ернула  его  к   предварительному
условию. Все засмеялись, и разговор снова весело и уже  привычно  зажурчал
по удобному светскому руслу.
   Смайли, который терпеть не мог званых обедов, все  время,  как  он  сам
признался потом, "держал палец на курке "чертова острова"  и  только  ждал
случая выстрелить вовремя. Случай представился, когда заговорили  вдруг  о
контрабандной торговле наркотиками, доставлявшей столько хлопот начальнику
островной полиции.
   - Скажите лучше - тревог и огорчений,  -  вздохнул  тот.  -  Приходится
иметь дело не только с профессионалами, но  и  с  богатыми  туристами,  не
брезгующими выгодной контрабандой. И где только не прячут эту  пакость!  В
пустых часах и электробритвах, сигаретных пачках и  сигарных  коробках,  в
специально  обработанных   пустотах   внутри   шоколадных   плиток   и   в
замаскированной парфюмерии. Не перечтешь.
   - Вы пробовали наркотики?
   "Фо па" Янины, принимая во внимание  профессию  и  служебное  положение
Корнхилла, было неуместной наивностью. Но Корнхилл не обиделся, он ответил
вполне серьезно:
   - Мне уже сорок девять, мисс, и у меня трое детей. А как они действуют,
сейчас скажу. - Он вынул из бумажника газетную вырезку.  -  Это  признание
жертвы, пойманной с поличным в отеле "Хилтон". Репортер воспроизвел его по
нашему протоколу. В общем, не наврал и не приукрасил. "Это  не  сон  и  не
галлюцинация, - прочел Корнхилл. - Это распад  психики.  Я  растворяюсь  в
черной жижице. Сердца нет. Кости остались где-то  в  отеле.  Черный  страх
поглотил все: мысли, чувства, личность. Один страх. Это хуже, чем смерть".
   - И это пьют? Зачем?
   Корнхилл, не ответив,  молча  положил  вырезку  в  бумажник.  А  Смайли
воспользовался паузой. Тигр прыгнул.
   - И где сейчас эта жертва?
   - В клинике у доктора Керна.
   - У того, где стрижет газон  человек,  говоривший  с  Богом?  -  лукаво
спросил Смайли и толкнул под столом Шпагина.
   - Кто это здесь говорил с Богом? - тотчас же вмешался тот.
   Епископ поморщился:
   - Сумасшедшие есть везде. Бермуды не исключение.
   В ответ последовала неожиданная и не  без  ехидства  реплика  директора
географического музея:
   - Я не перестаю удивляться, почему  его  преосвященство  не  использует
этот случай во славу христианской религии. Чудеса на Бермудах! Даже в Риме
позеленеют от зависти. Ведь Корнхилл может предъявить миру и второе  чудо.
Живой полицейский инспектор, присутствовавший при казни Христа.
   Епископ, кашлянув, возвратил удар: он был опытным полемистом.
   - Наши русские гости и леди из Варшавы, вероятно, недоумевают, - сказал
он. - Предмет спора, не совсем вовремя затеянного профессором Барнсом,  им
непонятен.  Речь  идет  о  случаях  психического  расстройства  у   людей,
побывавших на так называемом "белом  острове",  точнее,  о  галлюцинациях,
вызванных у них какой-то магнитной аномалией в этом районе. Я не  психиатр
и не физик -  причины  явления  мне  не  ясны.  Но  упомянутые  случаи  не
настолько значительны, чтобы создавать вокруг них дурно пахнущую шумиху.
   - Почему? -  не  унимался  Барнс.  -  Чудо  есть  чудо.  По-моему,  его
преосвященство явно недооценивает значения чуда для возвеличивания  церкви
Христовой.  Тем  более  что   отставной   полицейский   инспектор   Смэтс,
побывавший, по его словам, на Голгофе, - человек явно не  сумасшедший.  Не
так ли, Корнхилл?
