.
     -- Я  не  осмеливаюсь,  Николас,  спрашивать  вас  о  теме
сегодняшнего собрания...
     -- Сегодня речь будет идти о завербованности.  Установлена
параллель между завербованностью иди ангажированностью в смысле
философских   теорий   Жан-Соля  Партра,  завербованностью  или
добровольным  поступлением  (быть  может,  и  на   сверхсрочную
службу)  в  колониальные  войска  и завербованностью или наймом
частными лицами так называемого персонала для дома.
     -- Как раз это интересует Шика! -- сказал Колен.
     -- Весьма прискорбно,  --  сказал  Николас,  --  но  устав
Кружка  очень  строг.  Месье  Шик не может быть допущен. Только
обслуживающий дома персонал...
     -- Почему, Николас, -- спросил Колен,  --  всегда  говорят
так безлично: "персонал"?
     -- Месье, без сомнения, заметил, -- сказал Николас, -- что
если "мужчина   для   дома"   остается  еще  весьма  бесцветным
выражением, то "женщина для дома" принимает значение по меньшей
мере вызывающее.
     -- Вы правы, Николас. Как вы думаете, не  удастся  ли  мне
сегодня  встретить  родственную  душу... сестру, так сказать?..
Мне бы хотелось родственную душу типа вашей племянницы...
     -- Месье зря думает о моей племяннице, -- сказал  Николас,
-- ведь последние события показывают, что Месье Шик сделал свой
выбор первым.
     -- Но,  Николас,  --  сказал  Колен,  --  я  так хочу быть
влюбленным...
     Легкий пар вырвался из носика  чайника,  и  Николас  пошел
открывать. Привратник принес два письма.
     -- Есть почта? -- спросил Колен.
     -- Виноват, Месье, -- сказал Николас, -- но оба письма для
меня. Месье ждет новостей?
     -- Я  хотел бы, чтобы мне написала юная девушка, -- сказал
Колен. -- Я бы ее очень полюбил.
     -- Уже полдень, -- заключил Николас. -- Не хочет ли  Месье
позавтракать?  Могу  предложить  толченый  бычий  хвост  и чашу
благовонного пунша с гренками, намазанными анчоусным маслом.
     -- Николас, почему Шик отказывается обедать у меня с вашей
племянницей до тех пор, пока я не приглашу другую девушку?
     -- Месье простит меня, --  сказал  Николас,  --  но  я  бы
поступил  точно  так же. Месье, вне всякого сомнения, -- весьма
красивый молодой человек.
     -- Николас, -- сказал Колен, --  если  сегодня  вечером  я
всерьез   не  влюблюсь,  я...  я  начну  собирать  произведения
герцогини де Бонвуар, чтобы подшутить над моим другом Шиком.

     X

     -- Я хотел бы влюбиться, -- сказал Колен. -- Ты  хотел  бы
влюбиться.  Он  хотел  бы  того  же  (быть влюбленным). Мы, вы,
хотим, хотите. В равной степени и они хотели бы влюбиться...
     Он завязывал галстук перед зеркалом в ванной комнате.
     -- Мне осталось надеть куртку, и пальто, и шейный  платок,
и  правую  перчатку,  и  левую перчатку, И никаких шляп, а то я
растреплю волосы. Что ты там делаешь? -- обратился он  к  серой
мышке  с  черными  усами,  которой, конечно же, было не место в
зубном  стакане,  о  край  которого  она  с  равнодушным  видом
облокотилась.
     -- Предположим,  --  сказал  он мыши, садясь на край ванны
(прямоугольник из желтой эмали), чтобы быть к ней поближе, -- я
встречу у фон Тызюмов моего старого друга Типа...
     Мышь не возражала.
     -- Предположим, -- почему бы, собственно, и нет, -- что  у
него  есть  кузина.  И одета она будет в белый свитер, в желтую
юбку, а звать ее будут Ал... Онезимой...
