ей,   для   которых,   собственно,   и
предназначалось    представление,    в     деревне     не     оказалось.
Тридцатипятилетний Толик был самым младшим среди односельчан.
   Как  оказалось,  этот  Толик  был  не  дурак  и  знал,   куда   везти
приглянувшуюся ему девушку. Он, как выяснилось, просто  шутил,  угрожая,
что из ревности будет лупить Евгению как Сидорову козу. В  этой  деревне
ревновать было не к кому.
   Евгения, однако, таких шуток не понимала и ближе к ночи ее застали за
интимной беседой с цепным псом.  То  ли  она  хотела  натравить  его  на
вероломного шофера, то ли еще чего-нибудь5 но только уговаривала она его
долго. Пес, однако, отнесся к притязаниям девушки равнодушно, и Евгения,
не спросив у хозяина, отпустила его побегать.
   Утром, выглянув из дома с первыми петухами,  Толик  застал  во  дворе
дивную картину. Перед будкой на охапке сена спала сладким сном  нагая  и
прекрасная Евгения с собачьим ошейником на шее. Цепь, которая тянулась к
будке, мелодично позванивала, когда девушка ворочалась во сне.
   Пес, отчаявшийся истребовать назад свое  имущество,  без  задних  ног
почивал неподалеку. А напротив, под  вишней,  которая  в  пору  цветения
очень похожа на  сакуру,  пребывал  в  неподвижности  коленопреклоненный
Ясука Кусака, который не мигая смотрел мимо будки, девушки и  собаки  на
восходящее солнце.
 
36 
 
   Молодой врач областной психиатрической клиники  где-то  к  западу  от
Волги остался безымянным и  сгинул  в  безвестности,  поскольку  упустил
уникальный шанс. Он мог бы написать на материале пациента Ивана Доева не
только диссертацию, но даже целую книгу, на которую ссылались  бы  потом
многие поколения психиатров, но он хотел только одного: лечить людей.
   А вот молодой врач Московской центральной психиатрической клиники  №1
Денис Поронайский своего шанса не упустил.
   Он утверждал, что его фамилия происходит от названия города Поронайск
на Дальнем Востоке, но злые языки  увязывали  эту  фамилию  с  названием
одной известной психической болезни и называли Дениса не Поронайским,  а
Паранойским.
   Те же злые языки намекали,  что  у  доктора  Поронайского  отмечаются
явные признаки упомянутой болезни в форме мании величия - и так далее  в
том же духе на тему "Врачу, исцелися сам".
   Молодой  доктор,  однако,  был  уверен,  что  злые  языки  лгут.   Он
действительно мечтал о славе, но разве это  зазорно?  Плох  тот  солдат,
который не мечтает  стать  генералом.  Плох  тот  писатель,  который  не
мечтает о полном собрании сочинений.
   Денис Поронайский мечтал  об  одной  единственной  книге,  но  такой,
которая  прославит  его  на  весь  мир  и  сделает  безвестного  доктора
медицинским светилом первой величины.
   Калмык,  вообразивший  себя  самураем  и  помешавшийся  на  мысли   о
харакири, показался ему хорошим материалом для такой книги.
   А  поскольку  Поронайскому  покровительствовал  зам.  главного  врача
Кащенки, Денису было нетрудно устроить перевод Ивана Доева из  областной
психушки в самый знаменитый сумасшедший дом страны.
   Когда Доева доставили в пятое отделение Канатчиковой дачи, его  новый
лечащий врач был занят. Он  отбивался  от  медсестры  Анжелы  Обоимовой,
которая опять начала пренебрегать приказом заниматься любовью  только  в
свободное от работы время.
   Поронайский был хороший семьянин  и  к  внебрачным  связям  относился
неодобрительно. Но Анжела не хотела слушать разумных доводов,  поскольку
в голове у нее сидел ненасытный космический  Наблюдатель,  который  ехал
крышей на удовольствиях.
   В минуту просветления он  восстановил  канал  связи  с  коллегами  на
орбите и получил от них нагоняй, который завершился  очередным  приказом
вернуться на борт. А через некоторое время пришла радиограмма еще  более
грозная. По каналу телеметрической информации  собратья  провели  полную
проверку психического здоровья Наблюдателя и установили, что  он  вполне
вменяем и способен отвечать за свои поступки.
