е отбыли. Они  оказались  в
темном  коридоре,  пропахшем  религией.  Вагонетка  мчалась  по
рельсам с громоподобным звуком,  и  музыка  загремела  с  новой
силой. В начале коридора вагонетка вышибла дверь, повернула под
прямым  углом,  и  в  зеленом  свете появился Святой. Он строил
жуткие гримасы, и Ализа прижалась  к  Колену.  Пыльная  паутина
метелкой прошлась по их лицам, и в памяти у них всплыли кусочки
молитв.  Вторым  показалось  видение  Девы Марии, а на третьем,
перед ликом Господа, у которого был ультрафиолетовый фонарь под
глазом и недовольный вид. Колен вспомнил целую молитву и  сумел
прочесть ее Ализе.
     С  оглушительным  грохотом  вагонетка  вырвалась под своды
боковой галереи и остановилась.  Колен  вышел  из'  нее,  помог
сойти  Ализе  и  стал  ждать  Хлою, которая не замедлила вскоре
вынырнуть.
     Они  осмотрели  неф.  Там  была  большая  толпа,  все   их
знакомые;  они  слушали  музыку  и  радовались  столь красочной
церемонии.
     Появились Шиш  и  Пузан,  они  чуть  ли  не  подпрыгивали,
красуясь своими прекрасными одеяниями; следом за ним шел Монах,
который вел Епискобчика.
     Все  встали, и Епискобчик сел в бархатное кресло с высокой
спинкой.  Шум  передвигаемых   по   каменным   плитам   стульев
складывался в изысканную гармонию.
     Вдруг музыка прекратилась. Монах опустился на колени перед
алтарем  и  трижды  ударил  головой о землю. Пузан направился к
Колену и Хлое, чтобы отвести их на положенное место,  а  Шиш  в
это  время  выстраивал  детищ  Веры по обе стороны от алтаря. В
церкви воцарилась глубочайшая тишина, все затаили дыхание.
     Пучки ярких лучей от  огромных  люстр  падали  повсюду  на
позолоченные предметы и разлетались вспышками во все стороны, а
широкие   желтые  и  фиолетовые  полосы  придавали  церкви  вид
рассматриваемого изнутри брюшка гигантской  осы,  уложенной  на
бок.
     Где-то  в  вышине  музыканты  начали неясное песнопение. В
церковь  проникли  облака.  Они  пахли  кориандром  и   горными
травами.  Стало  жарко,  все почувствовали, как их обволакивает
благодушная, умиротворяющая атмосфера.
     Стоя на коленях  перед  алтарем  на  двух  покрытых  белым
бархатом  молитвальнях.  Колен и Хлоя, взявшись за руки, ждали.
Монах, стоя перед ними, спешно копался в толстенной книге,  ибо
вдруг   забыл   необходимые   формулы.   Время  от  времени  он
оборачивался и бросал взгляд на Хлою, платье которой ему  очень
нравилось.  Наконец  он перестал листать страницы, выпрямился и
дал знак дирижеру начинать увертюру.
     Монах  набрал  в  грудь  воздуха  и   затянул   ритуальную
псалмодию,     поддерживаемый     из    глубины    одиннадцатью
засурдиненными трубами, игравшими в унисон.  Епискобчик  сладко
дремал,  возложив  руки  на  жезл.  Он отлично знал, что, когда
подойдет его очередь петь, его разбудят.
     Увертюра и псалом были написаны на  классические  блюзовые
темы.  Для  помолвки  Колен  заказал исполнение эллинггоновской
аранжировки старой, хорошо известной мелодии "Хлоя".
     Перед Коленом на  стене  висел  Иисус  на  большом  черном
кресте.  Казалось,  он  был  счастлив,  что  его  пригласили, и
наблюдал за всем с интересом.  Колен  держал  Хлою  за  руку  и
рассеянно улыбался Иисусу.
     Он  немного  устал. Церемония обошлась ему очень дорого, в
пять тысяч дублезвонов, и он был доволен, что она удалась.
     Алтарь утопал в цветах. Колену нравилась  музыка,  которую
играли  в  этот  момент.  Он  увидел перед собой Монаха и узнал
мелодию. И тогда он тихо закрыл глаза, слегка наклонился вперед
и сказал: "Да".
     Хлоя тоже сказала "да",  и  Монах  крепко  сжал  их  руки.
Оркестр   заиграл   еще  прекраснее,  и  Епискобчик  встал  для
увещания. Шиш проскользнул  между  двумя  рядами  людей,  чтобы
нанести  палкой увесистый удар по пальцам Шику, который, вместо
того чтобы слушать, открыл свою книгу.

