абинете,  --  создать  специальную
радиевую комиссию: Карпинский, Бекетов, Голицын, Чернышев, Рыкачев,  Вальден
и ты. Твоя инициатива, ты и действуй теперь, спрашивать будем с тебя.
     -- А средства?
     --  Еще  и средства... -- протянул непременный секретарь в тоне старого
украинского анекдота о ленивом парубке, и оба расхохотались. -- Министерство
раскошелилось на тысячу  рублей для закупки радиевых препаратов, -- прибавил
он.
     -- А экспедиции? Ольденбург развел руками.
     -- В этом году не дадут!
     -- Значит, пропадает еще год?
     --  Будем побираться. Если  по  железной дороге  --  министерство  даст
бесплатный билет, что-нибудь даст Минералогическое общество,  можно привлечь
и частных лиц... -- тоскливо перечислял Ольденбург.
     Оба враз безнадежно вздохнули.
     Таким образом, удалось в наступающем 1910 году  командировать в Фергану
только  одного  Ненадкевича.  Он великолепно  с бесплатным  билетом  первого
класса в отдельном  купе добрался до  места. Обратно  Константин Автономович
возвращался за свой счет в третьем классе, но вез с собой уверенность, что в
Ферганской области,  кроме  Тюя-Муюпского  рудника,  который он  обследовал,
будут открыты десятки богатейших месторождений радиоактивных руд.
     На долю Вернадского  в  том  же  году выпала обязанность  произнести по
существовавшему  тогда  старому обычаю  речь в торжественном  годовом  общем
собрании Академии наук.  Темой для нее Владимир Иванович выбрал: "Задачи дня
в области радия".
     Он  коротко напомнил  об открытии радиоактивных  элементов  и тотчас же
перешел к его значению в истории человечества.
     Так   же  коротко  перечислял  он   и  те  возможности,  которые  несет
радиоактивное  излучение людям  как  новый  источник  химической  и тепловой
энергии,  и  те  возможности,  которые открылись  человечеству для  изучения
строения вещества, для проникновения в глубь атома.
     Представление  о бренности  атома не слишком взволновало слушателей, но
когда оратор упомянул о том,  что старинные мечтания алхимиков о превращении
одного элемента в  другой  вполне реальны и  осуществимы, по  залу  пробежал
взволнованный шепот.
     -- Но все эти изменения пока в  будущем, -- поспешил успокоить собрание
оратор.  -- Ожидания  далеки  от действительности...  И  невольно перед нами
выдвигается основной вопрос в области радия. Почему в эти четырнадцать  лет,
когда совершился переворот в научном мировоззрении,  так  слабо отразился он
на  картине природы и еще медленнее  и слабее проник  он в область, наиболее
нам ценную, -- в область человеческой жизни, человеческого сознания?
     Владимир Иванович взглянул в зал, точно ожидая ответа, и, выпив  глоток
воды, сказал:
     -- Ответ на  эти вопросы дает  изучение прошлого. Мы знаем, что научные
открытия  не  являются  во  всеоружии,  в  готовом  виде.  Процесс  научного
творчества, озаренный  сознанием отдельных великих  человеческих  личностей,
есть  вместе  с тем медленный,  вековой процесс  общечеловеческого развития.
Историк  науки открывает всегда  не  видную современникам,  долгую и трудную
подготовительную работу.
     Слова  эти  были  покрыты  сочувственными  аплодисментами,  после  чего
Владимир Иванович  перешел к  той части своей  речи,  где  он всегда был так
силен,  --  к  истории происходящего научного переворота. Он назвал  десятки
имен, обратил внимание  слушателей на  подготовленность физиков  и химиков к
работе  с  мельчайшим   и   невидимым   и  затем  из   отвлеченной   области
научно-философских   построений   перешел   в  реальный   мир   человеческих
потребностей.
     --  Сила  радиоактивных  процессов  пропорциональна  количеству  атомов
радиоактивных элементов, темп излучения атомной энергии, процесс ее создания
или проявления не может быть нами изменен и усилен.  Чтобы иметь достаточные
запасы энергии, доставляемые радием и его аналогами, мы должны иметь в своем
распоряжении    достаточные    количества    самого   радия    или    других
сильнорадиоактивных  элементов.  Знаем  ли   мы   их  запасы  и  условия  их
нахождения? Где их найти? Можем ли  мы  ответить на эти вопросы,  являющиеся
сейчас  задачей  дня  в  учении  о  радии,  поскольку  поднимается вопрос  о
применении его к жизни?
