ическим складом  ума,  предлагает  нам  обождать  с  новой  технологией
прокладки, и мы бы ждали, будь у нас время и деньги. Но их нет - ни того  ни
другого. А поэтому мы переходим к  методике,  которая,  по  крайней  мере  в
теории, - если не в плане ее немедленного практического применения, была  им
одобрена. Я желаю ему только добра и даже понимаю его отношение ко мне.  Он,
который стоит на Олимпе один, не горит желанием пускать туда  других.  И  он
действительно стоит там один, как не превзойденный никем инженер и строитель
нашего времени. Когда в Лондоне определили мне новую  роль  на  американской
стороне, он счел это личным оскорблением, и  это  я  тоже  могу  понять.  Он
отказал мне от дома, и я не виню его никоим образом, потому,  что  в  рамках
своих представлений он прав. Он настоял  также,  чтобы  помолвка  между  его
дочерью и мной оказалась  расторгнутой,  и  это  было  сделано.  Я  не  буду
обсуждать с вами мои переживания, джентльмены, скажу лишь одно: я  этого  не
хотел. Но это произошло. И в каком-то смысле это хорошо, так  как  дает  мне
свободу, чтобы принять правильное решение, если не относительно себя, то, во
всяком случае, относительно туннеля. Деньги будут получены, и туннель  будет
построен с применением той методики, которую я вам обрисовал.

КНИГА II

НА ДНЕ МОРСКОМ

Глава 1

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ РЯДА ВОН

   Тишина в маленькой рубке  была  почти  абсолютной.  Но  создавали  ее  не
ухищрения человеческой техники -  просто  здесь,  в  Атлантике,  на  глубине
тридцати саженей, не было звуков. На поверхности  океана  могли  с  грохотом
сталкиваться волны, судовые сирены могли стонать,  когда  корабли  на  ощупь
пробирались в едва ли не вечных туманах Ньюфаундлендской отмели  Грэндбэнкс;
ближе к поверхности океаническая жизнь  шумела  вовсю  в  вечной  погоне  за
пропитанием:  щелкали  креветки,  дельфины  обменивались  сигналами,  что-то
бубнили рыбы. Не  то  что  внизу,  где  спешила  по  своим  делам  крохотная
субмарина; здесь царило вечное безмолвие бездны. Покой снаружи и почти такой
же  покой  внутри.  Слышался  только  отдаленный  гул  двигавших   субмарину
электромоторов, да шелест вентиляторов, да на  удивление  громкое  "тик-так"
часов с галкой, укрепленных на переборке над местом рулевого. Уже в  течение
нескольких минут длилось молчание, и тиканье часов  было  особенно  громким.
Рулевой заметил брошенный на них взгляд пассажира и улыбнулся.
   - Наконец-то вы заметили часы, капитан, - сказал он не без гордости.
   - Да, действительно, - пробормотал Вашингтон, воздержавшись добавить, что
невозможно не заметить вещь, столь бесстыдно бросающуюся в глаза. - Полагаю,
это не серийное производство?
   - Не просто не серийное, хотя и это тоже, но к тому  же  один  из  первых
экземпляров, вот что это такое. Мой дед смастерил первые часы с галкой после
того, как увидел  в  ломбарде  на  О'Коннэл-стрит  похожие  среди  вещей  из
Блэк-форест. Он говорил,  это  были  часы  с  кукушкой,  и  они  его  просто
очаровали, - хотя он сам был часовщик, и все такое. Когда он вернулся  домой
в Кэшэл, он попытался сделать такие же, но, поскольку кукушек любил не очень
- еще бы, здоровенные наглые твари, подкладывающие яйца в  чужие  гнезда,  -
хамство и только! - он сделал галку и часть башни  разрушенного  замка,  где
галку встретишь всегда. Он смастерил одни, смастерил другие, они понравились
английским туристам, приехавшим осмотреть замок и скалы, и быстрее,  чем  вы
успеете сказать "Брайан О'Линн", возникло целое новое производство. А теперь
памятник деду вы увидите на площади в Кэшэле.
   Будто стремясь усилить этот панегирик в свою честь, часы начали  отбивать
время - из  портала  разрушенного  аббатства  выпрыгнула  ворона  и,  хрипло
крикнув "кар-р! кар-р!", скрылась.
   - Уже два? - спросил Вашингтон, взглянув на свои часы, которые, в  общем,
были согласны с вороной, вернувшейся в свою темную келью ждать трех. - Мы не
можем идти быстрее?