     Мышь скрестила лапки, казалось, она удивлена.
     -- Имя не из красивых, -- сказал Колен. -- Но ведь  ты  --
мышь, и у тебя отменные усы. Итак?
     Он поднялся.
     -- Уже три часа. Видишь, ты заставляешь меня терять время.
Шик и... Шик, конечно же, будет там очень рано.
     Он  послюнил  палец  и  поднял  его  над головой. И тут же
отдернул. Палец обожгло, как огнем.
     -- Воздух пропитан любовью, -- заключил  он.  --  И  какой
пылкой!
     -- Я  встаю,  ты  встаешь, он встает, мы, вы, они, встаем,
встаете, встают. Ты хочешь вылезти из стакана?
     Мышь доказала, что ни в  чьей  помощи  не  нуждается,  она
вылезла  сама  и принялась выгрызать себе из куска мыла леденец
на палочке.
     -- Не  сори,  --  сказал  Колен.  --  Какая  ты   все-таки
лакомка!..
     Он вышел, отправился к себе в комнату и надел куртку.
     -- Николас,  должно  быть,  ушел...  Наверное, он знаком с
необыкновенными  девушками...  Говорят,  что  девушки  из  Отея
поступают к философам горничными на все руки...
     Он притворил за собой дверь комнаты.
     -- Подкладка  на  левом  рукаве чуть-чуть порвалась... А у
меня  дольше  нет  скотча...  Ничего  не  поделаешь,   придется
гвоздем.
     Дверь  квартиры хлопнула за ним, будто голая рука шлепнула
по голому заду... Он невольно содрогнулся...
     -- Буду думать о чем-нибудь другом... Предположим,  что  я
расквашу себе на лестнице рожу...
     Светло-сиреневый  ковер  на  лестнице  был  вытерт лишь на
каждой третьей ступени: дело в том, что Колен всегда  спускался
дактилем.  Он зацепился ногой за одну из никелированных штанг и
вмазался в перила.
     -- Этак приучишься нести белиберду. Здорово получилось. Я,
ты глупы, он глуп!!!
     У него болела спина.  В  самом  низу  он  понял  почему  и
вытащил из-под воротника пальто целую штану...
     Дверь  подъезда  захлопнулась  за  ним,  будто  поцеловала
чье-то голое плечо...
     -- Что интересного на этой улице?
     На переднем плане два землекопа играли в  классики.  Живот
того,  что  потолще, подпрыгивал в противофазе к прыжкам своего
хозяина. Биткой им служило написанное в красных тонах распятие,
от которого отодрали крест.
     Колен прошел мимо.
     Справа, слева возвышались красивые строения  из  самана  с
окнами,  падающими как нож гильотины. Из одного окна высунулась
женщина. Колен послал ей воздушный поцелуй,  а  она  вытряхнула
ему  на  голову лежавший у кровати коврик из черного моветона с
серебром -- ее муж очень этот коврик не любил.
     Жесткий  облик  больших   зданий   оживлялся   магазинами.
Внимание  Колена  привлекла  витрина с товарами для факиров. Он
заметил, что цены на винегрет из стекла и на гвозди для набивки
мягкой мебели с прошлой недели сильно пошли в гору.
     Он встретил собаку и еще двоих.  Холод  разогнал  всех  по
домам.  Вырваться  из  его  хватки  удавалось,  лишь разодрав в
клочья примерзшую к стенам одежду, что неминуемо вело к  смерти
от ангины.
     Полицейский  на  перекрестке закутал голову в пелерину. Он
походил на большой черный  зонтик.  Официанты  из  кафе,  чтобы
согреться,  бегали  вокруг  него.  Двое влюбленных целовались в
парадной.
     -- Я не хочу их видеть... Я не, я  не  хочу  их  видеть...
Зачем они ко мне пристают...
     Колен   пересек   улицу.   Двое  влюбленных  целовались  в
парадной.
     Он закрыл глаза и бросился бежать...
