рист, недавно принят  в  коллегию
адвокатов-патентоведов. Для него патенты - занятие  побочное,  но  время  от
времени он выполняет  отцовские  поручения.  О  его  патентной  квалификации
Каммингс невысокого мнения. По слухам, остальные дела  он  ведет  не  лучше.
Захолустный адвокатишка и фермер, то и другое в одном лице, клиентура у него
бывает от случая к случаю, да  и  то  его  хватает  ровно  настолько,  чтобы
благопристойно проиграть тяжбу.
   По-видимому, на сей раз Дентон, действительно, набрел на удачную  идею  и
давай торговать ею вразнос. Обратился  к  старинному  моему  приятелю  Джиму
Брауну из "Норт Сиборд". Джима Брауна я  знаю  много  лет.  В  покер  с  ним
игрывал. Нет лучше способа изучить человека. А если  полиция  заинтересуется
отпечатками его пальцев - показываешь какую-нибудь монетку, побывавшую в его
рунах.
   В  свои  наиболее  добропорядочные  дни  Джим  Браун  с  лотка   торговал
сладостями в цирке. Соответственно в нем развито представление  о  том,  как
надо обращаться с простофилями. Дентона он связал по рукам и ногам. Мне даже
глазком не удалось глянуть на их  контракт,  но  я  знаком  с  одним  малым,
который работает у Брауна, и он-то мне рассказал о том, что  поговаривают  в
"Норт Сиборд".
   Спору нет, за царский оклад - 1000 долларов  в  год  -  Браун  с  Дентона
заживо содрал шкуру: Дентон обязался передать ему то изобретение, на которое
вы нацелились, а также  любое  другое  изобретение,  которое  он  сделает  в
дальнейшем. Учтите, Дентону сейчас пятьдесят семь лет,  а  шестидесятилетних
фирма "Норт Сиборд" по условиям найма выставляет на улицу без предоставления
пенсии, так что Браун немногое теряет.
   Я  хочу,  чтобы   вы   вдвоем   составили   патентную   заявку,   которая
предусматривала бы все мыслимые способы использования этой новинки. Каммингс
изложит вам свои пожелания как  правовед,  а  ваше  дело  -  конструкторская
сторона. По-моему, в худшем случае мы завяжем всю область  узлом,  так  что,
если и не получим основного изобретения, то, по крайней мере, старина  Браун
шагу с ним ступить не сможет, не уплатив  нам  положенной  дани.  Однако  до
этого навряд ли дойдет. Мы не станем в открытую  отнимать  у  него  какие-то
права, а будем их потихоньку нарушать. Мне кажется, где-то в организационной
структуре у него есть слабое место. Если дойдет до  драки,  мы  его  одолеем
одной левой. А там уже все будет нашим. Старое изобретение, да и новые тоже.
А теперь - приступайте, вы и Каммингс.
   Мы с Каммингсом вышли вместе и на ходу обговорили предстоящую нам работу.
Перед тем как набросать проект  патентной  заявки,  Каммингс  считал  нужным
получить от меня конкретные сведения о  том,  что  же  нового  содержится  в
изобретении Дентона; что имеется  в  более  ранней  технической  литературе,
статьях,  монографиях  и  патентах,  посвященных  смежным  идеям;  нет   ли,
по-моему, среди  этих  материалов  более  полных,  чем  патент  Дентона;  и,
наконец, какие ограничения его использования влечет за собой  моя  идея,  то
есть,  какие  стороны  этого  изобретения,  подмеченные  мною,  не  охвачены
пунктами патентной формулы. Я тотчас же принялся за дело. Уж в  коммерции  я
кое-что смыслил. А Браун был коммерсантом, достойным моего рвения.
   Но какова же здесь роль Дентона? Ведь он-то, безусловно,  не  коммерсант.
Это явствует хотя бы из того, как обошелся с ним Браун.
   Пожалуй, можно выкинуть Дентона из головы, так как он  уже  отказался  от
прав на свое изобретение в пользу Брауна. Хуже, чем есть, ему все  равно  не
станет. Мы  не  причиним  ему  ущерба...  хотя  стоп!  Действительно  ли  не
причиним?
   Нелегко  это  определить.  Помимо  прав  на  изобретение   как   источник
богатства,  Дентону  принадлежат  также  более  замысловатые  права   -   на
изобретение как плод его идеи. Если мы  всего-навсего  ущемим  те  права  на
плоды идеи, которыми обладает Браун, куда ни  шло,  но  едва  ли  этим  наши
намерения ограничиваются.
