ваю,
за что. Я спрашиваю: кто?
    Анджей насупился.
    - Мне повторить вопрос? - осведомился Стефан.
    Анджей досадливо махнул лапой.
    - А  не все  равно? Ну, Дэйв бил... Никак не пойму, почему это тебя
интересует. Ты его наказывать будешь, что ли? Он глупый, его не надо.
    У тебя все глупые, с холодным ожесточением подумал Стефан. Все, кто
не потусторонний, как ты, кто не витает духом в иных слоях мироздания, а
живет сегодняшним  днем, таскает из болота торф и ни бельмеса не смыслит
в твоей  астрофизике,- все  они для  тебя не  более чем  глупые дети, не
поумневшие за  сорок лет, и я, наверно, в их числе. А ты подумал, умник,
что Дэйв  бил тебя  по роже  не только из-за твоего отказа идти воровать
бластер?  По   такой  роже   тому,  кто  голодный,  бить  одно  сплошное
удовольствие. Они ведь все как один убеждены, что я тебя подкармливаю за
их счет, ни один не поверит, что это не так...
    Вслух он сказал:
    - С  Дэйвом мы  разберемся. Я,  собственно, не это имел в виду. Как
дела?
    Анджей облизнул  толстым языком  толстые губы  и  моментально  стал
похож на  жабу, только  что слопавшую  вкусного жука и оттого невероятно
самодовольную.  Всякий  знал,  что  это  означает:  готов  материал  для
доклада. Пупырь  обожал делать  доклады. Без сомнения, в такие минуты он
ощущал  себя   серьезным  ученым,  выступающим  перед  коллегами,  и  не
снисходил к  уровню слушателей.  Стефан не раз думал о том, что на Земле
Анджей мог  бы стать  ученым. Может быть, даже крупным ученым. Здесь ему
не хватало масштаба исследований и чувствительности аппаратуры.
    - Сегодня делаю доклад. По теме - итоговый.
    Стефан с  трудом удержал  себя  в  кресле.  Врет?  Нет,  он  бы  не
решился... Этот  - нет.  Кончилось. Не просто очередной доклад, целиком,
полностью и  в приложениях  посвященный очередному  уточнению  очередной
модели,-  а  итоговый  доклад  по  теме!  Окончательный.  Финиш.  Больше
тридцати лет  работы,  нудной  и  каждодневной,  если  считать  от  того
времени,  когда   Анджей,  разобравшись   в  приборах   и  собрав  крохи
наблюдательного материала,  слепил кое-как  первую модель  этого солнца,
крайне наивную  и даже  смешную с  позиций сегодняшнего дня. За тридцать
лет ему удалось сделать то, на что астрофизики Земли потратили столетие,
при том  что Солнце  устроено много  проще этой  гнусной звезды.  И ведь
никто не  верил, что  получится,  сам  же  Анджей  не  верил:  "С  таким
барахлом, как  наш нейтриноскоп..."  А я  его заставил, подумал Стефан с
гордостью. В этом и моя доля успеха. Иногда это очень важно - заставить.
    - Ну? - спросил он.
    Жаба поцокала языком. Пупырь наслаждался - держал паузу.
    - Вечером расскажу всем. Ты им объяви, чтобы собрались.
    - А почему не сейчас?
    - Вечером, вечером.
    - Мне ты расскажешь сейчас,- медленно и раздельно произнес Стефан.
    И тотчас  исчезла самодовольная жаба, прыгнула в болото и затаилась
- остался  лишь нескладный  толстый  подросток  с  уродливыми  руками  и
подбитым глазом, очень старающийся не скреститься взглядом с неподвижным
взглядом Стефана.
    - Ну, может, вечером, а? - проныл он. - Я и не готовился еще...
    - Поговори еще у меня,- фыркнул Стефан. - Обойдешься.
    Анджей тяжко  вздохнул. Его  грабили. У  него  отнимали  аудиторию.