   Автоматика не врет, и по результатам этого  обследования  можно  было
сделать только один вывод: Наблюдатель чудит исключительно из вредности.
То, что эротические наслаждения превратились  для  него  в  нечто  вроде
наркотика,   не   могло   служить   оправданием   и   даже    смягчающим
обстоятельством  точно  так  же,  как  алкогольное   или   наркотическое
опьянение не служит смягчающим обстоятельством для хулигана или убийцы.
   А  тем  временем  показания  телеметрической  системы   неопровержимо
доказывали, что Наблюдатель на  планете  Наслаждений  совершает  гораздо
более серьезное преступление, нежели хулиганство или даже  убийство.  Он
злонамеренно вмешивается в психику аборигенов, и, судя по всему, это уже
повлекло тяжкие последствия.
   Сообщение,  которое  получил  Наблюдатель,   гласило,   что   коллеги
возбудили против него  дело  о  нарушении  закона  о  неприкосновенности
личности,  девятнадцати  статей  Устава  и  тридцати   четырех   пунктов
инструкции, и по совокупности преступлений ему грозит наказание  в  виде
лишения тела навечно.
   Если перевести на человеческий язык, то  это  хуже,  чем  пожизненный
эцих с гвоздями или двадцать лет повешения условно.
   А по меркам собратьев ничего хуже этого вообще нет на свете.
   Немудрено,  что,  получив  это  сообщение,   Наблюдатель   немедленно
протрезвел   и   вынудил   Анжелу   Обоимову   прекратить    атаку    на
добропорядочного доктора Поронайского.
   В результате доктор получил возможность заняться своим  самым  ценным
пациентом, который как раз знакомился с соседями по палате.
   Прежде всего он обратил внимание на Воплощенного Духа Цоя, с  которым
они были в чем-то похожи. У них даже завязался  разговор.  Анаши  Кумару
говорил по-японски, Дух Цоя отвечал ему по-казахски, а  остальные  очень
заинтересованно  слушали,   считая,   что   двое   узкоглазых   беседуют
по-корейски.
   К слову сказать, у обоих азиатов были вполне широкие глаза, и в  этом
нет ничего странного,  поскольку  и  японцы,  и  казахи  -  это  продукт
смешения монголоидов с европеоидами, о чем тут же доложил присутствующим
профессор-китаист Шендерович.
   Он хоть и не изучал японский язык специально, но узнал его сразу, ибо
плох тот  филолог,  который  не  способен  узнать  язык  по  характерным
сочетаниям звуков, произношению и ритмике текста.
   А профессор Шендерович хоть и сошел с  ума,  но  оставался  при  этом
хорошим филологом. И к тому же знал китайские иероглифы,  которые  ничем
не отличаются от японских.
   "Откуда ты?" - написал он на  листке  бумаги,  и  самурай  тотчас  же
ответил письменно:
   "Из Иокогамы".
   Профессор не сумел расшифровать имя собственное, потому что иероглифы
в Японии и Китае читаются по-разному, но ему было достаточно и того, что
новый пациент вообще умеет читать и писать иероглифы.
   - Если хотите знать мое мнение,  -  обратился  Шендерович  к  доктору
Поронайскому, - этот человек - самый настоящий японец.
   Однако Поронайский вовсе не хотел знать мнение психа, которого лечили
здесь от навязчивой идеи китаизации всей планеты.
   - Если вы хотите этому человеку добра, - сказал он профессору,  -  не
советую вам поддерживать его бред.
   - Это вовсе не бред, - возразил Шендерович,  заглядывая  через  плечо
японца, который с невообразимой  быстротой  писал  иероглифами  какой-то
длинный текст. - Он  пишет,  что  прибыл  из  Японии,  чтобы  уничтожить
какого-то врага его господина, который  в  1913  году  убил  предка  его
господина, и за это ему была объявлена кровная месть. Однако он не сумел
осуществить эту месть и потерял лицо в глазах своего господина, и теперь
ему ничего не остается, кроме как совершить сеппуку. Поэтому  он  просит
выдать ему короткий меч и назначить секунданта, который поможет ему уйти
в мир иной путем отсечения головы. В заключение он  клятвенно  заверяет,
что не причинит вреда никому, кроме себя.