   - Полный ход, капитан. "Наутилус" делает все, на что способен. -  Рулевой
передвинул рычаг скорости как можно дальше  от  нулевого  положения,  словно
этим хотел подтвердить собственные слова. - В любом случае, мы уже на месте.
   О'Тул отключил внешнее освещение, чтобы можно было видеть  дальше  сквозь
глубоководный мрак. Сверху сочился чистейший зеленый свет, который  пропадал
с глубиной, так что внизу была ничем не оживляемая тьма. Но, когда  лучи  от
огней субмарины погасли, глаза начали различать в пучине  некое  свечение  -
там, где со дня сотворения мира царила ночь. Показался  один  огонек,  затем
еще  и  еще,  пока  целый  рой  затонувших  звезд  не   окружил   субмарину,
погружающуюся все глубже и глубже; казалось, они зазывают ее  в  самую  гущу
копошащейся техники, безмерно чуждой древнему покою океанского дна.
   Прежде всего взгляд останавливался на огромной,  приземистой,  нелепой  и
противоестественной с виду, угловатой гудящей машине с какими-то штангами  и
навесными башнями, которая сидела на дне, как наседка на  яйцах.  Она  имела
вид  клепаной  фермы  мощного  моста,  и  процентов  девяносто   пять   всей
конструкции были  открыты  океану,  чтобы  сравнять  внутреннее  давление  с
наружным. Каркас был открыт, рычаги были открыты; гусеницы - ленты  стальных
пластин - схлестывали мощные металлические колеса. Только внимательный  глаз
мог разглядеть  пухлые  выпуклости  за  гусеницами,  в  которых  размещались
ходовые электромоторы, а вот кругляш атомного котла, подобно дыне  плававший
позади  машины,  наоборот,  был  на  виду.  Другие  моторы,  заключенные   в
герметичные коконы, приводили в движение зубчатые колеса и тросы, а  главный
кокон, словно округлый нарост, сидел на переднем конце всей конструкции. Там
располагались   пост   управления   и   каюты   экипажа    -    герметичные,
комфортабельные, вполне пригодные  для  жизни  и  настолько  независимые  от
внешнего мира, что люди могли проводить  в  них  месяцы,  не  возвращаясь  в
привычный  мир,  который  они  оставили  наверху.   Однако   вспомогательные
механизмы были столь велики, что просторное жилье казалось рядом с  ними  не
более чем куриным яйцом, балансирующим на руле велосипеда, -  и  в  каком-то
смысле этот образ к конструкции подходил.
   Эту  чудовищную  машину,   нареченную   ее   создателями   землечерпалкой
"Челленджер, Модель IV", никто, однако, не называл иначе, как "Ползунок",  -
несомненно, из-за ее скорости, не превышавшей мили в час. Сейчас Ползунок не
полз и вообще не работал, что было к лучшему, поскольку иначе  видимость  бы
полностью отсутствовала - во время работы он поднимал  облако  мути  намного
гуще, чем самое лучшее  чернильное  облако  самого  большого  из  когда-либо
живших осьминогов. Стены его выдвигались тогда вперед, и  вращающиеся  буры,
каждый величиной с омнибус, вгрызались в океаническое дно, в  то  время  как
хлещущие вдоль них потоки воды из гидромониторов  буквально  взрывали  ил  и
песок  донных  отложений.  Под  воздействием  воды  и  буров   ложе   океана
пробуждалось от своего, казалось, вечного сна и вздымалось вверх -  в  пасть
поглотителя  землечерпалки,  которая  всасывала  полученную  пульпу,  и   та
транспортировалась далеко в сторону, где землечерпалка изрыгала ее,  насыпая
вдоль своего пути высокие  курганы.  Вся  эта  круговерть  поднимала  облака
мельчайших частиц, полностью перекрывающих  видимость,  но  проницаемых  для
специальных приборов. Звуковым волнам все равно, прозрачна вода или  нет,  и
сканер сонара, уловившего отраженный сигнал,  покажет  на  экране  все,  что
происходит в отрываемой выемке впереди. Но сейчас Ползунок  наработался;  на
какое-то время его моторы затихли, рабочие механизмы оторвались  от  грунта;
покинув выемку, он отступил назад.
