ний.
    Словно переход  из одного  столетия в другое означал нечто большее,
чем прибавление  единицы к  четырехзначному числу, словно рубеж столетий
был преградой,  за которой скрывался незнакомый опасный мир, коверкающий
человеческую   сущность    по   собственному   разумению,   неотвратимое
приближение  преграды   сопровождалось  опасениями   и  легковерием.  И,
несомненно, если бы людей спросили о добровольном желании преодолеть эту
преграду, половина  из них ответила бы решительным "не хочу". Неожиданно
для многих выяснилось, что уходящий век был вовсе не так уж плох.
    Ждали. Боялись. Надеялись.
    Говорили,  что   новейший  проникающий   аппарат  для  зондирования
Будущего,  запущенный   под  строжайшим   контролем  секретной  комиссии
Объединенных Наций,  сумел вернуться  и  доставить  образцы,  коими  при
внимательном исследовании  оказались капельки  тумана самого  заурядного
химического состава.
    Говорили, что  на корриде  в Памплоне  некий  бык,  вдруг  перестав
гоняться за  досаждавшими ему  бандерильерами, рогом  начертал на  песке
арены внятное кастильское: "Не подходи - убью!" - и, когда ему все же не
поверили, привел свою угрозу в исполнение.
    Говорили, что  закон о  репрессиях за  преследование реэмигрантов с
Новой Терры,  Новой Тверди  и Новой Обители будет принят единовременно и
повсеместно.
    Говорили, что в Мировом океане вновь появилась рыба.
    Даже самые терпеливые перестали ждать конца света, обещанного еще в
2146 году.  Некоторые, впрочем,  уверяли, что  конец света уже наступил,
только никто его толком не заметил.
    Говорили, что как пить дать.
    Говорили, будто  конституционный монарх  одной из  азиатских держав
велел сделать себе на груди наколку: "А король-то голый!", чтобы, будучи
одетым хотя  бы  в  плавки,  приятно  сознавать,  что  и  короли  иногда
ошибаются.
    Говорили,  что   будет  хуже   или  лучше,   но  как-нибудь   будет
обязательно.
    О том, что надо меньше говорить, говорили особенно красноречиво.
    Говорили тенором, баритоном, басом, фальцетом, контральто, сопрано,
дискантом и альтом. Шепотом тоже говорили.
    Глухонемые говорили пальцами.
    Серобактерии  и   сине-зеленые,  заброшенные  в  атмосферу  Венеры,
мутировали и отказались сотрудничать с людьми.
    Космический  транспортник   под  флагом   Либерии  обнаружил  237-й
естественный спутник  Сатурна размером  1.5х3 метра  за две  секунды  до
столкновения с  ним, после чего спутник перестал существовать, а корабль
доковылял до ремонтной базы.
    Правительство Оттоманского  Союза приняло решение перенести столицу
из Пензы в Астрахань.
    Конфессия  христиан-нонконформистов   публично   объявила   видимую
Вселенную ничем  иным, как  одним из  забракованных Господом  черновиков
мирозданья, и  призвала к поиску чистовика в параллельных пространствах.
Кое-где  прошли   волнения,  вызванные  терминологическими  неточностями
формулировок.
    Извержение Эльбруса  вошло в  историю как  крупнейшее за  последнее
тысячелетие, превзойдя своей мощью взрыв Тамбора в 1815 году.
    Цепляясь за  планету, копошилась жизнь, а разум, цепляясь за жизнь,
как былинка  цепляется за  палимую солнцем  скалу, возвеличивал  то, что
ниспровергал   вчера,   и   ниспровергал   возвеличенное,   проникал   и
устремлялся, бился в неразрешимое, отступал и устремлялся снова.
    И не было этому конца.

                                   2
    Форель попалась громадная - дернуло так, что цветной шнур исчез под
водой мгновенно,  как его  и не  было, и тут же рвануло с такой яростью,
что Стефан едва успел погасить рывок удилищем. Леса отчаянно заметалась.
