ветра. Джимми слышал в основном шаги и случайные слова, долетавшие к  нему
от моста. Однажды ему показалось, что  в  доме  раздался  странный  низкий
звук, но он не был в этом уверен. Солнце уже зашло за  горизонт,  но  небо
еще было светлым. Прошло никак не меньше двух часов со времени  ужина,  но
они были далеко на севере, да еще в середине лета, а здесь солнце заходило
гораздо позднее, чем в Крондоре. Джимми напомнил своему желудку, что ему и
раньше приходилось из-за работы пренебрегать обедом,  но  тот  по-прежнему
настойчиво требовал внимания.
     Наконец достаточно стемнело. Джимми был рад, да и остальные,  похоже,
разделяли его чувства. Это  место  действовало  на  всех  угнетающе.  Даже
Мартин, сидя в ожидании темноты, несколько раз бормотал ругательства. Было
здесь  нечто  чуждое,  что  не  давало  покоя.  Джимми  знал,  что  он  не
почувствует себя в безопасности, пока не окажется подальше, и будет только
изредка вспоминать о нем.
     Джимми первым выбрался наружу и стоял на страже, ожидая, пока вылезет
Мартин. За ним появились и остальные. Они разделились на три группы:  Бару
и Лори, Роальд и Мартин, Джимми и Арута. Они обыщут берег озера в  поисках
терна серебристого, и тот, кто найдет его,  вернется  к  трещине  и  будет
внизу поджидать остальных.
     Аруте и Джимми выпало идти в  сторону  черного  дома,  и  они  решили
начать поиски с его тыльной стороны. Прежде  чем  бродить  в  окрестностях
древнего оплота валкеру, нелишне было убедиться, что поблизости нет дозора
моррелов. Невозможно было узнать, что думают  моррелы  по  поводу  черного
дома. Может быть, они, как и эльфы, относились к нему с благоговением и не
отваживались входить туда, может, посещали его, как храм, только во  время
каких-нибудь церемоний, а может быть, обитали в нем.
     Осторожно  пробравшись  к  дому,  Джимми  прижался  к  стене.   Камни
оказались неожиданно гладкими на ощупь.  Джимми  провел  по  ним  рукой  и
обнаружил, что их поверхность напоминает  мрамор.  Арута  ждал  с  оружием
наизготовку, пока Джимми быстро обошел вокруг здания.
     - Нет никого, - сказал он шепотом, - только те, кто у моста.
     - А внутри? - спросил Арута.
     - Не знаю, - ответил Джимми. - Дом  большой,  а  дверь  одна.  Хочешь
посмотреть? - Он надеялся, что принц откажется.
     - Да.
     Джимми  повел  Аруту  вдоль  стены  за  угол.  Над   крепкой   дверью
располагалось полукруглое окно, из которого струился слабый  свет.  Джимми
показал Аруте, чтобы тот подсадил его, и  ловко  уцепился  за  карниз  над
дверью. Подтянувшись на руках, он заглянул в окно.
     За дверью, прямо под ним, было помещение типа прихожей, пол в которой
был вымощен камнем. В дальней стене распахнутые двойные двери вели куда-то
в темноту.
     Джимми спрыгнул на землю.
     - Из окна ничего не видно.
     - Ничего?
     - Там проход куда-то в темноту, и больше ничего. Стражи не видно.
     - Давай начнем искать на берегу озера, но с дома глаз не спускай.
     Джимми согласился. Они направились к озеру. У Джимми  опять  возникло
знакомое ощущение, будто <что-то не так>, и на сей раз это касалось  дома.
Но он, отмахнувшись от беспокойства, занялся поисками.
     Они провели несколько часов, обшаривая берег. У озера они  обнаружили
совсем немного растений, да и вообще растительность на плато была скудной.
Временами издалека раздавалось шуршание - Арута решил, что  это  ходят  их
товарищи.
     Небо  приобрело  серый  оттенок,   и   Джимми   напомнил   принцу   о
приближающемся рассвете. Арута с неудовольствием вернулся  вслед  за  юным
сквайром обратно к трещине. Мартин и Бару уже были там, а через  несколько
минут к ним присоединились  и  Лори  с  Роальдом.  Никто  не  нашел  терна
серебристого.
     Арута не произнес ни слова.  Он  отвернулся  и  стиснул  кулаки,  как
человек, которому нанесли сокрушительный удар. Все смотрели на него, а  он
глядел в темноту. В неярком свете его профиль выделялся на фоне каменистой
поверхности стены, слезы текли по его щекам. Он вдруг резко  повернулся  к
товарищам и хрипло прошептал:
     - Он должен быть здесь.