     Ответив  на все  вопросы  отрицательно,  Вернадский указал единственный
путь для решения выдвинутых жизнью задач в области радия.
     -- Этот путь требует времени, сил и средств, но другого  пути нет. Этот
путь   заключается  в  полном,  точном,  интенсивном   исследовании  свойств
радиоактивных минералов, в изучении условий нахождения их в  земной коре. Он
требует   систематического   расследования  на  радий  всей   земной   коры,
составления  мировой  карты  радиоактивных  минералов... Как  ни труден этот
путь, нет  никакого  сомнения,  что  человечество  пойдет  по  нему.  Ибо  с
получением  радия,  источника  лучистой энергии,  связаны для  него интересы
огромного научного  и практического значения... Работа эта уже началась и не
может  быть  остановлена...  Эта  работа  имеет  не  только общечеловеческое
значение. Для каждой страны,  для каждого народа  неизбежно  выдвигаются при
этом более узкие и более для него дорогие -- его собственные интересы.
     Владимир Иванович  остановил  свой  взгляд  на величественно  скучающей
фигуре президента  и,  точно обращаясь  в  его  лице  к правительству, резко
сказал:
     --  И в  вопросе  о  радии  ни  одно  государство  и общество  не может
относиться безразлично, как, каким путем,  кем и когда будут использованы  и
изучены находящиеся в его владениях источники лучистой энергии. Ибо владение
большими запасами радия даст владельцам силу и власть,  перед которыми может
побледнеть  то   могущество,  которое  получают  владельцы  золота,   земли,
капитала!
     Конечно, от  Владимира  Ивановича не укрылось  недовольство президента,
почувствовавшего   в   заключительной  части  речи  враждебность  оратора  к
установившимся в академии порядкам, но он решительно продолжал:
     -- Несомненно,  в  этом мировом стремлении  рано ли,  поздно  ли  будут
изучены и радиевые руды Российской империи... Но для нас не безразлично, кем
они будут изучены! Они  должны быть  исследованы  нами, русскими учеными, во
главе работы должны  стать наши ученые учреждения... Между тем Академия наук
второй  год  добивается  средств,  нужных  для   начала  этой  работы.  Надо
надеяться, что ее старания увенчаются  наконец  успехом! В глубоком сознании
лежащего  на  нас  перед  родною страной долга  я решился выступить в  нашем
публичном торжественном  заседании,  чтобы обратить внимание на  открывшееся
перед  нами  дело  большой общечеловеческой  и  государственной важности  --
изучение  свойств  и запасов  радиоактивных минералов  нашей  Родины. Оно не
может, оно не должно дольше откладываться!
     Речь Вернадского была встречена не слишком громкими  аплодисментами, но
цели своей она достигла. В 1911 году академия получила по две  тысячи рублей
от  министерства  торговли  и  министерства  просвещения, а  затем  по новым
просьбам 10 тысяч рублей от Совета министров.
     На эти, в сущности,  ничтожные средства Вернадский  и организовал летом
1911  года  первые наши  радиевые  экспедиции  в  Забайкалье,  Закавказье, в
Фергану  и на Урал, в которых, кроме него самого, приняли  участие Самойлов,
Ненадкевич,  Г.  И.  Касперович,  Е.  Д.  Ревуцкая  и  студенты  Московского
университета В. В. Критский и П. М. Федоровский.
     К этому времени вся жизнь Вернадских должна была резко измениться.
     Весною 1911  года в  Московском университете среди  студенчества  резко
поднялось революционное  настроение, начались сходки, на которых обсуждались
вопросы политического характера.
     Во  главе  министерства  народного  просвещения   стоял  тогда  человек
неопределенной национальности,  небольшого  роста,  с круглой, обстриженной,
как  у школьников, головой, по  фамилии Кассо.  Он выдвинулся  из  ничтожных
чиновников  одной только  своей  крайней  реакционностью  и в  этом качестве
превосходил всех своих предшественников.