     XXII

     Епискобчик отбыл. Колен и Хлоя стояли в  сакристилище,  им
пожимали  руки  и  бранили  на  счастье.  Другие  давали советы
относительно предстоящей ночи, к  ним  приблизился  торговец  и
предложил   в   качестве   наглядного   пособия  открытки.  Они
почувствовали, до чего устали.  Все  еще  играла  музыка,  и  в

мороженое и богоугодные прохладительные  напитки  с  маленькими
иеродульскими  сандвичами  с  треской.  Монах вновь облачился в
свою повседневную одежду с большой  дырой  на  заднице,  но  он
рассчитывал  купить  себе новый балахон с барыша, полученного с
пяти тысяч дублезвонов.  В  придачу  он  только  что  облапошил
оркестр,  что  он  делал,  собственно,  всякий раз, и к тому же
отказался выплатить гонорар дирижеру, поскольку последний помер
до начала. Пузан и Шиш раздевали детищ Веры,  чтобы  убрать  на
место  их  костюмы.  Шиш занимался исключительно девочками. Оба
подшишика, работавшие по совместительству, уже  ушли.  Грузовик
Мазил  ожидал  снаружи.  Они  готовились  соскоблить  желтую  и
фиолетовую  краски  и  запихнуть   их   обратно   в   маленькие
омерзительные горшочки.
     Радом  с  Коленом  и  Хлоей Ализе и Шику, Изиде и Николасу
тоже пожимали руки. Пожимали руки  им  братья  Де  Маре.  Когда
Пегас заметил, что брат слишком уж приблизился к стоявшей с его
стороны  Изиде,  он  изо  всех  сил ущипнул его, извращенца, за
ляжку.
     Теперь оставалось лишь с дюжину гостей --  близкие  друзья
Колена  и Хлои, они должны были прийти на дневной прием. Бросив
последний взгляд на украшенный цветами  алтарь,  все  вышли  из
церкви  и почувствовали, как свежий воздух бьет на паперти им в
лицо. Хлоя закашлялась и поспешила  спуститься  по  лестнице  и
забраться  в  теплую машину. В ожидании Колена она съежилась на
подушках.
     Остальные, столпившись на паперти, наблюдали  за  отъездом
музыкантов,  их  увозили  в  тюремной машине, поскольку все они
были в долгу как в шелку. В машине они теснились как  сельди  в
бочке  и, чтобы за себя отомстить, дули в свои трубы, производя
тем самым с  молчаливого  согласия  и  по  поручению  скрипачей
омерзительный шум.

