тарого  друга,  становится  личным  секретарем Владимира Ивановича  и
посвящает себя его трудам и занятиям.
     Радиевый  институт  переходит к Хлопину.  Биогеохимическую  лабораторию
Владимир  Иванович  посещает  время от времени, но  зорко следит  за работой
сотрудников, оставляя за собой общее руководство.
     Коллектив сотрудников постоянно  пополняется,  и  трудно  уже  сказать,
какое по счету поколение биогеохимиков выращивает старый ученый.
     Как-то,  заехав   в  лабораторию,  Владимир  Иванович  знакомил  нового
сотрудника  Кирилла  Павловича Флоренского с  Ненадкевичем.  Флоренский  был
молод, его в лаборатории  называли "мальчишкой".  Константин Автономович уже
носил широкую, окладистую  бороду, совсем  белую от седины, и стоял за своим
столом величественно и грозно, как бог Саваоф.
     Называя Флоренского Ненадкевичу, Владимир Иванович прибавил:
     -- Это мой ученик!
     А затем, обращаясь к Флоренскому, представил Ненадкевича:
     -- Это тоже мой ученик!
     Переезд биогеохимической лаборатории в Москву совпал с началом  нового,
исторически важного периода в развитии биогеохимии. Казавшиеся столь чуждыми
житейским  потребностям  человека  биогеохимические  идеи  Вернадского стали
находить практическое приложение.
     В сущности, так называемые чистые, то есть не преследующие практических
целей, науки рано или поздно непременно находят свое приложение к жизни.
     История науки и техники  свидетельствует,  что  никакое научное знание,
никакое научное открытие не может остаться не  приложенным к жизни.  Так или
иначе  оно найдет  свое  применение и даст  практические результаты, хотя  и
трудно предвидеть, когда и как это произойдет.
     Старый  товарищ Вернадского по Московскому университету,  с которым  он
теперь вновь встретился, Сергей Алексеевич Чаплыгин, не уставал повторять:
     -- Нет ничего в мире практичнее хорошей теории!
     Вернадский исследовал природу и проникал в  ее законы без  мысли о том,
когда,  где и к каким практическим результатам эти исследования приведут, но
с полной уверенностью, что так или иначе они к ним приведут.
     Летом  1933  года  межрайонная конференция  при  Уровском  институте  в
Восточном Забайкалье слушала доклад доктора Ф.  П. Сергиевского о загадочной
болезни,  носившей название "уровской" по местности, где она обнаруживалась.
Болезнь   называлась   также   "кашино-бековской"   по   имени   ее   первых
исследователей.  Основные проявления болезни сводились к  замедленному росту
костей,  искривлению   их,   общей  слабости   организма.   Болезнь   носила
эндемический  характер. В  отличие  от эпидемических заболеваний, не знающих
географических  границ  для  своего  распространения,  эндемические  болезни
никогда не выходят за пределы своих постоянных географических границ.  Такая
особенность  эндемий  заставляет  подозревать,  что  причина  их  кроется  в
физических особенностях данной местности.
     Однако исследования местности Уровского района, где заболевание костяка
у жителей носило массовый характер, не дали удовлетворительных выводов. Одни
исследователи  считали  уровскую  болезнь  соединением инфекции  и простуды,
другие  видели  в ней сложный  авитаминоз, третьи --  свинцовое  отравление,
повышенное содержание радия в забайкальских водах.
     Конференция  при  Уровском  институте,  изучавшем   болезнь  и  условия
местности,  пришла  к  выводу,  что  без  биогеохимического изучения вопроса
проблема вряд ли будет разрешена.
     Заключение  конференции институт  направил  в Академию  наук. Александр
Павлович   Виноградов   представил   письмо   Вернадскому,   и  было  решено
незамедлительно организовать специальную экспедицию в Восточное Забайкалье.
