В каждом городе я становился предметом самых удивительных, иногда жутких историй.
     Наш эскорт рос: ученые, философы, солдаты, офицеры, чиновники, огромное количество богатых бездельников, искателей приключений и множество прочих проходимцев, искавших благосклонности, а возможно, и руки знатной дамы. По мере нашего продвижения по реке мы полностью загрузили барку пассажирами: на судне скопились толпы народа, а всю палубу заполнили павильоны и палатки всевозможных форм и цветов. Вскоре нас стала сопровождать барка поменьше, затем три низко сидящих в воде быстроходных судна с треугольными парусами и наконец - военная галера, длинная и узкая, с одной скамьей для гребцов, с поднятым носом и кормой, стилизованными под свирепых речных коршунов.
     Я коротал время на палубе главной барки, на корме за ширмами или, когда мне хотелось, у всех на виду, или в палатке, размеры которой позволяли мне лечь, растянувшись в полный рост. Кордон из вооруженных стражников охранял мое "уединение". Я чувствовал себя, как птица в клетке, которую кормят, о которой заботятся, но держат про запас, приближая к себе, лишь когда понадобится.
     И все же Тика по-прежнему находила и время, и возможность приходить ко мне по вечерам, и меня поддерживало общение с ней. Она рассказывала мне о Городе-в-Дельте и о тех чудесах, которые меня там ожидают. Она пыталась обучить меня игре на музыкальном инструменте, который назывался цат, и мы часами сидели в темноте, пощипывая струны, наигрывая отрывки из песен, перешептываясь.
     - Мама намерена стать царицей, - сообщила мне Тика однажды вечером.
     - Я знаю.
     - Ах, да. Волшебники все знают.
     - Когда-то ты назвала меня наивным. Но разве это не очевидно?
     Тика пожала плечами.
     - Да, мне кажется. Люди боятся. Старый царь скоро умрет. В сатрапиях становится все неспокойнее, там все больше и больше стремятся к независимости, но кочевники заргати угрожают всем. Или все должны объединиться, или каждому городу придется самому заботиться об обороне, и многие из них падут. Так что существует очевидная возможность...
     - Старый царь? - переспросил я. - Что-то мне не кажется, чтобы он был стар.
     - Благословенный Венамон Четвертый правит Великим Царством Объединенной Гегемонии уже сорок семь лет, и боги хранят его.
     - Но... но я был рожден на десятом году его царствования и...
     Она покачала головой, немного напуганная моим замешательством.
     - Тогда тебе должно было исполниться уже тридцать семь. Я почти совсем ничего не знаю о тебе, Секенр, но я уверена - тебе нет тридцати семи.
     - Я ничего не понимаю.
     - Я тоже. Возможно, у вас в Арнатисе по-другому ведется летоисчисление.
     Разобраться в этой головоломке я не мог. Может ли такое случится, что отец отправил наш дом на двадцать два года в будущее? Или я, перемещаясь из Города Тростников, потратил на путешествие двадцать два года, хотя мне показалось, что прошла всего пара месяцев? Неужели все мои друзья детства уже взрослые мужчины, а их сыновья - мои ровесники? А может быть, они уже благополучно забыли обо мне?
     Тика поспешила сменить тему.
     Позже мы лежали вдвоем в темноте. Она что-то неразборчиво пробормотала себе под нос и забралась рукой мне под одежду. Ее прикосновения были теплыми и ласковыми, и я почувствовал, что они доставляют мне удовольствие. Никто еще никогда не ласкал меня так.
     - Тебе определенно не тридцать семь, - прошептала она.
     Чуть позже она уснула в моих объятиях, а я поднял голову и долго смотрел на воду. Справа и слева от нас стояли на якоре корабли, их паруса были спущены, а по бортам горели огни.
     Вдруг в гуще воды что-то засветилось. Мне показалось, что со дна поднимается громадный фонарь. Я наблюдал за происходящим без страха, словно это был сон, но, возможно, это и было сном, так как ни один человек ни на одном судне не видел этого, иначе раздались бы громкие крики.