     Он переводил взгляд с одного лица на другое, и друзья увидели  в  его
глазах такое страдание, что не могли не разделить  с  ним  его  боль.  Они
видели, как угасает в нем  надежда.  Если  терн  не  будет  найден,  Анита
погибнет...
     Мартин в этот момент вспомнил отца - таким, каким  по  молодости  лет
его не мог помнить Арута. Герцог Боуррик  очень  тяжело  переживал  потерю
жены леди Кэтрин. Охотник,  воспитанный  эльфами,  почувствовал,  как  его
грудь сжимается: он представил одинокие ночи брата, как  тот  сидит  перед
очагом, а кресло рядом с ним пустует,  и  единственный  его  собеседник  -
портрет на стене. Из трех братьев только Мартин помнил, какой горечью была
наполнена жизнь их отца. Если Анита умрет, радость и веселье  Аруты  умрут
вместе с ней. Не желая убивать надежду, Мартин прошептал:
     - Он где-то здесь.
     - Есть место, где мы еще не смотрели, - добавил Джимми.
     - В доме, - сказал Арута.
     - Значит, нам остается одно, - сказал Мартин.
     Джимми, ненавидя сам себя, сказал:
     - Один из нас должен пойти в дом и посмотреть.


                   Глава семнадцатая. ИМПЕРСКИЙ СТРАТЕГ

     Пахло сырой соломой. Паг дернулся и обнаружил, что его руки прикованы
к  стене  цепями  из  кожи  нидра:  шкура  могучего  шестиногого  вьючного
животного была выделана цурани до твердости железа и намертво  прикреплена
к стене. Голова все еще болела после встречи с непонятным волшебным шаром.
Поборов головокружение, Паг посмотрел на оковы. Когда он начал произносить
заклинание, которое должно было превратить их в  пар,  произошла  какая-то
неправильность. Он так и подумал: неправильность. Заклинание не сработало.
Паг  прислонился  к  стене,  догадываясь,  что  на  камеру  было  наложено
заклятие, не допускающее никаких магических действий. Еще бы, подумал  он,
иначе как удержишь чародея в тюрьме?
     Паг огляделся. Камера была темной -  немного  света  проникало  через
круглое окошко в двери. Глядя  на  сырые  стены,  Паг  решил,  что  камера
расположена под землей. Он не знал, долго ли они здесь пробыли, да  и  где
вообще находятся - они могли оказаться где угодно в огромной Империи.
     К стене напротив Пага были прикованы Мичем, Доминик и  Хочокена.  Паг
понял, что участь Хочокены может служить знаком,  насколько  далеко  зашел
Стратег. Схватить преступника, объявленного вне закона, - это одно, а  вот
посадить  в  темницу  Всемогущего  -  совсем  другое.  По  традиции  члены
Ассамблеи не подчинялись Имперскому Стратегу, и только они  да  император,
могли бросить вызов его могуществу. Камацу был  прав.  Стратег  вступил  в
опасную фазу Большой Игры - арест Хочокены показывал его презрение к любой
оппозиции.
     Мичем застонал и поднял голову.  Обнаружив,  что  он  в  цепях,  воин
подергался, чтобы проверить их прочность.
     - Ну, - сказал он, глядя на Пага. - А теперь что?
     - Подождем.
     Они  ждали  долго  -  три  или  четыре  часа.  Потом  дверь  внезапно
распахнулась, и вошел чародей в черных Одеяниях, а за ним солдат в  белом.
Хочокена с презрением сказал:
     - Эргоран! Ты с ума сошел? Выпусти меня немедленно!
     Чародей махнул рукой солдату, чтобы он освободил Пага.
     - Я служу Империи, - сказал он. - А ты, толстяк, связался с  врагами.
Когда мы казним этого фальшивого чародея, я  расскажу  Ассамблее  о  твоем
двуличии.
     Пага быстро вывели.
     - Миламбер, твое появление на Имперских Играх год назад снискало тебе
некоторое уважение, - сказал ему Эргоран. Два солдата надели  на  запястья
Пагу дорогие металлические браслеты прекрасной работы. - Кандалы в темнице
препятствуют действию  заклинаний.  А  за  пределами  темницы  тебя  будут
держать эти браслеты. - Он махнул стражникам рукой, и один из них  толкнул
Пага в спину.