   Начальник полиции не совсем, впрочем, уверенно, но  все  же  подтвердил
нормальность своего отставного инспектора, совершившего  столь  редкостную
прогулку во времени.
   - Я должен, однако, заметить, - добавил Барнс все  с  тем  же  шутливым
полемическим вызовом, - что это чудо  льет  воду  совсем  не  на  мельницу
нашего почитаемого епископа. Смэтс утверждает, что казнили  не  Христа,  а
Варавву.
   Епископ, по-прежнему невозмутимый, небрежно вернул брошенный ему мяч.
   - Во-первых, Смэтс - богохульник и еретик, и я не очень-то верю  в  его
галлюцинацию о Голгофе. Во-вторых, пытаясь острить, надо обладать чувством
юмора. У нас с  профессором  Барнсом,  -  пояснил  он,  -  старый  спор  о
существовании Христа. Барнс считает Христа мифом, сочинения евангелистов -
апокрифами, а  донесение  Пилата  о  казни  Христа  императору  Тиберию  -
легендой, сочиненной столетие спустя. Он даже не верит свидетельству таких
историков, как Тацит и Светоний.
   -  Не  верю!  -  загремел  Барнс,  явно   не   замечая   неудовольствия
губернатора,  нисколько  не  заинтересованного  в  проблеме  существования
Христа. - Тацит опирался на легенды, до него сочиненные, а Светоний Только
единожды, да и то вскользь, упомянул о каком-то Хресте, не  то  участнике,
не то зачинщике одного из мелких мятежей в Иудее.  Такие  мятежи  чуть  не
ежегодно вспыхивали по  всем  римским  колониям,  а  имя  Хрест  -  весьма
распространенное в то время в Палестине и  Сирии.  Ссылаться  на  подобные
свидетельства по меньшей мере наивно.
   - Вы любите цветы? - обратилась вдруг леди Келленхем к  сидевшей  рядом
Янине. - Пока наши мужчины закончат религиозный диспут, я покажу вам  свои
ризофоры.
   Смайли, которого вопрос о  существовании  Христа  интересовал  едва  ли
более   деликатного   губернатора,    деликатным    не    был.    Вторично
воспользовавшись паузой, он бесцеремонно перебил спорящих:
   - Кстати: не о Христовом, а о "чертовом острове". Не  кажется  ли  вам,
Корнхилл, что  там  могли  обосноваться  торговцы  наркотиками?  Используя
россказни о привидениях и страхи местных жителей, можно легко  устроить  в
коралловом грунте рифа нечто вроде склада или оптовой базы. Может быть,  и
галлюцинации вызывали ваши наркотики, испаряясь или как-то иначе  отравляя
воздух.
   - После вашей экскурсии мы два раза буквально облазили остров, - сказал
Корнхилл. - Кроме ваших  медных  колышков  для  палатки,  нигде  ни  одной
неровности, углубления или хотя бы трещинки! Сплошное белое отполированное
стекло. Даже спуски в океан и в бухточку также отшлифованы неизвестно кем,
чем и зачем. Мои ребята ощупали с аквалангами дно и стенки бухты - повсюду
гладкий коралл и ни единой горсточки земли  или  песка,  ни  раковины,  ни
водоросли. Пустой аквариум - даже лодку привязать не к чему.
   - Почему вы не  обращались  к  специалистам  для  выяснения  всех  этих
странностей? - спросил у губернатора Рослов.  -  У  вас  же  международный
курорт. Приезжают, вероятно, ученые не только из Англии.
   Сэр Грегори ответил не сразу.