     XXIII

     Явственно  квадратная  по  форме,  с  высокими  потолками,
комната  Колена  освещалась  снаружи  через  оконный  проем   в
полметра   высотой,  который  проходил  по  периметру  стен  на
расстоянии примерно  метра  двадцати  сантиметров  над  уровнем
пола.  На  полу  лежал  толстый светло-оранжевый ковер, а стены
были обиты натуральной кожей.
     Но кровать стояла не на ковре, а на платформе, возведенной
ровно посредине между потолком и полом. До  нее  добирались  по
маленькой  приставной  лестнице  из вощеного сырокузского дуба,
отделанной  сплавом  бронзы  с  латунью.  Внутри   подкроватной
платформы был оборудован будуар. Там находились книги и удобные
кресла, а также фотография последнего Долой-Ламы.
     Колен  еще  спал.  Хлоя  только  что  проснулась  и теперь
разглядывала его. С растрепанными  волосами  она  казалась  еще
моложе.  На кровати осталась лишь одна простыня, нижняя, все же
остальное упорхнуло  и  разлетелось  по  всей  комнате,  хорошо
прогретой  огнем  печных  насосов. Сейчас Хлоя сидела, подтянув
колени к подбородку, и терла глаза, потом  потянулась  и  снова
откинулась назад, подушка прогнулась под ее тяжестью.
     Колен  лежал  вытянувшись ничком, обхватив руками валик, и
пускал слюну, словно старый младенец. Хлоя засмеялась и,  встав
на  колени  рядом  с  ним, сильно его встряхнула. Он проснулся,
приподнялся на руках, сел и, не открывая глаз,  ее  обнял.  Она
весьма охотно смирилась с этим, направляя его в отборные места.
Ее янтарная кожа была вкусна, как миндальное пирожное.
     Серая  мышь  с  черными  усами  взобралась  по  лесенке  и
уведомила их, что Николас ждет. Они вспомнили о  путешествии  и
выпрыгнули  из  кровати.  Мышь  воспользовалась их невниманием,
чтобы почерпнуть побольше из  подарочной  коробки  жевательного
шоколада, которая валялась у изголовья кровати.
     Они  быстро умылись, надели элегантные костюмы и поспешили
на кухню. Николас пригласил их позавтракать  в  его  владениях.
Мышь  последовала было за ними, но остановилась в коридоре. Она
хотела посмотреть, почему солнца светили там не так  ярко,  как
обычно, а при случае -- устроить им выволочку.
     -- Ну как, -- сказал Николас, -- хорошо ли вам спалось?
     У него самого были круги под глазами и довольно сумеречный
цвет лица.
     -- Очень хорошо, -- сказала Хлоя и повалилась на стул, так
как с трудом держалась на ногах.
     -- А  тебе?  -- спросил Колен, который поскользнулся и сел
на  пол,  не  делая  никаких  попыток  вернуться   в   исходное
положение.
     -- Я,  --  сказал  Николас, -- проводил домой Изиду, и она
меня как следует напоила.
     -- Ее родителей не было дома? -- спросила Хлоя.
     -- Нет, -- сказал Николас. -- Но зато были две ее  кузины,
и они непременно хотели, чтобы я остался.
     -- А сколько им лет? -- лукаво спросил Колен.
     -- Не  знаю, -- признался Николас. -- Но на ощупь я дал бы
одной лет шестнадцать, а другой -- восемнадцать.
     -- Ты там и провел ночь? -- спросил Колен.
     -- Уф!..  --  сказал  Николас.  --  Они  все  трое  слегка
набрались,  ну  и... я должен был уложить их в постель. У Изиды
такая широкая кровать... Оставалось еще одно место. Я не  хотел
вас будить и поэтому заснул с ними.
     -- Заснул?..  --  сказала Хлоя. -- Кровать, наверное, была
очень жесткой, коли ты так плохо выглядишь...
     Николас не  очень  естественно  закашляются  и  засуетился
вокруг электрических аппаратов.
     -- Попробуйте-ка вот это, -- сказал он, чтобы сменить тему
разговора.
     Это  были начиненные бело- и черносливом абрикосы, залитые
приторным, глазированным сверху сиропом.
     -- А машину-то ты сможешь вести? -- спросил Колен.
     -- Попробую, -- сказал Николас.
     -- Вкусно, -- сказала Хлоя. -- Николас, бери тоже.
     -- Я  предпочитаю  что-нибудь   укрепляющее,   --   сказал
Николас.
     На  глазах  у  Колена  и Хлои он изготовил себе чудовищное
пойло. Он взял белого вина, ложку уксуса, пять яичных  желтков,
две  устрицы  и  сто  граммов  рубленого  мяса,  приправленного
сливками и щепоткой гипосульфита натрия. Все это исчезло в  его
глотке со звуком хорошо разогнанного циклотрона.
     -- Ну как? -- спросил Колен, который чуть не задохнулся от
смеха, глядя на гримасу Николаса.
     -- Нормально... -- с усилием выдавил Николас.
     И  в  самом  деле, круги у него из-под глаз вдруг исчезли,
как будто его физиономию протерли бензином, а цвет лица заметно
прояснился. Он всфыркнул, сжал кулаки и покраснел. Хлоя следила
за ним с легкой тревогой.
     -- У тебя не болит живот? А, Николас?
     -- Нисколько!.. -- заорал Николас. -- С этим  по  кончено.
Подаю вам следующее блюдо, и уходим.