     Очень скоро  пришлось  их  открыть,  так  как  под  веками
обнаружилась  уйма  девушек  и  он сбился из-за этого с дороги.
Одна из них оказалась перед ним. Она шла в ту же сторону.  Были
видны  ее  белые  ножки  в сапожках из белого барашка, манто из
истертой кожи головореза и  подходящая  к  ансамблю  шляпка.  И
рыжие  волосы под шляпкой. Пальто плясало вокруг ее тела, из-за
него казалось, что у нее широкие плечи.
     -- Я хочу ее обогнать. Я хочу видеть ее лицо...  --  Колен
обогнал  ее  и заплакал: ей было самое меньшее пятьдесят девять
лет. Он сел на край тротуара и поплакал еще  немного.  Это  его
утешило,   а   слезы   замерзали   с  легким  потрескиванием  и
разбивались о гладкий гранит тротуара.
     Минут через пять он обнаружил, что находится напротив дома
Изиды фон Тызюм. Две молоденькие девушки  прошли  мимо  него  и
проникли в вестибюль здания.
     Сердце  его  раздалось  во все стороны, полегчало, подняло
его с земли, и он вошел вслед за ними.

     XI

     Уже снизу было слышно, как галдят собравшиеся у  родителей
Изиды  гости.  Лестница,  которая  трижды  оборачивалась вокруг
себя, усиливала  в  своей  клетке  все  звуки,  как  лопатки  в
цилиндрическом    резонаторе   виброфона.   Колен   поднимался,
уткнувшись носом в каблуки двух девушек.  Красивенькие  пяточки
из  белого  нейлона,  высокие  туфельки из тонкой кожи и нежные
лодыжки. А дальше -- швы чулок, слегка сморщенные, как  длинные
гусеницы, и симпатичные подколенные впадинки. Колен остановился
и  потерял  на этом две ступеньки. Отправился дальше. Теперь он
видел  верхнюю  часть  чулок  левой  девушки:  двойную  толщину
кружевных  петель  и  затененную  белизну бедра. Юбка второй, в
складную складку, не доставляла такого же  увеселения,  но  под
бобровой  шубкой ее округлости перекатывались более равномерно,
образуя едва заметные,  попеременно  исчезающие  складочки.  Из
приличия  Колен  принялся  разглядывать  ноги и увидел, что они
остановились на третьем этаже.
     Горничная открыла двум девушкам дверь, и он устремился  за
ними следом.
     -- Здравствуйте,   Колен,   --   сказала   Изида.  --  Как
поживаете?
     Он привлек ее к себе и поцеловал где-то рядом с  волосами.
Она чудесно пахла.
     -- Но  это  не мой день рождения! -- запротестовала Изида.
-- Это день рождения Дюпона!..
     -- А где Дюпон? Я хочу его поздравить!..
     -- Это возмутительно, -- сказала Изида. --  Сегодня  утром
его повели к стригалю, хотели, чтобы он был красивым. Заставили
его  искупаться  --  и  все:  в два часа сюда заявились два его
дружка с каким-то омерзительным старым мешком с костями и увели
его. Представляю, в каком безобразном состоянии он вернется!..
     -- В конце концов,  это  его  день  рождения,  --  заметил
Колен.
     Сквозь  проем  двойной  двери  он  видел  молодых  людей и
девушек. Дюжина танцевала. Большинство же, стоя  рядом  друг  с
другом, разбилось на однополые пары и, заложив руки за спину, с
отнюдь не убежденным видом обменивалось отнюдь не убедительными
впечатлениями.
     -- Снимайте  пальто, -- сказала Изида. -- Идемте, я отведу
вас в мужскую раздевалку.
     Он пошел следом за ней, навстречу им попались  все  те  же
две  девушки,  которые под щелканье затворов сумочек и пудрениц
возвращались  из  комнаты  Изиды,   преображенной   в   женскую
раздевалку.   На  потолке  висели  позаимствованные  у  мясника
железные крюки. Чтобы украсить помещение, Изида прихватила  еще
и  две  свежеосвежеванные  бараньи  головы, которые улыбались с
крайних крюков.