   - Я понимаю это ваше "не  только".  Британцам  больше,  чем  кому-либо,
свойственны осторожность и сдержанность. Это  относится  и  к  ученым.  Мы
пробовали рассказать кое-кому о  некоторых  странностях,  обнаруженных  на
острове, но или выбор адресатов был неудачен, или  рассказчики  не  сумели
передать главное: достоверность рассказанного - особого  интереса  к  нему
отдыхавшая на Бермудах наука не проявила. Да мы и сами не  делаем  попыток
искусственно возбудить такой интерес. Это уже типично английская  черта  -
страх показаться смешными, - улыбнулся  он  виновато.  -  Раздуем  кадило,
соберем ученых, слетятся  газетчики  -  и  вдруг  пшик!  Что-нибудь  вроде
солнечной активности или напряжения земного магнитного поля.  Надеюсь,  вы
простите мне мою наивную и, может быть, нелепую терминологию - я  ведь  не
специалист. Но очень боюсь, что и специалисты отступятся: исследования  на
месте невозможны,  аппаратура  бездействует.  Начнутся  гадания,  поползут
слухи, отпугивающие  туристов,  создастся  угроза  паники  среди  местного
населения.
   -  Эпидемической  паники,  -  подчеркнул  епископ.  -  Я  бы  на  месте
губернатора вообще запретил поездки на остров.
   - Это  только  увеличит  нездоровое  любопытство.  Любой  запрет  можно
нарушить.
   - Введите охрану и патрулирование. Есть же у нас полицейские катера!
   - Боюсь, что в метрополии это сочтут превышением власти, - сказал  лорд
Келленхем. - Я не могу ограничивать свободу туризма. Остров -  не  военная
база и не засекреченный объект. Там, где они  есть,  об  охране  заботится
военная администрация, и не мое дело  регулировать  процедуру  каботажного
плавания  или  туристских  экскурсий.  Лучше  всего  поменьше  болтать   о
странностях этого проклятого острова и  не  мешать  рыбакам  и  лодочникам
избегать его в своих профессиональных поездках.
   Смайли  подмигнул  Рослову:  пора,  мол!   И   Рослов   сделал   первый
дипломатический ход.
   - Надеюсь, что сэр Грегори и никто из присутствующих, - сказал он, - не
будут возражать против поездки нашей научной группы на этот загадочный  и,
может быть, совсем не проклятый остров. Вреда мы не принесем, а  возможно,
и объяснить кое-что сумеем, и странности перестанут быть странностями.
   - К тому же мы ничего не возьмем с собой,  кроме  диамагнитных  шлемов,
заказанных  мистером  Смайли  в  Нью-Йорке,  -  прибавил  Шпагин.  -  Даже
фотоаппараты оставим в гостинице.
   - Они бесполезны, - усмехнулся Корнхилл. - Все равно ни  одного  снимка
не сделаете.
   - Какая жалость, что воскресшего Христа не удастся заснять на пленку, -
хохотнул Барнс. - Но может быть, он превратит  для  вас  в  вино  воду  из
бухточки. Тогда выпьете за здоровье его преосвященства. Может быть,  он  и
поверит.
   - Хватит, Барнс, - поморщился губернатор.
   Директор музея мгновенно стал серьезным.
   - Лично я думаю, - прибавил он, - что вы  ничего  не  увидите.  Никаких
галлюцинаций и магнитных загадок.
   - Вы так уверены? - спросил Смайли.
   - Вполне. Я провел на острове целую ночь  и  не  увидел  ни  богов,  ни
пиратов.  Консервы  превосходно   открывались,   и   жестяные   банки   не
сплющивались в  шедевр  поп-арта.  Так  что  у  меня  есть  все  основания
сомневаться в странностях "белого острова".  Его  привидения  не  доверяют
скептикам.
   Но трезвый голос Барнса уже не мог повлиять на  предпринятую  операцию.
Содействие губернатора и  начальника  полиции  открывало  "зеленую  улицу"
кораблям аргонавтов. И когда вернулись из сада Янина и леди Келленхем,  за
столом шел веселый и мирный спор  о  преимуществах  английской  и  русской
кухни.



