Она еще долго рассказывала, вспоминая свою жизнь в городе Кадисфоне высоко в горах, на юге, где среди бурлящих в ущельях ключей рождается Великая Река, где каменные дома громоздятся на утесах, где жрецы в зловещих масках приносят жертвы, в том числе и человеческие, богам и их воплощениям, спускающимся на землю ночью.
     Она называла богов так, как принято в ее стране, и рассказывала о Регун-Темаде, чернокрылом вестнике Смерти.
     В селениях на горных перевалах тоже немало чародеев. Еще до того, как стать Пожирательницей Птиц, она убила колдуна, чтобы отомстить за смерть любовника.
     Она предложила себя черному магу, но, когда легла с ним в постель, выплюнула ему в рот яд во время поцелуя. Она выжила, приняв противоядие, а чародей в это время катался по полу, судорожно хватая ртом воздух. Она стояла над ним, едва сдерживая тошноту, но торжествовала всего лишь миг, пока не почувствовала, как душа умершего вселяется в нее - убитый и убийца слились воедино. Это, конечно же, было лишь началом.
     - Мне тяжело, Секенр, - сказала она, - так же, как и тебе.
     Я отметил, что она не назвала никакой конкретной области магии и не упомянула никаких имен. Я продолжал вырисовывать крохотных птичек золотыми чернилами.
     - Что ты собираешься делать в будущем? - спросила она у меня через какое-то время.
     - Когда?
     - Когда покинешь Школу Теней.
     - Осторожно! Берегись, идиот! - зашипел отец внутри меня. Но предупреждать меня было уже не надо. Случайно или нет, но Пожирательница поняла, в чем заключается моя слабость: не в том, что я не был крепок здоровьем и часто болел, не в том, что я был мал рос том, хил и тщедушен, а в том, что я изголодался по человеческому обществу, что мне ужасно хотелось поверить ей, облегчить душу, рассказать ей все.
     - Когда я покину ее, - медленно выговорил я, - я больше всего хочу закончить одно дело...
     Пожирательница решительно подалась вперед. Больше я ничего не сказал.
     - Какое дело, Секенр? - нарочито спокойно и ласково спросила она, как делала моя мать, когда я был совсем маленьким и нуждался в утешении.
     Я посмотрел ей в глаза. В них я увидел хищный огонь, но страха не почувствовал - лишь сожаление, что она никогда не будет моим другом, что я по-прежнему одинок.
     - Мне кажется, я это узнаю, когда придет время.
     Слабая вспышка гнева мелькнула в ее глазах, но она тут же отвернулась к окну и встала неподвижно, глядя в даль, а ее бледное лицо сияло, как мраморное, в ярком солнечном свете.
     Я вернулся к своему занятию, заполнив всю страницу именем "Пожирательница Птиц" буквами, связанными между собой росчерками и тенями, состоящими из крошечных птичек. Временами казалось, что они ожили, яркой пестрой лентой кружат над страницей, и я вот-вот услышу их пение.
     - Что ты делаешь? - встревожено спросил отец.
     - Разве ты не догадываешься? Разве ты не можешь читать все мои мысли, отец?
     - Я тебя спрашиваю...
     - Тебе придется довериться мне. Ты сделал меня чародеем. Так позволь же быть им.
     - Никогда не доверяй чародею, Секенр.
     - Тогда не доверяй мне. Оставь меня в покое.
     Когда я прервал работу, чтобы немного отдохнуть, Пожирательница Птиц повела меня играть в мадрокаю, настольную игру, в которой фишки со звериными головами передвигались вверх-вниз по наклонной плоскости, то попадая в домики и пещеры, то выбираясь из них. В нее играли у нее на родине, а не в Стране Тростников, поэтому она каждый раз выигрывала, но это была лишь игра, и она не получила надо мной власти. Это было просто человеческим развлечением, не имевшим никакого отношения к магии.
     Мы настороженно изучали друг друга, делая вид, что вполне удовлетворены Происходящим. Как мне ни было больно, но это превратилось в своеобразную дуэль, я пока что не понял, насколько серьезную, но тем не менее дуэль, состязание в тщательно продуманном лицемерии. Скорее всего, проиграет тот, кто забудет об этом.
