Дарелл ШВАЙЦЕР
   МАСКА ЧАРОДЕЯ

Перевод с английского И.Цибизовой. Вычитка - Ола


Анонс

     Эта книга о магии. Подлинной магии, вошедшей в плоть и кровь человека, который меньше всего на свете хотел бы быть колдуном. Леденящие кровь превращения, заклинания и битвы становятся вехами, отмечающими Путь Познания, посвящения в волшебство.
     Швайцер - уникальный фантаст, сумевший доказать, что жанр фэнтези, вопреки расхожему мнению, далеко не исчерпан, и его "Маска чародея" по праву считается одной из лучших книг последнего десятилетия.

     Я надел маску чародея, чтобы остаться неузнанным, но меня стали узнавать повсюду, так как маска заменила мне лицо.
     Таннивар Отцеубийца

СОЗЕРЦАЯ ИСТОКИ

     Я сам мальчишкой был таким -
     Ушло все в прошлое, как дым...
     Как стайка сорванцов в пыли,
     Что до ночи играть могли,
     Иль тот, что средь ночной тиши
     На встречу с девушкой спешит...

     Зловещая Тьма не страшила его,
     Не знал он про Змея тогда ничего,
     Не знал он про злобу, предательство, боль...
     Когда же зловещий зажегся Огонь?

     Когда же я шепот в ночи услыхал?
     Про дверь в Царство Мертвых когда я узнал?
     И демоны ада и грешной земли
     И жемчуг, и злато мне стали сулить?
     Когда же узнал я про Школу Теней,
     Что неизвестна в мире людей?
     И Черного Мага таинственный знак
     Из сердца не выжечь теперь уж никак.

     Холодный в ладонях огонь -
     Пришел Черный Маг из Теней...
     И так родился Чародей.

     Из дневников Секенра Каллиграфа,
     но приписывается Ваштэму
     из Страны Тростников.

Глава 1

МАЛЬЧИК-ЦАПЛЯ

     Все знают, Сюрат-Кемад - величайший из богов, ибо он повелевает и живыми, и мертвыми. Изо рта его берет начало Великая Река - голос и слово Сюрат-Кемада, и все живое берет начало из той Реки.
     Мертвые возвращаются к Сюрат-Кемаду по водам Реки, влекомые таинственным, зачарованным течением обратно в утробу бога.
     Вновь и вновь Сюрат-Кемад напоминает нам о себе, принимая облик крокодила.
     Я, Секенр, сын Ваштэма-чародея, говорю вам это, ибо это - истина.

***

     О том, что мой отец - чародей, я знал еще в раннем детстве. Разве он не умел говорить с ветрами и водами? Засыпая поздно ночью, я не раз слышал, как он делает это. Разве не мог он заставить огонь загореться у себя на руке, просто сведя и разведя ладони? Правда, это пламя никогда не обжигало и было холодным, как речная вода зимой.
     Однажды, когда он раскрыл ладони, там сидела сверкающая алая бабочка, сделанная из проволоки и бумаги... но живая! Она летала у нас по дому целый месяц. Никто не мог поймать ее. Как я плакал, когда она умерла и свет померк на ее крылышках! Кучка пепла - вот и все, что осталось от нее...