     Паг не стал тратить время  на  Эргорана.  Из  тех  чародеев,  которых
прикармливал Стратег, он  считался  самым  рьяным,  и,  как  немногие  его
единомышленники, считал, что Ассамблея должна стать орудием  правительства
Империи - Высшего Совета. Те, кто знал его лучше,  говорили,  что  главной
целью Эргорана было поставить Ассамблею на место  Высшего  Совета.  Ходили
слухи, что пока горячий Альмеко председательствовал в Совете,  Эргоран  за
его спиной осуществлял политику партии Войны.
     Длинный лестничный пролет вывел Пага на солнце. После темноты  камеры
он на мгновение ослеп. Но пока его вели  по  двору  какого-то  необъятного
здания, глаза привыкли к яркому свету. Поднимаясь по широкой лестнице, Паг
оглянулся через плечо. Он увидел достаточно,  чтобы  понять,  где  он.  Он
узнал реку Гагаджин, которая бежала с гор,  называемых  Высокая  Стена,  к
городу Джамару. Река была главной дорогой, соединяющей север  с  южными  и
центральными провинциями Империи. Значит, их доставили в  Священный  Город
Кентосани, столицу Империи Цурануани. Десятки стражников в белых  доспехах
могли охранять только дворец Имперского Стратега.
     Подталкивая, Пага провели  через  длинный  холл  и  центральный  зал.
Тяжелая расписная деревянная дверь в каменной стене откатилась в  сторону.
Стратег решил допросить пленника в своем кабинете.
     В центре комнаты  стоял  чародей,  дожидаясь,  пока  человек,  что-то
читавший за столом, обратит на  него  внимание.  Этого  чародея  Паг  знал
только по имени. Он понял, что здесь не дождется помощи даже для Хочокены:
Элгахар был братом Эргорана; в  их  семье  многие  обладали  даром  магов.
Элгахар, похоже, полностью подчинился брату.
     На  подушках  сидел  человек  среднего  возраста  в   белой   тунике,
отделанной тонкой золотой каймой по вороту и  рукавам.  Вспомнив  Альмеко,
Паг не мог не подумать о том, как разительно отличается  нынешний  Стратег
от   своего    предшественника.    Аксантукар    внешне    являл    полную
противоположность дяде: Альмеко был плотным  мужчиной  с  крепкой  шеей  -
настоящим воином, а Аксантукар  скорее  напоминал  ученого  или  писателя:
тощее тело аскета, почти мягкие черты лица. Но, когда он поднял  глаза  от
свитка, который читал, Паг нашел и сходство: у этого человека, как и у его
дяди, в глазах горела та же безумная жажда власти.
     Отложив свиток. Стратег сказал:
     -  Миламбер,  вернувшись   сюда,   ты   продемонстрировал   если   не
благоразумие, то мужество. Конечно, тебя казнят, но  прежде  чем  мы  тебя
повесим, хотелось бы узнать - зачем ты явился?
     - В моем родном мире растет сила - черное и злобное чудовище, которое
хочет добиться своей цели, и цель эта - уничтожение.
     Стратег заинтересовался и сделал знак Пагу, чтобы тот продолжал.  Паг
рассказал все, что знал - без преуменьшений и преувеличений.
     - При помощи магии я обнаружил, что эта сила  пришла  с  Келевана,  и
теперь судьбы двух миров снова переплелись.
     - Интересные сказки ты нам рассказываешь, - сказал Стратег, когда Паг
замолчал.  Эргоран,  по-видимому,  тоже  не  поверил  Пагу,   но   Элгахар
встревожился не на шутку.  Аксантукар  продолжал,  улыбаясь:  -  Миламбер,
жаль, что ты предал нас. Если бы ты остался с нами, ты бы неплохо преуспел
на  поприще  сказочника.  Могучая  сила  тьмы,  исходящая  из   неведомого
источника в нашей Империи. Чудесная сказка. - Улыбка пропала, и, подавшись
вперед, Стратег уперся локтями в колени. - Ну а теперь к делу.  Кошмар,  о
котором ты нам поведал, - лишь слабая попытка  отвлечь  меня  от  истинных
причин твоего возвращения. Партия Синего Колеса и ее приспешники в  Высшем
Совете скоро падут. Вот поэтому ты и вернулся - те, кто считал тебя своим,
теперь в отчаянии. Они знают: власть  на  самом  деле  принадлежит  партии
Войны. Ты и этот толстый опять в сговоре с теми, кто предал  военный  союз
во время вторжения в твой родной мир. Вы боитесь нового  порядка,  который
мы олицетворяем. Через несколько дней я объявлю о роспуске Высшего Совета,
а ты явился, чтобы предотвратить это. Не знаю, что у тебя на  уме,  но  мы
выбьем из тебя правду,  если  не  сейчас,  то  скоро.  Ты  назовешь  наших
противников. И мы узнаем, как ты  сюда  вернулся.  Когда  я  буду  править
Империей, мы снова явимся в твой мир и сделаем то, что должен был  сделать
мой дядя.