     XXIV

     Большой  белый  автомобиль осторожно прокладывал себе путь
через дорожные рытвины. Колен и Хлоя сидели на заднем сиденье и
с неясной тревогой разглядывали  пейзаж.  Небо  нависло  совсем
низко,  красные  птицы летали вровень с телеграфными проводами,
поднимаясь и спускаясь вместе с ними, и их пронзительные  крики
отражались от свинцовой воды луж.
     -- Почему мы свернули? -- спросила Колена Хлоя.
     -- Так  короче,  --  сказал  Колен.  -- Да по-другому и не
проехать. Обычная дорога совсем сносилась. Все предпочитали ее,
потому что там всегда хорошая погода, и  в  результате  остался
только этот путь. Не беспокойся. Николас отлично водит машину.
     -- Да, но этот свет... -- сказала Хлоя.
     Ее  сердце  билось  быстро, будто сжатое в слишком жестком
корпусе. Колен обнял Хлою одной рукой и ухватился  пальцами  за
ее  изящную  шею  под  волосами  --  так,  как берут маленького
котенка.
     -- Да, -- сказала  Хлоя  и,  так  как  Колен  ее  щекотал,
втянула голову в плечи, -- трогай меня, одной мне страшно...
     -- Хочешь, я подниму желтые стекла? -- сказал Колен.
     -- Подними разноцветные...
     Колен  нажал  зеленые,  голубые, желтые, красные кнопки, и
стекла соответствующих цветов  заменили  собой  обычные  стекла
автомобиля. Казалось, что находишься внутри радуги; при проезде
мимо  очередного  телеграфного  столба  на белой обивке плясали
разноцветные тени. Хлоя почувствовала себя лучше.
     По обеим сторонам дороги  тянулся  чахлый  короткошерстный
мох  выгоревшего  зеленого  цвета,  время от времени попадалось
кривое, растерзанное дерево. Ни одно дуновение ветра не морщило
гладь грязи, вылетавшей из-под колес во  все  стороны.  Николас
старался изо всех сил, чтобы сохранить контроль за направлением
движения, и с трудом удерживал машину на середине перепаханного
шоссе. На мгновение он обернулся.
     -- Не  унывайте,  --  сказал он Хлое, -- осталось недолго.
Скоро дорога изменится.
     Хлоя повернулась  к  правому  стеклу  и  содрогнулась.  Их
разглядывало  чешуйчатое  животное,  прислонившееся к одному из
телеграфных столбов.
     -- Посмотри, Колен... Что это?..
     Колен посмотрел.
     -- Не знаю, -- сказал он. -- Оно... У него совсем не  злой
вид...
     -- Это  один  из  обходчиков  телеграфных линий, -- сказал
через плечо Николас. -- Они одеваются  так,  чтобы  до  них  не
добралась грязь.
     -- Это... Это так безобразно... -- пробормотала Хлоя.