Теперь должно  было начаться  самое интересное  - тот  полный  душевного
трепета момент,  которого ждет  каждый любитель  ловли нахлыстом  и ради
которого он  готов часами,  оскальзываясь на придонных валунах, бродить,
коченея, по  пояс в  бурлящей воде,  держать  равновесие  в  бестолковых
струях и  сносить плевки  холодной  пены,  зато  результат...  м-м...  о
результате можно  писать поэмы,  даже если улов составит один-разъединый
недокормленный хариус  калибром с  мойву. Даже  если  клевать  не  будет
совсем.
    Потому что  улов не главное, меланхолически размышлял Стефан Лоренц
минуту назад,  навязывая на  шнур очередную  мушку. Главное - искусство,
удовольствие,  как   скажет  любой  промокший  рыбак,  возвратившийся  с
неудачной ловли, в ответ на сардонические вопросы жены. И он будет прав.
И еще  более он  будет прав  тогда, когда  пошлет подальше  любого,  кто
напомнит ему  его слова  в тот  момент, когда  рыба - настоящая рыба, не
недомерок -  попалась и  бьется на  крючке, имея  все шансы  уйти,  если
только рыбак допустит малейшую оплошность...
    Он осторожно  стравил немного  лесы -  форель металась  из струи  в
струю с  остервенением плохо  загарпуненного кашалота  -  сделал  шаг  к
берегу и  присвистнул:  на  прибрежной  каменной  россыпи  возле  самого
рюкзака с  уловом сидел  и алчно принюхивался здоровенный бурый медведь.
Надо было  полагать, что из лесу он вышел не только что, поскольку успел
уже  освоиться   и  не   обращал  никакого  внимания  на  ненормального,
забравшегося в  резиновых штанах  на середину  реки,  где,  по-видимому,
ненормальным самое  место. Намерения  зверя просматривались явственно: в
первую очередь  его интересовал  десяток  хариусов,  покоящихся  на  дне
рюкзака, интересовали  его и  две мелкие форели, покоящиеся там же, а на
человека он  плевать хотел,  и только  когда человек  завопил и  замахал
руками, показав  нежелательную заинтересованность  в  развитии  событий,
медведь не  спеша поднялся  на задние  лапы и нехотя, ритуально рявкнул.
"Брысь!"- еще  громче заорал  Стефан и  оступился. Вода  покрыла  его  с
головой, она  была белая  от воздушных  пузырьков и  беснующаяся сотнями
маленьких водоворотов,  ей совсем  не нравилось  течь  спокойно,  больше
всего ей  хотелось бы  вынести  человека  в  основную  струю  и  кубарем
прокатить его  от начала порога до конца, дабы неповадно было лезть куда
не надо, но Стефан уже нащупал ногой новый камень и выпрямился, фыркая и
отплевываясь. Удилища  он не выпустил, и, как ни странно, форель все еще
была на  крючке. Его  снесло ниже,  но отсюда было нетрудно выбраться на
берег. Медведь  на берегу  допросился-таки: в  кармане рюкзака  сработал
инфразвуковой сторожок,  и  зверь,  обиженно  тряся  косматым  задом,  с
паническим ревом галопировал в лес.
    Трепещущая форель  полетела в  рюкзак, а  Стефан подумал о том, что
было бы  неплохо развести костер, но возиться с ним было лень. Он снял с
себя всю  одежду, разложил  ее для просушки на прогретых солнцем камнях,
поплясал для  обогрева и  провел ревизию  свежих синяков и ссадин. После
купания снова  лезть в  воду не  хотелось совершенно.  Рыбацкий азарт не
вполне еще  угас в  нем, и  в принципе  можно было порыбачить еще, но ни
один уважающий  себя нахлыстовик  не станет  забрасывать мушку с берега,
как  какой-нибудь   лопоухий  новичок,   вчера   купивший   спиннинг   и
воображающий, что  способен обставить  настоящих асов  нахлыста  в  этом
великом искусстве,  в то  время как  способен он  только  на  то,  чтобы
распространять дурной тон.