Трибуну. Но он справился.
    - Я это... диаграммы нарисовал... принесу.
    - А без диаграмм? - с интересом спросил Стефан.
    - Без диаграмм ты не поймешь... Ой, то есть я хотел сказать... я не
хотел...
    - Уже сказал. Ладно, я не слышал.
    И Стефан  уступил кресло.  Анджей снова  вздохнул, но  уже  не  так
обреченно, кашлянул,  покряхтел в  кулак, и кресло под ним, прогнувшись,
пискнуло о  пощаде. Уродливые  лапы  легли  на  пульт  с  каким-то  даже
изяществом, а  короткие пальцы словно бы удлинились необъяснимым образом
по меньшей мере втрое. Кроме Анджея лишь Стефан да еще Уве и Донна знали
наизусть всю  последовательность операций по пробуждению работоспособных
остатков корабельного мозга, но Анджей справлялся быстрее.
    - Когда-нибудь  он точно  откажет,- бормотал Анджей. - Не вечный же
он... Всякий раз боюсь: а вдруг сейчас, а?
    - Не сейчас,- сказал Стефан. Он не был уверен в этом.
    Наконец экранчик засветился, тускло и робко, и почти сразу - Стефан
не успел  заметить, как Анджей это сделал,- на экранчике возникла модель
звезды: набор  концентрических окружностей  в левой  части  экранчика  и
плотные  колонки   цифр  в   правой.  Анджей   с  облегчением  выдохнул,
задвигался, усаживаясь  поудобнее, и  потер руки  столь  энергично,  что
Стефану стало  даже непонятно,  как это  все его  наросты и  болячки  не
ссыпались на пульт.
    - Итоговая  модель,-  объявил  он  и  повозил  толстым  пальцем  по
экранчику. - По сути, это первая непротиворечивая модель нашей звезды и,
вероятно, последняя.  Лично я  думаю, что  она верна,  причем отнюдь  не
только в  первом приближении.  До сих  пор мы  исходили из естественного
предположения, что  планета и звезда имеют одинаковый возраст, что вовсе
не очевидно  и ниоткуда  не следует. Будь это так, и прежняя модель была
бы хороша.  Я, конечно, не утверждаю, что новая модель идеальна, просто,
с  нашей   аппаратурой  большего   не  сделать...   -  Анджей   выдержал
укоризненную паузу,  словно в малой пригодности аппаратуры "Декарта" для
астрофизических исследований был виноват не кто иной, как Стефан. Стефан
фыркнул. -  Возраст планеты  нам известен  с приемлемой  точностью.  По-
видимому, звезда старше планеты, и если мы это допустим, а мы должны это
допустить, то  сразу же  устраняется ряд  существенных расхождений между
наблюдательными данными  и результатами  расчетов, тем более неприятных,
что...
    -  Понес,   понес...-  морщась,  сказал  Стефан.  -  Тебя  об  этом
спрашивали? - Он ткнул пальцем в экранчик. - Это что?
    Анджей вмял  в щеки  воротник -  пожал плечами. Вопрос был для него
дик.
    - Внешняя конвективная зона, что же еще...
    - Так. А это?
    - Тоже конвективная зона. Внутренняя.
    - Две конвективные зоны?
    - Так  я же и говорю! - закричал Анджей и даже вскочил с кресла, но
тут же  прикусил язык  и сел.  Кресло крякнуло. - Третью я не нарисовал,
она маленькая  и влияет лишь количественно. Тут у меня расчеты, я мог бы
подробно...
    - Подробно на докладе наболтаешь,- прервал Стефан. - Ты давай самую
суть.
    - Самую суть я не умею,- уныло признался Анджей.
