бы это, если бы могла. Но  я  должна  остаться  с
ним.
   - Но почему?! Можете вы назвать мне причины?
   - Да, она одна, и я вам ее открою, вам это следует знать: я поступлю  так
не по недостатку любви к вам, но по долгу. Как вы знаете, моя  мать  умерла.
Оба брата мои - инженеры, вроде вас, они всегда далеко. У отца  есть  только
я. То, что я скажу сейчас, сохраняется в глубочайшей тайне, знаем ее  только
я, да врач, да несколько доверенных слуг. Отец мой нездоров. О, я  знаю,  он
напускает важный вид, он бушует, он ведет себя,  как  вел  всегда,  но  годы
берут свое. У него был сердечный приступ, такой серьезный, что он много дней
провел между жизнью и смертью. Теперь я должна заботиться  о  нем  и  делать
все, чтобы его жизнь шла спокойно, ведь врач сказал, что второго приступа он
не переживет, врач в этом почти уверен. Если я покину его, если пойду против
его воли - я убью его так же наверняка, как если бы спустила курок.
   Это было все. Несколько секунд они сидели молча, затем она поднялась,  он
тоже встал. Она нежно поцеловала его в щеку, он ответил ей так же -  ласково
и вместе с тем отчужденно; это все, что  они  могли  позволить  себе,  чтобы
чувства, которые они  с  трудом  сдерживали,  не  выплеснулись  наружу.  Они
попрощались, и Айрис пошла прочь, а он провожал ее  взглядом,  пока  она  не
пропала из глаз, скрывшись за позолоченными колоннами; затем он вновь сел  и
резко продолжил  уничтожение  бренди  в  бокале,  и  бренди  его  согрело  -
единственное тепло в мире холода; он заказал еще бокал, потом бутылку, зачем
официанту так часто бегать взад-вперед...
   Но чем  больше  он  пил,  тем  трезвее  становился.  Жидкость  в  бутылке
стремительно исчезала и исчезла-таки, обнажив дно, но  волшебная  исцеляющая
сила ее так и не оживила оцепеневшей  души  Гаса.  Работа  погибла,  любимая
ушла; осталось одно отчаяние. Так он сидел очень долго, пока не понял вдруг,
что у  плеча  его  стоит  официант,  протягивая  ему  переносной  телефонный
аппарат, а механик подключает его к фитингу, скрытому в стене.
   - Вас просят на связь, капитан Вашингтон, - сказал официант.
   Громкий, возбужденный голос Корнуоллиса донесся до Вашингтона.
   - Вашингтон,  это  вы?!  Наконец-то,  мы  уже  несколько  часов  пытаемся
связаться с вами!
   - Да?
   - Ну, пытались связаться с вами, я говорю. Мы тут хорошенько  помучились,
смею вас уверить; вы знаете сами, что сэр Айсэмбард - тяжелый человек. Но  в
конце концов он пошел на попятный. Он ставит туннель выше всего  остального,
как и все мы. И, надеюсь, как и вы, Вашингтон.
   - Сэр!
   - Конечно, вы скажете, что так и есть.  В  таком  случае  мы  просим  вас
забрать назад свою отставку и  продолжить  работу  с  нами.  Вы  нужны  нам,
парень! Сэр Айсэмбард будет строить ветку от Отметки 200 к Азорам,  наиболее
простую, и предоставляет  вам  американский  участок  с  этим  мостом  через
рифтовую долину, будь он навеки проклят! Будете вы это делать? Остаетесь  вы
с нами?
   Молчание затянулось; слышно было тревожное дыхание Корнуоллиса.  Несмотря
на выпитое бренди. Гас мгновенно протрезвел, и, когда он ответил, голос  его
был тверд.

