во славу  богов  во
время больших торжеств. "Космолет", придерживаясь принципа: "Наш клиент  -
наш бог", тоже, видимо, должен был иногда приносить жертвы.
   Вначале я пытался что-то им объяснить, но вскоре  понял,  что  они  все
равно меня не слушают. Кричали те, которые уже были в  кабинете.  Те,  кто
еще оставался за дверью, тоже кричали. Шум стоял невыносимый.  Если  б  но
искаженные яростью лица,  их  можно  было  бы  принять  за  шумную  ватагу
ребятишек, выходящих из детского сада.
   Я подумал, что у меня, наверное, вид провинившегося школьника,  и  чуть
не рассмеялся. Однако мое положение отнюдь не было веселым.  Человечков  в
кабинете набивалось все больше и больше.
   Кабинет не был резиновым, так что попасть внутрь удалось не всем. Стало
так душно, что у меня по лбу заструился пот. Я дышал с трудом, хотя  толпа
едва доходила мне до груди. Им, должно быть,  приходилось  еще  хуже,  но,
несмотря на это, верещание не прекращалось. В смешанном хоре голосов я все
чаще различал крик:
   - Окно! Окно!
   Наконец кто-то рядом со мной крикнул:
   - Откройте окно!
   Я подумал, что им душно, но  вдруг  почувствовал,  что  они  настойчиво
подталкивают меня к окну. Четырнадцатый этаж! Перед глазами у меня  встали
ряды окон нижних этажей и в глубине, внизу, - серая площадь  гелиодрома  с
разбросанными на ней многоцветными пятнами гелиоптеров.
   - Но послушайте! - Я старался перекричать их. - Ведь это не  моя  вина.
Во всем виноваты программисты передатчика на Титане! Они вас укоротили.  Я
тут ни при чем...
   Меня никто не слушал. Окно распахнулось. Подоконник все  приближался  и
приближался.
   Вдруг мне показалось, что в  окне,  заглушая  нестройный  хор  голосов,
раздается жужжание мотора. Я  повернулся.  За  окном  висел  гелиоптер.  В
корзинке, прицепленной у него под хвостом, сидел репортер видеотронии и  с
помощью видеопередатчика  передавал  то,  что  творилось  в  кабинете.  Он
помахал мне рукой и крикнул:
   - Спасибо, что повернулись... Прекрасно...  Теперь  улыбнитесь!  -  Его
многократно усиленный голос я слышал отлично.
   Я скривил лицо, силясь улыбнуться, ибо сознавал,  что  на  меня  глядят
миллионы видеозрителей. Однако улыбки не получилось.  Она  превратилась  в
гримасу боли, так как в этот момент меня ударили в солнечное сплетение.
   - В окно его, в окно! - истерически верещал кто-то.
   В эту минуту я заметил, что к окну приближается еще один  гелиоптер,  а
под его фюзеляжем колышется веревочная лестница.  Это  было  спасение.  Не
обращая внимания на удары, которыми меня осыпали, я начал протискиваться к
окну. Репортер ободряюще улыбнулся и приник к визиру аппарата.
   Спустя секунду я был уже на подоконнике и с ужасом увидел, что репортер
знаками показывает пилоту второго гелиоптера, чтобы тот не  приближался  к
окну.
   - Лестницу! Лестницу! - отчаянно вопил я,  изо  всех  сил  цепляясь  за
раму. Сзади на меня наседала толпа, впереди разверзлась пропасть.
   - Подождите минутку, - успокаивал меня в мегафон репортер. - Мне  нужно
расстояние, чтобы охватить всю картину...
   - Но они меня выкинут... Спасите!
   - Потерпите. Только момент. - Гелиоптер с  репортером  медленно  отошел
подальше. Второй с лестницей придвинулся ближе.
   Я схватился за лестницу, уже падая, и  кое-как  вскарабкался  к  дверце
кабины. Кто-то втащил меня внутрь. Несколько  раз  сверкнула  фотовспышка.
Это сидящие внутри репортеры запечатлели момент моего появления в кабине.
   - Вы Дам, специалист по теории сокращений?
   - Какое будущее ожидает укороченного человека?
   - Это первый этап укорочения? Ваш прогноз?
   - Ускорит ли это экспедиции к звездам?