    Стефан махнул  рукой. Приходилось  терпеть. Если  хочешь  управлять
людьми, нужно  уметь снисходить  к их  маленьким слабостям,  а  слабости
Пупыря еще  не  из  худших.  Эта  мысль,  пока  Анджей,  ловя  за  хвост
прерванную фразу,  кряхтел, облизывал  губы и колыхался в кресле, успела
прокрутиться в  голове Стефана  несколько раз.  Вот интересно: почему я,
собственно говоря,  решил, что хочу управлять людьми? Не хочу я этого, с
внезапной ясностью  понял он. Давно уже не хочу. Устал. Как же вы до сих
пор не  дотюкали, не  допетрили, что  не я  хочу вами командовать, а мне
приходится вами командовать, потому что я не знаю, кем вы станете, когда
от вашего  зада уберут  кнут и  покажут путь  в кладовку,  где  хранятся
пряники... Нет, не так... Не знаю - так можно сказать при всех, на общем
сборе, и это будет неправдой. Знаю. То-то и оно, что очень хорошо знаю.
    Потому что  мы - общество, подумал Стефан. Без стаи особь погибнет.
И человек  без общества  погибнет тоже,  без структуры  он  погибнет,  а
структура -  это иерархия.  Между прочим,  ничего умнее  метода кнута  и
пряника человечество  в области управления еще не выдумало. Не нравится?
Понимаю. Хочешь  выжить один?  Пожалуйста.  Катись!  Твой  уход  ослабит
структуру, но  ослабить ее  НАСТОЛЬКО -  твое право. Уходи - и это будет
честно. Мы  всего лишь  люди, дети  людей, не  требуй от  нас  большего.
Почаще глядись в зеркало и утверждайся в правоте Дарвина.
    Пупырь вещал,  ворочая толстыми  губами.  Тыкал  пальцем  в  экран.
Звезда старая,  ей уже  пора  сходить  с  главной  последовательности...
Развитие внутренней  неустойчивости, которая  через миллион лет приведет
звезду к фазе красного гиганта... Стефан механически кивал, когда Анджей
к  нему   поворачивался.  Да...   Миллион  лет  -  срок,  прямо  скажем,
замечательный. Приятно  планировать будущее  на миллион  лет...  Ну  же,
дальше! На  кой ляд  мне  знать  об  исходных  аномалиях  протозвездного
облака? Дальше! Как он квакает, как он мямлит, этот карманный Эддингтон!
Неудивительно, что  когда-то на доклады этого олуха ломились с ожиданием
и надеждой,  а ныне  приходится загонять  едва ли  не палкой - у каждого
враз  находится   неотложное  дело...   Так.  Спектр   фотонный,  спектр
нейтринный, околополюсные  инверсии... Это уже ближе к теме. Еще Аристид
Игуадис понял,  что разгадка в звезде, а не в мифических местных вирусах
и не  в скороспелой  мутации  вирусов  земных,  и  даже  пытался  начать
подготовку "Декарта" к взлету, но отца уже не было в живых, и Хансена не
было, и  Шварцбаха не  было,  а  Максименков  умирал  среди  запертых  в
изоляторе, и  Игуадис один,  конечно, не справился... Дальше! У-у... Кто
даст мне терпения? Теперь циклы активности... Аномальные ядерные реакции
в  подповерхностном  слое,  редчайшая  картина  изумительной  красоты...
Скотина! Значит,  ты полагаешь,  что вспышка, истребившая девять десятых
видов живых  организмов на  этой планете  и продолжающаяся по сей день -
красива?! Думай,  балбес! Не  ляпни такое  вслух в присутствии Дэйва: он
тебе за одно это словечко и второй глаз уделает - в окуляр не влезет...
    - Стоп!  - холодно  сказал Стефан.  - Я про вспышку который год уже
слышу. Меня  не интересуют  процессы. Меня  интересуют выводы.  И прежде
всего: когда?