     Колен обнял ее.
     -- Не расстраивайся, Хлоя, это просто-напросто человек...
     Почва под колесами становилась все тверже. Неясный отблеск
слегка подкрасил горизонт.
     -- Посмотри, -- сказал Колен. -- Солнце...
     Николас отрицательно покачал головой.
     -- Это  медные  рудники,  --  сказал  он.  -- Мы через них
проедем.
     Сидевшая рядом с Николасом мышь навострила уши.
     -- Да, -- сказал Николас. -- Сейчас станет жарко.
     Дорога несколько раз повернула. Грязь  начинала  дымиться.
Машину  окружал  пропахший  медью белый пар. Затем грязь совсем
затвердела, и сквозь нее проступило  шоссе,  растрескавшееся  и
запыленное.  Далеко  впереди  воздух колебался, как над большой
печью.
     -- Мне здесь не нравится, -- сказала Хлоя.  --  Нельзя  ли
проехать стороной?
     -- Другой  дороги  нет,  --  сказал Колен. -- Не хочешь ли
книгу Гуффе?.. Я взял ее с собой...
     Рассчитывая  все  купить  по  дороге,  они  не   захватили
никакого другого багажа.
     -- Опустим цветные стекла? -- добавил он.
     -- Да,  --  сказала  Хлоя.  --  Теперь  свет  уже не такой
скверный.
     Внезапно дорога вильнула еще раз, и они очутились  посреди
медных рудников, с обеих сторон ярусами громоздившихся друг над
другом.    Необъятные    пространства   зеленоватой   меди   до
бесконечности развертывали свою иссушенную  поверхность.  Сотни
людей,  одетых  в  непроницаемые комбинезоны, копошились вокруг
огней. Другие громоздили в правильные пирамиды топливо, которое
беспрестанно   подавалось   электрическими   вагонетками.   Под
воздействием  тепла  медь плавилась и текла красными ручейками,
обрамленными бахромой ноздреватых и твердых как камень  шлаков.
Повсюду   ее   собирали  в  большие  резервуары,  откуда  затем
откачивали машинами и переливали по овальным трубам.
     -- Какая ужасная работа! -- сказала Хлоя.
     -- За нее хорошо платят, -- сказал Николас.
     Несколько человек  остановились  поглазеть  на  проходящий
автомобиль.  В  их  глазах сквозила слегка насмешливая жалость.
Они были большие и сильные, вид у них был невозмутимый.
     -- Мы им не нравимся, -- сказала Хлоя. -- Уедем отсюда.
     -- Они работают... -- сказал Колен.
     -- Это не довод, -- сказала Хлоя.
     Николас   увеличил   скорость.   Автомобиль    несся    по
растрескавшемуся шоссе под шум механизмов и расплавленной меди.
     -- Сейчас выедем на старую дорогу, -- сказал Николас.