     Мы прошли по длинному коридору, затем - по галерее с громадными фигурами людей и зверей, выступавшими из стены, и через дверь вышли на голый горный утес под безоблачное лазурное небо. Там мы остановились и с восхищением рассматривали девственно белый мир, сверкавший в лучах солнца. Воздух, как ни странно, был совсем не холодным.
     - Твои слова тронули меня, Секенр, - сказала она. - Мне тоже хотелось бы покончить с магией и просто жить.
     Вполне возможно, она говорила правду. В магии даже правда может стать оружием. И его можно использовать наравне с любым другим.
     - Мм-да? И давно ты пытаешься это сделать?
     - Очень давно. Но я не потеряла надежды. А ты?
     - Я тоже.
     Она нагнулась, захватила пригоршню снега и скатала снежок.
     - А тебе никогда не хотелось просто бросить, - она неожиданно швырнула снежок в пространство, - все это?
     - Хотелось.
     - Так почему же ты не сделаешь это?
     - А ты? - ответил я вопросом на вопрос.
     - Я боюсь, Секенр. Все мы боимся, и ты, конечно же, знаешь об этом. Зачем же ты спрашиваешь?
     Я взял ее за руку. Она привлекла меня к себе. Мы стояли, прижавшись друг к другу, как любовники.
     Она прошептала:
     - Кто ты на самом деле, Секенр?
     - Что ты имеешь в виду? Я Секенр, сын... - Она замерла, как каменная. У меня внутри встревожено закричал отец. Ей едва не удалось провести меня. - Сын многих, - сказал я. - Я содержу в себе превеликое множество душ. А кто ты на самом деле?
     Она отпустила мою руку и обняла себя за плечи, словно замерзла. Меня же впервые за все пребывание здесь согрели солнечные лучи.
     - Я поглотила несметное количество душ. Я дочь тайны.
     - А я сын.
     Она рассмеялась:
     - Ах так! А мы, случайно, не брат с сестрой?
     Я пожал плечами:
     - Не знаю.
     Она бросила второй снежок и долго провожала его взглядом, пока он падал в сугроб далеко внизу.
     - Давай бросим все это, Секенр.
     - Давай.
     Мы бросали снежки, пока оба не упали, задыхаясь и смеясь, как дети в конце изнурительной, но страшно веселой игры. Она взяла в руки последний снежок и, откусив от него, предложила мне.
     Я покачал головой, и она запустила его вслед за остальными.
     - И что теперь? - спросила она. Солнце низко склонилось к западу.
     Она обвила меня рукой и притянула к себе.
     - Ты гениальный ребенок, Секенр. Пришло время тебе стать мужчиной...
     Она распахнула накидку, обнажив нормальное женское тело без каких-либо признаков деформации: изъянов, уродств и даже шрамов. Она стянула с меня одежду, и мы лежали рядом обнаженными на кровати из перьев, мужчина и женщина, покрытые потом и талым снегом, хотя тени уже удлинились и вечерний воздух стал заметно холоднее.
     Какая-то часть меня недоумевала, что значит эта новая игра. Но другая часть знала. Потом ее лицо лежало в нескольких сантиметрах от моего, она нежно улыбалась, теребя мне волосы и гладя щеку.
     - Этого мне недоставало больше всего, - сказала она.
     - Секенр, - строго произнес отец внутри моего сознания.
     - Тебе понравилось, отец? Это не напомнило тебе о маме?
     - Секенр!..
     - Доверься мне, отец. Я знаю, что делаю. - Но он не доверял мне, так что попытался захватить тело. Я воспротивился, отправив его обратно, и он залег на дне моего сознания, рассерженный и удивленный.
     - Ты просто последний дурак! Ты подумал о последствиях своих поступков?
     - А ты думал о последствиях своих, отец?
     Пожирательница Птиц поцеловала меня в лоб.
     - О чем ты думаешь, Секенр? Мне показалось, что твои мысли блуждают где-то далеко-далеко отсюда. - Ее рука пробежала по моей груди, животу и дальше вниз. Я задрожал.
     Теперь мне все стало ясно. Все фрагменты мозаики-головоломки легли на свои места.
     Я резко сел и взял в руки сумку с рукописью, лежавшую на моей одежде. Я никогда не рисковал оставлять ее вне зоны видимости.
     - Что ты делаешь? - спросила она с искренним удивлением и беспокойством.