    Анджей раздулся  и побагровел:  начальство опять помешало. Анджей с
оскорбленным видом  выразил  начальству  претензию.  Анджей  перешел  на
официальный тон.  Анджей заявил, что готов, памятуя об убого-утилитарных
запросах капитана,  специально пояснить:  возраст вспышки, если капитану
угодно называть так кратковременную спектральную аномалию данной звезды,
не превышает  полутысячелетия, что,  помимо,  астрофизических  расчетов,
подтверждается прямым анализом возраста костных останков вымершей фауны.
Что же  касается материй, связанных с механизмом воздействия аномального
спектра звезды в период вспышки на биологические объекты, то он, Анджей,
если   капитану   угодно   знать,   подобными   материями   никогда   не
интересовался, не интересуется и впредь интересоваться не намерен, он не
врач  и   не  биолог,-   пусть  Маргарет   рассказывает  любопытным  про
биологические механизмы,  если  только  сама  поймет,  хотя,  по  правде
сказать, где  уж ей  понять, коли она даже руки ему, Пупырю, вылечить не
может... И ноги.
    Стефан схватил  Анджея за  воротник. Рывком  приподнял -  затрещали
швы,- встряхнул  с усилием.  Анджей задушенно  молчал, выкатывал глаза и
демонстрировал полную готовность отвечать незамедлительно и по существу.
    - Я тебя спрашиваю,- прошипел Стефан, с наслаждением комкая и крутя
ворот,- когда кончится вспышка?
    Он разжал  пальцы -  кресло под  Анджеем хрюкнуло.  Анджей  натужно
заворочал шеей.
    - Э-э...  лет через триста. Собственно, триста лет - нижняя граница
оценки... Может быть, и через пятьсот. Тут у меня расчеты, а их точность
определяется...
    - Подавись  своими расчетами,- сказал Стефан, остывая. - Триста лет
- это достоверно? Не меньше?
    Анджей покивал.  Он еще  что-то говорил,  но Стефан  уже не слушал.
Остальное не  казалось существенным.  Окончательный ответ  был получен -
ясный, точный  и беспощадный. Триста лет. Этого достаточно. Хватило бы и
пятидесяти. Стефан  почувствовал, что  лоб у  него взмок,  и смахнул пот
ладонью. Он  подозревал, что  ответ будет  именно таким, и был готов его
принять, но  сейчас ощущал  в себе  потерянность и пустоту. Оказывается,
все это  время он ждал чуда... Мы все останемся на этой планете, подумал
он. Пусть  мы старимся  медленнее, чем  люди  на  Земле,  но,  оставаясь
детьми,  мы   все-таки  старимся...  Мы  умрем  маленькими  морщинистыми
старичками. У  нас никогда не будет потомства - вот и ответ тем, кто еще
не устал  считать нас основателями новой колонии. Мне первому, но мне же
и последнему...
    - Ты  вот что...-  Стефан навис  над  Анджеем,  дышал  в  лицо.  Он
вколачивал слова, как гвозди. - Запомни как следует: никакого доклада не
будет. Ни слова, ни звука. Кроме тебя и меня, об этом не должна знать ни
одна живая душа. Можешь заниматься чем хочешь, но будешь делать вид, что
работаешь над  уточнением модели.  Год  будешь  уточнять.  Два.  Сколько
потребуется. Проболтаешься - пойдешь на торф. Я не шучу.
    Анджей молчал, разинув рот.
    - Ты хорошо понял?
    - Да. - Анджей судорожно сглотнул.
    - Вот и чудесно.

                                   7
    - Вчера это выглядело лучше,- сказал Питер. - Сегодня совсем дрянь.
    Они стояли  на краю  обрыва и  смотрели на  беснующуюся внизу реку.
