Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
в своем распоряжении месторождений висмута.
Просьбу Управления санитарной и эвакуационной части передали
Вернадскому. На основании минералогического материала, имевшегося в
Минералогическом музее академии, Вернадский установил, что исследовательские
работы надо начать в Забайкалье. Со стеклянной пробиркой в кармане Владимир
Иванович поднялся в свою лабораторию и подал пробирку Ненадкевичу.
-- Вы, конечно, знаете, что это такое?
-- Еще бы не знать такую редкость, -- отвечал с гордостью Константин
Автономович, -- это зерна гальки, добытой при золотопромывных работах на
приисках Забайкалья. В Нерчинске производили анализ таких галек, в одних
находили углекислый висмут, в других нашли самородный висмут!
Вы знаете, как нам нужен висмут?
-- А в чем же дело? -- понимая учителя с полуслова, отвечал старый
ученик. -- Пожалуйста, я поеду. Пусть переведут деньги на академию, я буду
отчитываться перед вами.
Отправившись тем же летом в Забайкалье, Ненадкевич нашел в Шерловой
горе минерал, до тех пор нигде не описанный, который он назвал
базобисмутитом. Базо-бисмутит оказался богатой висмутом и легко
подвергающейся обработке рудою. Продолжая свои исследования, Ненадкевич
нашел еще несколько месторождений висмутовых руд и в 1918 году из руд
Букукинского рудника получил первый в России из русских руд металлический
висмут.
Историческое значение организаторской деятельности Вернадского и
возглавляемой им Комиссии по изучению производительных сил страны идет
вровень с великим значением научной его деятельности. С создания КЕПС,
преобразованной в 1930 году в СОПС -- Совет по изучению производительных
сил, в сущности, начинается создание собственной нашей сырьевой базы, без
которой немыслима никакая промышленность.
В эпизоде с получением русского висмута, как небо в капле воды,
отразилась деятельность комиссии Вернадского.
"Глава XVII"
"ДЕВЯТЫЙ ВАЛ"
Твари Земли являются созданием сложного космического процесса,
необходимой и закономерной частью стройного космического механизма, в
котором, как мы знаем, нет случайности.
В мае 1916 года умер один из секретарей комиссии, Борис Борисович
Голицын, председатель ученого совета при министерстве земледелия.
Вернадского просили заменить Голицына в ученом совете. Он согласился.
При совете находился ряд научных учреждений. Некоторые из них имели
прекрасное оборудование, и во главе их стояли крупные специалисты по
агротехнике, прикладной энтомологии, сельскохозяйственной механике,
земледелию.
"При знакомстве с этими учреждениями и людьми, во главе их стоящими,
для меня открылся новый мир, -- говорит Владимир Иванович в своих
воспоминаниях. -- Я убедился в том, что в основе геологии лежит химический
элемент -- атом и что в окружающей нас природе -- в биосфере -- живые
организмы играют первостепенную, может быть, ведущую роль. Исходя из этих
идей, создалась у нас и геохимия и биогеохимия".
В то лето, кажется, первый раз в жизни Владимир Иванович не думал о
своем отдыхе. На хуторе в Шишаках Гуля с двумя Нинами, женою и сестрою,
обрабатывал землю, и Ниночка писала отцу, что, может быть, уйдет с Высших
женских курсов, где пробыла уже год, и останется всю жизнь на земле.
Владимир Иванович спокойно отвечал ей:
"Я много думал об основных вопросах жизни. В общем получается, что
принять "откровения", даже толстовского, не могу. Религиозные откровения, в
частности христианские, кажутся мне ничтожными в сравнении с тем, что
переживается во время научной работы".
В августе Владимир Иванович сам отправился в Шишаки.
На веревке перед домом сушились грубые холщовые рубашки, возле них с
засученными рукавами ходила Ниночка. Она одевалась по-украински, сама
стирала, сушила, гладила.
Прасковья Кирилловна, жившая у Вернадских седьмой год, не переставала
удивляться родителям и детям. Помогавшая ей по кухне девочка, собираясь в
деревню, пошла отпроситься у хозяйки, но сразу не могла ее найти. Встретив
Владимира Ивановича, она спросила у него:
А где Наталья?
-- Какая Наталья? -- переспросил он. -- Наталья Егоровна?
-- Ну да!
-- Не знаю, -- коротко ответил он. -- В комнатах, может быть.
А через день та же девочка доложила Наталье Егоровне:
-- Там Василий Андреич пришел, тебя спрашивает. Наталья Егоровна
поспешно сняла передник, поправила прическу и вышла в переднюю. В дверях
стоял мальчишка-подпасок.
-- Странно, -- сказала Наталья Егоровна за обедом, глядя на Прасковью
Кирилловну, -- я -- Наталья, а мальчишка -- Василий Андреевич!