   Теперь на свои позиции вышли  другие  машины.  Был  среди  них  уродливый
механизм с воронкообразным хоботом, устилавший гравием дно выемки; однако  и
эта операция была завершена, и механизм отошел назад. Поднявшийся  во  время
его работы ил осел быстро.  Тогда  началась  последняя  операция,  та,  ради
которой и проводились все эти подводные земляные работы.  Тяжелая  массивная
секция туннеля медленно погружалась вниз, к  только  что  отрытой  выемке  с
ложем из гравия, на котором ей отныне предстояло покоиться. Тонны  бетона  и
стальной  арматуры  ушли  на  изготовление   стофутовой   секции,   наружная
поверхность  которой   была   укутана   многослойным   защитным   покрытием.
Сформованная  и  полностью  обработанная  еще  на  суше,  она  ожидала  лишь
осторожной  транспортировки  к  месту  назначения,  чтобы  продолжить  собою
постоянно удлиняющийся туннель. Толстые тросы тянулись от намертво залитых в
бетон колец к  плывшему  сверху  буксировочному  понтону,  по  размерам  еще
большему, чем секция, которая сама,  разумеется,  не  обладала  плавучестью.
Трубы - по ним когда-нибудь предстояло пойти поездам - были с  обеих  сторон
открыты воде. Массивная и неповоротливая секция  висела,  медленно  смещаясь
вперед под действием четырех небольших, напряженно гудящих субмарин,  родных
сестер той,  на  которой  приплыл  Вашингтон.  Они  обменивались  сигналами,
притормаживая и вновь  разгоняясь,  маневрировали,  пока  не  оказались  над
нужной точкой выемки. Тогда балластные цистерны подводного  понтона  приняли
воду, и он медленно опустился, уложив секцию на подготовленное для нее ложе.
С поразительной точностью сработала выравнивающая автоматика стыка, так что,
стоило  новой  секции  занять  свое  место,  она  точно   продолжила   собой
предыдущую. Субмарины  с  гудением  опустились  ниже;  носовые  манипуляторы
охватили  гидравлическими  захватами  края  стыка  и  медленно   стиснулись,
скрепляя их воедино. Лишь когда  резиновые  прокладки  сжались  до  предела,
рычаги замерли; тогда по стыку были укреплены  запирающие  пластины.  Другие
машины, ползающие, уже дожидались на дне,  когда  шов  схлестнул  заливочные
формы, чтобы наполнить их специальным раствором застывающего в воде бетона и
соединить секции наглухо.
   Все шло нормально, как тому и следует быть, машины внизу делали свое дело
с усердием муравьев в муравейнике. Однако сам этот порядок увлек мысли  Гаса
в сторону - к разрушению, к недавней катастрофе, которая на  короткое  время
поставила под угрозу весь проект.
   Туннельная секция. Исковерканная ударом, зарывшаяся одним концом  глубоко
в океанский ил.
   Неужели с момента аварии прошло каких-то двадцать четыре часа? Один день.
Всего лишь один день. Уцелевшие люди на всю жизнь запомнят мгновение,  когда
лопнул трос и секция, кувыркаясь,  начала  падать  прямо  на  туннель  и  на
Ползунка. Одна субмарина.., один человек оказался в нужном  месте  в  нужный
момент и сделал то, что было невозможно сделать. Один-единственный крохотный
механизм с отчаянно вращающимся гребным винтом смог удержаться возле секции,
оттаскивая ее изо всех силенок с траектории падения в сторону  -  едва-едва;
однако этого "едва" хватило, чтобы спасти  туннель  и  машину  внизу.  Но  и
субмарина, и человек заплатили сполна за этот дерзкий поединок  с  громадной
конструкцией, ибо от удара о дно секция  раскололась  и  вздыбилась,  словно
мстительный молот, и  сокрушила  пылинку,  осмелившуюся  вступить  с  ней  в
борьбу. Один  человек  погиб,  сохранив  этим  жизнь  другим.  Так  Алоисиус
О'Брайан покрыл свое имя славой. Первая смерть на строительстве  -  и  более
честной смерти человеку не пожелаешь, если вообще позволено говорить о  том,
присуще ли человеку желание смерти. При этой мысли Вашингтон вздохнул: будут
смерти, будут наверняка, прежде чем строительство завершится. Рулевой, видя,
куда направлен взгляд  пассажира,  легко  угадывал  его  мысли,  словно  тот
говорил вслух:
   - А неплохой был парень, Алоисиус, даром что приехал  из  Уотерфорда.  Из
ирландцев получаются хорошие подводники, и это не пустая похвальба - а  если
кто засомневается,  вы  только  расскажите  про  него,  как  он  нырнул  под
тысячетонное надгробие и что совершил. Да  вы  не  терзайте  себя,  капитан.