   Замыслы начальства неисповедимы. Если письмо  Олбрайта,  полученное  мною
при поступлении а фирму, надо понимать  буквально,  то  впору  оставить  все
сомнения. Но следует ли понимать это письмо буквально? И, вообще,  может  ли
человек  безоговорочно  верить  в  честность  другого  человека,  если   его
собственная честность под вопросом?
   Многое ли мне известно о методах, с помощью  которых  Уильямс  собирается
завладеть изобретениями Дентона? Намеривается  ли  он  отнять  их  у  Брауна
посредством  какой-нибудь  хитроумной  уловки,  коммерческой  или  правовой?
Предпочитает ли оспаривать ценность  идей,  лежащих  в  основе  изобретения,
утверждая, будто они исходят не  от  Дентона,  а  из  другого  источника?  В
растерянности я решился откровенно поговорить с Уильямсом.
   - Что вас смущает? - спросил он. Мне было затруднительно начать разговор.
   - Вот, запутался в правде и кривде своей профессии, - сказал я несмело. -
Становясь инженером, я полагал, что буду  изобретать  сам  или  же  внедрять
чужие изобретения. Но патентное  дело  оборачивается  неожиданной  стороной.
Похоже,  что  я  должен  содействовать  краже  патентов   у   изобретателей,
содействовать любой ценой и любыми способами, вплоть до бандитского налета и
включая его.
   - Я ждал, что вы рано или поздно затронете эту тему, - сказал Уильямс.  -
Если начистоту, то, не заговори вы  об  этом,  я  был  бы  разочарован.  Да,
вынужден признать: наши методы граничат с бандитизмом,  а  иногда,  пожалуй,
переходят в него. А вы только теперь это поняли?
   - Видимо, да. А как же брошюрка мистера Олбрайта с высокими  изъявлениями
этичности и принципиальности?
   - Ах, вон вы о чем! Олбрайт написал то, во что  он,  по  своим  понятиям,
верит и хочет верить. Может, он и в самом деле во все это  верит,  но,  если
нам подворачивается случай зашибить большую деньгу, я никогда не встречаю  с
его стороны особого сопротивления. Олбрайт есть Олбрайт, а я - это я.
   Мне  в  жизни  немало  тумаков  досталось,  я  ведь  начинал  деревенским
пареньком: приехал в большой город, и каждый раз, как пытался  вскарабкаться
вверх, кто-нибудь опалял мне  крылышки,  пока  я  сам  не  научился  опалять
крылышки противникам.
   Да, конечно, Олбрайты за свое состояние тоже дрались - только пух  летел,
но сколотили-то его лет сто назад, с тех пор сменились три поколения. Теперь
Олбрайт может позволить себе разборчивость  в  средствах.  Он  волен  блюсти
этическую сторону дела и забыть о той стороне, к которой не  стоит  чересчур
пристально приглядываться. Его вклад в фирму  -  не  только  напитал,  но  и
престиж старинной фамилии.
   У меня вклад иного рода. Я - ломовая лошадь фирмы. Я должен  налегать  на
постромки. Должен оплачивать счета, должен  следить  за  тем,  чтобы  мистер
Олбрайт и все  акционеры  вовремя  получали  свои  деньги.  Когда  дивиденды
запаздывают, Олбрайт подымает  истошный  визг.  Громче  не  визжал  бы  даже
простой малый вроде меня.
   Присматривать надо не только за дивидендами. Гораздо больше заботит  меня
заработная  плата.  Если  я  не  обеспечу  притока  прибылей,  ваши   добрые
друзья-рабочие (знаю, знаю, вы очень тепло относитесь к рабочим, да и они  о
вас хорошо отзываются) в выплатной день вернутся домой без своих конвертиков
и, возможно, нигде больше не найдут себе подходящей  работы.  Невысокого  же
они тогда будут обо мне мнения, да и вы, по-моему, тоже.
   Я должен расшевелить  фирму.  Здесь  я  противостою  нескольким  десяткам
других служащих. И вы должны расшевеливать игру. Возможно,  в  этой  игре  и
есть какие-то правила, но я еще с ними не сталкивался. Лучшее,  что  я  могу
сделать, - это играть ва-банк, наплевав на  всякие  правила.  С  двумя-тремя
своими конкурентами я встречался в клубе за карточным столом: ну  и  мастаки
же они играть в покер! Утонченно играют,  корректно,  никакого  сравнения  с
тем, как обделывают свои делишки.