КНИГА III

ШТОРМ

Глава 1

АНГРА-ДУ-ЭРОИЖМУ

   Далеко  в  море  грохотал  гром,  словно  огромные   деревянные   бочонки
перекатывались по булыжной мостовой; зигзаги молний  освещали  гряды  темных
облаков зловещим светом, коротко высвечивая удивительные пейзажи с пылающими
черными лугами в небесах, с адскими  портьерами,  несущимися  над  свинцовым
морем. Первые крупные капли дождя опередили  шторм  и  разбивались  о  камни
причала,  под  порывами  ветра  сухо  шелестели  высокие  пальмы,  шеренгами
выстроившиеся вдоль берега. Входящие в гавань  буксиры  торопливо  сигналили
друг другу, выплевывая белые клубы пара; людям на  берегу  было  видно,  как
облачка беззвучно срываются с труб и жмутся  к  воде,  а  уж  затем,  спустя
несколько долгих секунд, долетали печальные стоны гудков.  У  буксиров  были
причины торопиться - надвигающийся шторм уже  вздыбливал  валы,  уже  срывал
длинные струи белой пены с их гребней. И все же  им  приходилось  торопиться
без спешки, потому что  гигантская,  напоминающая  кита  туннельная  секция,
которую они волокли за собой,  сопротивлялась  всякому  поспешному  движению
всей своей тысячетонной массой.  Ее  горбатая  спина  едва  возвышалась  над
водой, и волны перекатывались  через  нее,  придавая  секции  вид  какого-то
серого, зловещего морского чудовища, всплывшего  на  поверхность.  Со  всеми
предосторожностями, после еще более неистового обмена сигналами,  ее  завели
наконец в бездонную гавань, отделенную волнорезами  от  штормового  моря,  и
закрепили на дожидавшихся там буях.
   С высокой террасы управления Гас отлично видел гавань и мастерские,  депо
и машинные парки,  подъездные  пути  и  запасные  пути,  подъемные  краны  и
строительные конструкции, судоподъемные  механизмы  и  склады  -  сложнейший
индустриальный мир, которым он  управлял,  где  трудились  под  его  началом
тысячи людей. Теперь это была уже  привычная  картина,  но  она  никогда  не
надоедала ему. Радио возле его локтя сообщило об успешном закреплении секции
в тот самый момент, когда сам он увидел поднимающийся столб пара от  долгого
гудка, означавшего, что буксировка завершена и можно отцеплять тросы.  Тогда
он опустил свой мощный  бинокль  и  потер  усталые  глаза,  а  затем  окинул
взглядом всю эту неумолкающую возню внизу, всю эту суету, которая составляла
его жизнь. Ритмично  грохотали  клепальные  машины,  металл  бил  о  металл,
визжали тросы выбивающихся из сил  тягачей,  посвистывали  гудочки  пыхтящих
маневровых  паровичков,  снующих  взад-вперед  по  рельсовому  лабиринту   и
заталкивающих товарные вагоны на запасные пути, медленно кружили  в  воздухе
стрелы кранов, поднимающих грузы из корабельных трюмов. Капли дождя били все
ближе и ближе и наконец упали на Гаса; сейчас он был  благодарен  им  за  их
холодные прикосновения к его побронзовевшей коже,  ибо  прошедший  день  был
жарким и напряженным. Хотя его рубашка  с  закатанными  рукавами  и  широкие
штаны были сшиты из тончайшей, цвета хаки, хлопковой саржи, все  равно  жара
до сих пор была невыносимой, так что дождь можно было только приветствовать.
Гас даже сорвал свой тропический шлем и поднял лицо к тучам,  капли  приятно
заплескались на его щеках, на лбу. Лишь когда  небесный  душ  превратился  в
потоп, Гас укрылся в конторе управления и взял полотенце, чтобы  вытереться.
Служащие конторы продолжали заниматься своими  делами;  исключение  составил
лишь Саппер Кукурузник, начальник смены, который тут же подошел к Гасу, неся
целую охапку бумаг.
   - Тут у меня все рабочие отчеты и графики работ всех бригад, дни и  часы,
пропуски по болезням, все. Это сожрет чертову уйму времени.
   - Вынужден признать, что разделяю твою скудость энтузиазма,  но  то,  что
нужно сделать, нужно делать. - Гас бросил взгляд на бумаги и быстро решил:
   - Пусть посыльный отнесет это ко мне  в  отель  и  оставит  на  столе,  я
займусь ими вечером. Нью-Йорк озабочен ростом общих расходов, и вполне может
оказаться, что секрет увеличения затрат именно здесь. Вечером  я  изучу  все
детально и  посмотрю,  нельзя  ли  выудить  хоть  крупицу  смысла  из  этого
статистического хлама. Дело в том, что я уйду до окончания смены, так что не
буду путаться у вас под ногами.
   - В таком климате строительство туннеля вызывает жажду.  Чтобы  сохранять
форму, землекопам нужна прорва пива, вина, виски-краеноглазки...
   - С этим не приходится спорить. Ты знаешь, где я буду и что делать.
   Стремительный шторм улетел, пока  Гас  пробирался  задворками  складов  и
сортировочных станций, и лишь последние капли изредка щелкали по его  шлему.