     В связи  с  волнением  в  студенческой среде Совет  министров  запретил
студенческие собрания.  Студенты с  запрещением не стали считаться, и  Кассо
призвал   на  помощь   полицию,  занявшую  помещение  университета.   Ректор
университета  Александр Аполлонович Мануйлов,  занимавший эту  должность  по
выбору, вместе со своим заместителем и проректором  подали в отставку в знак
протеста против ввода полиции в университет.
     Тогда Кассо отстранил всех трех  от  преподавания в  университете  и от
занимаемых  должностей  как  лиц,  не   проявивших  "достаточной  энергии  в
подавлении студенческих беспорядков".
     В ответ на это последовали заявления о  выходе в отставку от крупнейших
представителей  русской  науки в Московском университете. Старейшина ученого
совета Климент Аркадьевич Тимирязев сказал:
     -- У нас нет другого  пути: или  бросить свою науку, или забыть о своем
человеческом достоинстве.
     Для Вернадского, как и для Тимирязева, Лебедева, Зелинского, Чаплыгина,
расставаться  с  университетом  было  смертельно тяжело, но  никто из них не
колебался ни одной секунды в выборе своего решения.
     Всех  заявивших   протест   против   действий   Кассо   профессоров   и
преподавателей оказалось сто двадцать четыре человека.
     Кассо объявил их уволенными.
     Вслед за сообщением об увольнении Владимир Иванович получил предписание
-- освободить занимаемую им в зданиях университета казенную квартиру.
     Наталья Егоровна сказала спокойно:
     -- Что бог ни делает -- все к лучшему!
     И стала  доказывать, что  пока она с  детьми и  Прасковьей Кирилловной,
энергичной  своей  помощницей  по дому,  будет  готовиться  и  переезжать  в
Петербург, Владимиру Ивановичу должно отправиться в радиевую экспедицию, как
было намечено уже академической радиевой комиссией.
     9 мая Владимир Иванович, Самойлов  и  Ненадкевич были уже в Самарканде,
по пути в Тюя-Муюн.
     Резкая перемена в образе  жизни  возвращала  его  к чистой  и  желанной
свободной  науке, и  он  вспомнил любимую русскую  сентенцию: "Нет  худа без
добра!"
     Да и трудно было в этом древнем городе с мечетями, медресе и мавзолеями
оставаться наедине со своей судьбой. Всюду толпились люди,  слышались крики,
двигались караваны,  коляски,  арбы, щелкали бичи. Можно было  подумать, что
весь Самарканд, и старый и новый, состоит из одних лавок, чайных, закусочных
и  караван-сараев. С  утра  до  вечера шла торговля, показывали  свои чудеса
фокусники, все бегали, все хлопотали и торговали.
     Владимир  Иванович, как  всегда  в  чужих  местах, бродил по  лавочкам,
покупал  резные   фигурки   верблюдов,   глиняные  копии   мавзолея  Тимура,
раскрашенные по оригиналу, чеканные браслеты и  странные  фарфоровые  чашки,
употребляемые  только здесь, --  все  для  подарков.  Он никогда не спорил о
цене, благодарил, принимая покупку, и непременно снимал  шляпу, здороваясь и
прощаясь.
     Ненадкевич  благоговейно сопровождал учителя,  но  иногда  его  простое
сердце  не  выдерживало. Они  любовались  резьбою на  колоннах  мечети,  уже
переполненной  народом. Владимир  Иванович заметил  направлявшегося в мечеть
муллу, снял шляпу, глубоко ему поклонился. Мулла, не отвечая, прошел дальше.
     Константин Автономович оскорбился за учителя.
     -- Владимир Иванович, смотрите, ведь он вам не ответил ничего!
     -- Ну и бог  с ним! -- сказал  Владимир Иванович,  продолжая любоваться
каменной резьбой.
     Петербургские гости из Академии наук привлекли внимание самаркандцев. В
местной  газете напечатали сообщение об их  приезде.  Но, видимо, Ненадкевич
был  здесь  более  популярным  человеком,  потому  что  в  газетной  заметке
поименовали академиком,  возглавлявшим экспедицию,  Ненадкевича, а остальных
-- его спутниками.
     Ненадкевича разбудил хохот в соседнем номере, где ночевали Вернадский и
Самойлов. Они читали газету.
     Часом позднее в гостиницу явился генерал-губернаторский чиновник особых
поручений. Он ринулся было к Ненадкевичу, но тот направил его к Вернадскому.
