мы потеряем еще одного собрата и покроем  себя  вечным  позором
перед лицом потомков.
   - Мы скорее покроем себя вечным позором,  если  отступим  при  первых
признаках  опасности,  -  возражали  оппоненты.   -   Нельзя   прерывать
экспедицию только потому, что один разведчик вышел из строя в аномальных
условиях.
   - Но ведь это не простой  разведчик,  а  Наблюдатель,  который  ранее
совершил 69 успешных высадок. Все мы знаем, как  отбирают  кандидатов  в
Наблюдатели и как их тренируют.  Не  понимаю,  как  такое  вообще  могло
произойти. Чтобы разобраться,  мы  должны  вернуться  домой  и  провести
расследование в стационарных условиях.
   -  Может  быть,  дело  именно  в  этом.  После  69  удачных   высадок
Наблюдатель расслабился и решил,  что  ему  все  по  плечу.  Тут  его  и
подстерегала опасность. Ну а его  молодой  коллега  только  что  окончил
учебу, и все положения Устава и инструкций по технике  безопасности  еще
свежи в его памяти.
   - К тому же маловероятно, что на  этой  планете  нас  ждет  такая  же
аномалия  разума,  как  на  предыдущей,  -  подливали  масла   в   огонь
ксенопсихологи. - Теория вероятностей не допускает подобных  совпадений.
Вспомните, как мало  в  исследованной  части  Вселенной  таких  разумных
миров, где уровень жестокости заметно превышает норму.
   Но яростнее всех спорил с  противниками  продолжения  экспедиции  сам
резервный Наблюдатель. На пяти предыдущих планетах его вообще не брали в
расчет. Пока более опытный коллега был здоров и бодр, у его сменщика  не
было ни единого  шанса  испытать  себя  в  деле.  А  теперь  такой  шанс
появился. Конечно, все надеялись, что до прибытия  в  район  планетарной
системы, которая значилась в полетном  плане  под  номером  6,  основной
Наблюдатель придет в себя  и  сможет  совершить  юбилейную,  семидесятую
высадку, однако усилия врачей были тщетны.  Он  по-прежнему  пребывал  в
глубокой каталепсии, и медики не скрывали своих сомнений по поводу того,
удастся ли поставить его на ноги до возвращения домой.
   У недавнего  курсанта  и  в  мыслях  не  было  радоваться  страданиям
коллеги, но упускать свой шанс он тоже не хотел.
   Да, ему было боязно перебираться из своего  родного  уютного  тела  в
капсулу микробота, которую трудно рассмотреть невооруженным  глазом,  но
он уже не раз проделывал это на учениях и экзаменах.  Ощущения  были  на
редкость  противные,  однако  это  мелочь  по  сравнению  с   тем,   что
Наблюдателю приходится терпеть, внедряясь в чужой разум. Даже при работе
с добровольцами из  дружественных  миров  не  так-то  просто  перебороть
непроизвольную реакцию отторжения  -  что  же  говорить  о  контактах  с
незнакомым, чуждым разумом, который изначально противится любым попыткам
проникновения.
   Однако все трудности и неудобства меркнут  перед  осознанием  великой
миссии  Наблюдателей,  которые  первыми  высаживаются  на   новооткрытые
планеты, чтобы наблюдать  за  их  жизнью  глазами  аборигенов,  собирать
информацию и  облегчать  работу  группам  разведки  и  контакта,  идущим
следом.
   Один Наблюдатель, закончивший курс  обучения,  приходится  на  десять
миллионов собратьев, не удостоившихся этой чести, что само по себе  дает
Наблюдателям право ощущать себя членами высшей касты. Хотя данный факт и
не является основанием для того, чтобы смотреть на других свысока.
   Собратья вообще никогда не смотрят друг на друга  свысока,  и  каждый
одинаково гордится тем местом, которое он занимает  в  обществе,  и  тем
делом, которое он исполняет.
   И  молодой  Наблюдатель  тоже  хотел  не  просто   отличиться   перед
коллегами, но и спасти экспедицию от вечного позора, который ждал  ее  в
случае бесславного возвращения. Хотя даже  и  в  этом  случае  никто  из
собратьев, конечно, не стал бы смотреть на вернувшихся  свысока,  и  они
могли бы по-прежнему гордиться своим местом и своим делом.
