и, так что, кроме него, о моем существовании знаете только вы.
   - Я полагаю,  вы  не  откажетесь  рассказать  мне,  в  чем  состоит  ваше
расследование?
   - Как раз подходим  к  этому,  сэр.  Диверсии,  конечно;  более  грязного
бизнеса не придумаешь. Я могу сослаться на примеры, вам известные, но тех, о
которых вам неизвестно, гораздо больше.
   - Скажем, загадочное исчезновение горючего в геликоптере над Канадой?
   - Совершенно верно. И перерезанный трос туннельной секции на  завершающем
участке у станции Грэнд-бэнкс, и обвалившийся ангар в депо, и много  других.
Здесь, на острове, я  недавно  и  веду  расследование  вглубь.  Это  сильная
организация, активно противодействующая успешному завершению  строительства.
Им хорошо платят, они безжалостны и не остановятся ни перед чем.
   - Но кто это делает и для чего?
   - Пока я могу только гадать, а гаданиями я предпочитаю не  заниматься.  Я
человек фактов и только фактов. Возможно, мы все это скоро  узнаем,  поэтому
сейчас я и обращаюсь к вам за помощью. Я и мои работники разбираемся тут уже
несколько месяцев...
   - Я ничего не знал!
   - И не должны  были.  У  меня  отличные  парни.  Держу  пари,  вы  видели
некоторых в туннеле, я расставил их по самым  разным  местам.  А  сейчас  на
одного из них - зовут его Козлище, потому что он уродлив и упрям  козлу  под
стать, - вышли диверсанты, и он согласился им помочь.  Вы  должны  подобрать
место для преднамеренной и впечатляющей диверсии,  чтобы  Козлище  взяли  на
доверие. Когда я буду знать, кто они, мы наскочим и разом возьмем многих.
   - Тут надо подумать, но я  знаю,  с  кем  можно  проконсультироваться.  Я
поговорю с...
   - Ни с кем, ни с кем, пожалуйста. Я слишком ценю свою жизнь.
   - Что вы имеете в виду?
   - Буду откровенен. В  прошлом  несколько  раз  уже  прибегали  к  услугам
детективов, но они либо проваливали работу, либо их находили  погибшими  при
невыясненных обстоятельствах. Сэр  Уинтроп  считает,  и  я  с  ним  согласен
полностью, что внутри компании кто-то сотрудничает с диверсантами.
   - Не может быть!
   - Это так. Кто-то обладающий доступом к обширной специальной  информации.
Возможно, он даже не один. Пока мы не выясним, кто это, шансов  у  нас  нет.
Вот почему я зашел к вам в гости таким необычным образом. Никто, кроме вас и
сэра Уинтропа, не знает о том, что я занимаюсь этим делом.
   - Уверен, что могу сказать...
   - Никому! Только так.
   Они договорились. Никому.  Договорились  о  системе  паролей  и  способах
общения, проработали план крупной диверсии. Когда  с  этим  было  покончено,
секретный агент коснулся своего запястья и раздался щелчок; это открылся его
опознавательный браслет, который к тому же оказался и аппаратом двусторонней
радиосвязи. Трейси побеседовал с каким-то помощником,  тот  сказал,  что  за
комнатой никто не следил. Успокоенный этим сообщением, ночной гость выключил
свет и выскользнул за дверь, исчезнув так же неожиданно, как и появился.
   Хотя Гас работал с бумагами допоздна и должен был бы все внимание  отдать
им, мысли его то и дело возвращались к таинственным диверсантам. Кто они - и
кто внутри компании участвует в этом подлом заговоре?
   Когда он все же лег отдохнуть, сон не шел. Мысли  его  смерчем  крутились
вокруг столь неожиданных известий; и тревога его не оставляла.

Глава 2

ЗАГОВОР РАСКРЫТ

   Ни один звук не осквернял молчания дня. Не слышно было ни слова, ни  разу
не ударил по металлу металл; ни стук шагов, ни гул мотора, никакой  иной  из
обычно сопровождающих человека шумов не  осмеливался  нарушить  удивительную
тишину. Лишь плескались волны у мола, и чайки кричали в небесах, но то  были
голоса природы - а люди и их машины замерли на всем  громадном  пространстве
туннельных работ, ибо каждый, бросив все, вскарабкался  куда-нибудь  повыше,
чтобы лучше видеть драму,  которая  разыгрывалась  прямо  перед  глазами.  С
каждой стены, и крыши, и крана свешивались, как виноградные гроздья, люди  -
гроздья людей с наполненными горем глазами и потерявших дар речи перед лицом
трагедии; они напряженно следили, как маленькая горбатая субмарина,  взбивая
за собою пенный след, на предельной скорости мчится к выходу из гавани. Лишь
на самой верхней наблюдательной точке, в управлении, были движения и звуки -
один человек,  радист,  щелкал  переключателями,  подкручивал  кремальеры  и
говорил, говорил в судорожно стиснутый микрофон,  не  замечая,  как  крупные
капли пота катятся по его лбу и срываются вниз.