   Вопросы сыпались со всех сторон. Я ошарашенно вертел головой,  а  потом
энергично кивнул.
   - Да, это укорочение, - неопределенно ответил я.
   -  Скажите,  укороченный  человек  чем-нибудь  отличается  от  нас?   -
Небольшой чернявый репортер в очках немного заикался.
   - Абсолютно ничем. Просто он немного поменьше...  -  Я  начал  обретать
уверенность.
   - А этот взрыв восторга, который мы наблюдали,  был  вызван  улучшением
самочувствия?
   - Разумеется! Чем меньше организм, тем  меньше  потребности,  отсюда  и
улучшение самочувствия.
   И где они углядели восторг, хотел бы я знать!
   Больше они ни о чем меня  не  спрашивали,  так  как  мы  опустились  на
гелиодром. Выходя из гелиоптера, я услышал отрывок сообщения:
   "...восторг укороченных  людей  не  поддается  описанию.  Они  радуются
своему росту, - сказал нам проектировщик Дам,  специалист  "Космолета"  по
вопросам  миниатюризации.  -  "Космолет"  свершил  великое,   историческое
открытие, достойное нашей эры, эры миниатюризации. В эпоху,  когда  каждый
предмет, каждый  автомат  становится  все  меньше,  человек  также  должен
пересмотреть свое отношение  к  собственному  росту.  Будущее  принадлежит
миниатюризованным - именно миниатюризованные люди полетят к звездам".
   Я  шагал  по  плитам  гелиодрома,  и  все  расступались  передо   мной.
Образовавшийся таким образом живой коридор вел к двери кабинета  директора
"Космолета".  Я  хотел  как-нибудь  улизнуть,  добраться   до   ближайшего
гелиоптера и улететь домой, однако  стоило  мне  свернуть  с  назначенного
маршрута, как из толпы выбежал молодой человек, поддержал меня и отвел  на
середину  прохода.  Сверкнуло  несколько  вспышек,  а  на  лицах  стоявших
поблизости людей отразилось беспокойство.
   - Ему нехорошо? - послышалось в толпе.
   - Это от переутомления, - ответил кто-то приглушенным басом.
   Больше я не пытался сбежать.
   Кабинет директора был переполнен.
   - Дорогой коллега! - Директор сделал шаг мне навстречу.  -  Я  восхищен
вашим успехом. Это успех всей нашей  организации.  -  Последнюю  фразу  он
произнес громко, чтобы ее слышали в кабинете все.
   - Но, господин директор...
   - Нет, нет, коллега! Примите мои сердечнейшие поздравления.
   Потом я пожимал десятки рук. Все наперебой говорили, что гордятся мною,
что это достижение космического масштаба. Я уже  перестал  слушать,  когда
кто-то задал вопрос:
   - Почему вы вели свою работу втайне?
   Я не нашелся, что ответить. Так я и знал, что кто-нибудь наконец задаст
вопрос, на  который  придется  отвечать  конкретно.  Я  лихорадочно  искал
какой-нибудь правдоподобный ответ. У меня мелькнула было мысль признаться,
что все это ошибка и недоразумение. Но нет. После этого Годья наверняка не
захочет со мной разговаривать! А этого я  допустить  не  мог.  Вдруг  меня
осенило. Как можно более таинственным жестом я указал на директора.
   - Об этом спросите у него, - добавил я столь же таинственно.
   Я успел заметить, что несколько репортеров кинулись к  директору,  и  с
ехидным  удовлетворением  подумал,  что   теперь   настала   его   очередь
выкручиваться и придумывать правдоподобные ответы.
   Я уже успел ответить репортерам, сколько раз в день ем, пользуюсь ли  в
работе универкосмической энциклопедией, когда мне лучше работается - утром
или вечером, а также  что  я  думаю  о  целесообразности  первой  звездной
экспедиции (по-моему, сказал я, она весьма целесообразна), когда из  толпы
вышел тощий блондин и, благоговейно глядя на меня светло-голубыми глазами,
спросил:
   -   По-вашему,   профессор,   миниатюризация   должна   охватить    все
человечество?
   - Да, - ответил я не задумываясь. ("Профессор" - такая мелочь, что ради
исправления ошибки не стоило смущать молодого человека.)