Здесь пригодились бы его рабочие  сапоги  выше  колен  -  тяжелые  грузовики
страшно размесили грязь. Добравшись до  авениды  Атлантика,  широкой  улицы,
тянувшейся  вдоль  берега,  Гас  медленно  пошел  по   ней,   смешавшись   с
разношерстной толпой, заполнившей ее после  дневной  сиесты.  Он  любил  это
время дня и шествие так не похожих друг на  друга  людей,  собравшихся  сюда
чуть ли не со всего света, ибо это его туннель  превратил  маленький  сонный
городок  Ангра-ду-Эроижму  на  острове  Терсейра  в  Азорах  в   суматошный,
крикливый международный порт.
   Конечно,  здесь  были  свободные  от  работы  землекопы  с  обеих  сторон
Атлантики, очень внушительные в своих  шарфах,  цветастых  жилетах,  высоких
сапогах и громадных шляпах; они бесцеремонно проталкивались сквозь  толпу  и
спуску никому не  давали.  Оливковые  островитяне  были  теперь  в  заметном
меньшинстве, но они не жалели об этом, потому что судьбой  их  отныне  стало
процветание - процветание, которого они не знали, пока извлекали из моря  не
жалованье строителей туннеля, а всего лишь рыбу. Прежде деньги попадали сюда
лишь в обмен на ананасы и бананы, апельсины, табак и чай, которые вывозились
на капризный мировой рынок. Теперь эти продукты вовсю расхватывались  здесь,
так что ничего - или почти ничего - не  приходилось  грузить  на  корабли  и
транспортировать. Но землекопы отнюдь не  были  единственными  потребителями
местных товаров, ибо там, куда приходил туннель и где появлялись  деньги  из
конвертов с жалованьем, сразу появлялись мужчины и - увы! - женщины, которые
смотрели на эти деньги с вожделением и жаждали лишь  одного:  перекачать  их
как можно больше из кошельков честно  работающих  людей  в  свои  нечестивые
сумочки и бумажники. Здесь были профессиональные игроки, -  лощеные  люди  в
черном, с аккуратными усиками, с холеными нерабочими  пальцами  -  и  всегда
изготовленными   к   бою   миниатюрными    крупнокалиберными    пистолетами,
предназначенными для любого, кто стал бы  опрометчиво  оспаривать  честность
сдачи карт или  броска  костей.  Были  и  ростовщики  с  наличностью  всегда
наготове - для тех, от кого можно ждать барыша; они ссужали  под  чудовищные
проценты,  триста-четыреста  были  обычным   делом,   так   что   библейские
предписания против ростовщичества звучали здесь очень доходчиво. Появились и
торговцы - но не торговцы с крепким,  налаженным  бизнесом,  демонстрирующие
свои товары любому и  устанавливающие  свои  цены  открыто,  -  нет,  темные
личности со складными коробочками и  вельветовыми  чехольчиками  в  потайных
карманах, предлагающие за  смехотворные  деньги  кольца  и  часы,  алмазы  и
рубины, намекая или нашептывая при этом, что вещи - лава, то, есть  горячие,
то есть краденые;  хотя  разве  только  сумасшедший  вор  польстился  бы  на
подобную дрянь, потому что кольца зеленели,  часы  переставали  тикать,  как
только  в  них  издыхала  живность,  алмазы  и  рубины,  стоило  им  упасть,
разлетались осколками стекла. И были здесь женщины, о да, несчастные  ночные
создания, которые предали, продали, поработили, загнали в ловушку и  обрекли
на жизнь в аду - но описывать такое невыносимо, да и чернила,  которыми  это
будет написано,  раскалились  бы  и  выжгли  прочь  с  бумаги  слова,  чтобы
утонченный читатель никогда не узнал, каково жить  им  в  том  мире,  каково
ремесло, которому бедняжки отдаются с таким усердием.
   Все они прогуливались сейчас по тротуарам, прогуливались и многие другие;
мавританские торговцы, пришедшие на  своих  одномачтовых  дау  из  Африки  и
Иберии с грузами съестного - ведь несколько  островов  архипелага  не  могли
прокормить такое  количество  людей,  -  меряли  мостовую  твердыми  шагами,
темнокожие, горбоносые, в белых бурнусах, с руками, лежащими на рукоятках их
ужасных ножей, им было на что посмотреть в этом форпосте чуждых им христиан.
Подчас мелькал сюртук делового человека, эта  униформа  любому  придает  вид
инкогнито, и на взгляд никак нельзя отличить, приехал ли человек из  Франции
или Пруссии, России или Польши, Голландии или Дании; здесь заключалось много
сделок. И еще, и еще - и все вливались в этот изменчивый и неизменный поток.
