ладал эффектом идеально
отражающего зеркального полотна. Фактически в сбалансированном состоянии
он и был идеальным отражающим полотном. И каждый "нормально
сбалансированный" пользователь мог увидеть в нем реальное отражение. Но
призраки, двойники, мадистогенные проявления любого характера, не
обладающие крепкой агравитационной (в данном случае временной) привязкой,
непременно наводили помехи. Изображение запаздывало, опережало,
трансформировалось или отсутствовало вовсе, что приводило "нечисть" в
неописуемую ярость, чреватую потерей контроля.
  С самого начала Ксар с Кальтиатом настаивали на "зеркальном" тесте,
приводя массу аргументов в защиту такого метода, но Матлин не принял ни
одного и наотрез отказался от подобных экспериментов над Альбой. Несмотря
на то, что оппоненты навалились со всех сторон. Он и сейчас не принял бы
ничего подобного, если бы не ощущал, что время уходит...
  Ксарес смог отрегулировать зеркальный контур до полной идентичности
отражения, и, если возможные деформации не напугают Альбу до смерти,
Матлин надеялся получить его истинную координату "бытия". Имея четкий
диагноз, он готов был обращаться к кому угодно: к специалистам по
агравиталистике, которые заняты такими серьезными проблемами, что вряд ли
станут слушать его, адаптированного фактуриала. Он готов был идти за
помощью к самой мадисте, если б только знал, куда идти. Когда-то, увидев
прибор впервые, он решил испытать его на себе. По форме эта штука
удивительно напомнила ему старое овальное зеркало, висевшее в прихожей
московской квартиры все его детство. Но, протрезвев от воспоминаний, он
увидел в нем себя пятилетним мальчишкой, отчаянно корчащим рожи,
намазывающим на стекло кусок пластилина, и сказал: "Хватит. Для Альберта
это будет слишком". Ксар не настаивал. Только поинтересовался, что это
было у него в руках и зачем это надо намазывать на зеркало? "Ты
когда-нибудь был ребенком?" - спросил его Матлин, но ответа не получил.

  Не получилось у Матлина и опередить Гренса. Когда они с Ксаром глубокой
ночью вышли из лифта на соседнем ярусе заповедника, папа Гренс уже
штурмовал последний подъем. Встреча состоялась у самого порога хутора.
  - Убей лучше меня! - кинулся к Матлину Гренс. - Сначала меня убей! Я не
позволю! Не пущу! - но, увидев Ксара, резко изменил траекторию и, приведя
в боевую готовность свою крючковатую палку, занял оборону у входа в дом.
  Матлин снял протектор, швырнул его в грязный снег и засучил рукава.
  - Ну, давай!
  Разогнавшись с порога, Гренс пошел на таран, но Матлин успел схватиться за
палку и рванул ее с такой силой, что Гренс, не останавливаясь, пролетел
задом до ближайшей канавы и завалился на спину. Но подниматься на ноги не
спешил.
  - Убей меня, Матлин! Сейчас же убей меня! - кричал он, захлебываясь в
истерике, хватая руками комья грязи. - Только не трогай мальчика! Я не
хочу этого видеть. Сначала меня...
  Матлин подошел к нему и воткнул палку крюком в землю.
  - Смерть надо заслужить. Не знаю, получится ли у тебя... - скрип двери
оборвал его на полуслове. Голли, сам на себя не похожий от усталости,
вышел на порог с зажженной лампой.
  - Заходите скорей. Он без сознания.
  Феликс с Ксаром вошли в дом и плотно заперли дверь на засов. Альба лежал
на полу в большой комнате, раскинув в стороны руки, бледно-зеленый,
покрытый испариной, в разорванной на груди сорочке, будто ему не хватало
воздуха, несмотря на то, что все окна в комнате были открыты нараспашку. А
Голли, поставив лампу возле его головы, аккуратно стер губкой пот сначала
с лица Альбы, потом со своего лба.
  - Не знаю, что делать, - сказал он. - С каждым разом его труднее приводить
в чувство. Это может продолжаться сутки...
  - Я, конечно, могу откачать... - предложил Ксар.
  - Не надо, - остановил его Матлин, - поставь зеркало к стене и закрой
простыней.
  - Что вы придумали? - испугался Голли.
  - А ты принеси ведро холодной воды.