4. СИНАЙ И ГОЛГОФА

   - Вначале бе слово и слово бе к Богу и Бог бе слово, - сказал с пафосом
Пэррот.
   - Ты что имеешь в виду? - спросил Смайли.
   - Библию, капитан.
   - Типично религиозное помешательство, - шепнул доктор Керн Рослову.
   Но Пэррот даже не взглянул на них.
   - Где это было, Пэррот?
   - В Синайской пустыне, капитан. Был вечер и было утро: день шестый.
   - Он знает наизусть все Пятикнижие, но цитирует его только тогда, когда
упоминают о его приключении. В остальном он совершенно нормален,  -  снова
шепнул Керн, и опять Пэррот не услышал или не захотел услышать.
   Рослов и видел перед собой  на  первый  взгляд  совершенно  нормального
человека. Смотрел он ясно и вдумчиво, говорил буднично и  разумно.  Только
тогда, когда он цитировал Библию,  его  хрипловатый,  глухой  голос  вдруг
подымался до проповеднического пафоса. На Рослова и Керна  он  по-прежнему
не обращал никакого внимания.
   Встреча эта состоялась в саду частной клиники доктора Керна, в кедровой
рощице на холмистых нагорьях за городом.  Рослов  поехал  туда  вместе  со
Смайли, а Шпагин с Яниной отправились в сопровождении Корнхилла  навестить
отставного полицейского инспектора Смэтса.
   Керна  нашли  в  саду  отдыхавшим  после  очередного  утреннего  обхода
больных. Прочитав записку  губернатора,  суховатый  пожилой  англичанин  с
любопытством оглядел Рослова.
   - В первый раз вижу человека из Москвы, - улыбнулся он. - Не  из  штата
Айдахо, а из России. В Штатах есть две или три Москвы, а в  России  только
одна, но какая! Впрочем, по вашей бороде вас можно принять за  американца,
скажем, с юго-запада, из Техаса или Калифорнии. Хотя бороды сейчас в  моде
не только в Америке.
   - Даже в Москве, - сказал Рослов.
   - Только борода у вас ухоженная, как у английских королей. Ручаюсь, что
вы носите ее только из желания нравиться.
   - Вы угадали - из щегольства, - засмеялся Рослов.
   Керн  помахал  перед  ним  губернаторской   запиской.   Подчеркнуто   и
многозначительно.
   - А знаете, о чем я подумал, прочитав  это  письмо?  Вы  хотите  видеть
Пэррота. А у него была точно такая же борода. Он чем-то  напоминал...  ну,
вашего старшего брата, что ли...
   - В самом  деле...  -  вмешался  Смайли,  -  я  тоже  припоминаю.  Было
сходство. Ей-богу, было.
   - Почему вы все  говорите  в  прошедшем  времени:  было,  напоминал,  -
удивился Рослов. - А сейчас?
   - Сейчас вы увидите своего дедушку,  -  сказал  Керн.  -  Сколько  вам?
Тридцать? Он  старше  вас  всего  на  пять  лет,  но  вы  дадите  ему  все
шестьдесят... Пэррот! - позвал он  склонившегося  над  грядкой  поблизости
человека в вылинявшем синем комбинезоне.
   Подошел седой, лохматый старик, ничем, кроме бороды, да и то не черной,
а белой, не похожий на Рослова. Только загорелое лицо  его  без  морщин  и
отеков свидетельствовало о том, что седина обманывает.
   - Что вам угодно, док? - спросил он.
   - Поговорите с моими гостями, Пэррот. Один из Европы - знаток Библии...
   Реплика Керна не произвела впечатления на Пэррота. Глаза  его  смотрели
равнодушно и холодно.
   - ...другой из Штатов, - продолжал  доктор.  -  По-моему,  вы  знакомы,
Пэррот. Мистер Смайли когда-то навещал вас здесь. Припомните.
   Пэррот взглянул на Смайли и кивнул без улыбки.