   Гасу всегда нравилось смотреть на него,  и,  подойдя  к  любимому  своему
заведению "Эль Тампико", он завернул внутрь и  сел  за  столик  на  террасе,
положив руки  на  окружавшие  ее  тонкие  латунные  перильца,  приветственно
помахал владельцу, склонившемуся в поклоне, и улыбнулся  официанту,  который
уже спешил к нему с охлажденной бутылкой "Вино  де  шейро",  местного  вина,
приглянувшегося Гасу; оно обладало великолепным букетом,  было  ароматным  и
сладким - и вкусом, и запахом оно напоминало розы. Гас  пригубил;  ему  было
хорошо и спокойно. Работа шла споро, не на что было жаловаться. Он посмотрел
на толпу, и тут уловил краем глаза, как кто-то сидевший  спиной  к  нему  за
соседним стоиком придвинулся ближе. То,  что  движение  не  было  случайным,
стало ясно, когда  мужчина  -  а  это  был  мужчина  -  тихо  заговорил,  не
по-английски растягивая гласные, и слышать его мог лишь Вашингтон.
   - Ваши землекопы - хорошие работники, ми-истайр Вашингтон,  они  работают
очень много, им надо кушать очень много. Вы должны их ко-ормить, значит, вам
надо мно-ого пищи, мно-ого  денег.  У  меня  как  ра-аз  есть  мно-ого  тонн
консервированной ветчины, такой хорошей, вы просто не поверите, но-о у  меня
в кармане есть образчик ва-ам на пробу.
   Что-то влажное шлепнулось на стол, и Гас  не  мог  не  заметить  внезапно
возникшего на полотняной салфетке у его локтя ломтя  мяса.  Гас  не  обратил
внимания ни на мясо, ни на его владельца, но тот настаивал:
   - Посмотрите, как вкусно, славная  моя  балканская  свининка,  съе-ешьте,
съе-ешьте, вам  понравится.  Эту  ветчину  я  продам  вам  по  особой  цене,
хоро-ошей цене, а под столом есть для вас кое-какое  вознаграждение,  против
золотишка-то вы не бу-удете возражать, ик!
   Он завершил свою речь столь необычным образом, потому  что  за  спиной  у
него неслышно возник Саппер Кукурузник и, без лишних  слов  ухватив  его  за
шкирку и  за  седалище,  вышвырнул  на  улицу;  там  сомнительный  снабженец
моментально скрылся. Кончиками  пальцем  Гас  отправил  мясо  вслед  за  его
хозяином, и оно тут же исчезло в пасти одного из длинноногих  местных  псов,
болтавшихся по мостовой.
   - Очередные несколько  тонн  бетона,  нашпигованного  песком?  -  спросил
Саппер, все еще стоя, но уже наливая себе бокал вина за труды.
   - На этот раз нет. Из того немногого, что я успел услышать, прежде чем ты
прервал беседу, это либо краденая партия мяса, либо тухлая,  либо  что-то  в
этом роде. Прекратят они когда-нибудь или нет?
   В ответ Саппер что-то односложно хрюкнул и скрылся из виду  внутри  кафе.
Гас потягивал  вино.  Дельцы  этого  сорта  никак  не  могли  поверить,  что
Вашингтона нельзя подкупить; их жизненный опыт гласил,  что  все  продается,
просто у всего своя цена, что можно подобрать ключик к каждому, поэтому  они
настойчиво продолжали подкапываться и под него. Давно прошли времена,  когда
Гас пытался обходиться с ними одними словами;  теперь  дело  поставили  так,
что, когда он бывал среди посторонних, кто-нибудь  из  его  людей  постоянно
находился неподалеку и определенное движение руки Гаса,  вроде  бы  само  по
себе ничего не значащее, давало  понять:  неначавшаяся  беседа  должна  быть
немедленно прекращена. Через  мгновение  Гас  уже  забыл  об  этом  эпизоде,
настолько он был обычным, и выпил еще вина;  тем  временем  наступил  нежный
тропический вечер. Освежившись и  сбросив  пар.  Гас  лениво  побрел  сквозь
бурлившую по-прежнему толпу к отелю  "Терра  Ностра",  где  держал  комнату;
отель  был  лучшим  на  острове,  но  это  вовсе  не  говорило   об   особой
привередливости Гаса, отель был переполнен. Все отели и все  рестораны  были
безобразно переполнены с тех пор,  как  сюда  пришел  туннель.  Управляющий,
любезно раскланявшись -  Гас  был  из  уважаемых  клиентов,  -  передал  ему
оставленный  посыльным  пакет,  и  капитан  поднялся  к  себе,  чтобы  сесть
поработать с бумагами вплоть до столь любимого островитянами позднего обеда.