И все только смеялись.
Через две недели возвратились в Петроград, и Ниночка стала ходить на
курсы.
Город жил глухою, скрытною жизнью, питаясь слухами и обрывками газетных
сообщений. В Государственной думе открыто обвиняли жену царя в тайных
сношениях с немцами, и не было человека в столице, кто не знал бы о
таинственном влиянии на царя смрадного старца с удивительным именем Григорий
Распутин. Перед зимними каникулами вечерний выпуск "Биржевых ведомостей"
напечатал крупно среди случайного текста: "Григорий Распутин окончил жизнь",
и к ночи газета была конфискована.
В Москве 19 февраля 1917 года в научном институте Вернадский должен был
читать свою речь о "Задачах науки в связи с государственной политикой в
России". Произнесение речи "по не зависящим обстоятельствам" не состоялось,
а когда Вернадский возвращался в столицу, царский поезд метался в ловушке
между станциями Дно и Бологое и царь с гневным изумлением спрашивал:
-- Как?! Поручик Греков командует Петербургом?
Трехсотлетняя монархия Романовых рассыпалась в несколько дней.
Весною Владимир Иванович заболел. Профессор Рубель обнаружил у него
остро развивающийся туберкулез на почве перенесенного ранее
самозалечившегося туберкулеза легких, о чем сам больной не подозревал.
Когда он поправился, Рубель потребовал, чтобы Владимир Иванович
немедленно уехал из города. Выехать Вернадским удалось только в июне.
Оставив Наталью Егоровну в Киеве у родных, Владимир Иванович с Ниночкой
и сотрудником Старосельевской биологической станции Кушакевичем отправился
пешком в Вышгород, а оттуда на лодке в Староселье.
Станция располагалась в лесу. Недалеко от станции, как в русской
сказке, стояла избушка лесника. Дочка лесника, простая, энергичная, прямая
девушка, вела хозяйство станции. На стол шли продукты с ее огорода и то, что
приносили сотрудники и гости. Они покупали черный хлеб, а иногда муку,
молоко, яйца в окрестных деревнях, собирали грибы попутно, когда искали
вольвокс для очень интересных опытов Кушакевича.
От этих забот Ниночка освобождала отца, и он мог вполне отдаваться
свободному течению мыслей.
Занятый своими мыслями, Владимир Иванович не переставал интересоваться
работами киевских биологов в Староселье. Исследования С. Е. Кушакевича
завершились тогда замечательным открытием неизвестной до того стадии в
развитии вольвокса.
По совету Владимира Ивановича Н. Г. Холодный начал интересную работу
над железобактериями. Однажды Владимир Иванович обратил его внимание на воду
из колодца, находившегося в лесничестве. В этой воде появились обильные
заросли зеленых водорослей, нити которых были покрыты, как бусами,
ярко-желтыми желвачками. Исследуя эти образования, Холодный установил, что
они возникают в результате размножения и окислительной деятельности
железобактерий.
Основные понятия биогеохимии рождались здесь в непосредственной
близости к тем самым живым организмам, совокупность которых Вернадский
называл живым веществом. Именно здесь, в старосельевском лесу, в долгих
экскурсиях по Десне с кем-нибудь из сотрудников станции -- А. В. Фоминым или
Н. Г. Холодным -- впервые возникли у Вернадского понятия скорости жизни,
всюдности ее, давления и приспособляемости.
В старом русле Ольшанки, небольшой речки, проходившей возле Староселья,
Вернадский наблюдал явление, известное в народном словаре как цветение воды.
Ниночка первая заметила, как застоявшееся озерцо в старом русле вдруг стало
покрываться сплошным покровом одноклеточных водорослей и каких-то
организмов, распространявшихся по поверхности воды.
Это был внезапный взрыв жизни вследствие создавшихся благоприятных
условий размножения.
Размножение организмов неизбежно связано с образованием определенных
сложных химических соединений, из которых строится тело организма. Живое
вещество здесь у всех на глазах приготовляло огромное количество белков,
жиров, углеводов и делало это со скоростью, неведомой для лабораторий и
заводов. Только обычность, повседневность явления мешала натуралистам видеть
его величие и понимать его значительность.
О скорости воспроизведения у мелких организмов Вернадский знал до сих
пор лишь из книг, теперь он сам наблюдал ее поразительную силу. Не было,
значит, ничего удивительного в том, что одна диатомея, разделяясь на части,
может, если не встретит к тому препятствий, в восемь дней дать массу
материи, равную объему Земли, а в течение следующего часа -- удвоить эту
массу.