Чиновник в полной гражданской форме, расшаркавшись, объявил, что  явился  по
указанию его превосходительства предложить свои услуги гостям.
     --  Мы  как  будто  ни  в  чем  не  нуждаемся,  --  сказал  Вернадский,
вопросительно оглянувшись на своих спутников. -- Передайте благодарность его
превосходительству.
     -- Может быть, вы желаете взглянуть на раскопки знаменитой обсерватории
Улугбека? -- не отставал посланец генерал-губернатора. -- Работы идут третий
год, и кое-что уже можно посмотреть.
     То, что было вскрыто раскопками, еще не давало точного представления  о
сооружении,  но  уже  свидетельствовало  о  его  грандиозности.  По каменной
лестнице, уходившей куда-то  под  землю, посетители  спустились  вниз и  там
увидели глубокую узкую галерею, прорубленную в толще скалы.
     То  были остатки главного  инструмента обсерватории,  но  об устройстве
его,  о  методах  наблюдения,  применявшихся  Улугбеком  и его сотрудниками,
судить было пока очень трудно.
     Из  подземной тишины и холода вышли на свет и тепло, словно из  глубины
веков.  Как  будто  догадываясь, о  чем  сейчас  думал Вернадский,  Самойлов
спросил его:
     Почему вы не дочитали вашего курса по истории
     естествознания, Владимир Иванович?
     --  Девятьсот пятый  год!  --  с  нескрываемой  грустью отвечал он.  --
Студенты разбежались,  занятия прекратились,  кому  же  бы я читал? Но я  не
перестаю жалеть, что не стал историком! -- добавил он.
     На другой день покинули древний город.
     Поездка  на Тюя-Муюн  не  оправдала  ожиданий:  рудник,  который  хотел
Владимир Иванович осмотреть, оказался закрытым.
     Пришлось ограничиться лишь общим знакомством с месторождением.
     Тюя-Муюн   --   это  ущелье  с  известковыми  скалами,  сквозь  которое
пробивается река Араван с большой силою и быстротой. Проводникэкспедиции  не
преминул рассказать легенду о красавице Тюя-Муюн, жившей в Куня-Ургенче. Она
отказалась стать женою хана  Султан-суи-мурзы, и он приказал запрудить реку,
чтобы лишить Куня-Ургенч воды. Остатки запруды и образовали ущелье.
     Путешественники внимательно выслушали  рассказ  проводника,  надеясь  в
легенде открыть  намек  на  какую-нибудь  историческую действительность,  но
ничего не открыли.
     В  первый  раз Владимир  Иванович находился  в такой  глуши,  вдали  от
железной дороги,  в пятидесяти верстах от ближайшего жилья.  Кроме двоих его
спутников, кругом не было ни одной души.
     Месторождение  оказалось  очень интересным.  Ничего подобного  Владимир
Иванович  и  Самойлов еще  не  видывали.  Урановые соединения  выделились  в
пустотах  пещер,  образовавшихся  в  известняках.  Материал  для  дальнейших
исследований был собран, и план их намечен был здесь же.
     Вечером, перед отъездом, Владимир Иванович сказал Ненадкевичу:
     --  Мы с Яковом  Владимировичем отправимся на Урал, посмотрим, как  там
идут дела, а вы,  Константин Автономович, отправляйтесь в Петербург. Найдите
где-нибудь, где хотите, помещение для нашей геохимической лаборатории!
     -- Как? В частном доме? -- изумился тот.
     -- Да, в любом подходящем доме...  От академии ждать нечего, а  дело не
может  стоять! Нам нужна своя лаборатория,  и надо ее создавать, -- вдруг  с
неожиданным одушевлением заговорил учитель. -- Тот, кто вступил в мир науки,
вступил не только в  творческую личную работу.  Перед ним становятся  задачи
активной,   организаторской   работы.  Музей,  лаборатория,   кабинет,  наши
экспедиции --  все  это,  как  вы  знаете  и сами, далеко от тишины научного
кабинета! Это двадцатый век, друзья мои! Век организации!
     Они сидели возле потухшего  костра,  над ними сияли  огромные  звезды в
черном  небе, и  слышен был  плеск бегущей  через  ущелье  реки. Хотелось не
говорить, а только слушать. И Владимир Иванович замолчал.