   Выбор у меня ограниченный: либо я сам пиратствую, либо меня пустят на дно
другие пираты. Знаю, вам это не понравится; да мне и самому-то не  нравится.
Если у молодого человека есть принципы и он их отстаивает, то я его  уважаю.
Коль скоро вы готовы выйти из инженерной игры, оттого что вам не нравятся ее
повороты, - найдите игру, в которую  можно  играть  с  чистой  совестью.  Но
только до тех пор, пока вы спокойно кладете  в  карман  солидное  жалованье,
которое получаете за участие в этой игре, не распускайте передо  мной  июни.
Между двух стульев вы не усидите: примите-ка определенное решение.
   Я  много  об  этом  размышлял.  Пытался  понять,   что   же   неладно   в
конструкторском деле и как бы это исправить. Во-первых,  законы  о  патентах
будут провоцировать жульничество до тех пор, пока не придут в соответствие с
фактами изобретательства, каково оно ныне, а не каким изображается в чьих-то
романтических бреднях, идущих со времен  Гражданской  войны.  Развивая  свою
законодательную деятельность, конгрессмены вечно представляют  себе  доброго
подмастерья в кузнице,  выдумавшего  новый  хитроумный,  чисто  американский
крючок  для  снимания   сапог.   Им   невдомек,   что   существует   научное
конструирование, что  в  наши  дни  изобретатель  должен  быть  специалистом
широкого профиля, а на одном-единственном остроумном  трюке,  который  вдруг
откуда ни возьмись пришел в голову и до которого всякий мог  бы  додуматься,
дойди у него только руки, - далеко не уедешь.
   Во-вторых,  это  ведь  слова,  -  будто  патенты  предназначены  поощрять
ремесло, поощряя изобретателя. Ремесло-то они, действительно,  поощряют,  но
отнюдь  не  изобретателя.  Нет,  выигрывает  предприниматель:  он   получает
возможность купить нечто осязаемое, нечто  такое,  во  что  можно  вцепиться
зубами, да к тому же патенты устраняют для него всякую конкуренцию, так  что
у него есть надежда владеть изобретением достаточно долго и  урвать  на  нем
порядочный куш.
   Теперь вы, наверное, будете считать меня  бессердечным  бревном,  да  так
оно, пожалуй, и есть. Но все же для тех, кто у меня работает, я  не  так  уж
плох, во всяком случае, по сравнению с другими предпринимателями, к  которым
им пришлось бы податься, уйди они от меня. Даже  совершая  деловую  операцию
пусть никаких  правил  тут  нет,  а  если  бы  и  были,  вряд  ли  я  бы  их
придерживался, я стараюсь стричь овец так, чтобы на  них  осталась  шнура  и
новая шерсть отросла бы до наступления холодов.
   В городке,  под  которым  я  родился,  приходский  священник  был  прежде
миссионером в Китае, так он мне цитировал иногда китайские пословицы. Они не
так уж глупы. Одна из них гласит: "Не разбивай чашку  для  риса  у  ближнего
своего". Понимаете, можно сбить человека с ног, но нельзя  забить  до  такой
степени, чтоб он больше не поднялся.
   Вот я и стараюсь поступать по этой  пословице.  Кстати,  мудрое  правило:
ведь если человека загнали в угол и бьют  смертным  боем,  то  ему  остается
только драться насмерть. Итак, запомните:  захотите  уйти  от  нас  -  я  не
возражаю. Но только не думаю, что вы уйдете. А пока поразмыслите  над  моими
словами.
   Я попрощался, подавленный, и в то  же  время  подбодренный;  подавленный,
потому что факты жизни, на которую я себя обрек,  были  не  из  приятных,  а
подбодренный тем, что мой хозяин (и, как я начинал считать  уже  а  те  дни,
друг) умеет честно смотреть  этим  фактам  в  лицо.  Если  бы  по  какому-то
недоразумению меня бы понесло с моими сомнениями к  Олбрайту  (впрочем,  это
исключалось) или же я бы застал его вместо Уильямса в том кабинете,  то  тут
бы и настал конец моей конструкторской деятельности.
   Может быть, Уильямс кого-то надувал и водил за нос, но, во всяком случае,
самому себе он  никогда  не  морочил  голову.  Вопреки  затасканной  реплике
Полония, я отказываюсь верить,  что  напыщенный  старый  болван  всегда  был
правдив наедине с собой, и мне не раз приходилось встречать  людей,  которые
не лгали себе, зато другим врали, как охотники. Я утихомирился  и  продолжал
работать, хотя в душе у меня по-прежнему был разлад.