     Паг, переводя взгляд с одного лица на другое, прозревал  истину.  Ему
доводилось встречаться и беседовать с Родриком, безумным королем.  Стратег
не был так безумен, как Родрик, но, без сомнения, о его душевном  здоровье
говорить не приходилось. За его спиной стоял тот, кто не проявлял  никаких
эмоций, но Паг  понял  -  настоящей  силой,  внушавшей  страх,  здесь  был
Эргоран. Именно он был истинным правителем, дергающим за веревочки  партию
Войны. Именно он и будет править в  Цурануани,  может  быть,  когда-нибудь
даже в открытую.
     Вошел  паж  и,  склонившись  перед  Стратегом,  вручил  ему   свиток.
Аксантукар быстро прочел его.
     - Мне надо в Совет. Дайте знать инквизитору,  что  в  четвертом  часу
ночи мне потребуются его услуги. Верните его в подвал. -  Стражник  дернул
Пага за цепь, а Стратег сказал: - Подумай над этим,  Миламбер.  Ты  можешь
умереть быстро или медленно, но умрешь ты в любом случае.  Тебе  выбирать.
Так или иначе, мы все равно узнаем у тебя правду.
     Паг  смотрел  на  Доминика,  который  погрузился  в  транс.   Чародей
рассказал товарищам о беседе со Стратегом.  Хочокена  побушевал  некоторое
время и  замолчал.  Как  и  все  остальные  Всемогущие,  он  не  мог  даже
вообразить, что малейший его каприз не будет выполнен, и не находил  слов,
чтобы выразить свое негодование по  поводу  заключения  в  темницу.  Мичем
хранил молчаливое спокойствие, да и монах не  взволновался.  Разговаривали
мало и неохотно. Даже в  тюремной  камере,  не  имея  никакой  надежды  на
спасение, они не собирались паниковать, теряя рассудок.
     Паг вспомнил  детство,  проведенное  в  Крайди,  -  тяжелые  уроки  с
Кулганом  и  Тулли,  когда  он  пытался  овладеть  магическим  искусством,
которое, как оказалось годы спустя, он не мог использовать. Жаль,  подумал
он. В Звездной Пристани он наблюдал многие вещи,  которые  убедили  его  в
том, что магия Малой Тропы, которую практиковали в Мидкемии, развилась там
гораздо сильнее, чем на  Келеване.  Наверное  потому,  что  иной  магии  в
Мидкемии и не знали.
     Паг для развлечения попытался припомнить один из тех трюков,  которым
его учили в детстве и которым ему так и не удалось овладеть до  конца.  Он
стал рассматривать  ту  внутреннюю  препону,  которая  мешала  действовать
заклинаниям, и даже увлекся. В детстве он боялся этого - ему казалось, что
так у него вообще ничего не получится. Теперь он  знал,  что  все  дело  в
душевных силах, приспособленных для  Великой  Тропы  и  не  воспринимавших
приемы Малой Тропы. Теперь же,  скованный  воздействием  противомагических
заклятий, он решил вплотную заняться  этой  проблемой.  Он  закрыл  глаза,
представляя то, что пытался представить уже бессчетное  количество  раз  и
что ему никогда не удавалось.  Весь  порядок  его  внутреннего  устройства
восставал против требований этой разновидности магии, но, когда  он  решил
переключиться на то, что было ему привычнее, что-то такое  промелькнуло  в
мыслях и... Паг выпрямился, широко раскрыв глаза. Он почти нашел ответ! Он
почти понял. Поборов волнение, он опять закрыл  глаза,  опустил  голову  и
сосредоточился. Если бы только ему удалось вернуть этот миг, этот  сияющий
миг, когда на него снизошло озарение.... миг, который так быстро  мелькнул
и пропал! В темной сырой камере он оказался на  пороге  открытия,  которое
могло бы стать решающим в цуранской магии.  Если  бы  только  ему  удалось
вернуть этот миг...
     Дверь камеры отворилась. Узники подняли головы. Доминик все еще был в
трансе. Вошел Элгахар и махнул рукой стражнику, чтобы тот  закрыл  за  ним
дверь. Паг поднялся, разминая ноги, которые затекли на холодном полу, пока
он сидел, вспоминая детство.