   - И вы считаете, что это не  бред?  -  усмехнувшись,  спросил  доктор
Поронайский и отобрал у самурая исписанный лист, чтобы приобщить  его  к
истории болезни.
 
37 
 
   Приключения  палачей  Якудзы  в  дремучих  лесах  северного  Поволжья
достойны отдельной книги, Мы  же  отметим  только  одно:  за  все  время
блужданий самураи, вопреки, опасениям, не встретили ни  одного  медведя,
хотя видели следы и слышали неподалеку характерное рычание, от  которого
мороз подирал по коже.
   Зато первым, что палачи  Якудзы  увидели,  когда  прибыли  наконец  в
Москву  на  попутном  транспорте,  был  именно  медведь,  который  чинно
прогуливался по улице на поводке. Поводок держал в руке  офицер  в  чине
капитана.
   Если читатели грешным делом подумали, что это был  младший  лейтенант
Шарашкин, которого  повысили  в  звании,  то  я  вынужден  их  огорчить:
Шарашкин  вместе  со  своими  собаками,   получив   очередной   выговор,
благополучно отправился обратно на Сахалин. Ас медведем  на  поводке  по
улицам Москвы шествовал  совсем  другой  офицер,  которого  автор  видел
несколько лет назад в Питере, на Ржевке. Тогда медведь был еще маленький
и детвора играла с ним во дворе. Позже этого офицера перевели в  Москву,
а медвежонок превратился во взрослого зверя, который детям не игрушка.
   Перед  отъездом  в  Россию  самураев  инструктировали  самые   разные
специалисты  и  среди  них  был  один   профессор   географии,   который
специализировался конкретно на России и в числе прочего  утверждал,  что
представления японских обывателей о  соседней  стране  не  соответствуют
действительности. Например, многие думают, будто в России всегда зима  и
по улицам городов бродят медведи. Так вот он, профессор географии, лично
побывал в России восемь раз и может со всей  уверенностью  заявить,  что
это не правда. Там иногда бывает лето, а на улицах нет никаких медведей.
   Предводитель папачей Якудзы Хиронага  Сакисима  по  прозвищу  Студент
всегда знал, что профессорам нельзя доверять. Теперь он  откорректировал
это  мнение  и  сделал  вывод,  что  профессорам  можно  верить   только
наполовину. Действительно, в России было лето и стояла страшная жара, но
с другой стороны, медведи на улицах тоже были.
   После того как Хиронага Сакисима  увидел  это  собственными  глазами,
никто уже не смог бы убедить его, что данный медведь -  единственный  на
всю Москву. Наоборот, теперь предводитель палачей  Якудзы  был  готов  к
тому, что в каждом переулке его ждет по офицеру с Топтыгиным на поводке.
   По этой причине Хиронага Сакисима принимал теперь боевую  стойку  при
каждом подозрительном шорохе, а большой город, как известно,  производит
такие шорохи в неограниченном количестве.
   Москва оказалась очень большим городом,  что  также  было  неприятной
неожиданностью. Одно дело читать про десять миллионов москвичей и гостей
столицы в справочнике, и совсем другое - видеть их  своими  собственными
глазами и пытаться найти среди них одного маленького японца.
   Палачи Якудзы начали  поиски  с  мазохистского  развлечения,  которое
заключалось в беседах по телефону с сотрудниками московских отелей.
   Говорили  японцы  по-английски,  поскольку  сотрудники  отелей,   как
выяснилось, по-японски  разговаривать  не  умеют.  А  полиглот  Хиронага
Сакисима, который умел разбирать со словарем  отдельные  русские  слова,
говорить на нашем великом и могучем языке, увы, не мог.
   Беда была в том, что  по-английски  и  японцы,  и  сотрудники  отелей
изъяснялись одинаково с трудом. Самураи, включая и  полиглота  Сакисиму,
говорили с сильным японским акцентом, а  гостиничные  служащие  -  с  не
менее сильным русским. По этой причине создавалось впечатление, что  они
говорят на двух разных языках и совершенно не понимают друг друга.
   В  самых  лучших  отелях,  вроде  "России"  и   "Рэдисон-Славянской",
администраторы  демонстрировали  отличное  оксфордское  произношение   и
безошибочно расшифровывали слова, сказанные  по-американски  с  японским
прононсом. Они даже не испытывали  проблем  с  экзотическими  именами  и
фамилиями. Но, к сожалению, в этих отелях не оказалось ни Ясуки  Кусаки,
ни Гири Ямагучи.
