ть очень тихо, чтобы доктора не выгнали меня, а
если они это сделают, я все равно никуда не уйду, сяду возле твоей двери и
буду оберегать твой сон. По утрам буду класть возле твоего изголовья охапки
самых лучших цветов Земли. Я буду петь тебе свои самые любимые песни -
хотя, если быть честным, петь я совершенно не умею... А когда ты станешь
совсем-совсем здоровой, я возьму тебя на руки и унесу отсюда, посажу в
дисколет и покажу тебе мою планету. А дома бабушка будет кормить нас
лучшими в мире пирогами, которые испечет специально для тебя и для меня...

Я гладил руку девушки и рассказывал ей о чудесах Земли, и о сидящем в
железной клетке Рюделе, и о том, какие красивые глаза у одной моей знакомой
девушки, которую зовут Леннада... Я сказал, что теперь она, как и все
жители Изумрудной, будет жить долго-долго - не меньше ста лет, и все эти
сто лет я буду около нее... Я говорил и чувствовал, как силы возвращаются к
Леннаде, как глаза ее приобретают привычный блеск, глубже становится
дыхание, уверенней движения...

Эпилог. Памятник

Павел Гусев пришел ко мне без предупреждения, хмуро поздоровался, глядя в
сторону. Войдя в комнату, не уселся в кресло, как делал всегда, а стоял,
точно столб, молчал и разглядывал потолок.

Он очень изменился за те дни, что мы не встречались. От его веселой
суетливости не осталось и следа. Видимо, смерть Тины была для него тяжелым
ударом.

- Во всем виноват я, - произнес он наконец. - Это я отдал Волшебное копье
Рюделю...

Я молча смотрел на него и не узнавал в нем милого друга Пашку - веселого,
беззаботного, самоотверженного. Передо мной стоял совсем чужой человек,
подавленный и растерянный.

Всего месяц назад мы сидели с ним и с Тиной в этой самой комнате, смеялись
и дурачились. И вот он стоит передо мной, маленький и несчастный, не смея
посмотреть мне в глаза.

- Я знал, что Тина любит тебя... Но я тоже ее любил... И когда Рюдель
рассказал, что ты будешь биться за нее на копьях и женишься на ней, я
решил: пусть ни мне и ни тебе. Я отдал ему копье и рассказал, как с ним
работать. Я же не знал, что он будет убивать этим копьем...

Нет, он по-прежнему ничего не понимал. Для него моя схватка с Рюделем была
только битвой за женщину.

- Для чего ты пришел? - спросил я. Наш разговор был бесполезен, и его
следовало кончать. - Хочешь извиниться? Разве в этом дело?

- Я знаю, ты меня не простишь. Но попробуй хотя бы понять! Я не мог
уступить ее тебе! - он почти кричал мне в лицо. - Сколько можно во всем
уступать? Все, все только тебе одному - победы на турнирах, восторг
болельщиков, улыбки женщин. Да, ты всегда первый во всем - первый в
поединках, в Большом и Малом споре, в науке, в любви! А я тоже хочу быть
первым. Чтобы это меня несла на руках толпа! Чтобы моему коню бросали под
ноги цветы! Чтобы меня, понимаешь, меня любила Тина! Чем я хуже тебя?

Я смотрел на него с изумлением. И этого человека я считал своим другом!

- Разреши, я напомню тебе одну мелочь, о которой ты, наверно, позабыл.
Выиграв с твоей помощью турнир, Рюдель получал законное право вышвырнуть
нас с Изумрудной, чтобы без помех установить там фашистскую диктатуру! Вот
оно - твое "ни мне, ни тебе"!

- Я ведь не знал... - только и мог пробормотать Павел. Он был уничтожен.

- А что копье отдавать нельзя - ты тоже не знал? Забыл, что говорит
рыцарский кодекс о равном оружии? Кстати, не ты ли помог Рюделю раздобыть
робота? Я помню, ты говорил как-то, что твой брат - конструктор роботов...

Гусев повернулся и медленно пошел к двери.

Через несколько дней после того, как Леннаду выписали из больницы, Фей
сообщил, что нас ожидают на Изумрудной.

Десантный "Гриф" опустился на хорошо знакомую мне площадь перед дворцом, и
я сразу попал в объятия многочисленных друзей.

- Вот его обнимайте сколько угодно, - отбивался я, показывая на Петровича.
- А нас пощадите!

Я помог Леннаде сойти с трапа - она еще недостаточно окрепла и остерегалась
быстрых движений.