     XXV

     -- Почему  в  них  столько презрения? -- спросила Хлоя. --
Работать не так уж и хорошо...
     -- Их приучили к  мысли,  что  надо  работать,  --  сказал
Колен.  --  И  вообще  считается,  что  работа  -- это благо. В
действительности же никто так не  думает.  Работают  просто  по
привычке и чтобы не думать.
     -- Во  всяком  случае,  выполнять работу, которую могли бы
делать машины, -- полный идиотизм.
     -- Машины-то нужно еще построить, -- сказал Колен. --  Кто
это сделает?
     -- О!  Конечно,  -- сказала Хлоя. -- Чтобы появилось яйцо,
нужна курица, но коли у тебя есть курица, можно получить  целую
кучу яиц. Стало быть, лучше начинать с курицы.
     -- Следовало  бы  разобраться,  --  сказал  Колен,  -- что
мешает построить машины. Вероятно,  не  хватает  времени.  Люди
тратят  время  на  то,  чтобы  жить, и у них не остается его на
работу.
     -- Уж не наоборот ли? -- сказала Хлоя.
     -- Нет, -- сказал Колен.  --  Найди  они  время  построить
машины,  и  больше  им  не  надо  было бы ничего делать. Я хочу
сказать, что  они  работают,  чтобы  жить,  вместо  того  чтобы
работать  над  постройкой машин, которые дали бы им возможность
жить не работая.
     -- Как сложно, -- призналась Хлоя.
     -- Нет, -- сказал Колен. -- Очень даже  просто.  Все  это,
конечно,  не  сразу.  Но столько времени уходит на изготовление
вещей, которые изнашиваются...
     -- А ты не думаешь, что рабочие предпочли  бы  остаться  у
себя  дома  и  обнимать  своих  жен,  или  пойти в бассейн, или
поразвлечься?
     -- Нет, -- сказал Колен. -- Нет, потому что они не  думают
об этом.
     -- Но  разве  они  виноваты,  что верят, будто работать --
хорошо?
     -- Нет, -- сказал Колен, -- не виноваты. Все  из-за  того,
что им вдолбили: "Работа -- святое, работа -- это замечательно,
это  прекрасно,  превыше всего, только рабочие и имеют право на
все". Только устраивают-то все так, чтобы заставить их работать
все  время,  и  поэтому  они  не  могут   этим   своим   правом
воспользоваться.
     -- Но тогда выходит, они дураки? -- сказала Хлоя.
     -- Да,  дураки,  --  сказал Колен. -- Именно поэтому они и
идут на поводу у тех, кто  внушает  им,  что  работа  --  самое
главное.  Это  не  дает  им  поразмыслить,  как  избавиться  от
необходимости работать.
     -- Поговорим о чем-нибудь другом, -- сказала Хлоя. --  Эта
тема меня вымотала. Скажи, тебе нравятся мои волосы...
     -- Я тебе уже говорил...
     Он  посадил  ее к себе на колени. Он снова чувствовал себя
вполне счастливым.
     -- Я тебе уже говорил, что ты  мне  очень  нравишься  и  в
целом, и в частностях.
     -- Ну тогда давай, переходи к частностям, -- сказала Хлоя,
отдаваясь в руки Колену, ласковая, как уж.

     XXVI

     -- Пардон,  Месье,  --  сказал  Николас.  --  Не желает ли
Месье, чтобы мы здесь вышли?
     Автомобиль  остановился  перед  расположенным   у   дороги
отелем.  Дорога  была  что  надо,  с  наведенным  фотогеничными
бликами муаром, с совершенно цилиндрическими деревьями по обеим
сторонам, со свежей  травой,  солнцем,  с  коровами  на  полях,
трухлявыми   загородками,   цветущими  шпалерами,  яблоками  на
яблонях и маленькими кучами опавших листьев, со  снегом  там  и
сям, чтобы разнообразить пейзаж, с пальмами, мимозами и кедрами
в  саду отеля и со взъерошенным рыжим мальчуганом, который гнал
куда-то двух баранов и пьяную свинью. С  одной  стороны  дороги
был  ветер,  с  другой не было. Выбирали ту, которая нравилась.
Тень давало лишь каждое второе дерево, и только в одной из двух
канав водились лягушки.
     -- Да, выходим, --  сказал  Колен.  --  Все  равно  мы  не
доберемся сегодня до Юга.
     Николас  открыл  дверцу  и  спешился.  На нем был красивый
шоферский  костюм  из  свиной  кожи  и   элегантная   форменная
каскетка.  Он  отступил  на два шага и осмотрел машину. Колен и
Хлоя тоже вышли.
     -- Наш экипаж изрядно испачкан, -- сказал Николас.  --  Та
самая грязь, через которую мы проезжали.
     -- Ну и пусть, -- сказала Хлоя, -- его помоют в отеле...
     -- Зайди  и  посмотри, есть ли у них свободные комнаты, --
сказал Колен, -- и хорошо ли здесь кормят.
     -- Слушаюсь, Месье, --  сказал  Николас,  поднося  руку  к
каскетке;  сего