     - Вот. Посмотри. - Я вынул листок с нарисованными птицами и поднял его так, чтобы его осветили лучи заходящего солнца. Краски запылали багрянцем, золотом, серебром. - Разве это не прекрасно? Это тебе. Подарок.
     - Не надо, - сказала она, снова обняла меня и притянула к себе, заключив в кольцо ног.
     Я действительно стал чародеем. Мысль о том, что я собираюсь сделать, не вызвала у меня слез, я не выдал себя ни звуком, ни выражением лица, ни взглядом, ни сменой ритма работы тела.
     Я пожелал, чтобы крошечные птицы ожили и полетели по странице, лежавшей прямо на снегу. Я повелел им поглотить солнечный свет. Один раз я повернулся и мельком увидел пестрые фигурки, светящиеся, как угли, раздутые мехами. Пожирательница снова требовательно повернула мою голову к себе, подарив мне долгий страстный поцелуй.
     Наконец я освободился из ее объятий. Сидя на ней сверху, я приподнялся на руках, глядя в ее непроницаемые глаза.
     Я вспомнил, о чем говорил мертвец-библиотекарь перед тем, как покинуть этот мир. И прямо спросил Пожирательницу Птиц об этом. Вплоть до этого самого дня я не понимал, почему она правдиво отвечает на мои вопросы. Она задрожала, с силой вцепившись в мои плечи.
     - Да, я привратница, - ответила она.
     Меня сразу же зазнобило, но ветер, обдувавший мою голую спину, был тут совершенно не при чем.
     - Мне пора, - сказал я. - Мне надо пройти через Ворота.
     - Секенр, тебе известно, что это значит.
     - Да. И мне очень жаль, что это ты.
     - И мне тоже очень жаль тебя, Секенр. Ты заставил меня вспомнить вещи, о которых, мне казалось, я давно забыла. Я благодарна тебе за это. Действительно благодарна.
     - При других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями, - заметил я.
     - А разве мы не можем оставаться ими какое-то время? Разве наша дружба должна прерваться именно теперь?
     - Думаю, да.
     - Глупости, Секенр. - Она притянула меня к себе, обхватила одной рукой за спину, а другой залезла мне между ног и прошептала на ухо:
     - Мне придется бросить тебе вызов, Секенр.
     - А мне - тебе. И я делаю это прямо сейчас. Я уверен, все остальные нас слышат.
     С силой стиснув мои гениталии, она вцепилась мне в ухо зубами. Я сопротивлялся, пытаясь вырваться. Локтем я заехал ей в лицо. Она перекатилась, оказавшись сверху, и начала вдавливать меня в свою накидку из перьев, которая неожиданно сомкнулась надо мной, как вода, и я полетел во тьму между миллионами темных птиц, пронзительно кричавших человеческими голосами и кружившихся вокруг яростно бушующей массой из когтей и перьев.
     Свернувшись клубком, я катался из стороны в сторону, пытаясь защитить лицо и промежность, а они выдирали мне волосы, царапая и расклевывая мне бока, спину, ягодицы, ноги.
     Открыв глаза, я увидел Пожирательницу, стоявшую надо мной с распростертыми в воздухе руками, ее тело светилось колдовским светом, она произносила слова, которых я не мог понять.
     Тут она обратилась ко мне, использовав внутренний голос:
     - Прощай, Секенр. А может быть, здравствуй. Вскоре мы с тобой будем гораздо ближе, чем когда-либо прежде.
     - Да, ты права! - прокричал я в ответ.
     Наши разумы раскрылись навстречу друг другу. Она открылась мне, жадно устремившись к моей умирающей душе, чтобы вобрать ее в себя. Я уже чувствовал ее триумф, сменившийся беспокойством и наконец тревогой, когда в моем и в ее сознании последовательно возникли образы: другой свет, нарисованные на странице птицы, переполненные солнечным светом, поднимающийся с листа бумаги дым...
     Она поняла. Но было слишком поздно. Как только пергамент загорелся, она дико закричала.
     Мне не надо было узнавать ее истинное имя, я захватил ее сущность, когда создал имя "Пожирательница" с помощью кисти и ручки на бумаге, сымитировав одно-единственное изображение птички, которое она беззаботно нарисовала собственной рукой, не задумавшись о последствиях. Этого оказалось вполне достаточно.