  - Холодной воды? - переспросил он.
  - Или это поможет, - пообещал Матлин, - или я немедленно отдамся на
растерзание твоему отцу. Времени нет. Мы должны попробовать. Это
действительно шанс - и для него, и для меня.
  Принимая от Голли таз с водой из холодного умывальника, Феликс непременно
прочел бы молитву, если бы имел хоть малейшее представление, как это
делается.
  - Расстегни ему рубашку до пояса и уйди прочь.
  Голли успел отскочить, но брызги достали ему до колена. Альба не
шелохнулся, только чуть-чуть приоткрыл глаза. Матлин приподнял его за
плечи.
  - Ну давай, парень, возвращайся к нам. Здесь есть кое-что для тебя...
  Альба подтянул под себя колени и лениво потер руками мокрые глаза.
  - Феликс? - удивился он.
  - Поднимайся. Ты можешь стоять?
  Он огляделся по сторонам, но, увидев Ксара, удивился еще больше.
  - Феликс, ты издеваешься надо мной? Конечно, могу...
  - Взгляни, что мы принесли, - Матлин поднял на ноги промокшего до нитки
Альберта и подвел к белому полотну, закрывающему кусок стены. - Это
зеркало, - объяснил он, - специально для тебя. Ты не должен его пугаться,
если ты смелый мальчик.
  - Нет, ты действительно надо мной издеваешься, - вертел головой Альба,
пытаясь смахнуть с волос как можно больше брызг. - Когда это я пугался
зеркал?
  - Ты можешь разбить его вдребезги - оно твое.
  Ксар взялся за край простыни, а Голли забился в угол и закрыл лицо руками.
  - Нет!!! - раздалось из открытого окна. Папа Гренс налег грудью на
подоконник и попытался закинуть колено, но не нашел за что схватиться
руками, по самый локоть вывалянными в грязи. - Мальчик мой, иди к папе!
  Альба обернулся.
  - Дядя Ло? Вы тоже надо мной издеваетесь?
  Дядя Ло так и застыл в раме, как собственный портрет. Только глаза его на
этот раз были гораздо более безумными, а физиономия - гораздо более
чумазой.
  Повернувшись, Альба увидел в зеркале себя... бревенчатую стену, сплошь
увешенную картинами, Голли, забившегося в угол между скамейкой и шкафом,
безумные глаза дядюшки Ло и Матлина, который стоял у него за спиной и
любовался отражением Альбы с таким недоумением, будто принял его за обман.
Альба даже обернулся, чтобы убедиться, все ли в порядке с чудаком Фреем.
Его отражение обернулось в точности так же.
  - Спасибо, - улыбнулся он и шагнул к зеркалу, - это именно то, что нужно.
- Он снял с себя мокрую рубашку и швырнул под ноги отражающемуся двойнику.
Но мокрая тряпка шмякнулась об стену и приземлилась рядом с такой же
мокрой тряпкой, летевшей ей навстречу. Однако Феликсу показалось, что
тряпки в полете все-таки успели поменяться местами. "Обман зрения", -
сказал он себе. Картинка в зеркале не изменилась.
  - Ты в порядке?
  - Спасибо, Феликс, я так долго этого ждал. Ты ведь простишь меня, если
узнаешь, что все это было глупой шуткой?
  - Что именно?
  - Все, что было... То, что я успел наговорить и наделать. Теперь все,
обещаю... Где-то в глубине души ты ведь никогда не сомневался в том, что я
фантазер, но никогда меня не предал. Правда?
  - Как ты меня напугал, паршивец. Что я тебе только не прощу... все, что
хочешь, - с облегчением вздохнул Матлин и отошел от зеркала, благо, что
Альба уже самостоятельно держался на ногах, хоть и не соображал, что
болтает. Матлин чувствовал, как медленно и постепенно рассудок
возвращается к нему, и с удовольствием наблюдал, как двойник Альбы, такой
же мокрый и довольный, стоял по ту сторону зеркала. Они интересовали друг
друга, похоже, в одинаковой степени и уж гораздо больше, чем заботы
"дядюшек" об их здоровье.