     А еще он творил настоящие чудеса, рассказывая мне истории. Одна из них повторялась особенно часто, и каждый раз с новым продолжением - история о птенце цапли, которого родные братья и сестры вытолкнули из гнезда за то, что ноги у него оказались слишком короткими, а клюва и перьев вообще не было. Вообще-то он был больше похож на мальчишку, чем на птицу. И пока он бродил по свету, страдая от одиночества, с ним произошло множество удивительных приключений - он побывал и в дальних странах, и среди богов, и среди призраков, и даже в Стране Мертвых. Почти целый год отец каждый вечер шепотом рассказывал мне о Мальчике-Цапле, словно это было нашей с ним тайной. Я никому ничего не говорил про этого птенца.
     Мама тоже умела творить чудеса, хотя и не зажигала огня в ладонях и не могла создавать ничего по-настоящему живого. Она мастерила геваты, причудливые конструкции из дерева, проволоки и бумаги, которыми славился Город Тростников, и иногда это были изящные фигурки из палочек, словно оживавшие под порывами ветра, а иногда - контуры громадных кораблей и городов, гор и звезд, свисавшие с потолка и медленно поворачивавшиеся в бесконечно сложном танце.
     Однажды летом на нее что-то нашло, какое-то умопомрачение, и она много недель подряд день и ночь трудилась не покладая рук, создавая одну единственную вещь. Никто и ничто не могли оторвать ее от этого занятия. Отец, бывало, укладывал ее спать, а она снова вставала и продолжала работу над огромной змееподобной конструкцией из деревянных чешуек, протянувшейся по комнатам через весь дом и подвешенной на кольцах прямо под потолком. Наконец она закончила лицо - наполовину человеческое, наполовину крокодилье, и даже я, шестилетний мальчишка, сразу узнал Всепожирающего Бога, Сюрат-Кемада.
     Как только подул ветер, конструкция странным образом изогнулась и заговорила. Мама вскрикнула и упала на пол. Потом эта штука просто куда-то исчезла. Я так и не узнал, что с ней произошло. Выздоровев, мама никогда не вспоминала о случившемся.
     Однажды вечером у камина она сказала, что это было своего рода пророчество - бог говорил ее устами. Но как только прозвучат слова предсказания, дух божественного озарения покидает пророка, он становится ненужным богу, и тот попросту забывает о нем, как о старой перчатке. Она не имела ни малейшего понятия, что все это значило, знала лишь, что бог с какой-то целью использовал ее.
     Мне показалось, что ее слова испугали даже отца.
     В тот вечер он рассказал мне очередное продолжение истории Мальчика-Цапли, а потом дух божественного озарения, диктовавший ему эти рассказы, покинул и его тоже, и они прекратились.