- Твои комнаты ожидают тебя, - сказал мне Фей.

Я знал, что моего друга избрали председателем Революционного Совета, что
его день расписан по минутам, и был благодарен ему, что он все же нашел
время повидаться со мной.

- Может быть, сегодня кавалер Алексей все же пригласит меня зайти к нему в
гости? - спросила с лукавой улыбкой Леннада. Мы вспомнили, как я прятал от
нее Фея, и дружно рассмеялись.

- А вот это наш маленький сюрприз, - сказал Фей, когда мы вошли во двор. И
я увидел на том месте, где прежде была коновязь, высокий постамент, на
котором возвышалась фигура конного рыцаря.

Коня я признал с первого взгляда - это был мой Баязет, но лишь в следующее
мгновение понял, что рыцарь - это я. Скульптор изобразил меня в боевой
броне, только вместо бургиньота на голове у меня был прозрачный космический
шлем. Из-за этого изваяние чем-то походило на изображение Георгия
Победоносца - но вместо змея я поражал копьем огромный крест... Удар копья
раздробил крест на куски, и он теперь напоминал уже не крест, а разбитую
вдребезги свастику.

- Идею подал Летур, - рассказывал Фей. - Он нашел такое изображение в
книгах своего покойного сына, которые тот привез с Земли. Замысел всем
понравился, и принцессы утвердили проект. Это был их первый и последний
указ, потому что они обе отреклись от престола и передали власть
Революционному Совету. Они сказали, что право выбирать себе мужа им дороже
королевского трона.

- Они правильно сделали! - заметила Виола, шедшая рядом с Феем. - Выходить
за нелюбимого - это, наверно, ужасно!

- Я лучше умерла бы! - согласилась с ней Леннада, и я почувствовал, как
пальцы девушки крепко стиснули мой локоть...

Во дворце нам встретилась небольшая группа. В окружении вооруженных людей с
заложенными за спину руками по коридору шагал дядюшка Теодор. Увидев меня,
ресторатор остановился. Выглядел он как облезлый пес, но по-прежнему
напускал на себя бравый вид.

- Да будет мне дозволено приветствовать благородного кавалера, - напыщенно
произнес он. - Как я жалею, что вовремя не оценил его! Если бы мне знать,
что кавалер исполняет все свои обещания, что он победит кавалера Рюделя и
даст нам долгую жизнь... Может быть, по старой дружбе кавалер замолвит за
меня словечко перед судьями, которые, кажется, не очень желают мне долгой
жизни?

- Ты сам распорядился своей жизнью. Я ведь говорил, чтобы ты не хватался за
ножи.

Я хотел пройти мимо, но он удержал меня.

- А жаль, что мы тогда не прирезали тебя, кавалер. - медленно произнес он,
с ненавистью глядя мне в глаза. - Зачем ты только к нам явился...

Его слова ошеломили меня.

- Ты что - жалеешь об этом? А как же долгая жизнь?

- Мы все равно перерезали бы всех кавалеров, и тогда их проклятая машина
перестала бы действовать, - объяснил он. - Но власть была бы вот в этих
руках, - он потряс кулаками перед моим лицом. - А если бы удалось
сговориться с кавалером Рюделем...

На его лице заиграла такая отвратительная улыбка, что меня передернуло от
омерзения. Я молча повернулся и пошел прочь.

Через час, когда Леннада отдохнула, Фей зашел за нами. К моему удивлению,
он повез нас на Ристалище.

Мы прошли под трибунами и очутились на поле.

- Петрович... Посмотри, Петрович... - прошептал я, хватая его за руку.

В центре поля, над которым, казалось, еще витал бешеный храп коней, на том
самом месте, где я совсем недавно увидел бегущую ко мне девушку,
возвышалась гранитная стела с изваянием. Скульптор изобразил Тину такой,
какой она была в последний миг ее жизни, - радость и любовь в распахнутых
глазах, а в протянутых к людям руках голубые неувядающие цветы столетника,
как обещание долгой жизни.

Я взглянул на своих спутников. Петрович молча смотрел на изваяние, и мне
показалось, что в глазах его застыла тоска. Дрожащая Леннада прижалась ко
мне. На ее глазах блестели слезы. Видимо, весь ужас пережитого снова
обрушился на нее. Я обнял ее за плечи и почувствовал, как постепенно
утихает бившая ее дрожь.

Она подняла ко мне заплаканное лицо.

- Мы никогда не забудем ее - правда, Алексей? - прошептала она.

Я медленно наклонил голову в знак согласия. Говорить я не мог.