  - Слава богу, - проговорил Матлин и направился к Гренсу, - иди-ка умойся и
свари нам хорошего кофейку, а я, так и быть, сделаю у тебя генеральную
уборку. - Но интуитивный импульс все-таки заставил его на мгновение
обернуться назад: зеркальный двойник закрыл глаза, развернулся и медленно
пошел прочь. Альба сделал шаг за ним вслед.
  - Остановись! - успел крикнуть Матлин, но добежать не успел. Следующий шаг
- и индикатор утратил свое зеркальное свойство. Альбы перед зеркалом уже
не было. - Стой! Верни его, Ксар, сделай что-нибудь...
  Когда в контур рамы вернулась зеркальная поверхность, Матлин увидел лишь
самого себя, безумные глаза Гренса в оконном проеме на фоне утренних
сумерек да Голли, который так и остался сидеть на полу между скамейкой и
шкафом.

  "Что-то изменилось вокруг, - рассуждал Феликс, вглядываясь в зелень парка
с балкона своего особняка, - то ли небо стало непривычно серым, то ли мне
это мерещится? Наверно, будет дождь. Все парит... парит... Сколько можно
стоять? Пора заниматься делом. Вот только я не помню, остались ли у меня
здесь какие-нибудь дела?" Сколько времени Матлин простоял на балконе - он
ни за что бы не угадал. Он снова не был в состоянии отличить минуту от
часа. Он лишь помнил, что точка на пологом склоне холма, ведущего в
заповедник, была крошечной, а теперь стала похожей на человеческий
зародыш. Сколько можно было стоять, опираясь на заросшие мхом перила,
перебирая в памяти какие-то нескладные картинки на осколках разбитого
зеркала и стараясь выложить из них новый узор, - более нелепое занятие на
этот час трудно было себе представить. В голове прокручивалось одно и то
же алое полотно с наспех нашитыми лозунгами: "Зачем ты пришел сюда,
человек?" "Что тебе здесь надо?" "Почему теперь стоишь, не уходишь?"
"Может тебе некуда уйти? Так скажи..." "Зародыш" увеличивался в размерах,
разрастался, заполнял собой пространство сада, и Матлину уже страшно было
повернуть взгляд в его сторону, и только одна мысль: "Что это может
означать?" молниеносно привела его в чувство. Присмотревшись, он не сразу
понял, что это вовсе не эмбрион, а фигура, навьюченная тюками выше головы.
С третьей попытки ему удалось узнать в этой фигуре Голли Гренса, который к
тому времени уже пересек границу павильона и нырнул в заросли парка.
Протрезвление Матлина сменилось неприятным ощущением озноба.
  "Еще один, - думал он, - такой же, как я. Что ему сейчас ни скажи - он не
поверит ни одному слову. Только тогда, когда через двадцать лет он сам
будет стоять возле этих перил..." - от этой сцены у Матлина сжалось
сердце, и он готов был простить несчастного акрусианина за одну порцию
хорошего дождя. Но дождь не шел, а Голли уже поднимался по ступенькам. Его
рюкзак занял собой выступ, служивший некогда тумбой для каменного льва,
того, что двадцать лет назад порвал цепь и сбежал в заповедник вслед за
павлином. Матлину показалось, что именно этот огромный рюкзак и есть
единственный признак жизни на планете призраков.
  - Теперь я буду жить здесь, - сообщил Голл, - если ты, конечно, не
возражаешь... - и остановился у зеркала Кальтиата, небрежно повернутого
"лицом" к стене. - Решил оставить его себе?
  Феликс не ответил. К тому моменту все на свете уже утратило смысл - от
печального облика зеркал до знамения грядущего апокалипсиса. Теперь его
особенно раздражали бессмысленные вопросы и больше всего на свете -
правильные ответы на них. Голли Гренс, сколько знал его Матлин, всегда
олицетворял собой неиссякаемый источник правильных ответов на все на свете
бессмысленные вопросы бытия.
  - Ты еще не догадался, - спросил Голл, - чем его пугали зеркала? - Феликс
опять не ответил. Даже не пошевелился, только взгляд перестал блуждать по
зелени сада и сконцентрировался на ступеньках крыльца. - Хорошо, я
объясню. По ту сторону плоскости, - Голл указал в центр пустой зеркальной
рамы, - он видел то, чего не должен был видеть никогда... То, что могло
его уничтожить. Свой взгляд, Феликс. Единственное оружие, против которого
был бессилен. Он боялся только самого себя. Больше ему нечего было
бояться.