***

     Отец, наверное, был величайшим волшебником Страны Тростников, так как в нашем доме постоянно толпился народ. Люди приходили из города и с болот, многие приплывали по Реке издалека, чтобы купить зелья и снадобья или услышать предсказание. Мама иногда продавала им свои геваты: и предназначенные для религиозных ритуалов, и воплощавшие в себе духов умерших, и просто игрушки.
     Тогда я не думал, что чем-то отличаюсь от других мальчишек. Один из моих друзей был сыном рыбака, другой - ремесленника, изготовлявшего бумагу. А я был сыном чародея, точно таким же ребенком.
     Мальчик-Цапля в моей любимой истории тоже был рожден в птичьем гнезде, однако...
     Я рос и взрослел, а отец становился все более и более скрытным. Посетителей больше не пускали в дом. Склянки и пузырьки со снадобьями передавались им через порог. А потом люди и вовсе перестали приходить.
     Неожиданно дом опустел. По ночам я слышал странные пугающие звуки. У отца вновь появились посетители, но они заявлялись в дом лишь перед рассветом. Мне кажется, он заставлял их приходить к нему вопреки их собственной воле. Они ничего не покупали.
     Тогда нас с мамой и сестрой Хамакиной стали запирать в спальне, строжайше запрещая показываться оттуда.
     Как-то раз я заглянул в щель неплотно пригнанных дверных досок и в тусклом свете освещавших коридор ламп, увидел иссохшую, как обтянутый кожей скелет, фигуру - от странного гостя пахло, как от давно разложившегося утопленника, выброшенного рекой, что протекала у нас за домом.
     Вдруг посетитель уставился прямо на меня, словно точно знал, что я прячусь за дверью, и я отшатнулся, едва сдержав крик. Ужасное лицо этого смердящего гостя еще долго преследовало меня в ночных кошмарах.
     Мне исполнилось десять. Хамакине - три. В маминых волосах появилась седина. Мне кажется, Тьма начала окружать нас именно в том году. Медленно, но неизбежно из волшебника, творившего чудеса, отец стал превращаться в чародея - черного мага, которого все боялись.
     Наш дом стоял на самом краю Города Тростников, там, где начиналось Великое Болото. Это просторное здание с громадным количеством кое-где обветшавших и покосившихся куполов, с напоминавшими узкие пеналы комнатами и зияющими, как глаза, окнами отец приобрел у священника. Дом стоял на высоких сваях в самом конце длинной набережной, соединявшей его с городом. Если идти по этой набережной в противоположном направлении, можно было вначале пройти одну за другой улицы из старых, частенько заброшенных домов, затем выйти на площадь рыбного рынка, потом - на улицу писцов и изготовителей бумаги и наконец - к огромному порту, где стояли корабли, напоминавшие дремлющих китов.
     Сразу за нашим домом располагалась плавучая верфь, и я частенько просиживал там, глядя вдаль, на город. Сваи, бревна и громадные здания вытягивались передо мной до горизонта, словно необычайный лес, темный и бесконечно таинственный.
     Иногда мы вместе с другими мальчишками устремлялись на своих лодках в плаванье в эту неизвестность и где-нибудь на заброшенной верфи или на куче мусора, или на песчаной отмели играли в свои тщательно скрываемые от взрослых игры - и тогда от меня ждали чудес, волшебства.
     Если предоставлялась такая возможность, я отказывался, напуская на себя важный и таинственный вид, чтобы скрыть, что в магии я разбираюсь не больше них самих. Иногда, используя ловкость рук, я проделывал какие-то фокусы, но чаще всего я попросту их разочаровывал.
     Но все же они терпели меня в надежде, что когда-нибудь я окажусь способным на большее, да еще потому, что боялись отца. Позже, когда подступила Тьма, они стали бояться его еще больше, и тогда я уже в одиночестве греб в полумраке под городом в своей крошечной лодке, постоянно натыкаясь на деревянные сваи.
     Тогда я еще не все понимал, но мать с отцом все чаще ссорились, и я наконец заметил, что она его боится. Однажды она заставила меня поклясться, что я никогда не стану таким, как отец, "никогда-никогда не буду делать того, что делает он", и я поклялся священным именем Сюрат-Кемада, совершенно не представляя, что именно я ей обещал.
     Позже, когда мне было уже пятнадцать, проснувшись однажды среди ночи, я услышал рыдания матери и сердитые крики отца. Его хриплый голос срывался на визг, временами в нем не было ничего человеческого, мне показалось, что он ругает ее на каком-то незнакомом мне языке. Затем раздался шум, грохот, что-то упало на пол, и наступила тишина.
     Хамакина проснулась и села на кровати.
     - Ах, Секенр, что это было?
     - Тише, - прошептал я. - Не знаю.