     Молодой доктор из  Саратова  представлялся  самым  подходящим в  данном
случае начальником  экспедиции.  Ближайшим  помощником  себе Симорин  выбрал
Флоренского.  Несмотря  на свою крайнюю  молодость,  Кирилл Павлович обладал
большим геологоразведческим  стажем. Он с четырнадцати лет  начал работать в
геологических экспедициях. Вместе с известным палеонтологом Д. И. Иловайским
Флоренский выполнил свою первую научную работу об аммонитах. Стремясь понять
условия жизни и эволюции древних организмов, начинающий ученый увидел, какое
огромное значение имеют для его задачи геохимия и биогеохимия.  Не прекращая
своего участия в  экспедициях, Флоренский пополнял свое образование  заочным
порядком, а когда биогеохимическая  лаборатория начала в  Москве набор новых
сотрудников, он поступил туда.
     Перед  экспедицией   Симорина  была   поставлена   задача  --  выяснить
количественное содержание  фтора,  брома, йода,  фосфора  в  водах,  почвах,
подпочвах,  горных породах, в характерных представителях растительного мира,
в отдельных тканях и органах животных, в продуктах питания.
     Экспедиция возвратилась в Москву  с большим количеством всяких проб  --
воды, почв,  растений,  животных. Произведенным  в лаборатории анализом проб
было  установлено,  что  в основе уровской  болезни лежит недостаток в почве
кальция.
     Успешные   результаты  первой  экспедиции  повлекли  за   собой   новые
экспедиции в  районы эндемических заболеваний.  Оказалось, что  изменение  в
почвах содержания железа,  кальция, фосфора, йода  и других элементов  резко
сказывается  на  растениях,  а  затем  через  растения  и  на  животных. Так
распространенный в некоторых горных районах зоб у людей является результатом
недостатка йода. С введением в пищу йода болезнь излечивается.
     Широко известной  по всему миру "белой  чумой" заболевают  растения при
недостатке в почвах меди. Внесение в почву меди излечивает растения.
     Местности с нарушением в ту  или другую  сторону среднего  содержания в
почвах и водах того или другого химического элемента А. П. Виноградов назвал
"биогеохимическими провинциями" и  посвятил им  и связанным с ними  эндемиям
интересную монографию, опубликованную в 1937 году.
     Влияние избыточного содержания в почвах и породах химических  элементов
на растения привело А. П. Виноградова и Д. М.  Малюгу  к мысли о возможности
биогеохимического   метода   поисков   рудных  месторождений.   Метод   этот
основывается на концентрации рудных элементов в растениях и  почвах, а также
на своеобразном подборе и распределении растений в рудных районах.
     Биогеохимический метод  поисков  рудных  месторождений  был  с  успехом
испытан у нас  на  Урале, на  Кавказе и  в Туве. При особенно  благоприятных
условиях этим  методом  удавалось обнаружить руду на глубинах  до пятидесяти
метров.
     Как  многие представители теоретической,  отвлеченной мысли, Вернадский
ценил и любил людей, умеющих приложить к жизни теоретическую науку *. Каждое
применение  его собственных идей к  житейским  потребностям человека  делало
ученого счастливым на много дней. В  таких  случаях  он  жадно интересовался
всеми  подробностями  дела.  Возвратившихся  из  Забайкалья  сотрудников  он
расспрашивал долго и подробно обо всем, что они видели, что нашли.
     *  Развитое  теперь  учение  о  биогеохимических  провинциях  позволяет
бороться  с  целым  рядом эндемических заболеваний  у  людей,  у животных  и
растений.
     Начатое  В.  И.  Вернадским изучение сверхмалых количеств  элементов  в
организмах  привело  также  к  созданию  специальных  удобрений  с  добавкой
некоторых элементов, значительно повышающих  урожайность полевых и огородных
культур.

     При  этом оказалось,  что сам  Владимир Иванович,  бывавший  когда-то в
Забайкалье, знаком с местностью не хуже своих собеседников.
     -- Тамошние жужелицы не имеют под своими надкрыльями настоящих крыльев,
это особый подотряд, переходный к приморским, -- поправил он рассказчика.
     Каждый   раз,   бывая  в  Старо-Монетном  переулке,  Владимир  Иванович
спрашивал  сотрудников  о данных  анализа  привезенных из  Забайкалья  проб.