     Лишь в нескольких дюймах под поверхностью воды на спине плавала обнаженная великанша - казалось, она спит - она подплыла так близко к борту, что я, опустив руку, мог бы коснуться ее. Ее кожа, испещренная крапом, светилась, как куча угля. Постепенно я рассмотрел, насколько странным было ее тело: безногое, со змеиным хвостом от пояса и с перепонками между пальцев рук.
     Она заговорила, но не вслух - как мне показалось, ее голос звучал прямо у меня в голове:
     - Секенр, я приду, чтобы узнать тебя в грядущих столетиях, когда ты проснешься и обретешь собственное "я", тогда я тоже проснусь ото сна, в который погружена с самого рождения.
     Тут она резко ушла в темную воду.
     Незадолго до рассвета я видел души недавно умерших, бредущие по воде против течения в пасть Сюрат-Кемада. Я слышал их стоны, разносившиеся над рекой, подобно завываниям ветра, и понимал, что страну ожидают великие бедствия.

***

     К югу от Ронастифона река круто поворачивала на восток, так что в более спокойные времена путешественники обычно высаживались на берег и отправлялись дальше по Царской Дороге, идущей по холмам, прозванным Горбами, и таким образом экономили несколько дней пути. Многие писатели рассказывали о том, как с их склонов впервые увидели Город-в-Дельте, а за ним - Море Полумесяца, сверкающее на солнце, подобно громадному гладко отполированному щиту.
     Но мы не сошли с кораблей, и наша флотилия направилась в сторону восходящего солнца. Утром госпожа Неку собрала своих приверженцев на своеобразный военный совет. Меня туда не пригласили. Я сидел в одиночестве на складном стуле в своем крохотном убежище, наблюдая сквозь щели между деревянными ширмами за знатными господами, как они спорили, частенько указывая в мою сторону. Неку сидела, возвышаясь над всеми, на самом настоящем троне, а Тика устроилась у ее ног. Все присутствовавшие склонялись перед ними, один за другим.
     После того, как совещание закончилось, Неку, сойдя ко мне на ют, устроила грандиозное представление. Вначале в мое убежище ворвалась целая толпа слуг, разобравших мою палатку, нарядивших меня с головы до ног, расчесавших мне волосы, начистивших мне туфли. Установили столы и стулья, и я вместе со знатными дамами и господами пировал за роскошным столом, в то время как молчаливые слуги приносили все новые и новые блюда и разливали все новые и новые вина.
     Затем мы с Неку и с Тикой пересели за другой стол, стоявший в отдалении, и слуга принес сложенную доску. Госпожа Хапсенекьют устроила очередной спектакль, засев со мной и с Тикой за какую-то игру, в которой использовались и кости, и фишки, и карты. Я бурно запротестовал, так как не умел играть.
     - Не важно, - прошипела Неку. - Просто делай вид, что играешь. Это должно принести нам везение и удачу.
     Так что мы сели за игру. Я не имел ни малейшего представления о том, выигрываю я или проигрываю, делая тот или иной ход, как и о том, в чью пользу складывается вся партия в целом.
     - Секенр, - заявила она, кладя в стакан три кости; в тот миг она выглядела очень неприятно: губы поджаты, черты неожиданно постаревшего лица обострились и искривились, а пальцы напоминали обтянутые кожей когти. - Секенр, клянусь, ты самый необычный ребенок из всех, кого я знала. Твои глаза. Ты ни разу не моргнул. Ты смотришь на меня, как рыба.
     Я сложил ладони и подался вперед.
     - Я чародей, госпожа. А вдруг мне уже тысяча лет, и я совсем не ребенок?
     - Из того, что мне рассказывает моя дочь...
     Я с упреком посмотрел на Тику. Она отвернулась.
     - Не важно, - продолжала госпожа Неку. - Секенр, я дала тебе обещание и намерена его выполнить. Делай то, что я скажу, и получишь награду. Ты будешь жить во дворце. Любое твое желание будет выполняться мгновенно. Тика говорила мне... - Вновь дочь отвернулась от нее, резко побледнев, - что ты увлекаешься... каллиграфией. Не важно, связано ли это с твоей магией или просто хобби, но ты сможешь позволить себе любой скрипториум.
     Неожиданно с носа барки донеслись крики; Неку и Тика обернулись.
     - Что случилось, мама?