   - Повторяю, это приказ капитана Вашингтона. Повторяю, немедленно покиньте
судно. Поняли меня, "Наутилус", поняли меня?
   Динамик у него над головой хрустнул и зашипел, а затем взревел невыносимо
громкой от чрезмерного усиления речью:
   - Разумеется, вы ж не Эйнштейн и  не  Фолкнер  какой-нибудь,  понять  вас
особых стараний не требуется. А вообще-то  я  слышу  вас  хорошо,  будто  вы
сидите у меня на плече. Продолжаю идти по курсу.
   Не то предсмертный выдох, не то вздох облегчения вырвался у слышавших это
людей. Протолкавшись сквозь них и взяв у оператора микрофон, Гас перещелкнул
тумблер на передачу.
   - Здесь Вашингтон - и это приказ, О'Тул. Немедленно заклиньте рычаги -  и
вон оттуда. Я пошлю катер подобрать вас. Все.
   И снова воздух наполнился шипением и треском.
   - Приказы существуют для того, чтобы их  выполняли,  капитан,  но,  прошу
прощения, сэр, я думаю, что этого приказа  я  не  услышу.  Я  тут  раскрутил
старину "Наута" на столько узлов, сколько ему и  не  снилось  прежде  в  его
спокойной ржавой жизни, сейчас он  шпарит  как  проклятый.  Красный  столбик
по-прежнему лезет вверх, но мы будем уже далеко в море, когда  он  перевалит
опасную черту.
   - Можете вы заглушить реактор?
   - Боюсь, сейчас мне придется ответить отрицательно, сэр. Когда я запустил
силовую установку, стержни оказались поднятыми на всю длину,  и  я  не  могу
запихнуть их обратно ни вручную, ни как иначе. Я ж не атомщик, мне  было  не
сообразить, чем умаслить эту пакость, - и я подумал, что лучше  всего  будет
слегка оттащить ее в море.
   - Заклиньте рычаги и уходите...
   - Немножко поздно, капитан, тут уже припекает, пошел  разогрев  кормы.  И
потом,  рычаги  можно  закрепить,  чтобы  старина  держался  на  курсе,   но
погружение так не отработаешь - а я как раз собираюсь нырнуть поглубже.  Так
глубоко, как только получится. Значит,  конец  связи.  Под  водой  радио  не
работает...
   Голос постепенно затихал. Затих. Микрофон со стуком выпал из  руки  Гаса.
Далеко в море полыхнуло белое пятнышко пены там, где лодка ушла вниз.  Потом
океан стал пустынным.
   - Вызовите его по сонарфону, - сказал Гас.
   - Я пробовал, сэр, - не отвечает. Не думаю, что он его включил.
   Дальше - тишина. Полная тишина, ибо то, что произошло, уже было  названо,
и теперь каждый, кто здесь находился, знал, что  делает  этот  один  человек
ради них всех. Щурясь от солнца, они смотрели  в  море,  туда,  где  ушла  в
глубину субмарина, и ждали последнего акта драмы  жизни  и  смерти,  которая
разыгрывалась у них на глазах; они не  знали,  чего,  собственно,  ждут,  но
понимали, чувствовали, что, хотя атомная энергия  и  не  входит  в  круг  их
познаний, ее появление будет заметным для всех.
   Так и случилось. Далеко-далеко водная гладь внезапно дрогнула и закипела,
и сам океан вздыбил горбатую спину, как если бы какой-то древний, чудовищный
обитатель глубин пытался всплыть на поверхность или,  может  быть,  рождался
новый остров. Страшное кипение в океане все усиливалось,  и  тут  до  берега
докатился могучий удар, который сбил людей с ног, раскачал подъемные  краны,
заставил оглушительно задребезжать лежавшие друг на друге стальные листы  на
каком-то складе. А океан выгибался все выше и выше, пока кипящая масса  воды
не замерла на высоте нескольких сотен футов - и тогда, прежде чем она начала
падать обратно, из самой  ее  сердцевины  белой  колонной  вымахнула  бешено
крутящаяся спираль, она рвалась в небо, в самое небо,  невообразимо  высоко,
вот она уже сравнялась с горной вершиной на соседнем острове Пику...  И  тут
она расцвела мерзким цветом, раскрываясь, словно адский цветок, до  тех  пор
пока  белое  облако,  насквозь  простреливаемое  кровавыми   вспышками,   не
утвердилось  на  вершине  колосса,  который  его  исторг.  Так   он   стоял;
отвратительный, странно красивый в своей чужеродности, самый  ядовитый  гриб
под небесами, вскормленный смертью и сам - смерть.