Последний  из   учеников   Вернадского,   работавший  под   непосредственным
руководством  великого  ученого,  Кирилл  Павлович Флоренский,  был  поражен
вниманием  Владимира Ивановича  ко  всем  мелочам  процесса,  обеспечивающим
надежность  результатов.  Впоследствии, когда Флоренскому  пришлось работать
под личным наблюдением руководителя, он должен был повторять опыт до  полной
уверенности в правильности результатов.
     Строгая  проверка  фактов  и была тем  необходимым  условием, благодаря
которому обобщения ученого живут и развиваются до сих пор.
     Возвращение в Москву совпало с необыкновенным подъемом творческой мысли
Вернадского.
     Среди хозяйственных  забот, связанных  с переездом в Москву, он не  раз
пишет Б. Л.  Личкову, что ощущает "странное и  необычное для своего возраста
состояние непрерывного роста".
     "Многое сделалось для меня ясным, что я не видел раньше", -- признается
Владимир   Иванович   и  тут  же  сообщает  о  нарождении   новой  науки  --
радиогеологии,  складывавшейся  в  основном из  проблем, разрабатывавшихся в
течение всей жизни Вернадским.
     "В  связи  с  этим  для   меня  выяснилось,  что  существует  по  линии
выветривания и  метаморфического изменения пород  изменение радиологическое,
на которое не обращают внимания; сейчас изменяем определение возраста пород:
надо  брать  бедные  ураном  и  торием  тела;  существует  гелиевое  дыхание
планеты... -- перечисляет Вернадский одну за другой проблемы новой науки. --
В связи с  наличием тяжелой воды  пришлось поставить вопрос, где ее  искать,
мы,  может быть, нашли путь  к  метаморфизму;  надо  думать,  что  обогащены
тяжелым водородом  именно глубокие  воды... Еще два следствия: первое, что я
был  прав в  1926  году, когда выставил, что  организмы  разно  относятся  к
протонам, и второе,  что атомные веса меняются геохимически с парагенезисом.
Опыты  поставлены,  и я находился  и  нахожусь  в  этом периоде  творчества,
несмотря на вашу беду, смерть Сергея Федоровича..."
     По  заведенному  издавна  порядку  Владимир  Иванович переписывается  с
учениками, запрашивает о ходе их занятий, но неизменно сообщает и о своих.
     И даже 19 ноября 1937 года он пишет:
     "Я рад, что моя творческая мысль не ослабела".
     Вернадский  в  своих сотрудниках видел не служащих, а участников общего
творческого процесса. Судьба каждого  из них волновала его, как собственная.
Может быть, больше, чем собственная.
     Военно-медицинская академия несколько  раз  отказывала Академии наук  в
отзыве Виноградова.  Вернадский  добился  вмешательства  Народного Комиссара
Обороны, и просьба была удовлетворена.
     Непременный  секретарь  Академии наук Н. Г.  Бруевич  дважды  отказывал
Вернадскому в ходатайстве  об отозвании сержанта К. П. Флоренского из армии,
ссылаясь на невозможность ослаблять ее кадры.
     Вернадский,  в третий  раз обращаясь  к  Н. Г.  Бруевичу,  указывал  на
исключительную одаренность молодого ученого:
     "На  протяжении моей более чем шестидесятилетней научной деятельности я
встречал только два-три человека такого калибра. Флоренский-сержант теряется
в  массе;  Флоренский-ученый  --  драгоценная  единица в  нашей  стране  для
ближайшего будущего".
     Вызов Флоренскому был послан.
     Когда Александр  Михайлович  Симорин  был  арестован,  Вернадский,  как
директор геохимической лаборатории АН СССР, обратился в Президиум Верховного
Совета, требуя освобождения и возвращения  на работу  "талантливого ученого,
прекрасного  научного работника". Охарактеризовав подробно заслуги Симорина,
Вернадский писал в заключение:
     "Арест  его  был  для  меня  совершенно  неожидан,  и  я  нисколько  не
сомневаюсь, зная его  очень хорошо, что мы имеем здесь случай, не отвечающий
реальным обстоятельствам дела.
     Обращаясь  к  такому  высокому  учреждению,  как  Президиум  Верховного
Совета, я считаю себя морально обязанным говорить с полной откровенностью до
конца. В это время много людей очутилось в положении  Симорина без  реальной
вины с их стороны. Мы не можем закрывать на это глаза.