     Раздались тяжелые шаги, и дверь в спальню распахнулась. В дверном проеме стоял отец, лицо его было бледным, в широко раскрытых глазах застыло странное выражение, в руке он держал фонарь. Хамакина отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом.
     Так он простоял почти минуту, словно не видя нас, но постепенно выражение его лица стало более осмысленным.
     Казалось, он что-то вспоминает, выходя из глубокого транса. Когда он заговорил, голос его дрожал.
     - Сын, боги послали мне видение, но оно касалось тебя - ты должен стать мужчиной и узнать, какая судьба тебя ожидает.
     Больше заинтригованный, чем испуганный, я встал с постели. Босые ноги моментально замерзли на гладком деревянном полу.
     Отец старался взять себя в руки, успокоиться. Он дрожал крупной дрожью, прислонившись к дверному косяку. Он попытался сказать что-то еще, но слова застряли у него в горле, а в расширившихся глазах снова появилось безумное выражение.
     - Сейчас? - спросил я, с трудом осознавая, что говорю.
     Отец резко подался вперед. Он грубо схватил меня за рубашку. Хамакина вскрикнула, но он не обратил на нее внимания.
     - Когда боги посылают видения, они не думают, удобно ли это смертным. Сейчас. Ты должен прямо сейчас отправиться на болота, и тебе будет ниспослано видение. Ты останешься там до рассвета.
     Он выволок меня из комнаты. Я оглянулся на сестру, но отец плотно закрыл дверь у меня за спиной и запер ее снаружи на щеколду. Фонарь он задул.
     В доме стояла кромешная тьма и пахло речным илом и чем-то еще, чем-то ужасным. Это были запахи дыма и разложения.
     Отец открыл люк. Прямо под ним у причала были привязаны все наши лодки.
     - Иди. Сейчас.
     Дрожа от страха, я на ощупь спустился по лестнице. Стояла ранняя весна. Дожди вот-вот должны были закончиться, но пока воздух был прохладным и влажным.
     Отец захлопнул люк у меня над головой.
     Я нашел свою лодку, залез в нее и сел, скрестив ноги, чтобы спрятать ступни под рубашкой. Рядом что-то плеснулось раз, потом другой. Я сидел тихо, судорожно сжав весло, готовый в любой момент ударить им, отбиваясь от неведомой опасности.
     Постепенно тьма начала редеть. В просветах между облаками над болотами появилась луна. По отливающей черненым серебром воде скользили тени и бежали волны. Неожиданно я обнаружил, что вокруг меня плавают сотни крокодилов - на поверхности виднелись лишь их ноздри и глаза, блестящие в тусклом лунном свете.
     Я едва сдержал крик, с трудом заставив себя сидеть тихо-тихо. Я понял, что началось видение - живые бестии без труда могли бы перевернуть лодку и сожрать меня. В любом случае, они не могли быть настоящими - так много крокодилов никогда не собирается в одном месте.
     Наклонившись, чтобы отвязать от причала веревку, я довольно отчетливо увидел, что твари не были крокодилами - тела у них были человеческими с бледными, как у утопленников, спинами и ягодицами. Это были эватимы - вестники бога реки. Я не раз слышал, что встреча с ними ни для кого не проходила бесследно - либо человек вскоре умирал, либо с ним говорил сам бог.
     Отец оказался прав - это действительно было пророческое видение. Или я должен вот-вот умереть - прямо здесь и сейчас.
     Я немного проплыл вперед, стараясь двигаться как можно осторожнее. Эватимы расступались передо мной. Мое весло не коснулось ни одного из них.
     Я услышал, как позади во тьме кто-то спускался с нашего крыльца по лестнице. Что-то тяжелое плюхнулось в воду. Эватимы, все как один, ожесточенно зашипели. Мне показалось, что надвигается буря.
     Наверное, я греб много часов подряд, пробираясь между сваями, бревнами и опорами, временами прокладывая себе дорогу веслом, пока наконец не вышел на глубокую чистую воду реки. Позволив течению подхватить лодку, я оглянулся на Город Тростников - он выгибался вдоль болот, словно огромный дремлющий монстр. То тут, то там мелькали сторожевые огни, но сам город был погружен во мрак. Никто не выходил ночью за порог дома: после заката в воздух поднимались темные, как густой дым, тучи москитов, на болоте было полно призраков, встававших из топи в тумане, но сильнее всего боялись эватимов, слуг Сюрат-Кемада с крокодильими головами, которые во тьме выползали из воды и, волоча за собой тяжеленные хвосты, ходили по пустынным улицам, как люди.
     Там, где глубина начиналась сразу у берега, стояли на якоре крутобокие корабли и расписанные причудливыми орнаментами суда из Города-в-Дельте. На многих из них горели разноцветные огни, оттуда доносились музыка и смех. Моряки-чужеземцы не знали наших обычаев и не разделяли наших страхов.