     Мужская раздевалка, разместившаяся в кабинете отца  Изиды,
получилась    путем    выбрасывания    оттуда    всей    мебели
вышеупомянутого. Забавляясь, все швыряли одежду прямо на пол  и
спешили прочь. Колен не поддался и задержался перед зеркалом.
     -- Пошли,  пошли,  -- сердилась Изида, -- Я представлю вас
прелестным девушкам.
     Он притянул ее к себе за запястья.
     -- Какое очаровательное платье, -- сказал он.
     Это было маленькое,  совсем  простое  платьице  из  шерсти
цвета  зеленого  миндаля с большими позолоченными керамическими
пуговицами и с  решеткой  кованого  железа,  образовывавшей  на
спине кокетку.
     -- Вам нравится? -- спросила Изида.
     -- Необычайно  очаровательное,  -- сказал Колен. -- А если
просунуть руку, никто не укусит?
     -- Не очень-то на это надейтесь, -- сказала Изида.
     Она высвободилась, схватила Колена за руку и потащила  его
к  центру  потоотделения.  Они  оттолкнули двух вновь прибывших
представителей острого пола, проскользнули по повороту коридора
и, пройдя через дверь столовой, влились в центральное ядро.
     -- Надо же!.. -- сказал Колен. -- Ализа и Шик уже здесь.
     -- Да, -- сказала Изида, -- я вас представлю...
     Среднее   арифметическое   девушек   вполне    заслуживало
представления.  Одна  из  них  была  в  платье  из шерсти цвета
зеленого  миндаля  с   большими   позолоченными   керамическими
пуговицами и с кокеткой необычной формы на спине.
     -- Непременно представьте меня вот этой, -- сказал Колен.
     Чтобы  немного привести Колена в чувство, Изида слегка его
встряхнула.
     -- Образумьтесь же наконец...
     Он выслеживал уже другую и тянул свою поводыршу за руку.
     -- Это Колен, -- сказала Изида. --  Колен,  познакомьтесь,
это Хлоя.
     Колен  сглотнул  слюну. Ему показалось, что весь рот забит
ошметками сгоревших пирожков.
     -- Добрый день! -- сказала Хлоя...
     -- Добр... Это вас аранжировал Дюк Эллингтон?  --  спросил
Колен...  И  бросился  наутек,  потому  что  был  убежден,  что
сморозил глупость.
     Шик поймал его за полу куртки.
     -- Куда  это  ты  так  мчишься?   Неужели   уже   уходишь?
Посмотри!..
     Он  вытащил из кармана маленькую книжечку, переплетенную в
красный сафьян.
     -- Оригинал "Парадокса блева" Партра...
     -- Ты все-таки его нашел? -- спросил Колен.
     Но тут он вспомнил, что убегал, и побежал  дальше.  Дорогу
ему загородила Ализа.
     -- Неужели  вы  уйдете  отсюда,  не станцевав со мной даже
одного малюсенького танца? -- сказала она.
     -- Извините, -- сказал Колен, -- но я только что  сморозил
глупость, и мне стыдно здесь оставаться.
     -- Однако,   когда  на  вас  так  смотрят,  вы  не  можете
отказать...
     -- Ализа... -- заныл, обнимая ее.
     Колен и стал тереться щекой о ее волосы.
     -- Что, старина Колен?
     -- Черт... Черт... и дьявол!.. Холера дьяволу  в  зад.  Вы
видите вон ту девушку?..
     -- Хлою?
     -- Вы  ее  знаете?..  --  спросил  Колен.  --  Я сказал ей
глупость и именно поэтому решил уйти.
     Он умолчал, что в грудной клетке у  него  зазвучало  нечто
вроде  немецкого  военного  марша -- за ударами барабана точнее
было не разобрать.