     А.  М. Симорин  мужественно перенес выпавшее  на его  долю несчастье, и
возвращение  его в нашу  среду к любимой научной работе, где он очень нужен,
будет актом справедливости".
     Ответа на свое обращение Вернадский не получил.  Дружескую переписку  с
Симориным  он  не переставал вести,  и этой  смелости Вернадского  Александр
Михайлович был многим обязан.
     Обратив  внимание  на  то, что  с  Симориным  переписывается  академик,
администрация   исправительно-трудового    лагеря    заинтересовалась    им.
Выяснилось,  что  Симорин врач,  и его перевели в  межлагерную больницу "для
использования по специальности" *.
     * А. М. Симорин, полностью реабилитированный в 1957 году, возвратился в
Москву.

     Владимир Иванович считал Симорина своим сотрудником. До конца жизни  он
отказывался подписать приказ об его  увольнении и за  год  до  своей  смерти
писал ему, как другим ученикам:
     "Я  думаю,  что  эта  книга   ("Химическая  структура   биосферы  и  ее
окружения")  и отдельные экскурсы,  с  ней связанные, будут последними моими
научными работами. Если мне суждено будет еще прожить, хотел бы написать еще
"Пережитое и  передуманное".  Я  видел столько  удивительных  людей в разных
странах...  Я  пережил  сознательно такие  мировые  события,  которые раньше
никогда не бывали..."
     В одно время с письмом к Симорину Владимир Иванович писал Личкову:
     "Пока я чувствую себя моложе всех молодых".
     Молодостью, творческим подъемом дышало выступление Вернадского  на XVII
Международном геологическом конгрессе.
     Торжественное   открытие   конгресса   состоялось   в  зале  Московской
консерватории 21  июля 1937 года.  Сначала происходила традиционная передача
президентских  полномочий  от старого президента  новому -- академику  Ивану
Михайловичу Губкину.
     На  первом пленарном заседании конгресса Вернадский сделал  свой доклад
"О значении радиогеологии для современной геологии".
     Доклад  был  проникнут  глубоким  философским содержанием. В  нем  были
стройно объединены на  общем фоне  истории  радиогеологии проблемы  возраста
Земли, источников ее тепловой энергии, проблемы биосферы и  радиологического
рассеяния элементов, общие вопросы  мироздания и космическая  характеристика
нашей планеты.
     По мнению  Вернадского  нашу  планету нужно рассматривать в космосе как
тело  холодное.  Наибольшая  температура  в   ней,  реально  наблюдаемая   в
магматических  породах, едва ли превышает 1200 градусов, причем значительная
часть  этой  температуры,  наблюдаемой  в  лавах, связана  с  окислительными
процессами.
     На глубине температура достигает  максимум 1000 градусов. В космическом
масштабе  Земля  --  планета   холодная.   Область  ее  высокой  температуры
сосредоточена в земной коре, мощность которой не превышает 60 километров,  и
в ней нет сплошного огненно-жидкого слоя.
     Возможно, что  температура  земного ядра  будет  очень  низкая,  равная
температуре метеоритов, идущих из космических просторов.
     Вернадский  считал эмпирическим обобщением,  что количества  рассеянной
радиоактивной энергии земного  вещества достаточно в  верхних частях планеты
для  того,  чтобы объяснить  все движения  твердых  масс  земной  коры,  все
движения жидких и газообразных масс, хотя эта энергия не единственная.
     В  существовании  на  нашей  планете  двух  устойчивых  изотопов  урана
Вернадский видел геохимический факт огромного геологического значения.
     -- Не было ли  времени,  когда на Земле существовали атомы и химические
реакции, ныне на ней отсутствующие, -- элементы No 61,  83, 87,  93, 94, 95,
96? Не исчезли ли они уже в главной своей массе к нашей эпохе? Во что, кроме
гелия, они превратились? И не было ли  времени, когда поверхность планеты --
в  доархейское время  --  была расплавлена  благодаря радиогенному теплу? --
спрашивал он. -- Геолог должен уже теперь научно учитывать это возможное или
вероятное  явление  и   искать  проявлений  его  в  научных   фактах.  Здесь
вскрываются огромные чисто радиогеологические  явления,  которые  определяют
фон,  на  котором  строится  геологическая  история  нашей   планеты  в   ее
космическом аспекте. Геологически медленно атомный химический состав земного
вещества меняется. Исчезают одни химические элементы и зарождаются новые.