Другая секция уже в пути, она заменит ту, подумаешь, опоздает  на  несколько
часов - но ведь движется же. Дело будет сделано.
   - Хорошо бы, если так, О'Тул, хорошо бы. Очередная секция уже  показалась
и была хорошо видна на фоне огней внизу. Гас знал, следующая уже ждет  своей
очереди, вися в темноте поодаль, а последняя движется  сюда  с  максимальной
быстротой, какую могут обеспечить буксиры. По его указанию  субмарина  пошла
вдоль выемки, вплотную к двум  собранным  секциям,  отходившим  от  кессона,
которому предстояло когда-нибудь  сделаться  станцией  Грэнд-бэнкс.  Глубина
здесь не превышала одиннадцати саженей; это позволяло  производить  выгрузку
бута  для  станции  прямо  с  судов,   что   значительно   облегчало   дело.
Искусственный остров рос  к  поверхности,  увеличиваясь  с  приходом  каждой
баржи, добавлявшей ему щебня и песка. Гас взглянул на часы и показал вперед.
   - Давай-ка наверх, - приказал он. Они всплыли возле стоявшего  на  якорях
плавучего  дока;  раздался  глухой  удар  магнитного  захвата  о  корпус,  и
субмарину втащили на ее место. О'Тул, перебросив рычаги, открыл верхний люк,
и свежий, привольный ветер океана толкнул своей влажной ладонью Гаса в лицо,
когда тот вышел на воздух. Оказалось, что солнце уже успело зайти, пока  они
находились в глубине океана, и туман, который  теплые  лучи  какое-то  время
удерживали в бухте, спешил вернуться, словно пробовал наверстать  упущенное.
Его длинные струи вились над  доком,  принося  с  собой  внезапную  прохладу
северного сентябрьского вечера. К субмарине опустили трап,  и  Гас  поднялся
наверх, навстречу ожидавшему его моряку; Гас шагнул с трапа, и  моряк  отдал
ему честь.
   - Капитан приветствует  вас,  сэр,  и  сообщает,  что  корабль  ждет.  Мы
снимаемся, как только вы будете на борту.
   Гас последовал за моряком, зевая так же, как  он,  -  этот  длинный  день
начался задолго до рассвета и был всего лишь одним из  бесконечной  вереницы
точно таких же дней; начало их терялось далеко в прошлом. Гас  даже  не  мог
вспомнить, когда оно было - начало. Решив побриться, он заглянул  в  зеркало
и, увидев себя,  поразился  -  на  него  смотрел  чужой  человек,  с  лицом,
болезненно бледным от долгого пребывания вдали от солнца, с темными  кругами
у глаз от  постоянного  недосыпания,  с  проблесками  седины  на  висках  от
ответственности, слишком большой и слишком долго несомой. Но он никогда ни о
чем не жалел; то, что он делал, стоило того, чтобы это делать, - игра стоила
свеч. Даже сейчас он сетовал лишь на то, что  ночь,  за  которую  хорошо  бы
выспаться, ему предстояло провести на борту военного  корабля  "Боадицея"  -
члены экипажа ласково называли его "Старым Костоломом"  за  ту  сноровку,  с
какой корабль справлялся с бушующими волнами. Это было  судно  на  воздушной
подушке, последнее пополнение  Королевской  Американской  береговой  охраны,
способное делать 50 узлов над самыми неистовыми морями, как и  над  песками,
болотами,  твердым  грунтом   -   предмет   восхищения   таможенника,   ужас
контрабандиста; на полном ходу оно шло,  как  шел  бы  по  стиральной  доске
грузовик без рессор, так что не это место  стоило  выбирать  на  ночь,  если
желаешь выспаться. Но задачей путешествия был не сон,  а  скорость  -  а  уж
скорость этот необычайный  аппарат  гарантировать  мог.  Сам  капитан  Стоке
дожидался на верху сходней;  с  искренней  гостеприимной  улыбкой  он  пожал
Вашингтону руку.
   - Счастлив видеть вас на борту, капитан Вашингтон, - негромко  сказал  он
Гасу. - Отдать швартовы!!! - гаркнул он  матросам  на  палубе,  будто  пушка
выпалила. - Сводки дают  умеренное  волнение,  так  что  мы  сможем  держать
пятьдесят пять узлов почти всю ночь. Если море останется таким же  спокойным
- придем в Бриджхэмптон на рассвете. Какой-то малый из газеты  напросился  с
нами, никак его было не спровадить. Надеюсь, вы не возражаете?