     Госпожа Неку нетерпеливо махнула слуге и отослала его выяснить, в чем дело. Я развернул свой стул, чтобы лучше видеть происходящее.
     Небо застилал черный дым. Мы медленно огибали речную отмель, рассматривая обуглившиеся руины города на западном берегу - его стены были разрушены в нескольких местах сразу. Пожар в цитадели еще бушевал вовсю.
     Люди на барке в ужасе закричали. Госпожа Неку сделала знак, отгоняющий злых духов.
     Я заметил длинную цепь столбов с сожженными трупами вдоль всего берега реки. Кое-где на них еще шевелилась темная масса.
     - Боги! Боги милосердные! - вырвалось у Тики.
     Госпожа Неку выкрикивала приказы. Барка поплыла быстрее, смещаясь к середине реки, остальные суда последовали за ней. Военная галера шла между нами и уничтоженным городом.
     - Это был Ран-Ис-Тэ, - сказала Неку. - Здесь мы должны были сделать последнюю остановку перед столицей... И представить себе не могла, что заргати могут зайти так далеко.
     - Возможно, старый царь умер, - предположила Тика.
     - Это мы выясним уже достаточно скоро. Кто знает? Но даже его смерть может послужить нашей цели, как бы прискорбно все это ни было. - Она потянулась ко мне и взяла за руку - ее ладонь была сухой и твердой, как ствол дерева. - Мне понадобится твоя помощь, Секенр, - сказала она. - Действительно понадобится. На самом деле все, быть может, будет зависеть только от тебя.
     Я продолжал смотреть на нее, не моргая, как рыба.

***

     Огибая Горбы, мы плыли еще пять дней, так что я впервые увидел Город-в-Дельте на шестое утро, и он предстал передо мной не множеством белых куполов на фоне Моря Полумесяца, а сквозь дымку, сквозь пелену теплого зимнего дождя - стены и башни, поднимавшиеся подобно горе со множеством вершин из белого и серого камня.
     Но в город мы не вошли. Я сгорал от нетерпения. Я глазел на него, по словам Тики, как крестьянин из глухой деревни. Я должен вести себя с достоинством. Я должен вести себя, как чародей, союзник знатной госпожи. Я должен выждать надлежащее время, чтобы войти в город должным образом.
     Так что мы встали на якорь, солнце обжигающе пекло сквозь туман, а посланцы с других судов один за другим приплыли на лодках осведомиться у госпожи Неку о ее дальнейших планах. Она разбила для себя громадный павильон посреди палубы и приветствовала их в короне, на которой в лучах дневного солнца ярко горели драгоценные камни; окруженная стражниками, приспешниками и священниками в мантиях, она выглядела - показалось мне, никогда прежде не видевшему коронованных особ, - как самая могущественная царица в мире. Один за другим жители города преклоняли перед ней колени, целовали протянутую руку и поднимались, когда она разрешала им. Некоторым она сказала всего несколько слов. С другими отходила в сторону и говорила довольно долго.
     Мне страшно хотелось рассмотреть все поближе, но стражники окружили мое убежище и вежливо, но решительно не давали мне пройти. Я посмотрел на них в упор. Они избегали встречаться со мной взглядом, но все же повиновались приказам царицы.
     Царица. Я уже мысленно называл ее так. И я был далеко не одинок. Ведь именно это было конечной целью всего, чем мы занимались. И это прекрасно понимал даже наивный Секенр.
     Вскоре после полудня Тика принесла мне корзину с хлебом, сыром и какими-то незнакомыми фруктами. Мы поели, сидя на палубе безнадежно далеко друг от друга.
     - Что происходит? - поинтересовался я. - Чего мы ждем?
     - Еще не совсем безопасно. У мамы... у нас... здесь остались враги, с которыми надо покончить. Старый царь действительно умирает, и разные клики ведут ожесточенную борьбу за власть. Можешь представить их удивление, даже шок. Никто не ожидал снова увидеть нас здесь.
     - Итак, что мы намерены делать?
     - Будем ждать и, возможно, молиться богам, если ты не сотворишь чуда, Секенр.
     Я мог бы надеть свою личину Чародея Таинственного и Ужасного, но мне было тяжело притворяться перед Тикой. Так что я просто пожал плечами и сказал:
     - И надолго все это затянется?