     - Твой рассказ встревожил меня, - сказал вошедший.
     - И должен был, ведь это правда. - Может  быть,  и  нет,  или,  может
быть, только тебе это кажется правдой. Я бы хотел услышать подробности.
     Паг  жестом  пригласил  чародея  сесть,  но  тот,   качнув   головой,
отказался. Пожав плечами, Паг вернулся на  свое  место  на  полу  и  начал
повествование. Когда он добрался до  видения  Роугена,  Элгахар  пришел  в
волнение и, прервав Пага,  стал  задавать  вопросы.  Когда  Паг  закончил,
Элгахар покачал головой:
     - Скажи мне, Миламбер, многие ли в твоем родном мире поняли  то,  что
было сказано этому пророку в его видении?
     - Нет. Только я да еще двое. И только цурани из  Ламута  сказал,  что
это древний язык храмов.
     - Если так, то это страшно. Мне надо знать, думал ли ты об этом.
     - О чем?
     Элгахар наклонился поближе к Пагу и прошептал ему в ухо  одно  слово.
Краска сошла со щек Пага, и он закрыл глаза.  Еще  на  Мидкемии  он  начал
размышлять над тем же, пользуясь немногими сведениями,  которыми  обладал.
Подсознательно он давно уже знал ответ. Вздохнув, он ответил:
     - Думал. Я, как мог, старался найти другой ответ,  но  тем  не  менее
находил только этот.
     - О чем это вы? - спросил Хочокена.
     - Нет, дружище, - покачал головой Паг. - Не сейчас. Я хотел бы, чтобы
Элгахар сделал выводы сам, не зная, к какому  решению  пришли  ты  или  я.
Может быть, это заставит его пересмотреть некоторые взгляды.
     - Все может быть. Но даже если так и случится,  это  может  никак  не
отразиться на вашем теперешнем положении.
     Хочокена взорвался:
     - Как ты можешь так говорить? Что может сравниться  с  преступлениями
Имперского Стратега? Или вы  дошли  уже  до  той  точки,  когда  вся  ваша
свободная воля подавлена твоим братом?
     - Хочокена, ты среди других, носящих черные  одежды,  мог  бы  понять
меня: ведь именно ты вместе с Фумитой годами участвовал в Большой Игре  на
стороне партии Синего Колеса. -  Элгахар  напомнил  о  том,  что  эти  два
чародея помогли императору добиться мира в войне с Мидкемией. - Впервые  в
истории император получил такую власть и полностью потерял  авторитет.  Он
утратил влияние. Свершилось предательство, и погибли пятеро военачальников
самых могущественных кланов; именно эти пятеро и  были  самыми  вероятными
претендентами на место Имперского Стратега. После их смерти  многие  семьи
потеряли  былое  влияние  в  Высшем  Совете.  Если  император   попытается
диктовать кланам свою волю, он может встретить отпор.
     - Ты говоришь о перевороте, о смене существующего  режима,  -  сказал
Паг.
     -  Это  и  раньше  случалось,  Миламбер.  Но  сейчас   это   означает
гражданскую войну, потому что нет  наследника.  Свет  Небес  еще  молод  и
вполне может стать отцом сыновей. Пока же у него лишь три дочери.  Стратег
желает только укрепления Империи, но  не  падения  династии,  которой  уже
больше двух  тысяч  лет.  Я  не  испытываю  к  Аксантукару  ни  любви,  ни
ненависти. Но император должен понять, что его удел в мировом устройстве -
только царствовать, оставив правление Стратегу. Тогда Цурануани вступит  в
эру вечного процветания.
     Хочокена горько рассмеялся.
     - Если ты поверил этому бреду, значит, вас в  Ассамблее  недостаточно
крепко запирают.
     Не обращая внимания на оскорбление, Элгахар продолжал:
     -  Как  только  внутри  Империи  будет  наведен  порядок,  мы  сможем
встретиться с любой внешней угрозой, о которой ты  возвещаешь.  Даже  если
то, о чем ты говоришь, - правда, и мои догадки верны, пройдет не один год,
прежде чем мы столкнемся с нападением на Келеван - времени приготовиться у
нас хватит. Ты не должен забывать, что мы в Ассамблее достигли высот силы,
немыслимой при наших предшественниках. То, что повергало их  в  ужас,  для
нас - пустяк.
     - Самонадеянность тебя сгубит, Элгахар. Да и  всех  вас.  Мы  с  Хочо
давно об этом