    - Ладно,-  сказал он  вслух, складывая спиннинг,- рыбы им хватит. А
не хватит, пусть сами идут и ловят.
    С час  он валялся  на валуне  нагишом,  млел,  ловя  кожей  бледный
северный  загар,   и  неодобрительно   щурился,  рассматривая   медленно
наползающую с  запада облачную  гряду. Солнце  спряталось. Ворча, Стефан
натянул на  себя влажную  одежду и постучал зубами на ветерке. Вот так и
зарабатывают ревматизмы  с радикулитами,  подумал он.  Ну да  ерунда, не
нодью же  мастерить, когда  до дома  всего час  ходьбы и нет других дел,
кроме осмотра кривой сельги по-над болотом. Крюк, но небольшой.
    Охотничий карабин  висел на  плече. Видно было, что от реки медведь
пер напрямик через холм, как чемодан "Большой Берты" при низкой наводке,
с той  существенной разницей,  что  чемоданы  не  оставляют  с  перепугу
жидкого следа;  вот тут он ломился через можжевельник, только рев стоял,
и сокрушил  титанический муравейник,  а вот  тут -  мох с  камня  содран
широкой полосой  - он  карабкался на  гранитный увал, не сообразив сдуру
его обойти,  и еще  минут пять Стефан шел по следам панического бегства,
только потом  медведь сбавил  галоп и  свернул  вкруг  болота.  Странный
какой-то медведь:  и незнакомый  след с обломанным когтем, и пуглив не в
меру. Не  мой медведь.  По соседнему участку тянут дорогу на Вокнаволок,
вот его,  наверное, и  шуганули, бедолагу.  Вообще-то на случай интимной
встречи с  медведем  требуется  кое-что  посерьезней  этой  пукалки,  но
ягодным летом  хозяин смирный  - сытый и умный. Может долго преследовать
по следам  и не  напасть, если  только не  подранен каким-нибудь  глупым
мерзавцем. Бывают,  конечно, исключения...  Стефан похихикал, вспоминая,
как прошлой весной отсиживался в сарае, в то время как медведь крушил во
дворе мачту  энергоприемника, и  как потом,  стремглав перебежав  в дом,
полдня  не  смел  высунуть  оттуда  носа.  И  что  медведю  в  мачте  не
приглянулось? Мачта как мачта.
    Он шел  по кромке  сельги, обходя валуны, присматриваясь к малейшим
изменениям. Разбросанные  перья рябчика  - охотился  горностай.  Соль  у
большого валуна  олени еще  не обнаружили,  а ту,  что в лощине, слизали
подчистую. Рысь  Фимка увела выводок глубже в лес, натаскивает потомство
на глухарей  да зайцев.  Лет черных усачей только начался, но уже видно,
что их меньше, чем в прошлом году, и это хорошо - лес сам себя защищает,
и  не  нужно  завозить  дятлов.  За  браконьерским  самострелом  недавно
приходил хозяин  - и  матерился же,  наверно, найдя  затвор  вынутым,  а
"глаза", естественно,  не обнаружил,  хотя заметно отчетливо, что искал.
Заматерится еще  не так,  обнаружив в  почтовом ящике  повестку  в  суд.
Поделом. Глупый, конечно,- умные не попадаются.