   Почему я - человек, мнивший  себя  идеалистом,  занялся  паскудным  делом
патентного крючкотворства? Но, во-первых, чем же еще мог я заняться в рамках
своей профессии? В те дни  патентное  крючкотворство,  по  словам  Уильямса,
повсеместно было (да и теперь осталось) оборотной стороной  конструирования.
Новая работа в другой фирме поставила бы меня перед  той  же  проблемой,  но
руководил бы мною кто-нибудь, не отличающийся такими сдерживающими  центрами
и гуманностью, как Уильямс. В какие бы тяжкие я ни пустился, при Уильямсе  я
не зайду слишком далеко, ущемляя других. Разумеется, можно было  укрыться  в
тепличной обстановке университета  или  технического  колледжа.  Но,  тогда,
свалив на других те интриги, в которых сам не пожелал участвовать, я счел бы
это трусливым уклонением от ответственности.  К  тому  же  меня  приводил  в
восторг труд среди коллектива рабочих. Отказ от  природной  тяги  к  рабочим
послужил бы для меня в какой-то степени духовным самоубийством.
   Каммингс  заявил,  что  я  способный  ученик  и  недурно  ориентируюсь  в
лабиринтах патентоведения. Вдвоем мы  накропали  заявку  -  просто  пальчики
оближешь. Воспользовавшись каждым промахом Дентона и его  юрисконсульта,  мы
построили заявку на возможности саморегулирования двигателей и  так  увязали
между собой пункты патентной формулы, что, пока  не  истечет  срок  действия
патента, никому не удастся отыскать в них мало-мальски серьезных упущений.
   Каммингс проявил стопроцентную корректность, признав предмет  изобретения
таким же, как у Дентона, однако ухитрился запутать вопрос  уймой  ссылок  на
более ранние работы, имеющие хотя бы отдаленное терминологическое  отношение
к Дентону. Напротив, введенные мною новшества выпячивались до того  четко  и
ясно, что у читателя сразу же складывалось впечатление, будто работа Дентона
- всего лишь безуспешная попытка добиться того, в чем преуспели мы.
   Пока мы закладывали техническую и правовую  базу  для  компании  Уильямса
против корпорации "Норт Сиборд",  он  лично  налег  на  финансовую  сторону.
По-видимому, значительная часть акций "Норт Сиборд" была разбросана по  всей
стране, так что проследить их и собрать  не  было  никакой  возможности,  но
сорок  процентов  принадлежали  Брауну  и  еще  двадцать  -  какому-то   его
свойственнику, плясавшему под его дудку. Поэтому оказать  на  него  давление
через кого-либо из "своих" было не просто.
   И все же, каким образом, я до сих пор ума не приложу,  Уильямс  умудрился
наложить лапу на те двадцать процентов да еще пробить значительные  бреши  в
остальных сорока, принадлежавших случайным лицам.  Навряд  ли  в  его  руках
очутился контрольный пакет, но акций  он  собрал  вполне  достаточно,  чтобы
Браун закричал "караул!".
   К этому времени вступил в действие наш патент, и мы приготовились к  бою.
Развернули производство маломощных бытовых моторов,  причем  в  ограниченном
масштабе:  это  мы  сочли  наилучшим  способом  привлечь  внимание   широкой
общественности. Разумеется, при этом мы нарушали патентные права Дентона, но
рассудили так: пусть "Норт Сиборд" вчиняет нам иск, коли есть охота. А когда
корпорация обратилась в суд (далеко не сразу, тем временем у  Брауна  многое
на душе накипело), наши адвокаты применили тактику оттяжек и проволочек. Так
продолжалось год-другой, судебные издержки  росли,  как  на  дрожжах,  а  уж
Уильямс позаботился о том, чтобы  акционеры  "Норт  Сиборд"  знали,  во  что
обходится им тяжба.
   В конце концов, недовольство  приняло  всеобщий  характер.  На  очередном
собрании акционеров Уильямсу удалось присоединить достаточное число  голосов
к тем акциям, которые держал он сам, и добиться контроля над корпорацией.