     Ее бледное тело горело, закипая, покрываясь пузырями, кожа лопалась и сползала, а она вцепилась в меня, снова сомкнув вокруг меня кольцо рук, и мы вдвоем покатились по снегу в окружении вьющихся над землей птиц - мы оба горели и кричали, она ругалась, бесконечно повторяя мое имя, а в самом конце начала просить меня, умоляя то ли о прощении, то ли о милосердии - не могу сказать.
     Наконец я освободился из ее объятий и лежал один, замерзший, промокший и обожженный с головы до ног.
     Я молча сел, открыв глаза. Пепел и перья посыпались вниз. Я сидел совершенно голым на снегу, черным от трупиков обгоревших мертвых птиц.
     Левое ухо болело сильнее всего. Я потрогал его - пальцы окрасились кровью. Она откусила мне часть уха.
     И вновь первым делом я вспомнил о своей рукописи. Я принялся неловко шарить вокруг, роясь в обгоревших лохмотьях, оставшихся от моей одежды, отбрасывая птичьи трупики в сторону и, найдя сумку, вцепился в нее обеими руками.
     Я долго сидел, дрожа, откашливаясь и отплевываясь от забивших мне нос и горло пепла и перьев. Прошло еще много времени, прежде чем я решился повернуться в ту сторону, где лежала Пожирательница Птиц - ее тело обгорело и невероятным образом съежилось. Протянув руку, я тронул ее за плечо, и кожа сползла, обнажив мерзкое красноватое месиво.
     - С-секенр... - с присвистом прошипела она изменившимся до неузнаваемости голосом. Кожа на ее лице потрескалась, местами обнажив череп. - Я счастлива... что буду с тобой... мы ведь оба хотели этого, да?
     - Я надеюсь, ты освободишься от страха, - ответил я.
     Из ее провалившегося рта поднимался дым. В горле что-то захрипело и забулькало.
     Она умерла и стала частью меня, присоединившись к обществу Ваштэма, Тально, Бальредона и Лекканут-На, и тогда я понял и вспомнил - она видела мир глазами миллионов птиц, и душа ее парила в небе; я вспомнил и времена до того, как ее поразила бацилла магии, когда ей было сорок три года, ее звали Джульна Тармина и она жила в Кадисфоне высоко в горах неподалеку от истоков Великой Реки. Муж ее умер, дети выросли и ушли из дома, и она начала заводить себе любовников из самых смазливых мальчиков. Я напомнил ей последнего из них. Того самого, которого захотел чародей. Но у чародея была привычка съедать своих любовников - и мужчин и женщин - после того, как он получал от них все, что хотел; так он поступил и на этот раз.
     О том, что произошло потом, я уже слышал, но теперь я делил с ней эти воспоминания, переживая все заново.
     Чародея звали Регнато Барат, и его воспоминания тоже стали моими, так как он жил в сознании Джульны. Регнато Барат довел насилие и каннибализм до уровня истинной магии и стал в ней признанным мастером - он был очень силен. Теперь же он атаковал меня бесконечной чередой подробных до малейших деталей воспоминаний о своих любовных похождениях.
     Я призвал всех остальных помочь мне запереть его в той же ментальной темнице, где уже пребывала Кареда-Раза, чародейка увечий и боли. Ну и превосходная парочка получилась из них! Надолго замолчав, они продолжили свое существование где-то глубоко внутри меня, и я сморщился от брезгливости, словно меня пачкало их присутствие.
     Тут отец решил воспользоваться моим голосом и заговорил вслух:
     - Должен признать, проделано мастерски.
     И снова я был изувечен, обожжен, с головы до ног вымазан собственной кровью и с трудом держался на ногах. Руки и ноги сплошь покрылись ожогами, большая часть волос была выдрана. Вдобавок я потерял и часть уха.
     - Правда?
     - Я же сказал, мастерски.
     С трудом заставив себя встать на четвереньки, я пополз по снегу в поисках одежды, а потом вновь сел, пытаясь втиснуться в то, что осталось от моих штанов, единственного сапога и, тяжелой шубы. Ни малейших следов рубашки я так и не нашел. Одетый таким образом, с плотно зажатой под мышкой сумкой я вцепился в скалу, чтобы встать на ноги, и поплелся обратно во Дворец Чародеев.
     Я позволил отцу вести меня. На время он завладел телом, но лишь для того, чтобы пройти по многочисленным залам и коридорам. Я бы вернулся в свою комнату в башне, чтобы забрать остатки своего багажа - вторую сумку с запасной одеждой, но он, не задерживаясь, направился прямо в просторный зал с магическими зеркалами.