    Он шел,  придерживая карабин,  радостно  чувствуя  легкую  приятную
усталость, а  что одежда  не высохла,  так переживем,  потом высохнет, а
дома ждет  уют, и  непременный  стаканчик  клюквенной,  и  извергающаяся
вкуснятиной  огненная   печь  -  люблю  кулинарить!  -  и,  естественно,
фирменное вино  из морошки,  потому что  еще до  вечера приедут  друзья,
лучшие из  немногих... полтора,  кажется, года  не  виделись...  ну  да,
полтора и есть, зима еще стояла сверхснежная, снегокат из сугроба втроем
тянули, да  так и  повалились друг  на дружку, гогоча, как мальцы... Ах,
какое это  счастье, и как это просто и естественно, естественно-просто -
идти и  идти по  лесу в  погожий день,  идти к  друзьям с уловом, обходя
выпестренные лишайником  валуны, топча  сапогами толстый пружинящий мох,
вдыхать густой  сосновый дух,  иногда наклоняться  нестарым еще, крепким
телом, чтобы  швырнуть в рот ягодку черники, замечать и работу белки над
шишкой, и  проползшую в  багульник  изящно-глянцевую  гадюку,  и  первый
пробившийся  из   мха  оранжевый  подосиновик  на  толстой  ноге,  легко
размышляя о  том, что,  наверно, нигде  во Вселенной  нет такого места и
леса, в  котором так  легко дышится  и не надоест прожить целую жизнь, а
ведь лес  еще не все - есть в нем и дом за оградой, построенный для себя
своими руками,  и сарай, и энергоприемник на заново возведенной мачте, и
обе баньки  - финская  и русская, а рядом природный бассейн в ручье, где
можно добиться,  чтобы вода  покрыла тело  почти  целиком,  если  упасть
горизонтально и  поерзать между  камнями. А  крепкие  сосны,  обнимающие
корнями скалы?  А северная  красота, не  запечатлимая ни  на чем и никем
почти не  запечатленная? Вот,  кстати, вопрос  - почему?  То ли лентяями
были великие  пейзажисты, то  ли в  средствах стеснение  имели, а только
дальше Днепра  или соснового  бора средней  полосы -  ни ногой. А может,
были  они   просто  умными   людьми  и   запечатлевали  то,   что   надо
запечатлевать, оставляя  в покое  то, что  надо всего  лишь  чувствовать
тому, кто  умеет? Возможно.  Надо будет  спросить об  этом Маргарет, она
тонко чувствует,  а от  Пита, как  обычно, ничего  не  дождешься,  кроме
"сдаешь ты,  старик... к  делу тебя  надо, а  не к лесу... ты же готовый
первопроходец, хочешь  поговорю о  тебе с  кем надо?.."  Нет, вы хорошие
ребята, свои  в доску, но как хотите, а эту тему я вам развивать не дам.
Отстаньте. Мне  и здесь хорошо - лучше не бывает. Это вам не хождение по
мукам за три моря, это - удовольствие!
    А ведь  врешь, скажут,  - а  заунывные  дожди  неделями?  а  зимняя
темень? а комарье, к которому ты уже привык настолько, что не чувствуешь
его в  самое комариное  лето? а  гнус, к которому привыкнуть невозможно,
потому что любимое его занятие заползти за ухо и уже там откушать вволю,
да так,  что опухшие уши горят адским пламенем и очень хочется оказаться
дома и  запихнуть голову в морозильную камеру... Бывает? Еще как бывает,
только все  это ерунда,  и вы,  мои хорошие,  голову мне не морочьте, не
выйдет. И  не такие морочили, а чего добились, кроме пшика? Не нужны мне
ни ваши  города, ни твой, Пит, космофлот, ни в особенности Новая Твердь,
Новая Терра  и Новая Обитель. Побежали оттуда эмигранты - ведь побежали,
Пит, спорить  не станешь?  - сам  их возишь  и знаешь лучше меня, что мы
зацепились за колонии лишь молодежью, что выросла уже  т а м,  а старики
вроде нас  с тобой  возвращаются обратно в шум, в тесноту, в отравленные
города -  а почему?  Потому что  - Земля.  И правильно,  так что о новой
волне эмиграции ты мне не пой, дружище. То ли где-то наконец поняли, что
Землю нужно  очищать не  только и  не столько  от  человечества,  то  ли
решили, что  человечество не  настолько ценный  злак, чтобы засеивать им
Вселенную...  Давно   пора  понять.   Да  и   что   засеивать-то,   Пит?