Утро обещало  теплый день,  и куртка  Питера была  уже сброшена с плеч и
завязана узлом  вокруг  пояса.  С  болота  принесло  тучу  мошкары,  она
толкалась перед  лицом, но  на кожу  не садилась.  Порог был  не слишком
длинный, всего  около полукилометра,  и перепад  воды  в  нем  составлял
метров семь,  но три  метра из  семи приходились  на выходной  каскад  с
крутым падением.  За узким  гребнем водоската  река  ревела,  там  кипел
пенный котел, тяжко вздымались и опадали бурые водяные горбы, взлетали в
воздух бестолковые  брызги, в облаке водяной пыли висела блеклая радуга,
а дальше  был виден  плес, струя  порога никак  не  хотела  сдаваться  и
простреливала  плес   до  середины,   но  дальше  река  успокаивалась  в
болотистых берегах и медленно несла свои воды в озеро. Питер уверял, что
от плеса до озера на веслах можно дойти за час.
    - Четыре  ступени,- Питер  говорил неторопливо и веско, вроде бы не
обращаясь ни  к Вере, ни к Йорису, но Вера знала, что говорит он для них
и только  для них.  - Ну,  первую проскочим  и не  заметим...  надводный
камень и  два обливных,  от них мы уйдем. На второй ступени поворот, там
нас прижмет  к левому  берегу, и  пусть прижимает, справа камни... потом
гранитная гряда  поперек реки, проходы посередине - дрянь, в прошлый раз
тут вообще  не было  никаких проходов... настоящий проход только справа,
вон между  теми валунами.  Всем видно?  Вчера я думал, что перед третьей
ступенью можно  пересечь струю  траверсом,  а  сегодня  нас  навалит  на
гряду...
    - Ночью  вода поднялась,- робко вставил Йорис. Будто только что это
заметил.
    - Именно.  Я тут третий раз прохожу, и каждый раз это разный порог.
Значит, так:  вначале идем  на отрицательной  скорости, в  конце  второй
ступени делаем рывок и уходим к правому берегу. На повороте не даем себя
слишком прижать  и вон  оттуда,- Питер  размахнулся, испугав  мошкару, и
далеко бросил  камень,- нет,  не оттуда,  а метра  на три  выше по  моей
команде начинаем работать. Все понятно?
    - А  четвертая ступень?  - маясь,  спросил  Йорис.  Он  смотрел  на
гребень водоската  и зябко  ежился. Вера  усмехнулась. Она была всего на
полгода старше  Йориса, но  выше на  целую голову и привыкла смотреть на
него сверху вниз. Йорис не очень-то и возражал.
    - Ты Смерть-каньона не видел,- сказал Питер. - Вот туда я бы второй
раз не  пошел. А  этот падун  я знаю.  Если правильно  зайдем в  струю и
хорошенько разгонимся,  ничего он  с нами  не сделает,  окатит только...
Гряду бы проскочить, а там - дело техники.
    Да, проскочить  бы гряду,  подумала Вера.  Дальше -  проше.  Ну,  в
крайнем случае  опрокинет... Если  это произойдет после гряды, лодку так
или иначе  вынесет на  плес, и  она скорее  всего не  получит вмятин.  У
атмосферных развед-ракет  прекрасные обводы - лодка идет, как нож сквозь
масло, без  всплеска. Вмятины  на корпусе  - это  страшно. Сопротивление
воды и  вихревой след  за кормой. Это называется турбулентностью. По ней
нас обнаружит водяной слон.
    - Может, лучше берегом? - спросил Йорис.
    Вера почувствовала,  что злится.  Было прекрасно  видно, что Йорису
совсем не  хочется тащиться по берегу с лодкой на плечах. Он слабенький.
А идти  в порог  ему страшно.  Много бы он сейчас отдал, чтобы заснуть и
проснуться уже  в донжоне.  А какой хвост петушиный распускал поначалу -
Питер его  взял! Ронда просилась - не взял, Людвиг просился - не взял, а
этого мальчишку  взял почему-то.  Устал мальчишка, выдохся еще на пути к
водоразделу, в носу ковырять и то забыл, спотыкается на каждом шагу, так
ведь на  то и  экспедиция. Чего  ждал? Что  еды хватит  до  возвращения?