     - Думаю, уже через несколько часов мама все уладит. Она в этом настоящий гений, ты же знаешь. Она сумеет обернуть все, что произошло, в нашу пользу.
     - Все?
     Тика тяжко вздохнула и заговорила, с трудом подбирая слова:
     - Да, абсолютно все. Как фишки на игровой доске. Мы просто обязаны использовать все, что есть в нашем распоряжении... даже... моего отца. Так как с ним было совершено нечто гнусное и отвратительное, преступники никогда не посмеют признаться в подобном святотатстве, и наши противники никогда не узнают об этом. А следовательно, не смогут утверждать, что мама была отстранена от власти законным путем, или, что ее... осквернил ... труп, что, несомненно, не позволило бы ей стать царицей.
     - Понимаю.
     - Так ли это, Секенр? - Помолчав, она кивнула: - Да, мне кажется, ты действительно понимаешь.
     Тика ушла. Мне страшно хотелось, чтобы она осталась. Я взял ее за руку и попытался удержать, но она вырвалась и просто сказала мне, что без ее присутствия не обойтись.
     Политическая ситуация была вполне ясной, но в собственных чувствах я разобраться не мог. Я постоянно скучал по Тике, когда ее не было рядом со мной. Я все время думал о ней. Я пытался представить, как сложатся наши отношения, когда все закончится. Предаваясь мечтам, я раздумывал, что сказать ей, как сделать приятное, чем порадовать.
     Но теперь ей надо было уходить, чтобы разодеться в пух и прах, подобно матери, и сидеть рядом с ней, кивать с умным видом, выяснять настроения городской знати, давать туманные обещания, намекая на достойную награду, которую получат последователи.
     Так что я провел еще один вечер на реке в одиночестве, свесив ноги за борт. Какое-то время я наблюдал за судами: одни проходили мимо, другие собирались вокруг нас затаившейся в ожидании стаей. Громадная трирема с гордым Королевским Орлом и змеей на гроте подплыла к нам, убрала паруса, бросила якорь и выжидала с поднятыми веслами, а на ее палубе столпились моряки.
     В городе запели трубы: вначале - одна, затем - вторая, а потом они слились в хор, подобный отдаленному шторму. На стенах и крышах домов замерцали фонари и факелы.
     Наблюдая за городом и рассматривая темнеющее небо, я почувствовал, как внутри меня снова зарождается и ищет выход магия. Я зажег костры холодного пламени у себя на ладонях; бережно, словно хрупкие стеклянные скульптуры, я отнес их к себе в палатку и сел, пристально рассматривая то, что создал.
     У меня в голове заговорил чей-то голос, но я не узнал его.
     Танал-мадт, Секенр. Танал-мадт. Жребий, выброшенный сверкающими камнями, костями и фишками. Случайность, не являющаяся случайностью вовсе. Не для твоей забавы эти хитросплетения, этот жребий. Мы выбираем его сами, ради нашей обшей пользы, и в конце концов, Секенр, ты и сам придешь к подобному заключению.
     - Нет! - вскричал я и в сердцах раздавил ростки пламени в своих ладонях.
     Секенр, а знаешь ли ты, для чего этот огонь, что можно делать с его помощью?
     Не сказав ни слова, я вернул в свои сложенные лодочкой ладони ростки пламени и начал придавать им форму, вначале почти не осознавая, что делаю, словно повиновался какому-то непонятному импульсу, и сотворил четырехугольник из холодного белого пламени, который, мерцая, плавал в темноте. Но затем я полностью подчинил происходящее своей воле, увлекся процессом творения, и на свет появились полупрозрачные, сияющие, но проработанные до мелочей, до малейших штришков письменный стол, пузырьки с чернилами, кисти, ручки и рукопись, над которой я работал, когда на мой дом напали горожане.
     Из меня выливался все новый и новый огонь, и мне казалось, что я там, в своей старой комнате, до того, как ее разрушили. Я посмотрел в окно на иллюзорный Город Тростников - не реальный город, а картинку из дыма и огня, подобную заре, созданной богом.
     Моя комната была воспроизведена до мельчайших деталей: книги, сундуки, беспорядочно разбросанная на кровати одежда.
     Все, все, все... Дом заговорил со мной на своем незабываемом языке таинственных звуков.