        "III"
        "ЖИВОЕ ВЕЩЕСТВО"

        "Глава XIV"
        "ПРОРОК В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ"
     Научная  работа   нации   может  совершаться   под  покровом  волевого,
сознательного стремления правительственной власти и может идти силою волевых
импульсов  отдельных  лиц или общественных  организаций  при безразличии или
даже противодействии  правительства. Однако она находится в прочном расцвете
лишь  при  сознательном  единении  этих  обеих  жизненных  сил  современного
государства.
     Белых ярлычков с надписью "Сдается квартира"  или  без  всякой  надписи
Ненадкевич  на  окнах домов  встречал  много,  но  нужного  для  лаборатории
помещения не  находил.  Он уже сообщил Владимиру Ивановичу  о  безнадежности
поисков, как вдруг, проходя случайно по Биржевому  переулку, заметил ярлычки
на верхнем этаже большого дома и решил посмотреть, что там сдается.
     На звонок вышла немолодая женщина в черном платье, с часами за поясом и
золотой цепочкой на груди. Она приветливо посмотрела на посетителя.
     Ненадкевич спросил:
     -- Что у вас сдается?
     -- А вот посмотрите! -- отвечала она и повела его за собою.
     Сдавалось  большое, но  странное  помещение  со  стеклянным  фонарем  в
потолке, где носилась  стая проникших откуда-то голубей.  Они,  видимо, вили
тут гнезда,  летали, ничуть  не  стесняясь  людей, садились  где  придется и
противно  гудели, топорща  зоб.  Заметив  недоумение  на лице гостя, хозяйка
сказала:
     -- Я вам сейчас все объясню. Это когда-то была мастерская Крамского, ее
специально для него  выстроил владелец дома, господин  Елисеев, вы, конечно,
знаете... А после Крамского  здесь работал мой муж, Архип  Иванович Куинджи,
вы, вероятно, тоже знаете. Он умер в прошлом году, я все распродала и теперь
сдаю мастерскую.
     --  Объясните,  пожалуйста, а  что же это  такое? -- спросил Константин
Автономович, показывая наверх запрокинутой головой.
     -- Ах, вот что? -- весело ответила она. -- Это, видите ли, от Крамского
пошло, а Архип Иванович тоже их не трогал,  он очень любил голубей. Вот  они
каждую весну и возвращаются сюда. Да вы не беспокойтесь, -- заверила она, --
они как выведутся, так и разлетятся до новой весны... Вы художник?
     -- Нет, совсем напротив -- я химик. Но мне это подходит.
     -- Значит, вы не для себя смотрите? Для кого же?
     Константин Автономович объяснился, и тогда хозяйка задумалась.
     -- Я академика Вернадского знаю,  охотно  сдала  бы ему мастерскую,  но
лаборатория... Вы понимаете, может взорваться у вас тут что-нибудь...
     Ненадкевичу пришлось ее успокаивать:
     -- О,  не  беспокойтесь, ведь Вернадский  минералог,  мы изучаем камни,
только камни, начиная от алмазов и кончая булыжниками.
     --  А,  ну  это  другое  дело,  пожалуйста, переезжайте! Так начиналась
первая   в   мире   геохимическая    лаборатория,   формально   называвшаяся
минералогической.
     Владимир Иванович признал,  что  лучшего  помещения  нельзя  было бы  и
придумать: вода,  канализация, свет,  воздух, удобство  вытяжных шкафов.  Не
хватало лифта, но Ненадкевича с его длинными  ногами лестницы только тешили,
а Вернадский привык ходить  по горам и  считал, что  подъем  нужен не только
мышцам ног, но и мышцам сердца.
     Содержание лаборатории взяла на себя Академия наук. Средства на покупку
приборов и оборудования приходилось изыскивать.
     Общественные и научные учреждения страны пришли на помощь  руководителю
исследований.
     На  средства Общества содействия успехам опытных наук и их практических
применений имени X. С. Леденцова,  состоявшего при Московском  университете,
лаборатория  приобрела   спектральное   оборудование.  Геологический   музей
Академии  наук  и  С.-Петербургское  минералогическое  общество   обеспечили
экспедицию на Байкал.
     Владимир  Иванович  с  катоновской твердостью и  решимостью не терял ни
одного случая, не пренебрегал ника