику? Со светофильтрами?
    - В  оптику -  да.  Так  ведь  надо  знать,  что  мы  возвращаемся,
специально высматривать. Кому это надо - Лоренцу?
    - Там не один Лоренц!
    - Ты бы потише,- предостерег Питер. - Он чуткий.
    - Лоренц? - натянуто пошутила Вера.
    - Плевать мне на Лоренца.
    Еще час  плыли  молча,  лишь  в  носовом  отсеке  шевелился  Йорис,
которому  было   жестко  сидеть,   да  Вера  временами  тихонько  охала,
потревожив руку.  Парус еще  не совсем обвис; едва заметный ветерок все-
таки подталкивал лодку.
    На середине  озера зыбь  разгладилась, спокойная  вода казалась еще
более темной  и как будто маслянистой. Питер часто оглядывался - смотрел
на след  за кормой. Теперь он жалел, что не пошли берегом. Где бы ни был
водяной слон,  вряд ли  он еще  не почуял  добычу.  Скоро  ветер  совсем
стихнет, а  через два-три  часа начнет  темнеть. Быть может, перед самым
закатом ненадолго  задует опять,  а  ночь  будет  тихая,  отвратительная
пустая ночь  под ясным  небом без  луны и  звезд, с  далеким бесполезным
светляком фонаря на тупом носу "Декарта"... В такие ночи на озере иногда
возникают странные  течения, поднимающие на поверхность фосфоресцирующий
ил. Незаметные  днем,  они  способны  за  ночь  отнести  лодку  куда  им
вздумается.
    Что толку  в дальних  прогнозах. Водяному  слону  понадобится  куда
меньше времени,  чтобы пересечь  озеро в  любом  направлении.  Рано  или
поздно, и скорее рано, чем поздно, придется рискнуть и взяться за весла.
Нет ничего глупее, чем быть сожранным в двух шагах от цели.
    Питеру случалось  видеть водяного слона и в ста, и в тридцати шагах
от лодки.  Отчаянный Дэйв,  лучший пловец в лагере, единственный из всех
рисковавший заплывать на глубину, однажды был атакован и сумел спастись.
Правда, озеро  штормило, а  в шторм водяной слон плохо чувствует добычу.
Да и  часовой на  башне не  подвел -  Стефан потом наказал его за расход
стрел.
    Питер знал,  кто виноват.  Фляжка с темной жидкостью из неприметной
лощины за  водоразделом, где  в круглых ямах чавкает и шевелится горячая
грязь, а нефть сама выбулькивает из земли, где не растет даже лишайник и
трудно дышится,-  эта фляжка  лишила его  ума. Он  все же нашел то, ради
чего стоило  затевать бесчисленные  экспедиции -  рано  или  поздно  это
должно  было   случиться.  Он  непростительно  ошибся,  поверив  в  свою
счастливую звезду. Но фляжка была не виновата.
    "А ведь,  пожалуй, кое-кому  там, в лагере, придется кисло, если мы
не вернемся..."
    Он поймал  себя на  том, что  едва не  высказал  эту  мысль  вслух.
Нельзя. Не  мысль даже  - мыслишка.  Глупая,  ненужная.  Нет  хуже,  чем
дожидаться: что-то такое теряется там, внутри, неуловимое, очень важное,
без чего  нельзя жить,  а то  превратишься в  Йориса. Лучше не жить, чем
дрожать.
    - А вдруг он умер? - ни с того ни с сего сказал Йорис.
    - Кто?
    - Ну  слон... Он  ведь живой.  Он ведь  может когда-нибудь  умереть
просто так, от старости?
    - А  вдруг за  нами с Земли прилетят? - серьезно сказал Питер. - Ты
бы лучше на себя надеялся. И на нас вот с Верой.
    - Умер-шмумер,- фыркнула Вера. Она бодрилась.
    Парус вяло  шевельнулся и  повис тряпкой.  Брошенная в  воду  щепка
уплывала назад так медленно, что, глядя на нее, хотелось плакать. Прошло
полчаса, прежде чем она скрылась из виду.
    Солнце спустилось  ниже;  в  воздухе  посвежело.  Восточный  берег,
казалось, стал  ближе к  лодке,  чем  западный.  А  может  быть,  только
казалось.
    От неподвижного сиденья ныли кости.
    - Тихо! - сказал Питер.
    Он с  бесконечной осторожностью  вынул весло из воды. Стало слышно,
как с изогнутой лопасти срываются капли.
    - Он где-то здесь.
    - Ты  его чувствуешь?  - шепнула  Вера. Она  ничего не чувствовала,
кроме тупой боли в руке, и вертела головой, оглядывая воду.
    - Я не чувствую. Я знаю.
    - Под нами?
    - Нет... Бродит.
    Весло уже  лежало на  дне лодки,  и Питер  сжимал  пику.  Медленно-
медленно лодку  разворачивало носом  на  юг.  В  полном  молчании  текли
минуты. Неожиданно Йорис громко всхлипнул.