***

     В Городе Тростников все взрослые мужчины - кроме нищих, конечно - носили длинные штаны и кожаные туфли. Дети ходили в свободных туниках босыми. В редкие холодные дни они обматывали ноги полосками ткани или сидели дома. Когда мальчик становился мужчиной, отец вручал ему туфли. Это был древний обычай. Никто не знал, как и почему он возник.
     Отец поспешил выставить меня из дома даже без плаща. Всю ночь я страдал от холода. Зубы стучали, руки и ноги онемели, ледяной воздух буквально обжигал легкие.
     Все, что я мог сделать - это держаться поближе к зарослям трав и тростников, направляясь от одной протоки чистой воды к другой, низко пригибаясь под нависшими над водой ветвями и иногда расчищая себе дорогу веслом.
     Какие-то видения посещали меня, но ни одно из них не было связано с другим. Я так и не понял, что хотел сказать мне бог.
     Луна неожиданно села. Река поглотила ее, и какое-то время лунный свет извивался по воде, как мамин макет гигантского крокодила.
     Я положил весло на дно лодки и свесился за борт, пытаясь разглядеть, что там происходит. Но увидел лишь мутную воду.
     Вокруг меня, подобно лесу железных прутьев, стоял мертвый тростник. Я пустил лодку по течению. Один раз я видел крокодила, древнего и громадного, несомого потоком, словно дрейфующее бревно. Но это был просто зверь, а не один из эватимов.
     Немного позже я оказался в тихой заводи, окруженный спящими белыми утками - они плавали на темной воде, как клочья белой ваты.
     Кричали ночные птицы, но в их криках я не услышал ничего пророческого.
     Я посмотрел на звезды, и по расположению созвездий на небосводе понял, что до рассвета осталось не больше часа. Тогда я впал в отчаяние и воззвал к Сюрат-Кемаду. Я не сомневался, что видение придет от него, а не от какого-то другого бога.
     Я испугался собственного поступка, так как не подготовился к ритуалу и не принес жертву.
     Но Сюрат-Кемад с его чудовищными челюстями не разгневался, и видение пришло.
     Легкая изморось прекратилась, но воздух был по-прежнему промозглым и влажным. Я скрючился на дне лодки, скрестив руки на груди и судорожно сжав весло. Возможно, я заснул. Вдруг кто-то тихо тронул меня за плечо.
     Я мгновенно сел, чуть не подскочив от испуга, но незнакомец поднял палец, призывая меня хранить молчание. Его лица я не видел. На нем была серебряная маска Луны, грубая и деформированная, с исходящими из нее лучами по краям. Полы его длинной, до колен, мантии слегка колыхались в холодном утреннем бризе.
     Он сделал мне знак следовать за ним. Я молча подчинился, погрузив весло в воду. Незнакомец шел по воде босиком, и при каждом шаге от его ног расходились круги.
     Мы долго блуждали и по открытой воде, и в зарослях болотной травы, и среди сухого тростника, пока наконец не вышли к полузатопленной разрушенной башне - черный остов, покрытый илом, грязью и водорослями.
     И тогда из болота появились сотни других фигур в мантиях и масках, но они не шли по воде, как мой спутник, а ползли, их движения были какими-то неуклюжими, тела извивались из стороны в сторону, как у крокодилов, когда они выползают на берег. Я в изумлении наблюдал, как они собираются вокруг нас, низко склоняясь у ног мужчины - они поклонялись ему, как богу.
     Он же простер руки к небу и зарыдал.
     Мне вспомнился один из отцовских рассказов про гордого короля, чей дворец затмевал солнце, вызывая зависть и гнев богов. Однажды при его дворе появился посланец с головой крокодила, прошипевший: "Мой повелитель поглотит тебя, о король, как он поглощает всех". Но король, ослепленный гордыней, приказал стражникам избить посланника и выбросить в реку, из которой тот явился - король не боялся богов.
     Но Сюрат-Кемаду совершенно не нужно, чтобы его боялись - все обязаны повиноваться ему. И вышли воды Великой Реки из берегов, поглотив королевский дворец.
     - Не слишком интересная история, - пожаловался я отцу.
     - Но это чистая правда, - ответил он.
     Теперь же я смотрел вокруг в благоговейном страхе - множество вопросов вертелось у меня на языке, но я был слишком испуган, чтобы задать их. Вскоре небо просветлело, и рыдания стоявшего на воде мужчины слились с плачем тростника на ветру.
     Поднялось солнце, молившиеся сняли маски и превратились в обычных крокодилов. При дневном свете их мантии таинственным образом исчезли. Я долго смотрел, как их темные тела погружаются в мутную воду.
     Я перевел взгляд на одиноко стоявшего мужчину, но на его месте неожиданно оказалась длинноногая болотная птица. Она издала печальный крик и, захлопав крыльями, поднялась в воздух.

***

     Жаркое солнце вернуло меня к жизни. Я сел, заходясь от кашля - из носа у меня тоже текло - и огляделся вокруг. Полузатопленная башня стояла на прежнем месте - безжизненная каменная груда. Я был совершенно один - ни единой живой души рядом.
     Когда я вернулся в Город Тростников, уже наступил полдень.
     При свете дня город было не узнать. Яркие знамена, развевающиеся на башнях, нарядные дома с разноцветными занавесками и росписью, украшавшей их стены и крыши. Днем разгружали стоявшие на рейде корабли, и на улицах, где в пестрой толпе смешались торговцы и чиновники, варвары и домохозяйки, постоянно звучала разноязычная речь.
     Острый запах рыбы смешивался с изысканным ароматом духов, запахом кожи, сырой парусины и потом печник