     Останавливая  внимание  конгресса  на рассеянии  элементов,  Вернадский
заявил  о необходимости  признать, что повсеместное  рассеяние радиоактивных
элементов  --  урана,  тория,  актиноурана  --   указывает  на  чрезвычайную
длительность  существования горных пород земной коры. В том же  повсеместном
рассеянии   радиоактивных    элементов   Вернадский   видел    необходимость
предположить, что все химические элементы находятся в радиоактивном распаде,
но только распад их не открывается существующими методами.
     Заканчивая   свой   доклад,   Вернадский   предложил   образовать   при
Международном   геологическом  конгрессе   комиссию,  которая   занялась  бы
установлением   единой  методики   геологического  определения   времени   и
получением точных численных величин.
     Предложение  было  единогласно  принято.  Комиссия   по  геологическому
времени  учреждена,  и  Вернадский  был  избран  ее  вице-председателем.  От
председательствования он  решительно отказался, памятуя о новом строе  своей
жизни.
     Субъективное ощущение молодости  не  отражает действительного состояния
организма.  Через  месяц после  выступления на конгрессе Владимира Ивановича
постиг  легкий удар. Он лишился способности двигать пальцами правой руки,  и
это   напугало  его  больше  всего.  Советские   специалисты  уверяли,   что
способность владеть пером вполне восстановится, и они не ошиблись.
     В ноябре Владимир Иванович уже писал Ферсману:
     "Я чувствую себя умственно совершенно  свежим и  "молодым", стараюсь не
думать о моей книге, в частности о ноосфере, хотя ясно вижу, что у меня идет
глубокий   подсознательный   процесс,  который  неожиданно  для  меня  вдруг
вскрывается в отдельных заключениях, тезисах, представлениях".
     Надо ли добавлять, что все они неизменно восходили к проблемам космоса?

        "Глава XXX"
        "КОСМИЧЕСКАЯ ХИМИЯ"
     Геохимия является неразрывной частью космической химии.
     Небольшой стекольный завод,  находившийся под  Ленинградом, обратился в
Академию  наук  с  просьбой  исследовать   прилагаемый   песок,   идущий  на
производство  стекла. Администрации  завода  собственными  силами  никак  не
удавалось найти причину, почему стекло, получаемое из этого песка, постоянно
и неизменно оказывалось окрашенным в зеленоватый цвет.
     Килограмм  песка  в   холщовом  мешочке  направили  в  минералогическую
лабораторию академии. Константин  Автономович  Ненадкевич проделал всю гамму
приемов анализа -- от плавиковой кислоты до паяльной трубки  -- и убедился в
том,  что темно-зеленый  осадок на дне пробирки не что другое, как сернистый
хром.
     Результат   анализа   заинтересовал   Ненадкевича.   Он   проверил   по
справочникам  свою  огромную  память.  Справочники  на  всех  языках  Европы
подтвердили, что никто никогда и нигде сернистого хрома в природных условиях
не обнаруживал,  а  приготовление  его  в лабораторном порядке  удавалось  с
трудом. В одном справочнике нашлось указание, что сернистый хром встречается
в метеоритах.
     -- Как это понимать,  Владимир Иванович? --  спросил  верный  ученик  у
привлеченного на совещание учителя.
     Осторожно высыпая на  ладонь  из холщового мешочка светлый, почти белый
песок, Владимир Иванович спросил:
     -- Это, видимо, дюнный песок?
     -- Да,  песок сестрорецких дюн, --  подтвердил Ненадкевич,  не понимая,
куда направилась мысль учителя. -- Что из этого следует?
     Отложив мешок и пересыпая с ладони на ладонь холодный песок, Вернадский
задумчиво сказал:
     -- Из этого следует, что дюнный песок очень чистый песок, атмосфе