   - Никоим образом, капитан. Паблисити - это  тоже  строительство  туннеля,
так что если пресса захочет повидаться со мной, - я готов.
   Когда они вошли в офицерскую  кают-компанию,  репортер  встал  -  крепкий
рыжеватый человек в клетчатом пиджаке и котелке, традиционном головном уборе
газетчиков. Он был из того нового  поколения  репортеров,  которые  шагу  не
могут ступить без электроники; записывающие устройства, как ранец, висели  у
него за спиной, микрофон выглядывал из-за одного плеча, линзы фотоаппарата -
из-за другого.
   - Бьемонт из  "Нью-Йорк  тайме",  капитан  Вашингтон.  Но  за  мной  весь
газетный пул, просто монетка у меня  упала  как  надо  -  ведь  только  один
корреспондент мог ехать с вами. Так что я из  Эй-пи,  Ю-пи,  Рейтер,  "Дейли
ньюс" и еще много откуда. У меня несколько вопросов...
   - На которые я буду более чем счастлив ответить чуть позже. Дело  в  том,
что я никогда не бывал на кораблях этого типа и хотел бы посмотреть, как  он
отходит.
   Судно вот-вот должно было пуститься в  путь.  Два  громадных  пропеллера,
установленных  на  кормовых  башнях,  уже  начали  вращаться,  и   швартовы,
державшие "Боадицею"  у  дока,  были  отданы.  Внезапно  несущие  пропеллеры
взревели,  создавая  подъемный  эффект,  и  громадный  аппарат  зашевелился,
закачался, а затем - самое странное ощущение из всех -  прямо  пошел  вверх.
Выше и выше - шесть, восемь, десять футов; он поднимался, пока и  впрямь  не
лег на подушку из  воздуха,  не  имея  ни  единой  точки  соприкосновения  с
поверхностью воды. Несущие пропеллеры превратились  теперь  в  своей  вышине
просто в серебряные диски, диски с подвижной осью вращения; они  повернулись
перпендикулярно направлению движения, и аппарат  легко  скользнул  прочь  от
дока. Пропеллеры повернулись опять, давая теперь полный ход,  и  мало-помалу
"Боадицея", чудо современной техники, превратилась и впрямь в покорительницу
вод и понеслась над ними к югу, все быстрее  и  быстрее  уходя  в  ночь.  Но
тряска при этом возросла так, что задребезжала посуда на полках в буфете,  и
Гас с  наслаждением  устроился  на  софе,  дававшей  хотя  бы  относительный
комфорт.  Бьемонт  сел  напротив  него  и  тронул  кнопки   ручного   пульта
управления.
   - Собираемся ли мы победить, капитан Вашингтон,  -  вот  вопрос,  который
сегодня у всех на устах. Мы победим?
   - Это никогда не было вопросом  победы  или  поражения.  Обстоятельствами
почти всегда правит случай, так что  американская  часть  туннеля  достигнет
конечной точки возле станции на шельфе приблизительно в то же  время,  когда
английская часть дойдет до их станции на банке  Грейт-соул.  Это  не  гонки.
Ситуации различны, даже расстояния различны.
   - Вот именно, различны, и именно это делает наши  гонки,  которые  вы  не
хотите  называть  гонками,  столь  волнующими.  Американский  туннель  втрое
длиннее английского.
   - Ну, не втрое.
   - Но все же, признайтесь, намного длиннее, а построить такой  туннель  за
тот же срок, что и они, - это само по себе победа и  источник  гордости  для
всех американцев. Еще большей победой будет, если  вы  сможете  проехать  по
всей длине американского туннеля и затем прибыть в Лондон так,  чтобы  Сесть
на первый поезд, идущий по английскому туннелю. Он уходит с  Паддингтонского
вокзала менее чем через тридцать часов. Вы еще надеетесь быть на нем?
   - У меня есть все основания надеяться. Судно достигло  теперь  предельной
скорости  и,  прыгая  от  волны  к  волне,  колотилось,  словно  припадочная
вагонетка. Бьемонт сглотнул и  ослабил  воротничок,  мелкие  бисеринки  пота
проступили  у  него  на   лбу;   нежным   внутренностям   не   рекомендуется
путешествовать на воздушных подушках. Но, больной или здоровый, он оставался
репортером - и напора не ослаблял:
   - Угрожает ли нашим шансам на победу крушение одной из секций туннеля?
   -  Я  не  хочу,  чтобы  вы  употребляли  слова  "победа"  и  "