   Хиронага Сакисима не  мог  удовлетвориться  ответом,  что  их  нет  в
списках. Он сплел целую легенду, чтобы  объяснить,  почему  интересующие
его  люди  могут  быть  зарегистрированы  под  другими  именами,   -   и
администраторы лучших отелей охотно соглашались ему  помочь  и  опросить
портье и носильщиков. Но японцев со столь характерными приметами в  этих
отелях все равно не было.
   Когда дело дошло до второразрядных гостиниц, проблем прибавилось. Имя
Ясука  Кусака,  произнесенное  по-японски,  как  оказалось,   вовсе   не
идентично тому же имени, записанному по-русски. На выяснение того,  есть
в списках такое имя или нет, уходило по полчаса. Когда  выяснялось,  что
имени нет, Хиронага Сакисима пускал в  ход  свою  легенду,  но  на  этой
стадии взаимопонимание между собеседниками исчезало  окончательно.  Либо
тут  сказывалось  плохое  знание  английского  языка,   либо   нежелание
взваливать на себя лишнюю работу - только дождаться  от  администраторов
действенной помощи было крайне проблематично.
   На  стадии  опроса  третьеразрядных  гостиниц  простота   и   ясность
вернулись снова. В  этих  гостиницах  администраторы  либо  не  говорили
по-английски совсем, либо отвечали односложно и однозначно:
   - У нас нет никаких иностранцев. И не бывает.
   При этом собеседники обычно сильно нервничали и вели себя  невежливо,
возбуждая у Хиронаги смутные подозрения.
   Когда были опрошены все отели,  упомянутые  в  "Желтых  страницах"  и
специальном справочнике, который Хиронага  добыл  у  администратора  той
гостиницы, где самураи сами  поселились  за  взятку,  вывод  можно  было
сделать  только  один:  Ясука   Кусака   и   Гири   Ямагучи   нигде   не
зарегистрировались открыто и под своими именами.
   Но палачи Якудзы уже на собственном опыте убедились, что это вовсе  и
не обязательно. Сведения о жестком паспортном режиме, якобы существующем
в российской столице, сильно устарели.
   Правда, милиция заинтересовалась группой самураев в московском метро,
приняв их, очевидно, за вьетнамцев. Завязался рукопашный бой, но  японцы
легко победили и исчезли еще до того, как наряд  сумел  сообразить,  что
никакие это не вьетнамцы. Вьетнамцы так драться не умеют.
   Администратор, который за пачку  долларов  поселил  японцев  в  своем
частном отеле,  не  спрашивая  документов,  дал  самураям  исчерпывающие
объяснения по поводу паспортного режима.
   - Лучше всего в Москве быть белым человеком, - сказал он. - Так что в
качестве радикального средства могу  порекомендовать  вам  косметическую
операцию.  У  белых  людей  документы  не  проверяют  никогда.  У  меня,
например, их не проверяли аж с доперестроечных  времен.  Машины  у  меня
нет, так что даже права никому не надо показывать.
   От косметической операции  японцы  с  благодарностью  отказались,  но
дальнейшие откровения администратора выслушали внимательно.
   - Хуже всего  быть  кавказцем.  Антропологи  считают,  что  они  тоже
принадлежат  к  белой  расе,  но   коренное   население   придерживается
противоположного мнения  и  называет  их  "черными".  У  этих  документы
проверяют на каждом углу, и не дай бог, если  регистрации  нет  или  она
просрочена.
   На  кавказцев  самураи  нисколько  не  походили  и  к  этому   пункту
разъяснений остались равнодушны.
   - С настоящими черными гораздо проще, -  продолжал  администратор.  -
Менты не любят связываться с иностранцами, а если  человек  -  негр,  то
самоочевидно, что  он  иностранец.  Конечно,  есть  у  нас  разные  дети
фестиваля и дети Олимпиады, но их слишком мало.  А  вот  с  вами  другое
дело. В Москве чересчур много вьетнамцев и китайцев, которые находятся в
стране нелегально, поэтому у азиатов документы  проверяют  часто.  Лучше
бы, конечно, вам иметь паспорта с действительной  визой  -  тогда  точно
никто не придерется.