     Я получил право покинуть Школу Теней, но был настолько измотан, что попросту забыл, где находится выход. Отец прекратил контролировать тело, и я проходил одно зеркало за другим, отражаясь вновь и вновь. Впервые за долгое время я вспомнил о Тике, вечно дразнившей меня из-за моего внешнего вида, и мне стало интересно, что бы она теперь обо мне сказала. С удивившей даже меня самого отстраненностью я обнаружил, что у меня практически не осталось ресниц. Что ж, возможно, они снова отрастут - а может быть, и нет. Таков путь чародея - путь к шрамам, увечьям, к изуродованному, искалеченному телу, да и духу тоже.
     Отец шел рядом со мной - в зеркалах - а с ним были Тально, Бальредон и все остальные. Фигура Лекканут-На, тащившейся за нами подобно грозовой туче, заполнила одно из зеркал целиком.
     Там отразились и многие другие, которых я не знал в лицо, даже гнусный Регнато Барат, коренастый бледный мужчина с буйно вьющимися волосами и спутанной бородой. Он смотрел на меня из мрака, словно с другого конца длиннющего туннеля. Через несколько мгновений рядом с ним появилась и Кареда-Раза.
     Я подошел к тому месту, где зеркала образовывали полукруг. Прямо передо мной, отразившись в них, застыли в ожидании все мои вторые "я", и на миг, где-то вдали у них за спиной возникло еще бесчисленное множество фигур чародеев и чародеек, воздевших руки, чтобы поприветствовать и попрощаться со своим собратом, сдавшим выпускной экзамен в Школе Теней.
     - Иди сюда, Секенр, - позвал отец из-за стекла.
     Я подошел к зеркалу, в котором отражался он один. Он отошел в сторону, исчезнув из поля зрения. Передо мной предстал очень знакомый кабинет в моем доме, старая отцовская мастерская с ее полками, забитыми книгами и бутылками, и кушеткой, на которой он умер, озаренная светом неподвижного пламени, бахромой повисшего в дверном проеме.
     Высунув руку из зеркала, словно из-за угла, он ухватил меня за шубу.
     - Больше медлить нельзя, - бросил он. - Мы должны закончить начатое.
     Он рывком протащил меня сквозь зеркало.

Глава 16

БОГ ЧАРОДЕЕВ

     Противостоять притяжению кушетки не было сил. Мое тело страстно делало лишь одного - завалиться на мягкую постель. Я замерз и умирал от голода - сплошная масса из ран, синяков и ожогов, едва ли способная держаться на ногах.
     Но больше медлить было нельзя. Отец мог и не напоминать мне об этом. Мне было прекрасно известно, что вскоре каждый чародей в мире узнает о том, что я сделал и что намереваюсь сделать. Школа Теней разошлет сигнал тревоги - мысль об этом неизбежно посетит чародеев в их снах и видениях. Как только я приближусь к своей цели, остальные уверятся в том, о чем, без сомнения, подозревали - Ваштэм вернулся в Невидимую Ложу и во второй раз получил ее диплом. Промедлить сейчас - значит, потерять все.
     Я осторожно положил сумку на кушетку и со вздохом отошел от нее.
     Атаки начались сразу же. Дом дрожал и трещал, крича на множество разных голосов. Поднялся свистящий визгливый ветер, хлопавший ставнями, рыскавший по стене, а затем нашедший лазейку и ворвавшийся в дом подобно воздушному змею. Пыль и бумаги, поднявшись в воздух, закружились по кабинету. Две-три книги и подсвечник свалились с полок.
     Я сотворил знак, и ветер стих.
     В коридоре с грохотом упало тяжелое бревно. Я почувствовал запах дыма и почувствовал жар от вновь разгоревшегося пламени.
     Еще один магический знак заставил огонь замедлить свое разрушительное дело, но он не замер окончательно и продолжал пульсировать, так что мне казалось, будто я оказался в сердце гигантского зверя.
     Я лихорадочно рылся в отцовском столе, сваливая на пол чертежи и рисунки. Какая-то полупрозрачная уродливая тварь с визгом проскользнула у меня между ног, скрывшись во мраке.
     - Секенр! Прекрати! Что ты делаешь!