Теперь во время прогулок или молчаливого созерцания возбужденный ум
ученого замечал уже не красоту живой природы, лес, поля, цветы, плавающего в
небе ястреба. Он видел динамическое равновесие созидающих живую природу
невидимых сил. Он видел, как живое вещество, подобно массе газа, растекается
по земной поверхности, оказывает давление в окружающей среде, обходит
препятствия, мешающие его продвижению, или ими овладевает, их покрывает.
Так непосредственно в общении с живой жизнью рождались научные термины:
скорость жизни, давление жизни, всюдность жизни, сгущения жизни.
За полвека до Вернадского крупный австрийский геолог Э. Зюсс ввел в
науку представление о биосфере как об особой оболочке земной коры,
охваченной жизнью. Но теперь Вернадский увидел в биосфере самую характерную
черту механизма нашей планеты, сплошной покров из живого вещества, в котором
сконцентрирована свободная химическая энергия, выработанная им из энергии
Солнца.
Несколько недель, проведенных в Староселье, Владимир Иванович считал
"одними из лучших" им прожитых. Но с отъездом из Староселья эти недели не
кончились. Они продолжались и после того, как он с Ниночкой перебрался в
Шишаки, на свою "Бутову кобылу". Так назывался его хутор, по месту, взятому
под дом на Бутовой горе.
Дни стояли жаркие, в Шишаках была ярмарка, и Ниночка упросила сходить
туда. Ярмарка шумела, нарядные бабы на жестяных противнях жарили в
подсолнечном масле оладьи, и Ниночка наполнила ими красивый глиняный кувшин.
Владимир Иванович по обычаю покупал на подарки друзьям и сотрудникам чашки,
ложки, пахнущие лаком, глиняные свистульки и портсигары из березы со
скрипящими крышками.
Мысли о живом веществе нигде не покидали Вернадского: он начал писать с
необыкновенным подъемом всех душевных и физических сил. Папку свою с
выписками о живом веществе он, уезжая сюда, не захватил с собой.
Благодаря этому многое выяснилось заново и многое воскресало вновь. Без
выписок и подсчетов Вернадский излагал пока чистые мысли.
Он понимал и ясно видел, что идет новыми путями к науке о Земле,
представляя ее как согласованный в своих частях механизм. Такого одушевления
и увлечения не бывало никогда раньше. Часто он уходил в лес, на гору и
писал, лежа в траве, не замечая комаров. Они вились над ним с угрожающим
жужжанием и напивались кровью так досыта, что сами отваливались и падали в
траву.
Ночами плохо спалось. Возбужденный ум продолжал жить своей жизнью, и
Владимир Иванович до света слушал, как где-то далеко в камышах странно
кричало что-то, называвшееся здесь водяным бугаем. Было это птицей, зверем
или рыбой, никто не знал. Крик этого существа был похож на рев коровы в
хлеву, и, долго слушая его, Владимир Иванович засыпал.
Много лет спустя, вспоминая об этих днях, Вернадский писал:
"В Шишаках на "Кобыле" в лесу я работал с большим подъемом. Я выяснил
себе основные понятия биогеохимии, резкое отличие биосферы от других
оболочек Земли, основное значение в ней размножения живого вещества.
Я начал писать с большим воодушевлением, с широким планом изложения.
Мне кажется теперь, что то простое и новое понятие о живом веществе как о
совокупности живых организмов, которое мною внесено в геохимию, позволило
мне избавиться от тех усложнений, которые проникают современную биологию,
где в основу поставлена жизнь как противоположение косной материи.
Понятие "жизнь" неразрывно связано с философскими и религиозными
построениями, от которых биологи никак не могут избавиться. Оставляя в
стороне представление "жизнь", я постарался остаться на точной эмпирической
основе и ввел в геохимию понятие "живое вещество" как совокупность живых
организмов, неразрывно связанных с биосферой, как неотделимая часть ее или
функция. Живое вещество целиком отвечает жизни, поскольку она проявляется на
нашей планете вне философских и религиозных наростов мысли".
До Вернадского жизнь рассматривалась как случайное явление на Земле.
Это убеждение вело к тому, что наука просто не замечала влияние живого на
ход земных процессов, игнорировала существование на поверхности планеты, на
границе ее с космической средой, особой охваченной жизнью оболочки --
биосферы.
Такое положение в геологической науке явилось естественным результатом
исторически сложившегося представления о геологических явлениях как о ряде
случайностей. Но при таком представлении не могло возникнуть мысли о
геологических явлениях как о явлениях планетных, свойственных не только
одной нашей Земле: не могло родиться и представление о строении Земли как о
согласованном в своих частях механизме.
Вернадский первым в мире стал связывать изучение частностей этого
механизма с представлением о нем как о целом.