   - Я помню, капитан. Вы уже раз говорили со мной, капитан.
   - Почему "капитан"? - шепнул Рослов доктору.
   - Для местного жителя любой искатель кладов всегда капитан.
   А Смайли и не думал отрицать своего "капитанства".
   - Вот и отлично,  Пэррот,  -  сказал  он.  -  Память  у  тебя  золотая.
Вспомни-ка еще раз свой разговор с Богом.
   Тут Рослов и увидел, как седой  рабочий-садовник  вдруг  превратился  в
библейского проповедника. Но Смайли решительно и  настойчиво  приостановил
извержение цитат:
   - Библию я тоже читал, Пэррот.  Все  ясно.  Синай,  пустыня,  гора.  Ты
стоишь и внемлешь гласу Бога, как Моисей. Откуда?
   - С неба.
   - Громко?
   - Нет. Глас Божий отзывался во мне самом. В душе.
   - С чего началось?
   - С приказа. Я вдруг услышал: "Стой на месте! Все вы одинаковы -  ищете
клада,  которого  нет.  И  какой  одинаково  ничтожный  у  каждого   запас
накопленной им информации".
   - Стой! - закричал Рослов. - Он не может так говорить, Смайли.  Это  не
язык садовника. Он не понимает,  что  говорит.  Спросите  его:  то  ли  он
говорит, что услышал?
   Пэррот стоял строгий и каменный, не слушая Рослова.
   - Ты повторяешь в точности то, что слышал?  -  повторил  Смайли  вопрос
Рослова.
   - От слова до слова, капитан. Мало понял, но ничего не забыл. Разбудите
ночью - повторю, не сбиваясь. Как Библию.
   - Откуда ты знаешь, что с тобой говорил именно Бог?  Может  быть,  тебе
это только послышалось?
   - Я спросил его: "Ты ли это, Господи? Отзовись". Он  ответил:  "Все  вы
задаете один и тот же вопрос. И никто даже не поймет правды. Я был тобой и
знаю твою мысль, и твой страх, и гнев, и все, что кажется  тебе  счастьем.
Смотри". И я увидел стол, как в харчевне старика Токинса, большой  стол  и
много еды. "Попробуй, ешь, пей, радуйся, - сказал Бог, - ведь это  и  есть
твое счастье". И я ел, отведывая от каждого  блюда,  и  запивал  вином,  и
плясал вокруг стола, хмельной и сытый, пока не отрезвел и не услышал  глас
Божий: "Вот так  вы  все.  Ничего  нового.  Скудость  интересов,  животная
возбудимость, шаблонность мышления, ничтожная продуктивность информации. Я
просмотрел ее и ничего не выбрал. Ты из тех, о ком у вас говорят:  ему  не
нужен головной мозг, ему достаточно спинного".
   - Что! - закричал Рослов, вскакивая, но тут же сел, потому  что  Пэррот
даже не взглянул на него.
   Он продолжал говорить с Богом.
   - "Я не пойму тебя. Господи", - промолвил я и услышал  в  ответ:  "Тех,
кто мог бы понять, я еще здесь не видел. Ты  говоришь:  Бог!  В  известном
смысле я - тоже оптимальное координирующее устройство. Но  параметры  ведь
не те: я не вездесущ и не всеведущ, не всеблаг и не всесилен.  Я  читаю  в
твоем сознании: ты уже мнишь себя Моисеем, вернувшимся  к  людям  с  новым
законом Божьим. А вернешься ты с необратимыми  изменениями  в  сознании  и
мышлении. И в тканях  организма:  посмотри  в  зеркало  бухты,  только  не
упади". Я посмотрел и упал:  на  меня  взглянул  оттуда  незнакомый  седой
старик. Я не захлебнулся только потому, что внизу была лодка, капитан. Вот
и все.
   Пэррот умолк и замер, облокотившись на лопату, которая под его тяжестью
почти наполовину ушла в жирную корочку почвы. В ясных, но  странно  пустых
глазах безмятежно голубело небо.