   Вечный позор сам по себе, а повседневная гордость сама по себе, и эти
понятия в сознании  собратьев  никак  не  пересекаются.  Однако  вечного
позора все равно лучше избегать, поскольку в  нем,  как  ни  крути,  нет
ничего хорошего.
   Исходя из этих соображений, экипаж  большинством  голосов  постановил
экспедицию продолжать, а резервного Наблюдателя готовить к  высадке,  не
прекращая усилий по приведению в чувство его травмированного коллеги.  И
так как по пути к планете № 6 привести коллегу в чувство не  удалось,  в
назначенный день резервный Наблюдатель предстал  перед  парадным  строем
собратьев. Подняв левую конечность к звездному небу и возложив правую на
изображение родины, Наблюдатель повторил слова клятвы,  которую  впервые
произнес у подножия трона Всемогущего Главного Собрата в день  окончания
учебы:
   - Клянусь выполнять священную миссию Наблюдателя, как велит Устав, не
отступая ни на шаг и не забывая ни слова, дабы не причинить вреда никому
из  аборигенов  и  не  уронить  репутации  и   достоинства   цивилизации
Собратьев, само существование которой должно оставаться  тайной  до  тех
пор, пока не настанет срок. Если же я нарушу эту  клятву,  то  пусть  не
увижу я своего тела и родной звезды во веки  веков  и  буду  томиться  в
холодной темнице процессора в мрачном чреве микробота до тех  пор,  пока
он не заржавеет и не рассыплется в прах. Да будет так!
   - Да будет так! -  эхом  повторили  коллеги,  и  взгляду  Наблюдателя
предстал микробот на выдвижной подставке под увеличительным стеклом.
   Увеличение было  достаточным,  чтобы  разглядеть  крошечные  окуляры,
телескопические антенны, органы движения  и  выпуклость  в  центре,  под
которой был скрыт тугой сгусток молекул  объемом  в  миллион  кубических
микрон.
   Природа слишком расточительна. Она делает все с  большим  запасом,  и
оттого мозг разумных существ имеет весьма внушительные размеры. Если  же
подойти к делу рационально, то сознание разумного  индивида  -  все  эти
бесчисленные миллиарды нейронных связей - спокойно может  поместиться  в
биопроцессоре размером меньше макового зернышка.
   К сожалению, собратья пока не умели копировать сознание  без  потерь.
При переносе разума в процессор нейронные связи в мозгу  уничтожались  и
могли  быть  восстановлены  только  при  обратной  операции.  На   время
отсутствия разума в мозгу тело сохранялось  в  саркофаге,  в  который  и
возлег резервный Наблюдатель, когда все приготовления были закончены.
   - Счастливого пути тебе, собрат! - восклицали коллеги, и лица их были
светлы от сознания сопричастности к великой миссии.
   Наблюдатель махал им в ответ конечностями до тех пор, пока не настало
время замереть в неподвижности.
   В саркофаг с негромким шипением просочился сонный газ, и  Наблюдатель
перестал что-либо чувствовать.
   Когда он очнулся,  его  ощущения  были  примерно  такими  же,  как  у
человека, потерявшего руки и ноги, при первой примерке протезов. Да нет,
пожалуй, еще хуже. Наблюдатель совершенно не владел своим телом  -  хотя
бы потому, что у него теперь не было тела. Был суррогат - рабочие органы
микробота, но ведь микробот трудно сравнить даже с насекомым. Он  меньше
самой крохотной тли, и  хотя  в  инструкции  написано,  что  его  органы
адаптированы к потребностям разумного существа, верилось в это с трудом.
   Наблюдатель никак не мог сфокусировать взгляд. Это было труднее,  чем
перетаскивать с места на место груз тяжелее себя  весом.  Когда  удалось
наконец наладить приемлемое фокусное расстояние, примерно  одинаковое  в
обоих  окулярах,   оказалось,   что   микробот   страдает   расходящимся
косоглазием. Совместить изображение в обоих "глазах" оказалось еще более
трудной  задачей,  особенно  если   учесть,   что   картинка   почему-то
проецировалась  вверх  ногами.  А  когда  в  одном  окуляре  удалось  ее
перевернуть, стало еще хуже, потому что другой окуляр оказался  упрям  и
ни за что не хотел работать как надо.
   Совладав в конце концов с окулярами, Наблюдатель  возблагодарил  небо
за то, что ему не надо прямо сейчас пускать в ход органы  движения.  Для
доставки  микробота-разведчика  на  планету  существует  кокон  -   тоже
микробот, только побольше размером, но с менее  мощным  процессором.  Он
сам обо всем позаботится.