Никогда еще  не хватало.  Дурак и  трус -  спорит с Питером... С Питером
спорить не надо, он лучше знает, что нужно, а что нет.
    - Здесь  скалы, там  болото,- сказал  Питер. -  Если делать  обнос,
провозимся до  вечера. Тогда  в лагерь  попадем не  сегодня,  а  завтра.
Устраивает?
    - Нет. Кхх... - Йорис вдохнул мошку. - Кха!
    - Пройдем!  - Питер  ладонью стукнул  Йориса по  спине. -  И не  то
проходили.
    Для большей остойчивости на дно уложили наскоро очищенный от сучьев
ствол дерева,  открытый нос  лодки поверх  ног Йориса  затянули спальным
мешком. Багаж  увязали в  узлы и  закрепили веревками.  Напоследок Питер
осмотрел стоянку: не забыли ли чего? Вера знала, что не забыли, все вещи
были в лодке, даже вышедшая из строя рация, лишний груз, но, может быть,
ее сумеют  оживить Уве или Донна. Рация была тяжелая и неудобная, когда-
то  она  входила  в  комплект  единственного  на  корабле  спасательного
вельбота и  вовсе не  предназначалась для  переноски на  спине. Связь  с
лагерем прервалась  после того, как Йорис при загрузке лодки оступился и
уронил рацию  в воду.  Вера вспомнила:  Йорис еще  там, за водоразделом,
виновато пряча глаза, предлагал рацию бросить. Тогда она воспротивилась,
а Питер  даже не  раскрыл рта  и три  дня тащил  рацию через  водораздел
поверх своей  ноши, втрое  большей, чем  у нее  или Йориса. Рацию нельзя
было бросать,  во-первых, потому что даже сломанные вещи рано или поздно
находят  в   лагере  применение,   вещи  дороги,   а  во-вторых,  нельзя
провоцировать  Стефана   на  нудное  разбирательство,  в  ходе  которого
виновным неизбежно  окажется Питер - как только Йорис этого не понимает?
Питер, конечно,  и тогда  справится, а может, ему даже удастся выставить
Лоренца смешным, иногда это у него хорошо получается...
    Вера обернулась.  Питер выводил  лодку на  стремнину, его  движения
были точными,  ни одного  лишнего, ими  можно было  любоваться,  и  Вера
залюбовалась.  Она   догадывалась,  что  это  лишь  один  из  рефлексов,
многократно отработанных на сотнях стоянок и сотнях порогов десятков рек
и речек,  и она  сердито отогнала  мысль о  том, что  смешно  любоваться
рефлексом. Сожженное  загаром лицо,  очень светлые внимательные глаза, и
весло в  руках сидит  как влитое,  хоть  от  холода  воды  пальцы  давно
потрескались и  кровоточат. У  всех с пальцами плохо, один Питер никогда
не ноет.  Как он  прошел по  стоянке, как  прыгнул в  лодку, как внушает
младшим  внимательней  слушать  команды!..  В  такого  можно  влюбиться.
Неудивительно, что Ронда Соман вертится перед ним во всех видах, прохода
не дает,  а как  он ее  прозвал -  Секс-петарда? Очень  похоже. Нет, это
Стефан прозвал... Белокожий Стефан. Надо с ней поговорить, чтобы бросила
эту дурь:  Питер - общий. Он - лидер. Наш настоящий вождь. Нет, когда-то
и Стефан  был ничего  себе; это страшно, что сделала с ним власть, а лет
через десять  он окончательно  обрюзгнет... Не  хочу  о  нем  думать.  С
Питером ничего  не страшно. Пройдем. Что? Грести? Правильно, нужно войти
в поворот  точно посередине  главной  струи...  вошли...  а  вот  Йорису
страшно, зря он так суетится. Уймись, глупый, с нами же Питер, а значит,
в