  - И ты не смог ему объяснить, - взорвался Матлин, - что это отражение!..
  - В том мире, - спокойно ответил Голл, - где жил Альберт, отражений нет.
Там реально все, даже зеркальный двойник. Ты бы на его месте не побоялся?..
  Феликс успокоился так же быстро, как вышел из себя, но не нашел что
ответить. "Что же это за мир такой?.." - хотелось ему узнать, и в его мире
стало бы одним бессмысленным вопросом больше.
  - Мы должны помочь отцу собраться. Даже если вы в ссоре. Я уверен, он
наберет с собой груду барахла. Надо успеть это выгрузить...
  - Феликс, ты бредишь.
  - Через месяц-полтора здесь ничего быть не должно. Все продумать надо
сейчас. Когда начнется - думать будет некогда...
  - Очнись, - остановил его Голли, - все уже кончилось. Давно кончилось.

  УЧЕБНИК
ВВЕДЕНИЕ В МЕТАКОСМОЛОГИЮ
Предисловие... (Основы фактурологии. 10-я Книга Искусств)

  "Желаем мы того или нет, все мы существуем внутри гигантской машины
времени, движущейся из прошлого в будущее. Медленно или быстро. Каждый
должен сойти на своей остановке, чтобы уступить место другим..." - этой
слишком адаптированной аритаборской цитатой мне хотелось бы раз и навсегда
закончить всякие упоминания о посредниках. Но есть у меня подозрение, что
ничего из этой затеи не выйдет. Их адаптивный аппарат настолько удобен,
что кажется незаменимым. А коли так, то, увлекаясь методами аритаборского
мироосмысления, непременно в чем-нибудь да увязнешь на целую книгу. Одних
лишь антигравитантов может хватить на всю жизнь и то без малейших
перспектив их практического использования. Но удержать от соблазна
построить "машину времени" никак не возможно. И стоит ли воздерживаться?
  Антигравитант - это мой вольный перевод, к тому же весьма корявый, зато
преследующий благую цель - не перегружать "учебник" искусственными
словами, если есть возможность еще что-то выкроить из родного языка.
Аритаборский прототип этого термина следовало бы перевести как нечто
(предмет, процесс), оторванное от своей естественной среды, но при этом не
утратившее характерных свойств.
  Эта увлекательная наука хороша тем, что позволяет изучать себя с любого
конца: откуда ни ковырни - всюду гнило. Можно оттолкнуться от
аритаборского моделирования, можно от примитивно-эмпирической
мадистологии, можно от черта лысого оттолкнуться... Можно наброситься
непосредственно на пространственно-временные, почти математические науки и
доказать самому себе абсолютную невозможность каких бы то ни было
антигравитантов. А потом с чувством глубокого негодования пронаблюдать их
работу в действии. Кстати, в этом и заключается главная ловушка слишком
математизированных методов. "Чистая логика способна увести от истины
дальше, чем самая сомнамбулистическая абстракция" - еще одна аритаборская
цитата, ну да бог с ними.
  Я призываю пойти самым долгим, но самым надежным путем -
фактурологическим. Со временем будет ясно, почему фактурология здесь
наиболее уместна. Пока же беру на себя ответственность сообщить, что
переход к изучению 10-й Книги Искусств состоялся. Разумеется, оно будет
столь же поверхностным, как и изучение предыдущих. Похожее на слизывание
снежинок с вершины айсберга. Но, надеюсь, увлекательным. И антигравитанты
далеко не самая яркая и волнующая ее тема, но, поскольку необходимость
назрела, - по одной снежинке с каждого айсберга всякому терпеливому
читателю причитается.