     -- Не правда ли, она прелестна? -- спросила Ализа.
     У Хлои были алые губы, темные волосы, счастливый вид, и ее
платье было здесь ни при чем.
     -- Я не осмелюсь! -- сказал Колен.
     А затем он выпустил Ализу и побежал приглашать  Хлою.  Она
взглянула на него. Она засмеялась и положила правую руку на его
плечо.   Он   ощутил  у  себя  на  шее  ее  прохладные  пальцы.
Посредством  сокращения  правого  бицепса,  сигнал  к  которому
поступил  из мозга по очень разумно выбранной паре нейронов, он
свел до минимума отстранение их тел.
     Хлоя опять посмотрела на него. У нее были  голубые  глаза.
Она  тряхнула  головой,  чтобы  откинуть  назад  свои блестящие
вьющиеся волосы, и решительно прижалась виском к щеке Колена.
     Вокруг  разлилась  изобильная  тишина,  и  большая   часть
остального мира как сквозь землю провалилась.
     Но,  как  и  следовало  ожидать,  пластинка  остановилась.
Только тогда Колен вновь  вернулся  на  землю  и  заметил,  что
потолок  был  с  многочисленными  просветами, сквозь которые за
происходящим  наблюдали  жильцы  верхнего  этажа,  что   густая
бахрома  водяных  ирисов  покрывала  низ стен, что разнообразно
раскрашенный газ выбивался из пробитых там и  сям  отверстий  и
что  его  приятельница Изида стояла перед ним и протягивала ему
птифуры на герцинских складках блюда.
     -- Спасибо, Изида, -- сказала Хлоя, тряхнув локонами.
     -- Спасибо, Изида, -- сказал Колен, беря миниатюрный эклер
сложной разветвленной структуры.
     -- Вы не правы, -- сказал он Хлое. -- Они очень вкусные.
     И тут же закашлялся, потому что, к несчастью, наткнулся на
скрытую в пирожном ежовую иголку. Хлоя засмеялась, стали  видны
ее красивые зубы.
     -- Что случилось?
     Ему  пришлось  покинуть  ее  и  отойти  в  сторонку, чтобы
покашлять в свое  удовольствие;  потом  наконец  все  пришло  в
порядок. Хлоя подошла с двумя бокалами.
     -- Выпейте, -- сказала она, -- вам поможет.
     -- Спасибо, -- сказал Колен. -- Это шампанское?
     -- Это смесь.
     Он  сделал  большой  глоток  и  поперхнулся. Хлоя не могла
удержаться и засмеялась. Подошли Шик и Ализа.
     -- Что случилось? -- спросил Шик.
     -- Он не умеет пить! -- сказала Хлоя.
     Ализа ласково похлопала Колена по спине,  раздалось  нечто
вроде  звука балийского гонга. Все сразу же перестали танцевать
и пошли к столу.
     -- Ну вот, -- сказал Шик. -- Все спокойно. Не поставить ли
хорошую пластинку?
     Он подмигнул Колену.
     -- Не потанцевать ли немного косячок? -- предложила Ализа.
     Шик в поисках фуража копался в  груде  пластинок  рядом  с
проигрывателем.
     -- Потанцуй со мной, Шик, -- сказала Ализа.
     -- Сейчас, -- сказал Шик, -- я ставлю пластинку.
     Это были буги-вуги. Хлоя ждала.
     -- Вы  же  не будете танцевать под это косячок? -- спросил
ужаснувшийся Колен.
     -- Почему бы и нет?.. -- спросил Шик.
     -- Не смотрите туда, -- сказал Колен Хлое.
     Он слегка наклонил голову и  поцеловал  ее  между  ухом  и
плечом. Она вздрогнула, но не отстранилась.
     И  Колен  тоже  не  отвел свои губы. Между тем Ализа и Шик
предавались демонстрации замечательного косячка в  негритянском
стиле.