   Люди на берегу не в силах были отвести  глаз  от  этого  ужаса;  забыв  о
человеке, который стоял позади них, все  они  как  один  обнажили  головы  и
прижали свои шляпы, шлемы, кепки к груди, отдавая последнюю память храбрецу,
который только что перестал жить.
   - Сегодня больше не работаем, - внезапно прозвучал в тишине голос Гаса. -
Сделайте объявление, и все могут идти.
   В море затихающий ветер уже рассеивал облако  и  уносил  его  прочь.  Гас
бросил туда короткий взгляд, нахлобучил свой шлем и ушел.  Ноги  сами  собой
пошли по знакомому пути - к улице, затем к "Эль Тампико". Официант  бросился
за вином для него, принес, и с языка его уже готовы были сорваться вопросы о
странном явлении, которое все недавно наблюдали, но Гас, отмахнувшись  и  от
вина, и от вопросов, велел принести виски. Стоило  бутылке  появиться  перед
ним, он залпом осушил бокал, наполнил его снова и уставился в  его  глубину.
Через несколько минут он поднес к голове руку в условном жесте -  охранявший
его огромный индеец возник в дверях и подошел к нему.
   - Тут некого брать за задницу, - сказал Саппер.
   - Знаю. Давай, садись-ка и выпей.
   - Красноглазка, отрава добрая. -  Он  опрокинул  бокал  и  удовлетворенно
выдохнул. - Вот настоящая огненная вода.
   - Выпей еще. И возьми бутылку себе  про  запас,  если  хочешь.  Оставайся
здесь и похлебай какое-то время, а за мной не ходи. Я зайду  внутрь  и  уйду
черным ходом.
   Лицо индейца на  миг  недоуменно  вытянулось,  затем  осветилось  широкой
улыбкой.
   - Ага. Вот это, по-моему, хорошая идея. Как раз то, что сделал бы индеец.
Снять женщину и забыть печали. Я подскажу вам отличный дом...
   - Это замечательно, но я уже большой и сам о себе позабочусь. Сиди здесь.
   Поднимаясь, Гас едва сдержал улыбку; если бы только Саппер знал, куда Гас
идет. Не оглядываясь, он пересек  обеденный  зал  и  поднялся  по  лестнице,
ведущей в комнаты отдыха. Оказавшись в темном  коридоре,  он  остановился  и
прислушался, выясняя, действительно ли он здесь один. Убедившись, что за ним
никто не идет, он быстро и тихо подошел к окну в конце  коридора  и  толкнул
раму; окно было не заперто, хорошо  смазано  и  открылось  беззвучно.  Одним
быстрым движением Гас вылез наружу; балансируя на карнизе, закрыл  за  собой
окно  и  спрыгнул  в  темный  переулок.  Никто  его  не  видел;  лишь  белые
потрескавшиеся стены смотрели на него, да источали зловоние близкие помойные
баки. В конце переулка, там, куда попадало солнце, проходили какие-то  люди,
но сюда никто не заглядывал; однако для пущей уверенности Гас подождал, пока
они пройдут. Лишь когда видимая часть улицы опустела, он, стараясь двигаться
как можно тише, перебежал к зданию напротив; заглубленная в стену и  поэтому
со стороны почти незаметная дверь отворилась, стоило ему  подойти,  и  сразу
закрылась за его спиной.
   - Сошло нормально? Вас не видели?
   - Отлично, просто отлично. Саппер меня прикрывал.
   Человек Пинкертона кивнул и провел Гаса в другую комнату,  залитую  ярким
светом электрических ламп; ставни были закрыты, шторы опущены. На столе  был
радиоаппарат, перед ним сидел Человек; когда Гас вошел, человек обернулся  и
встал.
   - Честное слово, я чувствую себя духом умершего, - сказал О'Тул.
   - Вы все сделали прекрасно.
   - В душе я актер, сэр, но вы и сами не терялись. Временами мне  и  впрямь
казалось, что я снова на старине "Науте" и вывожу его  на  шесть  футов  под
килем, а он в натуре собирается меня придушить.  Он  был  хорошим  кораблем,
жаль, что так кончил.