  Итак, все, что мы имеем на данный момент относительно
пространственно-временной картины мира, это несколько разноцветных
автомобилей, передвигающихся из прошлого в будущее. Одни несутся на
бешеных скоростях, сметая придорожные заграждения; другие при этом сами
разбиваются вдребезги; третьи ползут долго, медленно, но вооружены до
зубов; четвертые выполняют роль прицепа к третьим и прекрасно себя
чувствуют. Короче, то моделирование, которым я сейчас занимаюсь, можно
продолжить как угодно и дойти, к примеру, до того, что дорога с
односторонним движением рано или поздно окончится и потребует от водителя
снизить скорость и повысить внимание. На такой дороге случается всякое -
от нерегулируемого перекрестка до любителей в нетрезвом виде ездить по
разделительной полосе. А также будка с инспектором ГАИ, в котором не стоит
искать аналог мадисты хотя бы потому, что количество таких будок
значительно превосходит по численности все известные Ареалу мадистогенные
проявления. К тому же инспектора, даже с самыми свирепыми намерениями, на
худой конец, можно просто игнорировать. Так что максимум, на что может
рассчитывать само воплощение правопорядка, - это на роль критического
барьера в цепи жестокой эволюции путем естественного отбора.
  Роль мадисты в этой чрезвычайно приземленной модели описанию не поддается.
Разве что открытый люк на проезжей части или кирпич, упавший на лобовое
стекло из едущего впереди грузовика. Но все это далеко не полная картинка
дорожно-транспортного происшествия, потому что мадиста целиком и полностью
не вписывается ни в одну логическую модель. В том-то вся сложность. Тем
более она не вписывается в шкалу Дуйля. Так что мечтать о сильно
продвинутых цивилизациях нашего типа, которые не только изобрели, но и
используют АВ! и АП!, - полезно для здоровья, но вредно для психики.
  Фокус в том, что в нашей модели мадисту можно распознать как то, что
никогда не пользуется транспортом и не валяется на дороге. Это то, что не
движется во временных потоках, не привязывается к пространственным
координатам, а потому антигравитантов не изобретает, поскольку они
заложены в самой ее природе; так же как человек не изобретает дыхания и
кровообращения... Но, так как направление общефилософского транспортного
потока происходит все же из прошлого в будущее, а явление мадисты с ним то
и дело соприкасается, вполне возможно, что наша природа этому загадочному
явлению не чужда. И дело здесь не в извращенном восприятии
пространства-времени, как считали древние хаброниты, а в том, что подобных
категорий для мадисты не существует. И, как уже говорилось выше, под
категорию "цивилизация" ее никакими силами подвести невозможно.
Фактурологи в отношении мадисты придерживаются кальтиатской
"информационной" теории, но непосредственно мадистой увлекаются редко
(если, конечно, дело не касается антигравитантов).

  Зато именно в фактурологии описаны случаи, когда в молодых цивилизациях
были обнаружены те или иные обоснования возможности антигравитантов.
Разумеется, ни о каком практическом использовании здесь речи не идет. Да и
сами обоснования порой противоречивы, абсолютно самостоятельны и не похожи
друг на друга. Фактурологи, собирая и систематизируя эти исследования,
находили в них больше вопросов, чем попыток ответа на них. Бывали случаи,
что цивилизация с ранними разработками по АГ! доживала до приличного
уровня развития, но так и не использовала своих теоретических потенциалов.
  Из вечного вопроса "почему?", изучая фактурологию, можно извлечь немало
парадоксов. Почему, скажем, универсальный агравитант цивилизации Х не
будет работать на цивилизацию У? Отчего естественные природные
антигравитанты отличаются от искусственных? Почему тогда осваивать их
одинаково сложно? По какой причине во всей истории Ареала не известно
случая, когда цивилизация 7-й ступени, обладающая столь мощным орудием, ни
разу не применила его во спасение самое себя? Почему цивилизации,
обладающие этим универсальным средством решения всех проблем, считаются
потерянными для Ареала и существуют в состоянии полного тупика, который
хуже самой нелепой смерти?
  Какой бы нелепой ни была смерть, в ней нет ничего противоречащего логике.
Но в возможностях антигравитантов изначально заложено колоссальное
количество противоречий. Чего стоит одна возможность полного осмысления
мира, который так велик, что скорее наступит конец возможности его
восприятия, чем ему самому. Понять это не трудно, но осознать в полной
мере дано далеко не всякому представителю "предельных" цивилизаций. Есть
теоретическая грань познания, за которой само познание теряет смысл. Не
похоже, что цивилизации появляются лишь для того, чтобы, преодолев все
барьеры, дойти до этой грани. Если семь ступеней Дуйля подчиняются законам
диалектики, они лишь переходный этап - временная форма бытия по дороге от
одного небытия к другому? Тогда почему именно на антигравитантах,
теоретически способных сделать прорыв в "небытие", образ