   - А почему вы, профессор, до сих пор еще не миниатюризовались?
   Я опешил. Что ему ответить?
   - В самом деле - почему? Вот в чем вопрос! - сказал я на всякий случай,
чтобы выиграть время.
   Охотнее всего я бы удалился, но юноша вопросительно смотрел на меня.
   - Это станет ясно впоследствии, - сообщил я решительным тоном  и  вдруг
понял, что он мне не верит.
   Он было отвернулся, но мне показалось, что в его взгляде мелькнула тень
подозрения.
   - Не все проблемы еще разрешены полностью, -  добавил  я  и  в  тот  же
момент сообразил, что ляпнул глупость.
   -  Значит,  первые  миниатюризованные  люди  всего-навсего   подопытные
кролики? - оживился блондин.
   - Ни в коем случае! - пожал я плечами.
   -  Какие  еще  подопытные  кролики?  -  заинтересовался  стоящий  рядом
репортер.
   - Ну, те, укороченные, - объяснил юноша.
   На лице репортера появилось плотоядное выражение.
   - Нельзя ли поподробнее? - обратился он ко мне.
   - Право, не могу. Я не знаю, о чем говорит этот молодой человек...
   Я отошел, но краем глаза  заметил,  что  репортер  о  чем-то  оживленно
разговаривает с юношей.


   Я стал знаменитостью. Дома меня ожидали знакомые и репортеры.  Впрочем,
репортеров было больше, хотя и среди знакомых я заметил лица,  которых  не
видел много лет.
   Годья сияла, отвечая то одному, то другому,  как  я  работаю,  отдыхаю,
какими видами спорта увлекаюсь и  почему.  При  этом  она  так  настойчиво
подчеркивала свою роль в моей жизни, что всем  становилось  очевидно,  что
без нее я до сих пор копался бы в песочнице и, уж наверное, не  кончил  бы
даже начальной школы. Она не здороваясь кинулась мне на шею и прильнула ко
мне поцелуем, достаточно долгим  для  того,  чтобы  все  репортеры  успели
сделать видеоснимки.
   На следующий день я любовался ими на экране видеотрона и по  земному  и
по межпланетному каналу. "Семейная жизнь великого ученого", -  так  звучал
комментарий. Все наперебой восхищались удачным экспериментом  "Космолета".
И только одна телегазетенка в статье "Недозволенный эксперимент" приводила
мой ответ на вопрос юноши, который спросил, почему я сам  до  сих  пор  не
миниатюризовался.
   - Интриги завистников, - объявила Годья, дослушав статью.
   И  тут  пришла  телевидеограмма  от  директора.  Она  была  краткой   и
недвусмысленной. Когда я явился к нему, он сразу же начал:
   - Мне кажется, вам придется миниатюризоваться.
   - Это еще зачем?
   - Чтобы доказать, что вы сторонник этой метаморфозы.
   - Но я чувствую себя вполне нормально и при моем природном росте.
   - Верю, но миниатюризоваться все равно придется. Поймите: сегодня здесь
побывали три  репортера.  Им  и  в  голову  не  приходит,  что  вы  можете
отказаться от миниатюризации. Они не спрашивали меня,  собираетесь  ли  вы
это сделать, их интересовало только одно: когда вы это сделаете. Понятно?
   - Ну да, только...
   - Никаких "только". Если вы этого не сделаете, рано или  поздно  пресса
узнает, что ваши заслуги в области миниатюризации не столь  уж  велики.  А
тогда...
   - Хорошо. Я подвергнусь миниатюризации! - ответил я и в ту же ночь  был
излучен  на  Титан.  Уже  будучи  на  спутнике,  я  узнал   из   последних
общесистемных известий, что создатель  миниатюризации  Дам  отправился  на
Титан  с  целью...  Комментатор  добавил,  что  мода   на   миниатюризацию
возрастает и в связи с этим начат серийный выпуск микроизлучателей.


   - Стало быть, вы хотите стать миликилосом? Почему?
   Так  я  впервые  услышал,  как  называется  миниатюризованный  человек.
Спрашивал кибернетик, программист передатчика на Титане.
   - Мне кажется, это разумеется само собой. Как создатель...