   Однако паспортов у палачей Якудзы не было. Ничто не должно  указывать
на их происхождение, и, даже если  кто-то  из  них  погибнет  и  мертвым
попадет в руки мирного населения, он должен навсегда остаться  загадкой,
как остался загадкой самурай, сложивший голову под тяжестью локомотива в
багажнике "Хонды". Судя по последним газетным сообщениям, его считают то
ли якутом, то ли татарином, и все потому, что у него не  было  при  себе
никаких документов.
   Администратору самураи представились  китайцами  из  Гонконга,  и  он
быстро придумал, как заработать еще пачку долларов.
   - Совсем без документов в Москве нельзя. Если хотите,  я  вам  сделаю
документы. Даже русские паспорта могу добыть, но это потребует  времени.
А удостоверения хоть завтра нарисую.
   И нарисовал. То есть вписал в пустые корочки, которые можно купить на
каждом  углу,  азиатские  имена  типа  "Басарган  Хубилаевич  Бабаев"  и
должности, дающие основание полагать, что предъявители сего трудятся  на
какой-то великой стройке капитализма.
   Хиронага Сакисима значился в удостоверении прорабом.
   В глазах  милиции  эти  удостоверения,  проштампованные  самонаборной
печатью, ровным счетом ничего  не  стоили,  особенно  если  учесть,  что
предъявители сего не могли даже двух слов связать по-русски.  Но  японцы
приняли все за чистую монету и честно  расплатились  с  администратором,
получив с него  обещание,  что,  как  только  появится  возможность,  он
добудет для них и полноценные паспорта.
   Мало ли сколько времени придется проторчать в этой Москве, прежде чем
неуловимый сэнсэй Ясука Кусака покажется на горизонте.
 
38 
 
   С тех пор как в деревне Хлебаловка поселился сэнсэй Ясука  Кусака  со
своим учеником и двумя девицами, у местной детворы стало гораздо  больше
развлечений, чем прежде.
   Население деревни состояло из старушек пенсионного возраста,  которые
исчислялись десятками, из стариков, которых было значительно меньше,  из
семейства фермеров, которые с трудом могли  прокормить  на  свой  урожай
одиннадцать душ детей,  из  местного  сумасшедшего,  который  при  Иване
Грозном был бы юродивым, святым и всеми почитаемым,  из  шофера  Толика,
жившего бобылем, и из несметного  количества  городских  детей,  которых
родители сплавили на лето к бабушкам.
   При ближайшем рассмотрении оказывалось, что детей не так уж и много -
значительно меньше, чем бабушек. Но они были настолько подвижны, шумны и
вездесущи, что любой сторонний наблюдатель мог бы поклясться, что  их  в
десять раз больше, чем есть на самом деле.
   Ясуке Кусаке это напоминало его родную деревню, где тоже  было  много
детей, и они, как ни странно, совсем не мешали  наслаждаться  тишиной  и
покоем. Шум, который они производили, был сродни шуму листвы, вою ветра,
голосу прибоя, лаю собак и крику петухов.
   И когда господин Кусака начинал ежедневные спарринг-бои  с  учеником,
его нисколько не раздражали дети, кольцом окружавшие  место  поединка  и
даже пытавшиеся повторять приемы, которые демонстрировал сэнсэй.
   Самый толстый мальчик  в  деревне,  который  до  этого  был  всеобщим
объектом  насмешек,   теперь   вдруг   стал   пользоваться   неожиданной
популярностью, особенно после того, как свалил  одного  обидчика  наземь
фирменным приемом Гири Ямагучи.
   Сэнсэй очень любил детей и даже сочинил для них сказку, а когда  дети
попросили  еще,  он  сочинил  еще,   и   так   могло   продолжаться   до
бесконечности, если бы не разные привходящие обстоятельства.
   Все испортил журналист местной районной газеты, который  прознал  про
деревенское чудо - живого  восточного  единоборца,  который  учит  детей
запрещенным приемам. Такая сенсация не могла  остаться  незамеченной,  и
корреспондент примчался в Хлебаловку с намерением раздобыть материал  во
что бы то ни стало.
   Господин Кусака, разумеется, разговаривать с журналистом  не  стал  и
ученику запретил, а ученик предостерег Любу, и та тоже  держала  рот  на
замке.
   Но беда пришла откуда не жда