     Кто-то стоял за дверью. Щеколда звякнула.
     - Отец? - Ответа не последовало. - Хамакина? - Снова тишина. - Я долго ждал, затем с трудом сглотнул и поднялся на ноги, а сердце мое забилось сильнее: - Мама?..
     Это была Тика, возникшая в пламени, одетая, как царица, в платье из золотой парчи, с короной на голове. Она потянулась ко мне, нагнулась, ссутулившись, как часто делала. Я не мог понять, почему она так горбится.
     Уже в следующее мгновение она почувствовала, что я ее вижу. У нее вырвался возглас изумления А затем и комната, и пламя исчезли, словно кто-то задул свечу, и оказалось, что она пригнулась, чтобы войти ко мне в палатку. Я выполз на палубу и встал на ноги.
     - Секенр, - сказала она, - ты должен пойти со мной. Пришло время отправиться в город.

Глава 10

УБИЙСТВО ВЕЛИКОГО ЦАРЯ

     Со мной обращались, как с вещью, как с куклой, которую надо приодеть, причесать и привести в божеский вид - именно так обстояло дело, когда Тика с маленькой армией женщин, которых я не знал, - главным образом, служанок - окружили меня в моем убежище, и началась бесконечная суета: меня мыли, растирали, обмазывали маслами, больно дергали за волосы и, не обращая ни малейшего внимания на мои вопли и протесты, наконец завязали их в три хвоста - один, длинный, на затылке и два коротеньких за ушами. Никто не услышал меня, когда я заявил, что выгляжу глупо. Тика была увлечена делом - прямо боевой командир, раздающий приказы своим войскам. До того, как она закончила, я уже был, поверх всего остального, облачен в блестящую красную накидку, на каждом пальце у меня красовалось по кольцу, а лент и бантов было столько, что я чувствовал себя связанным и выставленным на продажу зверьком. Наконец она взяла в руки тяжелое ожерелье из золотых прямоугольников с изображением солнца.
     Тика торжественно возложила его мне на плечи, а остальные женщины почтительно молчали, наблюдая за ней.
     - Это символ принадлежности ко двору, - объяснила она. - Он означает, что ты знатен и благороден.
     - Что?..
     - Весьма важная персона, Секенр.
     - Я?!!
     - Да, ты, - сказала она немного раздраженно. - С этого самого момента ты и на самом деле стал страшно важным. - Она взяла меня за плечи. - А выглядишь ты очень даже ничего... Да, я думаю, так вполне прилично. Мама хотела, чтобы я тебя загримировала, но...
     - Нет!
     - Это традиция. Знатнейшие из высокорожденных, высшие священники, члены королевских семей - все они гримируются по случаю церемоний.
     - Нет. Я не хочу.
     Тика засмеялась.
     - Я сумела убедить ее, что это не слишком удачная мысль - надеюсь, теперь тебе легче. Это было бы слишком претенциозно. Каждый раз, когда ты открываешь рот, Секенр, моментально выясняется, что ты иностранец, а накрасить лицо иностранцу так же, как принцу Дельты, было бы слишком большим вызовом...
     - Я не буду гримироваться!..
     Она приблизилась ко мне и прошептала на ухо:
     - Вот видишь, мы уже пришли к соглашению по важнейшему политическому вопросу.
     Она взяла меня за руку и повела из-за ширм к центру палубы, где две шеренги солдат освободили для нас проход, сдерживая громадную толпу народа. Над головами толпы развевались на ветру гирлянды бумажных фонариков.
     - Что с нами будет, Тика? - спросил я.
     - Мама уже сказала тебе. Мы будем жить во дворце.
     - Я не это имел в виду.
     Она странно посмотрела на меня.
     - Что ты хочешь этим сказать, Секенр?
     Я почувствовал, что краснею. Я так и не смог ничего ей ответить. Она отвернулась и подняла руки, отвечая на приветственные крики толпы.
     Мы присоединились к госпоже Неку, которая восседала в громадном паланкине, напоминавшем размерами кубрик, но, в отличие от последнего, роскошно убранном подушками, шелками и балдахинами; он мягко покачивался, как корабль на спокойной воде, когда двадцать человек впереди нас и двадцать позади