   Открыв дверь, он убедился, что в комнате темно, - значит, горничная опять
забыла о его просьбе оставлять свет включенным. Это было  обычным  явлением,
и, недолго думая, и он закрыл дверь, нащупал выключатель и нажал. Ничего  не
изменилось. Электричество опять отключили, подумал он;  работавшая  на  угле
местная электростанция была крайне ненадежна. Но  ведь  в  вестибюле  горели
лампы.  Недоумевая,  он  повернулся  было  обратно  к   двери,   как   вдруг
ослепительный свет электрического фонаря ударил ему в глаза.
   Гас понял, что в комнате кто-то есть. И кем бы этот загадочный посетитель
ни был, ясно, что он здесь неспроста, это Гас сообразил сразу  и  пригнулся,
чтобы броситься на того, кто держал фонарь. От  броска  его  удержало  тихое
появление  в  луче  света  мужской  руки,  державшей  никелированный,  очень
убедительный на вид револьвер.
   - Вы пришли меня ограбить? - холодно спросил Гас.
   -  Не  совсем,  -  ответил  загадочный  посетитель;  то  явно  была  речь
американца.  -  Допустим,  я  хотел  сначала  посмотреть   на   вас,   затем
удостовериться, что вы один, и, наконец, пистолет, простите, был  нужен  для
того,  чтобы  убедить  вас  не  совершать  в  этой  темной  комнате   ничего
необдуманного, - что вы, похоже, собирались сделать.
   - Вот мой бумажник, берите его и уходите. Для вас в этой  комнате  больше
нет ничего ценного.
   - Благодарю вас, нет, - ответил голос из  темноты,  и  в  нем  прозвучали
веселые нотки. - Вы не правильно истолковали мое появление.
   Послышалась какая-то возня там, где к выключателю подходили провода, хотя
луч фонаря по-прежнему был направлен на Гаса. Наконец вспыхнул свет.
   Ночной гость оказался мужчиной лет тридцати пяти, одетым так, как  обычно
одеваются за границей американские туристы:  цветастая,  украшенная  бисером
рубашка  в  индейском  стиле,  островерхая  шапочка   рыболова   с   зеленым
пластиковым козырьком, усеянным значками и наклейками с названиями мест, где
побывал ее владелец, шорты до колен и крепкие,  подбитые  крупными  гвоздями
ботинки. На шее  висели  камера  и  экспонометр,  к  поясу  было  прицеплено
окаянное устройство, без которого добрый американский путешественник как без
рук: днем и ночью оно читало лекции  обо  всем,  что  путешественник  видел.
Сейчас  гость  улыбался,  и  поэтому  лицо  его  выглядело  приветливым,  но
чувствовалось, что  обычно  эти  ледяные  голубые  глаза  бывают  неумолимы,
широкая челюсть упряма, а острый  с  горбинкой  нос  со  следами  давнишнего
перелома временами напоминает хищный клюв ястреба.  Гас  рассматривал  гостя
медленно, осторожно, стоя без  движения  под  угрозой  револьвера  и  ожидая
подходящего  момента,  чтобы  опрокинуть  стол.  Однако   мгновением   позже
оказалось, что незнакомец коснулся кнопки на висящем у пояса "говорильнике",
у того отскочила крышка и открылось потайное отделение. В него гость  уложил
оружие, а оттуда вынул предмет, по размеру несколько меньший. Кожаный футляр
щелкнул и закрылся  вновь,  а  гость,  по-прежнему  улыбаясь,  передал  Гасу
извлеченный из тайника металлический значок полицейского.
   - Счастлив познакомиться с вами, капитан  Вашингтон.  Меня  зовут  Ричард
Трейси , я - управляющий нью-йоркской конторы Пинкертона.  Мой  значок  у
вас в руке, и мне поручено, чтобы окончательно  удостоверить  мою  личность,
передать вам вот эту записку.
   Плотный конверт; на сургуче - оттиск печати сэра Уинтропа. Не похоже, что
конверт  вскрывали.  Внутри  -  короткая  записка,  написанная   Рокфеллером
собственноручно, Гас сразу узнал почерк. Послание было лаконичным:
   "Представляю вам Р. Трейси,  эск.,  которого  я  нанял  частным  образом.
Можете ему доверять абсолютно. У. Рокфеллер".
   - Знаете ли вы содержание письма?
   - Только суть - я провожу расследование, и знать об  этом  должны  только
вы. Сэр Уинтроп просил передать, что он нанял меня  лично,  на  свои  личные
деньг