   Наблюдателю надо  было  только  наладить  слуховой  канал  и  систему
дальней связи. То и другое работало исправно, хотя  у  Наблюдателя  было
такое ощущение, что, двигая волоски-антенны, он  ворочает  тугие  рычаги
или тяжеленные балки.
   - Как себя чувствуешь, собрат? -  запросили  его  по  каналу  дальней
связи.
   - Спасибо, отлично, -  ответил  он,  чувствуя,  как  тяжело  шевелить
несуществующим языком.
   - Готов к отправке? - донесся следующий вопрос.
   - Готов, - сообщил Наблюдатель, но в  его  ответе  не  было  должного
энтузиазма.
   Энтузиазм куда-то пропал, и даже гордость от осознания своей  великой
миссии не давала о себе знать. Остался только  страх,  который  сделался
нестерпимым, когда на Наблюдателя снова  навалилась  темнота.  Это  одна
задругой смыкались над микроботом-разведчиком оболочки кокона.
 
3 
 
   Господин Хари Годзиро, добропорядочный токийский бизнесмен, известный
в узком кругу посвященных как действующий предводитель Якудзы -  грозной
японской мафии, наводящей страх на непокорных,  -  никогда  не  бывал  в
России и почти ничего о ней не знал. Иначе футляры, в  которых  хранился
драгоценный  манускрипт,  собственноручно   написанный   его   прадедом,
наверняка напомнили бы ему русскую матрешку.
   Однако поскольку он  никогда  не  видел  матрешки,  футляры  оставили
господина Годзиро  равнодушным  и  даже  более  того  -  вызвал  у  него
раздражение, поскольку мешали добраться: до текста, в котором могло быть
упомянуто место, где спрятаны  сокровища,  исчезнувшие  неизвестно  куда
после смерти автора дневника.
   Прадед господина Хари Годзиро возглавлял Якудзу с  1913  года,  после
гибели своего  отца,  смерть  которого  была  окружена  туманом  тайн  и
недомолвок. Говорили, будто его убил  некий  ниндзя,  умеющий  пробивать
пальцем стены и зажигать взглядом дома. Но Хари Годзиро в это не  верил,
потому что никогда не видел ничего подобного своими глазами. А то,  чего
господин  Годзиро  не  видел  своими   глазами,   он   искренне   считал
несуществующим или по меньшей мере сомнительным.
   Правда, сокровищ прадеда он тоже никогда  не  видел  своими  глазами,
однако в их существовании нисколько не сомневался, чем нарушал  стройную
логику своего мировоззрения.
   Углубившись в чтение, господин Годзиро  обнаружил,  что  дневник  его
прадеда наполнен в основном философскими рассуждениями о жизни и смерти,
о любви и ненависти, о бренности всего земного и тщете дел мирских.
   Проникшись духом поэмы, грозный Хари Годзиро  пустил  слезу  и  решил
тоже написать что-нибудь подобное для потомков. Несколько  обиженный  на
предка за то, что бренные сокровища не удостоились  места  на  страницах
дневника, он тем не менее почтительно склонил голову перед его памятью и
с интересом прочитал историю о смерти упомянутого выше отца прадедушки.
   История эта была подана в том духе, что смерть  всегда  может  прийти
неожиданно и совсем не с той стороны, откуда  ее  ждешь.  Достопочтенный
Такакура Годзиро имел все  основания  считать  двенадцатилетнего  отрока
Ясуку Кусаку самым безвредным из всех людей на земле,  и  однако  именно
отрок Кусака одним ударом пальца в печень прервал  земное  существование
всемогущего Такакуры и, более того, сумел скрыться от возмездия.
   "Нет большего несчастья, - писал сын Такакуры и прадед Хари  Годзиро,
- чем знать, что ты сам уже близок к смерти, а убийца твоего отца жив  и
здравствует".
   Иероглифы,  обозначавшие  имя  двенадцатилетнего  убийцы,  показались
господину Годзиро знакомыми. Где-то  он  их  уже  видел,  причем  совсем
недавно.
   Кажется, в газетном заголовке.
   Отложив  свиток  в  сторону,  Годзиро  бросился  перебирать   газеты,
сложенные на журнальном столике, и очень быстро нашел то, что искал.
   "99-летний сэнсэй едет в Москву за победой".