   - Разрешите, доктор, задать ему несколько вопросов? - Рослов  буквально
дрожал от нетерпения.
   - Задавайте через Смайли, - сказал Керн, - он, как мы говорим, вас  "не
принял" и отвечать не будет.
   - Смайли, спросите у него, что значит "параметр" и "оптимальный"?
   Смайли повторил вопрос.
   - Не знаю, - ответил Пэррот.
   Рослов снова спросил через Смайли:
   - Вы что-нибудь читаете, кроме Библии?
   - Нет.
   - А до разговора с Богом?
   - Ничего не читал. Даже газет.
   - Какое у вас образование?
   - Никакого. Научили немножко грамоте в детстве.
   - Все ли вам понятно в Библии?
   - Две строки понятны, третья - нет. И  наоборот.  Но  Библию  читаю  не
умом, а сердцем.
   - У меня нет больше вопросов, - сказал Рослов. - Пусть идет.
   Молчание проводило уход Пэррота. Долгое, встревоженное молчание. Первым
нарушил его Керн.
   - Я впервые слышу полностью этот рассказ и понимаю цель ваших вопросов,
- сказал он Рослову. - Вы обратили внимание на то,  что  он  воспроизводил
бессмысленный  для  него  текст  с  механической  точностью  магнитофонной
записи. Не сбился ни на одном  слове,  словно  цитировал  по  журналу  или
учебнику.
   - Он процитировал даже Эйнштейна, - вспомнил Рослов.
   - Вы что-нибудь понимаете? Ведь он нигде  не  учился.  И  читает-то  по
складам.
   - Нет ли среди ваших пациентов  математиков  или  биологов?  -  спросил
Рослов.
   - Вы думаете, что он  мог  услышать  от  кого-нибудь  эти  "параметры"?
Галлюцинация могла, конечно,  обострить  память,  -  задумчиво  согласился
Керн, - но от кого он мог слышать, с кем общался? Практически - ни с  кем.
Нелюдим и замкнут. Да и нет у нас таких, чьи разговоры могли  бы  породить
эту  биомагнитофонную  запись.  Несколько   спившихся   курортников,   два
студента-наркомана и бывший врач - параноик. О "параметрах" они  знают  не
больше Пэррота. Нет, это категорически отпадает.
   - Тогда это дьявольски интересно, - сказал Рослов.
   - И необъяснимо.
   - Почему? Никто даже и не пытался найти объяснение.
   -  Странная  галлюцинация,  -  заметил  Керн.  -  Странная  и  сложная.
Предположить, что он придумал все это уже в период болезни,  трудно  -  не
тот интеллект. Болезнь, конечно, могла обострить фантазию, но не  у  него.
Да и патологические нарушения психики - несомненно следствие, а не причина
галлюцинации.
   - А вы помните, как он процитировал Бога  о  необратимых  изменениях  в
сознании и мышлении? - спросил Рослов. - Кто-то  или  что-то  очень  точно
прогнозировали последствия происшедшего.
   - Кто-то или что-то? У вас есть объяснение?
   - Пока нет. За объяснениями мы поедем на "белый остров".
   Керн улыбнулся сочувственно и не без сожаления.
   - С удовольствием встречусь с  вами  вторично,  только  не  в  качестве
лечащего врача, - заключил он. - На вашем месте я бы не рисковал.
   А Шпагин с Яниной в это время выслушали почти аналогичное пожелание  от
вышедшего в  отставку  инспектора  уголовной  полиции  города  Гамильтона.
Корнхилл, привезший их в  белый  коралловый  домик  с  такими  же  плитами
открытой веранды, тотчас же уехал, сославшись на неотложные  дела.  Смэтс,
располневший  и  обрюзгший,  больше  похожий  на   трактирщика,   чем   на
полицейского, понимающе усмехнулся