Общеизвестно, что мир представляет собой одну большую дырку без бублика,
а вот  относительно существования бублика в прошлом источники расходятся
во мнениях:  одни утверждают,  что бублик-де некогда существовал, да был
съеден; другие  же категорически утверждают, что его пока и не было, ибо
развитие идеи бублика начинается с дырки, которая уже имеется, а дальше,
как говорится,  дело наживное...  Шучу, шучу. Нельзя об этом шутить, а я
шучу. Весь  фокус в  том, что ты ничего не сможешь мне возразить, Пит, а
если и  сможешь, то  как-нибудь по-дурацки,  потому что  втайне  ты  мне
завидуешь, хотя  и вбил себе в голову, что это я должен завидовать тебе.
А с какой стати? Молчишь...

                                   3
    - Нет  и нет,-  сказал Питер  и укусил  пирожок. -  М-м,  вкусно...
Знаешь, тут  ты настолько  не прав,  что я даже не хочу с тобой спорить.
Ты, старик,  просто не  в курсе: реэмиграция это как мода, скоро на спад
пойдет. Уж  ты мне  поверь: обратные  рейсы у  меня всегда полупустые, а
туда набиваются  - корпус  трещит. Слышал,  наверное: недавно  еще  один
кислородный мир нашли, уже пятый, так там, говорят, просто рай...
    - Ты его видел? - перебил Стефан.
    - Допустим,  не видел,  что с  того? Я же рейсовый: Земля - Твердь,
Твердь -  Земля... Допустим,  слышал от  заслуживающих  доверия.  Уверяю
тебя, рай, притом незагаженный.
    - У  меня и  здесь рай  незагаженный,- возразил  Стефан. -  Ты  что
скажешь, Марго? Правда, рай?
    - Пожалуй. - Маргарет кивком показала на окно в пятнах алых бликов.
Красный закатный  шар пробирался сквозь лес к холму за ближним озером, и
деревья вспыхивали. - Там-то рай, а вот вы мне оба надоели - который раз
спорят и который раз ни о чем.
    Питер захохотал, откинувшись на стуле. Стефан улыбнулся:
    - Твоя жена нас не понимает.
    - Где  уж ей,-  сказала  Маргарет.  -  Что  вообще  может  понимать
женщина? Только  то, что  мужчины еще глупее, чем хотят казаться, и воли
им давать  не нужно.  Больше ничего.  Дети малые,  одно слово. То борьбу
затеяли, то поспорить им удовольствие, а у кого уши вянут.
    - Это у кого же? - спросил Питер.
    - Ты  ее слушай,-  поддакнул Стефан.  - Твоя  жена  умная  женщина,
скажешь нет?  Внучка-то в  нее? Ну  то-то. А  на лопатки  я тебя сегодня
положил, а не ты меня. Вот возьми еще пирожок и не морщись.
    - М-м!  - Питер  отхлебнул клюквенной,  послушно  заел  пирожком  и
закатил глаза  в блаженстве.  - Рай не рай, а кормишь отменно. Где такую
шамовку берешь?
    - Копченый  сиг, а  вот эти с лосятиной. В общем, что охраняю, то и
имею. Кстати,  тут на  соседнем участке  требуется младший  смотритель -
замолвить за тебя словечко?
    Питер поперхнулся.
    - Опять за свое? - грозно спросила Маргарет.
    - Молчу.  - Стефан  поднял руки,  сдаваясь, и похлопал в ладоши над
головой. - Жаркое!