   - Я гляжу, вы и сами в это поверили?
   - Во что?
   - В то, что вы создали миликилоса.
   - А кто же, по-вашему, его создал?
   - Я! Я создал миликилоса, и я сам миликилос.
   - Вы? Но вы же нормального роста!
   - Теперь да. А раньше я был одним из самых высоких  людей  в  солнечной
системе. Меня дразнили мачтой космического маяка.
   - И вы решили уменьшиться?
   - Да, но, к сожалению, я еще не успел  перепрограммировать  излучатель,
когда ту волноэкскурсию отправили на Землю.
   - Как же так? Или вы о ней не знали?
   - Знал. Но у моего настольного вычислителя, в котором были все расчеты,
перегорели контуры, и, пока  я  воспроизводил  вычисления,  экскурсию  уже
излучили.
   - Так вот оно что!
   - Вот именно. Но вам не о чем беспокоиться. Все  кончилось  как  нельзя
лучше. - Он ехидно засмеялся и ушел, шагая  по  черно-белым  плиткам  пола
ходом шахматного коня. Меня передернуло.


   С тех пор прошло несколько лет. В настоящее время в  солнечной  системе
насчитывается около четырех  миллиардов  миликилосов.  Статья  "Миликилос"
занимает четыре телестраницы в  универкосмической  энциклопедии.  Годья  -
миликилос,  директор  "Космолета"  тоже.  Одежда   миликилосов   красивее,
элегантнее, ярче  и  лучше  изготовлена.  Первые  миликилосы  из  памятной
передачи с Титана превратились в своего рода  аристократию  и  при  каждом
удобном случае напоминают, что они пионеры миниатюризации.  Телевизограмма
моей встречи с ними в комнате 1413  на  четырнадцатом  этаже  тринадцатого
корпуса хранится в архивах,  и  один  историк,  толкуя  ее,  написал,  что
охваченная энтузиазмом толпа  первых  миликилосов  в  порыве  восторга  по
поводу миниатюризации чуть было не задушила создателя миликилизма.
   А я? Что ж, я издал воспоминания и по-прежнему работаю в отделе жалоб и
предложений. Некоторые видят в этом старомодную скромность. Правда, теперь
я работаю в огромном кабинете на первом  этаже.  Я  по-прежнему  постоянно
проигрываю автомату в шахматы, но, чтобы дотянуться до пульта  управления,
мне пришлось обзавестись особым складным стульчиком, - автомат мне  не  по
росту.



    Конрад Фиалковский.
    Пробуждение

   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "Симпозиум мыслелетчиков". Пер. с польск. - Е.Вайсброт.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 3 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Он проснулся. За огромными, во всю стену, окнами были видны голые ветви
дерева, а дальше - параллелепипеды домов с дисками антенн на крышах.  Там,
между домами, хозяйничал ветер, временами налетающий  с  гор,  но  комната
была звуконепроницаемой, и он слышал только, как стучит  сердце.  По  телу
бегали мурашки. Он хотел пошевелить ногой - и не мог.
   Некоторое время он лежал неподвижно. Вероятно, сейчас уже весна, ранняя
весна... Или поздняя осень. А тогда была зима и на шоссе лежал  смерзшийся
снег. Поворот казался простым, и он слишком  поздно  понял,  что  скорость
чересчур велика. Потом,  когда  он  выжал  педаль  тормоза  до  предела  и
почувствовал, как машина пошла юзом, стало ясно, что из виража  не  выйти.
Столбики с красными светящимися бляшками на противоположной стороне  шоссе
катастрофически надвигались. За несколько мгновений до удара  он  выключил
зажигание, потому что был старым водителем и больше всего боялся смерти  в
огне. Еще он помнил серую поверхность скалы с пятнами снега. Удара он  уже
не почувствовал...
   "И все-таки я жив, - подумал он. - Вероятно, подлатали  как  смогли,  а
потом спорили, выживу ли. Ну, что ж, я их  не  подвел,  пусть  порадуются.
Когда выйду отсюда - преподнесу им цветы. Привезу в коляске, а уж дальше -
не моя забота.
   А может, мне повезло, и я буду ходить? А лицо? Что с моим лицом?"