   - Честная смерть. Куда лучше, чем идти на слом, - а он  одной  ногой  был
уже там. Сальники начали течь, корпус дал трещины. Сейчас его  гибель  пошла
на пользу доброму делу.
   - Да, конечно, вы правы. Но меня беспокоит угроза радиации -  о  ней  все
время предупреждают эксплуатационные руководства.
   - На этот раз  беспокоиться  не  стоит.  Метеорологи  нас  заверили,  что
господствующие ветры унесут облако мимо судоходных линий,  а  расщепляющиеся
материалы в морской воде быстро рассеются и не причинят вреда.
   - Такая предусмотрительность ободряет.  Что  ж,  переходим  к  следующему
номеру нашей программы. Вы займетесь им сегодня вечером;  ожидается  крупное
приключение, к тому же оно  придаст  хоть  какой-то  смысл  кончине  старины
"Наута". Могу я пойти с вами?
   - Нет! - сказал Трейси тоном приказа, а  пальцы  его  едва  не  коснулись
рукоятки револьвера, заткнутого за ремень брюк на животе и до этого  момента
прикрытого курткой.
   Еще один человек, тихо сидевший на стуле в углу, быстро вскочил, и  тогда
стало видно, что все это время он  просидел  с  пистолетом  в  руке.  Трейси
жестом велел ему сесть снова.
   - Спокойно, Пикеринг, он не пойдет.
   Капитан Вашингтон, когда я разрешил вам информировать о происходящем  еще
одно лицо, мы твердо договорились, что оно останется в  этой  комнате,  пока
все не встанет на свои места.
   - И оно остается, Трейси, я дал вам слово. - Гас  повернулся  к  водителю
субмарины, который смотрел на них в  полном  недоумении.  -  Будет,  как  он
сказал, О'Тул. Вы влезли в это дело  вслепую,  поверив  мне  на  слово,  что
повредить вашу подлодку, увести ее в море, где она взорвется, и вдобавок  по
радио притвориться, что вы на борту, - это очень  важно  и  очень  секретно.
Возможно, у вас есть какие-то догадки относительно того, что происходит, но,
если даже и так, я прошу вас держать их при себе. Оставайтесь в этой комнате
с Пикерингом, хотя бы ради вашей же безопасности.  Мы  схватились  сейчас  с
отчаянными людьми и должны стать такими же отчаянными,  как  они;  я  твердо
убежден, что эти двое скорее застрелят вас,  чем  позволят  сегодня  вечером
выйти отсюда.
   Оба агента кивнули, молчаливо подтверждая слова Вашингтона.  О'Тул  пожал
плечами, подчиняясь.
   - Пусть будет так, сэр. Я сегодня уже совершил один раз самоубийство, и у
меня нет желания его повторять.
   - Садитесь сюда, к свету, - сказал Трейси Гасу, когда вопрос был исчерпан
и рукоятка револьвера убралась снова. - Никто не должен  вас  узнать,  иначе
игре конец.
   Под его ловкими пальцами Вашингтон превращался  в  другого  человека  так
быстро и неузнаваемо, что наблюдавший за  этой  метаморфозой  О'Тул  шепотом
помянул имена одного-двух святых. Первым делом в кожу рук и  лица  была  как
следует втерта коричневая краска, потом за щеки вложены маленькие подушечки,
несколько  быстрых  прикосновений  черного  карандаша  обозначили   морщины,
потайные  колечки  вставлены  в  ноздри,   которые   сразу   расширились   и
округлились, а увенчалось дело густыми черными усами на быстросохнущем  клее
и весьма гармонично их дополнившим париком. Когда Гас глянул  в  зеркало,  у
него даже дыхание  перехватило  -  на  него  смотрел  незнакомец,  очевидно,
принадлежавший к латинской расе, скорее всего один  из  островитян,  который
ничем  не  напоминал  человека,  недавно  севшего  на  этот  стул.  Пока  он
восхищался этим произведением искусства, Трейси занимался собственным лицом,
обрабатывая его так же, как и лицо Гаса; завершил он  это  таинство,  достав
два костюма в узкую полоску, с  широкими  лацканами  и  накладными  плечами,
имевших явно континентальный покрой, и черные остроносые  туфли.  Когда  оба
переоделись, О'Тул невольно присвистнул сквозь зубы.
   - Ну, честное слово, я мог бы на улице пройти мимо и ни за что  не  узнал
бы, не вру!