    - Тихо, ты!
    В  пятидесяти   метрах  правее   лодки  поверхность   озера  плавно
всколыхнулась. Словно  громадный невидимый поршень толкнул воду так, что
она  вспучилась  гладким  горбом,  против  ожидания,  продержавшимся  на
поверхности несколько  секунд. Затем  бугор исчез, оставив разбегающиеся
круги, и  вновь появился слева от лодки. На этот раз он вынырнул ближе и
долго оставался  неподвижен. Окраска  его медленно  менялась от бурой до
бесцветной.
    - Дай нож,- деревянным голосом попросила Вера.
    - В мешке под тобой.
    Он был бы совсем не страшен, этот горб, или бугор, если бы Питер не
знал истинных  размеров водяного  слона. Иногда  он вот  так  выставляет
напоказ краешек  одной из  псевдоподий, как бы присматриваясь к добыче с
холодным любопытством,  но это лишь так кажется, потому что хозяин озера
не способен  видеть. Затем  он скорее всего начнет кружить вокруг лодки,
по-акульи сужая  круги. Может  не напасть  вовсе, и  такой случай был, а
может атаковать  сразу,  жадно  и  прямолинейно,  нахрапом  бросаясь  на
добычу. Это  самое опасное.  Питер вспомнил  категорическое  утверждение
Маргарет,  высказанное   в  давнем   споре:  поведение-де   примитивного
животного всегда  жестко запрограммировано  и не  меняется со  временем.
Питер усмехнулся:  Маргарет глупа.  Если бы шли на веслах, слон давно бы
уже обнаружил  и опрокинул  лодку, зато  если бы  на пороге не попортили
днище, возможно,  удалось бы спокойно переплыть озеро даже в штиль - вот
и все, что о водяном слоне можно сказать наверняка.
    Горб стал  совсем бесцветным.  Стеклянная вода покрывала его тонкой
пленкой. Неожиданно  горб без всплеска ушел под воду. Осталась лишь рябь
на воде, медленно удаляющаяся прочь от лодки. Наконец исчезла и она.
    - Ушел...- шепотом сказала Вера. - Ведь правда, ушел?
    Питер отрицательно покачал головой.
    - Он пытается понять, что мы такое.
    - Он  не может понимать,- неестественным голосом заявил Йорис. Губы
его дрожали. - У него нет мозга.
    - Что-то такое, наверное, есть... Берегись!
    Питер ударил пикой. Лодку качнуло - водяной слон ушел на глубину.
    - Весло! - крикнул Питер.
    Он уже  греб, а  Йорис, помешкав, засуетился и, сунув весло в воду,
едва не уронил за борт. Питер что-то прорычал сквозь зубы. Лодка неслась
вперед, легко раздвигая воду. Нужно было рискнуть раньше, подумал Питер.
Всего час  такой гребли,  даже полчаса,  если удастся выдержать темп,- а
там прибрежное мелководье, слон не сунется...
    - Йорис, не части! Вера, парус!
    Торопясь, Вера  спустила кливер,  выгнувшийся назад  от  встречного
ветра. Она  пыталась подгрести  рукой, пока  Питер не прикрикнул на нее,
чтобы не кренила лодку. Быстрее! Быстрее! Вера закусила губу. Существует
то, что  можно, и  то, чего нельзя, что запрещено древней памятью жизни,
трепещущей в  каждом кусочке плоти, от миллионов поколений бессмысленных
тварей, от  первых студенистых  комочков на  дне мелководных  лагун,  от
червей и панцирных рыб - ползающих, роющихся в иле, жрущих и прячущихся,
чтобы в  свою очередь не быть сожранными, потому что это-то и есть самое
страшное. Можно погибнуть от голода, сгинуть в болоте, поскользнуться на
краю сторожевой  площадки  донжона  и  сорваться  с  криком,  но  нельзя
смириться, представив  себя в  пищеварительной вакуоли гигантской амебы,
мерзкого создания полумертвой планеты... Ну же! Быстрее!
    - Догонит? - спросила она, обернувшись.
    Питер кивнул  между двумя  взмахами. Жаль,  что  Питер  никогда  не
врет... Вера  прекрасно понимала:  догонит. Эта  тварь принимает  в воде
любую форму и невероятно сильна. Но сейчас как никогда хотелось услышать
обратное.
    - Стоп! - выдохнул Питер.
    Лодка, вильнув,  ушла вбок.  По волновому  следу было хорошо видно,
как там,  где она  только что  была, прошло  под водой  громоздкое тело.
Гораздо быстрее, чем лодка.
    - Мало тебе? - злобно сказал Питер. - Еще захотел?
    В десяти  шагах от  лодки из  воды с шумом поднялся бугор и с шумом
исчез. Лодку закачало на волнах.
    - Влип