   А вот и эти самые иероглифы в подзаголовке:
   "Господин Ясука Кусака  отправляется  на  соревнования  по  боям  без
правил вместе со своим лучшим учеником".
   Конечно, Кусака - фамилия в Японии распространенная и  почтенная,  ее
носил даже один адмирал времен Второй мировой войны. Но Хари Годзиро  не
верил  в  такие  совпадения.  Этот  Ясука  Кусака  был  мастером  боевых
искусств, и лет ему было ровно столько, сколько должно было быть  убийце
Такакуры Годзиро, доживи он до сегодняшнего дня.
   - Неужели это он! - воскликнул Хари-сан и с такой силой ударил  рукой
по журнальному столику, что тот с грохотом обрушился на пол.
   Столешница больно задела  господина  Годзиро  по  ноге,  и  пока  он,
подвывая, прогонял звезды из глаз, истина предстала перед  ним  во  всей
своей неоспоримости;
   Конечно, это он!
   Спотыкаясь друг об друга и путаясь в  собственных  ногах,  в  кабинет
вбежали встревоженные охранники. При виде босса, держащего в руке  ножку
от столика, их  волосы  встали  дыбом.  Они  никогда  прежде  не  видели
господина Годзиро в такой ярости.
   - Кто из вас ответит мне, почему убийца отца моего прадеда до сих пор
жив? - сквозь зубы проговорил он таким тоном, от которого у  не  знающих
страха самураев затряслись поджилки.
   Старший из охранников, побледнев, повернулся и молча  зашагал  делать
себе харакири. Сопутствующие этому звуки, донесшиеся вскоре из  коридора
через  неплотно  закрытую  дверь,  удержали  остальных  от  аналогичного
поступка, а господин Годзиро просто пропустил их мимо'ушей.
   - Я жду ответа, - сказал он, но ответа так и  не  дождался,  если  не
считать за таковой клацанье зубов самого юного из стражей.
   Предводитель  Якудзы  ткнул  ножкой  столика  в  газету,  оказавшуюся
спортивным вестником, и прорычал:
   - Он должен умереть, или умрут все те, кто виноват в том, что он  еще
жив.
   Стройный якудза в темных очках, похожий не на самурая,  а  скорее  на
студента университета, взял из рук босса  газету,  внимательно  прочитал
статью и почтительно спросил:
   - Все должны умереть, Годзиро-сан?
   Господин Годзиро с  трудом  удержался  от  желания  прикончить  этого
идиота на месте ударом деревяшки по голове.
   Он вырвал у якудзы газету, оставив в его кулаке  приличный  клок,  и,
еще раз просмотрев статью по диагонали, обнаружил, что там упоминаются и
другие имена. Например, американца Бэби Грэбба и русского богатыря Ивана
Бубнова.
   - Нет, - произнес Годзиро уже  спокойнее.  -  Умереть  должен  только
Ясука Кусака. Остальные - лишь в случае крайней необходимости.
   - Он умрет, Годзиро-сан, - пообещал "студент" с традиционным поклоном
и повернулся,  чтобы  уйти  и  не  возвращаться,  не  выполнив  приказа.
Остальные направились следом.
   - Скажите, чтобы прибрали в коридоре. - окликнул их господин Годзиро.
- И еще: Ясука-сан должен умереть с честью, а не с позором.
 
4 
 
   Единоборец Ваня Бубнов, прозванный за свою  свирепость  Васильевичем,
окончил с отличием школу-интернат для умственно  отсталых  детей  и,  за
неимением других перспектив, посвятил всего себя спорту.
   Сначала он увлекся боксом, и регулярные удары  по  голове  отнюдь  не
способствовали его умственному развитию. Конечно, были бы мозги  -  было
бы и сотрясение, а так от  сотрясения  Бог  уберег,  и  Ваня  постепенно
дозрел до рукопашного боя.
   Он научился разбивать об голову кирпичи, и теперь ему были не страшны
никакие сотрясения, а друзья и соперники называли  его  Ванька-встанька,
будучи убеждены, что он встанет на  ноги,  даже  если  по  нему  проедет
асфальтовый каток.
   Питерский  бизнесмен  Головастов  узнал  об  этом  от   человека   из
тренерской команды, который вообще-то торговал  информацией  за  большие
деньги, но Головастову уступил по знакомству за полцены.