   - Нам пора, - сказал Трейси, взглянув на  часы;  восхищение  рулевого  он
воспринял бесстрастно, как нормальное признание  добросовестно  выполненного
дела. - К месту встречи придется идти кружным путем.
   Пока они гримировались,  совсем  свечерело,  так  что  боковые  улочки  и
переулки, по которым предпочитал идти Трейси,  были  темнее  дегтя.  Но  он,
похоже, отлично знал географию этих трущоб, потому что безошибочно пришел  к
цели. Когда они остановились  перед  утопающей  во  тьме  дверью,  ничем  не
отличавшейся от сотен других, мимо которых они прошли, он наклонился к  Гасу
и прошептал:
   - Это кровожадные люди и наверняка вооруженные. Есть второй  револьвер  -
хотите?
   - Нет, благодарю. Я человек мира, а не войны. Все это мне отвратительно.
   - Необходимый инструмент, не более. Впрочем, я слышал, ваш правый боковой
пользовался большим уважением в колледже  и  вас  неоднократно  зазывали  на
профессиональный ринг. Когда доходит до ближнего боя, против кулаков  трудно
что-нибудь возразить.
   - Согласен и с  удовольствием  предвкушаю  такую  возможность.  Теперь  -
ведите.
   Дверь оказалась черным ходом одного из омерзительных  питейных  притонов,
расположенных в районе порта; там был нависавший над главным  залом  балкон,
где представители местной знати или те, кто старался под них  подделываться,
могли пить в относительном уединении,  глядя  на  зловонное  бурление  жизни
внизу. Заняли столик у перил;
   Трейси отмахнулся  от  двух  черноглазых  размалеванных  женщин,  которые
начали было бочком подбираться к ним. Официант принес бутылку лучшего  вина,
которое могло предложить это заведение, - водянистого,  кислого  шампанского
по удивительно высокой цене; они подняли бокалы к губам, не делая ни глотка.
Говоря так тихо, чтобы лишь  Гас  мог  его  слышать,  Трейси  поверх  бокала
произнес:
   - Он здесь.  Столик  у  двери,  человек,  который  пьет  один.  Сразу  не
оборачивайтесь - мы здесь не единственные наблюдатели.
   Небрежно подпалив тощую, черную, опасную даже на вид сигару с  обрезанным
концом, которую передал ему Трейси, Вашингтон бросил спичку на грязный пол и
рассеянно оглядел  толпу  внизу.  Там  пили,  кричали,  играли,  ругались  -
отвратительное кипение жизни, где  рядом  в  одном  котле  варилось  местное
хулиганье, землекопы, грубая матросня... Клоака. Наконец Гас позволил  своим
глазам скользнуть по одиноко сидящему за столом у двери - точно так же,  как
они скользили по остальным.
   Некрасивый человек с застылым выражением угрюмости на лице. Агент Трейси,
которого тот назвал Козлищем. Одет он был как землекоп, работал в туннеле, в
береговой его части. И, само собой, мог  иметь  доступ  к  субмарине,  сразу
пришло Гасу на ум. Его акция, если смотреть со стороны, увенчалась  успехом,
теперь он ждет платы, ждет встречи с другими  гангстерами,  поскольку  своим
дерзким поступком доказал свою ценность для них.
   Именно в этот момент в неразберихе голосов внизу вдруг отчетливо и -  для
Гаса в особенности - отдельно от остальных прозвучал  знакомый,  похожий  на
бычий, рев, который Гас явно слышал много раз.  С  нарочитой  рассеянностью,
словно бы от нечего делать, он опять обвел взглядом толпу - и едва  сохранил
контроль над собой; ни одна черточка на лице не дрогнула  от  того,  что  он
увидел внизу. Завершив ленивый осмотр происходящего в зале, он поднял бокал,
и, лишь когда лицо его оказалось прикрыто, сказал:
   - Там внизу землекоп, Боевой Джек,  мой  начальник  смены  с  английского
туннеля. Если он меня узнает...
   - Молите бога, чтобы не  узнал,  иначе  мы  пропали,  а  вся  операция  -
сорвана. Я знал,  что  он  приехал  сегодня  с  группой  новых  рабочих  для
английской  ветки,  но  почему  при  таком  обилии  возможностей  выпить  он
предпочел это заведение всем другим? Вот же не везет!
   Вскоре им предстояло узнать как следует, что  такое  не  везет.  С  улицы
донеслись хриплые вопли.  Дверь  с  треском  распахнулась,  и  вошел  Саппер
Кукурузник,  пьяный  вдрызг.  Бутылка,  которую  зак