Он не делал никаких гипотез, он все время основывался на точном знании,
описывая геологические проявления жизни. Чтобы не стать невольной жертвой
предвзятого мышления, он отбросил все представления, которым не находил в
геологической науке достаточных подтверждений. Он не считал логически
неизбежным существование начала жизни, ее возникновение в ту или иную
геологическую эпоху. Он не считал непреложным существование в какие-то
времена огненно-жидкой или горячей, газообразной стадии Земли. Он не
допускал случайного совпадения причин, производящих те или иные
геологические явления.
"Все эти представления, -- писал Вернадский, -- вошли в геологию из
областей философских и религиозных исканий, интуитивных представлений о
происхождении Земли".
Он выбросил предвзятые идеи из круга своих представлений, считая их
вредными для развития науки, тормозящими и ограничивающими свободную научную
мысль. Не находя никакого следа их проявления в эмпирическом материале, он
видел в них ненужные надстройки, совершенно чуждые имеющимся прочным
эмпирическим обобщениям.
То, что было написано Вернадским в Шишаках на сорока страницах
разграфленной бумаги свойственным ему плотным изящным почерком, не
составляло еще курса геохимии или биогеохимии. Но там были заложены основы
новых наук, возникало новое мировоззрение, переворачивавшее привычные
представления не одних геологов.
И Владимир Иванович спокойно писал жене:
"Странно как-то на себя и на весь ход истории со всеми ее трагедиями и
личными переживаниями смотреть с точки зрения бесстрастного химического
процесса природы".
Пребывание в Шишаках было прервано телеграммой Ольденбурга, вызывавшего
Владимира Ивановича в Петроград. Но с этого времени, где бы он ни находился
и при каких бы условиях он ни жил, Вернадский непрерывно работал, читал и
размышлял над вопросами, которые он сам себе поставил в те дни.
Ольденбург -- теперь министр народного просвещения -- предложил старому
другу заведовать отделом высшей школы и государственной организацией
исследования научных проблем в должности товарища министра народного
просвещения.
Отказаться было трудно. Всегда и всюду Вернадский принимал участие в
делах высшей школы, в вопросах правильной организации научной и учебной
работы. Теперь предоставлялась возможность от слов и планов перейти к их
осуществлению, и Владимир Иванович принял предложение.
Непрочность положения Временного правительства он чувствовал, но думал:
"Что-нибудь все-таки можно будет сделать!"
В то очень короткое время, пока Вернадский здесь работал, был открыт
Пермский университет, подготовлявшийся еще годами до революции, поднялся
вопрос о новых академиях наук и в Грузии и на Украине.
Большое значение имело близкое знакомство с украинским историком
Николаем Прокофьевичем Василенко, другим товарищем министра. С ним
Вернадскому вскоре пришлось создавать Украинскую Академию наук.
Падение Временного правительства и приход к власти большевиков с каждым
днем, с каждым часом становились яснее и неизбежнее. Вечером 26 октября по
тогдашнему календарю Второй Всероссийский съезд Советов принял декреты о
мире, о земле и создал Советское правительство во главе с В. И. Лениным.
Народным комиссаром просвещения был назначен А. В. Луначарский.
Сдавая Анатолию Васильевичу министерские дела и получая от него
приглашение оставаться в наркомате, Вернадский заявил о своем желании
вернуться к прерванным научным занятиям в Староселье и Шишаках.
-- Вы останетесь в распоряжении Академии наук, -- отвечал Луначарский,
-- и должны согласовать с ней вопрос...
В заседании физико-математического отделения Академии наук от 22 ноября
1917 года было положено: командировать академика В. И. Вернадского в связи с
состоянием его здоровья на юг для продолжения начатых им работ.
Вскоре после отъезда Вернадского Ольденбург через A. М. Горького
обратился к В. И. Ленину с просьбой принять его для доклада о Комиссии по
изучению естественных производительных сил Академии наук и обсуждения
вопроса о продолжении ее деятельности, начатой Вернадским.
Горький, присутствовавший при этой беседе, рассказывал потом
Ольденбургу, что, когда тот ушел, Владимир Ильич, кивнув на закрывшуюся за
ним дверь, сказал:
-- Вот профессора ясно понимают, что нам надо!
Предложение Академии наук ученых услуг Советской власти по исследованию
естественных богатств страны обсуждалось на заседании Совета Народных
Комиссаров 12 апреля 1918 года.
Совет Народных Комиссаров принял следующее постановление:
"Пойти навстречу этому предложению, принципиально признать
необходимость финансирования соответственных работ Академии и указать ей как
особенно важную и неотложную задачу систематическое разрешение проблем
правильного распределения в стране промышленности и наиболее рациональное
использование ею хозяйственных сил".
Тогда же, в апреле месяце 1918 года, был сделан B. И. Лениным "Набросок
плана научно-технических работ", представлявший основные директивы Академии
наук.
Насколько Владимир Ильич ценил представленные Академией наук материалы
п