   Речь шла о  том,  что  тотализатор  уже  работает  вовсю  и  тренеры,
поставив кое-что из своих сбережений на Ванечку,  теперь  изо  всех  сил
стараются сбить ставки и распускают слух, будто Ваня в  последнее  время
не в форме, что  его  доконало  беспробудное  пьянство,  что  он  совсем
обессилел и никуда не годится и что он вообще никогда не был так  хорош,
как о нем думают.
   В результате ставки и вправду упали до рекордно низкой отметки.  Если
на него кто-то и поставил, то из одного лишь чистого патриотизма, потому
что соревнования проходят в  России  и  Ваня  тоже  отсюда  -  коренной,
питерский.  Но,  поскольку  тотализатор  международный  и  масса  ставок
собирается в Интернете, деньги патриотов большой роли не играют.
   Услышав от торговца информацией, какую  астрономическую  сумму  можно
получить, затратив всего ничего, господин Головастов загорелся  желанием
сделать ставку немедленно.
   Глаза его сверкали нездоровым блеском, но расчетливый  ум  бизнесмена
противился скоропалительным решениям.
   - А как обстоят дела на самом деле? - спросил он, уже теребя пальцами
бумажник, извлеченный из внутреннего кармана пиджака.  -  Я  хочу  знать
наверняка - он действительно победит? Или возможны другие варианты?
   - Варианты возможны всегда, - пожал плечами торговец  информацией,  -
но тренер говорит, что у Ивана только один реальный соперник. Это японец
Гири Ямагучи, и исход соревнований будет  зависеть  от  того,  на  какой
стадии они сойдутся в очном поединке.
   - А нельзя устроить так, чтобы они встретились только в финале?
   - Невозможно. - Собеседник бизнесмена покачал головой. -  Это  решает
жребий, и главного судью нельзя купить, потому  что  он  уже  куплен  на
корню американцами. Только это им не поможет.
   Идея сделать ставку на то, что Ваня займет второе место, и  заплатить
тренеру, чтобы тот надоумил  Ваню  лечь  на  лопатки  в  финальном  бою,
рухнула, не успев как следует дозреть.
   Головастов поинтересовался, может, есть смысл поставить на японца, но
оказалось, что Гири Ямагучи - первый среди фаворитов и  ставка  на  него
большого выигрыша не принесет.
   - Насколько проще с лошадьми... -  пробормотал  господин  Головастов,
поняв, что выхода нет и придется рискнуть. - В крайнем случае можно ноги
поломать или понос устроить.
   - Ноги и человеку  поломать  можно,  -  философски  заметил  торговец
информацией. - Только я бы не советовал. У этого японца тренер -  старый
сэнсэй, человека может ногтем зарезать. И пули его не  берут.  Если  кто
ему поперек встанет - недолго проживет.
   После этих слов Головастов взял паузу для  размышления  и  раздумывал
довольно долго, но азарт взял  верх.  Расчетливый  ум  не  устоял  перед
золотым сиянием, да к тому же торговец информацией обмолвился о том, что
сэнсэю скоро исполняется сто лет. Тут  уж  Головастов  не  удержался  от
смеха. Бояться столетнего старика он считал ниже своего достоинства.
   - Зря смеетесь, - сказал торговец информацией. - Для этих сэнсэев сто
лет - все равно что для нас сорок. Сам на гнома похож,  а  человека  ему
убить - все равно что комара прихлопнуть.
   Заодно  он  посоветовал  Головастову  почитать   книги   американских
писателей Сэпира и Мерфи, где  действует  похожий  персонаж,  только  не
японец, а кореец, что, однако, не меняет сути дела.
   Но бизнесмен советом пренебрег, поскольку вообще не любил читать,  и,
поколебавшись  еще  немного,  поставил  деньги  на   Ваню   Бубнова.   И
немаленькие, между прочим, деньги.
   А поскольку неопределенности Головастов страшно  не  любил,  он  стал
непроизвольно  размышлять,  как  бы   все-таки   устроить   так,   чтобы
Ванька-встанька непременно победил.
   И как ни крути, выходило, что для этого обязательно надо устранить  с
его пути японца Гири Ямагучи, причем так, чтобы не нарваться при этом на
месть его таинственного тренера.
 
5 
 
   - Это и есть Россия, Ясука-сан? - спросил Гири Ямагучи, глядя в  окно
на проплывающую мимо бесконечную темную стену тайги.
   Гири с детства любил все большое. Фудзияму, небоскребы, борцов  сумо,