   А там уж стало неважно, какие изобретения принадлежат нам благодаря нашим
патентам, а какие - по патентам "Норт Сиборд". Свои заявки мы и составляли с
этим дальним прицелом, поэтому наши  два  подхода  к  монопольному  владению
отраслью дополняли друг друга как нельзя лучше. Практически корпорация "Норт
Сиборд"  превратилась  в  филиал  фирмы  "Уильямс  и  Олбрайт".   Владельцем
постоянно действующего преимущественного права "Норт Сиборд" на  изобретение
Дентона стал Уильямс.
   Право  на  идеи  Дентона  было  приобретено   по-пиратски,   но   Уильямс
воспользовался им так, что у Дентона  не  оставалось  оснований  для  жалоб.
Возраст ухода в отставку ему повысили до семидесяти лет, а оклад многократно
увеличили - Дентон теперь мог жить припеваючи.
   Немало  времени  потратили  мы  с  Каммингсом   на   просмотр   остальных
изобретений,  которые  фирма  "Норт  Сиборд"  приобретала  по  контракту   с
Дентоном.  Большинство  оказалось  писаниной,   совершенно   непригодной   к
внедрению  в  эксплуатацию;  правда,   такая   писанина   могла,   наверное,
пригодиться, чтобы отпугивать конкурентов.  Два  или  три  оказались  весьма
удачными усовершенствованиями. За них Дентону выдали премию, и с тех пор  он
мог жить безбедно, даже если бы ушел в отставку.
   После  того,  как  дентоновские  патенты  неоспоримо   перешли   в   нашу
собственность  и  могли  быть  использованы  для  любых  целей,   мы   стали
разрабатывать  целую  серию  вспомогательных  двигателей  для  нужд  судовой
техники.  Тем  временем  Уотмен  добился  больших   успехов,   совершенствуя
генераторы  и  тяговые  двигатели.  Прежде  чем   приступать   и   серийному
производству, мы хотели объявить, не кривя  душой,  что  новое  оборудование
полностью прошло испытания. Несколько предварительных предложений внесли  мы
с Уотменом, но самую лучшую идею подал Уильямс.
   - Новую серию, - сказал он, -  надо  опробовать  в  предельно  тяжелых  и
напряженных  условиях  эксплуатации.  Я   пришел   к   выводу,   что   нигде
электрооборудование не изнашивается быстрее, чем на  драге.  Драга  работает
беспрерывно, и вы не представляете, каким ударным нагрузкам подвергается она
из-за гальки, подводных скал и т. п. Только что я получил письмо  от  Боулса
из  судостроительной  компании  "Фанди".  Он  хочет  поставить  свою   драгу
"Скандинав" на ремонт в  наш  салемский  сухой  док.  Я  уже  предлагал  ему
электрифицировать драгу. Он не мычит не телится,  но,  по-моему,  его  можно
уговорить.  Давайте  предложим  ему  сверхльготные  условия,  но  пусть   он
согласится испытать новое  оборудование,  которое  мы  специально  для  него
сконструируем, и в течение одного или двух судоходных  сезонов  представляет
нам подробный отчет о работе этого оборудования. Если мы чего-то не  дотянем
по своей части (а ведь наверняка так и будет), то, насколько  мне  известно,
нет  лучшего  способа  выявить  наши  недоделки.  Если  же   случайно   наше
оборудование зарекомендует себя так хорошо, как мы и надеемся,  то  в  общем
сбыте продукции это будет самым крупным нашим козырем.
   Мы обсудили это предложение, и я его одобрил. Понравилось оно и  компании
"Фанди", которая с радостью выслала чертежи своей драги вместе с указаниями,
какую работу надо там проделать. У меня начались  лихорадочные  три  месяца,
проведенные над  расчетами  и  за  кульманом,  а  потом  -  еще  полгода  на
изготовление.
   Много лет подряд компания "Фанди" тесно сотрудничала с нами и даже  могла
считаться нашим канадским представителем. Конечно, в судостроении она с нами
конкурировала,  но  конкуренция  носила  весьма  относительный  и   условный
характер, так что мы без колебаний начали совместную работу.
   Верфь этой компании находилась в устье реки Минас, где можно  было  вовсю
использовать титанические  приливы  и  отливы.  "Фанди"  разработала  особую
технику  постройки  судов  в  сухом  доке,  позволяющую  избегать  нагрузок,
неизбежных при обычном спуске на воду. Мне всегда казалось  глупым  начинать
жизнь судна с нагрузок, которые сравнимы разве что  с  посадкой  на  мель  и
запросто могут сократить срок его эксплу