    Дух от  жаркого из  лосиной вырезки  был умопомрачительный,  а  под
копченую на  ольховом дыму  щуку и  слабосоленую розовую  семгу степенно
поболтали о  том, что  семги нынче мало, зато щука в реке расплодилась в
количестве ненормальном,  вот она  семужью молодь  и выедает, и никто ее
толком не  ловит, поскольку  заповедник, а  одному  смотрителю  с  такой
прорвой вовек  не управиться, хоть каждый день приглашай к себе гостей с
отменным аппетитом,  и вообще  щука по-настоящему  не рыба, а крокодил -
верно, Марго?  Поговорили о  крокодилах, земных  и  твердианских,  затем
Питер поинтересовался,  ловятся ли  здесь раки,  на что  Стефан  помотал
головой, а  Маргарет заявила,  что раки  на Севере  не водятся,  пора бы
Питеру хоть сколько-нибудь ориентироваться в земных экосистемах, и Питер
тут же  спросил, водится  ли здесь пиво. Пива он не получил и согласился
удовлетвориться вином  из морошки под новую рыбку, о породе которой даже
Маргарет не  смогла  сказать  ничего  определенного,  Питер  же  методом
исключения выяснил,  что  это  не  кит,  а  больше  ничего  не  выяснил.
Оказалось -  палья. Потом  Питер сказал  "уф" и отвалился от стола, а за
ним сказал  "уф" Стефан  и тоже  отвалился. Маргарет  потеряла  из  виду
утекшую из-за  стола Джей  - "ну  я этой  девчонке!" -  не докричавшись,
стали втроем  искать в предвкушении воспитательного момента (Стефан шутя
предложил  разбить  дом  на  квадраты)  и  нашли  в  сенях  за  игрой  в
реконструктор.
    - Положи игрушку сейчас же! Будешь еще прятаться? Будешь?
    - Не-а.
    - Сколько  раз тебе  говорить, чтобы  не играла в эту дрянь? Будешь
послушной девочкой?
    - Не-а... Ладно, буду.
    - Ну тогда еще морошки возьми. Или пирожок.
    - Не-а.  Пузо болит  - слюнев  объелась. Ба,  а мы  сегодня  в  лес
пойдем?
    - Джеймайма  Энджела Пунн!  - строго  сказала Маргарет. - Сейчас ты
умоешься, почистишь зубы и ляжешь спать. Понятно? Ночь на дворе.
    - Не  хочу спать!  Не хочу! Ночью солнца не бывает! Деда, скажи ей!
Дядя Стефан! Я не хочу спать!
    - Накажу,- пообещала Маргарет.
    - А мне лень наказываться. Ну хоть немножечко погуляем, ба! Ну хоть
до озера...
    - Завтра погуляем,- сказал Стефан. - Обязательно. Я вам такие места
покажу -  ахнете! Только  уговор: по дороге не разбегаться, а где скажу,
там вообще  от меня  ни на  шаг. Есть  тут один  участочек -  мины еще с
маннергеймовских времен  под самым  мхом. Насквозь  ржавые, а на прошлой
неделе один  лось подорвался. Такая вот археология. Я одну выковырял, ее
в руки брать можно - не рассыпается. Хорошо лежала.
    - Лось, говоришь? - Питер с сомнением посмотрел на остатки жаркого.
Джеймайма пискнула от удовольствия.
    - Лось,- сказал Стефан. - Что я вам, браконьер?
    - Мне  сейчас тошно  станет,-  морщась,  заявила  Маргарет.  -  Фу!
Падальщик. Уж от кого, от кого, а от тебя никак не ожидала.
    -  Свежатина!   -  закричал,   протестуя,  Стефан,  а  Питер  опять
захохотал. -  Нет, правда,  чего ржешь?  Какая тебе  разница, от чего он
помер, не  от яда  же. Я  тогда руки  в ноги и на взрыв побежал, думал -
рыбу глушат.  Мясу-то для  чего пропадать?  Ты мне  лучше вот что скажи