     Пластинка  кончилась  очень  быстро. Ализа отошла поискать
что-либо еще. Шик повалился на диван. Колен  и  Хлоя  очутились
перед ним. Он подцепил их за лодыжки и повалил рядом с собой.
     -- Ну-с, мои овечки, -- сказал он, -- дело продвигается?
     Колен уселся, и Хлоя удобно расположилась рядом с ним.
     -- Она мила, эта малышка, а? -- сказал Шик.
     Хлоя  улыбнулась.  Колен  ничего не сказал, но обвил рукой
шею Хлои  и  принялся  небрежно  играть  верхней  пуговицей  ее
платья, которое застегивалось спереди.
     Вернулась Ализа.
     -- Подвинься, Шик, я хочу сесть между тобой и Коленом.
     Она   удачно   выбрала   пластинку.   Это  была  "Хлоя"  в
аранжировке Дюка Эллингтона. Колен покусывал волосы Хлои  рядом
с ухом. Он пробормотал:
     -- Это именно вы.
     И прежде чем Хлоя успела ответить, все остальные вернулись
танцевать, все же сообразив наконец, что отнюдь не время сидеть
за столом.
     -- Ох, -- сказала Хлоя, -- какая жалость!..

     XII

     -- Ты встретишься с ней еще? -- спросил Шик.
     Они восседали за столом перед последним творением Николаса
-- фаршированной орехами тыквой.
     -- Не  знаю,  --  сказал  Колен.  --  Не знаю, что делать.
Понимаешь, это очень воспитанная девушка.  В  последний  раз  у
Изиды она выпила много шампанского...
     -- Ей  это  идет,  -- сказал Шик. -- Она прелестна. Ну-ка,
перестань дуться!.. Подумай только,  сегодня  я  нашел  издание
"Пролегоменов  к  выбору  перед  тошнотой"  Партра на туалетной
бумаге без зубчиков...
     -- Но откуда у тебя на все это деньги? -- спросил Колен.
     Шик покраснел.
     -- Оно стоило мне  очень  дорого,  но  мне  без  этого  не
обойтись,   --   сказал  он.  --  Мне  необходим  Партр.  Я  --
коллекционер. Мне нужно все, что он произвел.
     -- Но он без остановки производит все новое  и  новое,  --
сказал  Колен.  --  Он  публикует по меньшей мере пять статей в
неделю...
     -- Я отлично это знаю, -- сказал Шик...
     Колен подбавил ему тыквы.
     -- Как же мне еще раз увидеть Хлою? -- сказал он.
     Шик посмотрел на него и улыбнулся.
     -- Ну конечно, -- сказал он. -- А я тебе  надоедаю  своими
историями  о  Жан-Соле  Партре.  Мне  бы  очень  хотелось  тебе
помочь... Что ты хочешь, чтобы я сделал?..
     -- Ужасно,  --  сказал  Колен.   --   Я   одновременно   и
отчаявшийся,   и   ужасно   счастливый.  Очень  приятно  хотеть
чего-либо до такой степени. Мне хотелось бы, --
     продолжал он, -- лежать в слегка выжженной траве, и  чтобы
вокруг  была сухая земля, и солнце, знаешь ли, и трава, желтая,
как солома, и ломкая, с уймой всякой копошащейся в ней мелюзги,
и еще сухой мох. Лежать на животе и смотреть. И еще, чтобы была
каменная  ограда,  и  кривые,  корявые  деревья,  и   маленькие
листочки. Это было бы замечательно.
     -- И Хлоя? -- сказал Шик.
     -- И Хлоя, естественно, -- сказал Колен. -- Хлоя в идее.
     На  несколько мгновений они замолчали. Этим воспользовался
графин, он издал хрустальный, многократно отразившийся от  стен
звук.
     -- Налей сотерна, -- сказал Колен.
     -- Ага, -- сказал Шик. -- Спасибо.
     Николас   внес   следующее  блюдо