   Он резко повернул голову, но зеркала в комнате не оказалось. Стены были
пусты, и ему почудилось, что они отражают больше света, чем обычные стены,
словно они были покрыты блестящей пленкой.
   В полной тишине едва слышно  прозвенел  звонок.  Он  попытался  поднять
голову, но шлем давил на виски. И тут он услышал голос:
   - Ты проснулся? Мы ждали, когда ты проснешься.
   Это был голос женщины, такой четкий, словно она стояла рядом. Но ведь в
комнате никого не было.
   - Наверно, ты чувствуешь слабость, тебе холодно.  Не  волнуйся,  так  и
должно быть. Все в порядке. Это  пройдет,  и  ты  сможешь  совершать  даже
далекие прогулки, а зимой  бегать  на  лыжах.  Будешь  здоров,  совершенно
здоров, как раньше.
   - Ты... ты в этом уверена?
   - Да. Мы проверили все, каждый твой мускул, каждую кость. Все  переломы
срослись. Никаких особых  повреждений.  Мозг  работает  нормально.  Можешь
забыть о несчастном случае навсегда.
   - Забыть?
   - Если хочешь.
   Он  помолчал.  Теперь  стены  светились  ярче,  а  может,  ему   только
показалось.
   - Сколько времени я здесь? - спросил он наконец.
   - Долго. Сейчас весна. Через несколько  дней  появятся  первые  зеленые
листья.
   - И я выйду отсюда... сам?
   - Да. У тебя впереди еще много лет жизни. Ты молод, Корн.
   - Ты знаешь мое имя?
   - Разумеется. Ты мой подопечный.
   - Понимаю. Ты меня оперировала...
   - Оперировал Тельп, он твой ведущий. Он придет позже.
   - А ты?
   - Я и так с тобой.
   - Но ведь тебя здесь нет, слышен только твой голос...
   - Увидимся позже. Сейчас мы тебя изолировали. Ты еще очень слаб.
   - Я как будто возвращаюсь из дальнего странствия...
   - Не понимаю.
   - Надо полагать, это был нелегкий случай. Даже странно, что я выжил.
   - Тогда ты подумал...
   - Я ни о чем не успел подумать. Просто боялся сгореть, ничего больше.
   - Тебе повезло, Корн. Следом за тобой ехал грузовик. Тебя  вытащили,  и
через несколько минут ты уже был в клинике.
   - Помню. Я обогнал его перед самым поворотом. Представляю себе, сколько
хлопот было у Кар. Когда она сможет меня навестить?
   - Кар?
   - Да, Кар, моя жена.
   - Пока ты еще очень слаб. Но когда кончится срок изоляции...
   - Сколько мне ждать?
   - Не думай  об  этом.  Сейчас  ты  заснешь.  Мы  и  так  слишком  долго
разговаривали. Проснешься окрепшим и не будешь чувствовать холода.
   - Но я не хочу спать... - сказал он, и его тут же стало клонить ко сну.
Ответа он не услышал.


   - Ты проснулся? Прекрасно... - Над  ним  склонился  невысокий  мужчина.
Корн видел его глаза, огромные, темные, с тем странным выражением, которое
бывает только у близоруких. - Я Тельп, твой ведущий. Как самочувствие?
   - Пожалуй, неплохо.
   Корн пошевелил ногами. В комнате было светло, и сначала он подумал, что
светит солнце. Но за окном шел дождь, и только стены горели  ярким  желтым
светом.
   - Прекрасно! - сказал Тельп. - Ты даже не  представляешь  себе,  как  я
рад. Попробуй встать, - он подал Корну руку.
   "Я могу двигаться, честное слово,  могу  двигаться",  -  подумал  Корн,
коснулся босыми ногами ковра и встал.
   - Я не чувствую слабости, - сказал он.
   - Так и должно быть. Вначале ты  даже  почувствуешь  некоторый  избыток
сил, пока не привыкнешь.
   - Не понимаю.
   - Это довольно сложно, и все же так оно и есть. Помни, ты стал сильнее,
наверняка сильнее, чем был раньше.
   - Укрепляющее лечение?
   - Нечто подобное, - Тельп улыбнулся, и Корн заметил, что хирург  -  его
одногодка, а может, и моложе. Корн сделал несколько шагов по комнате.
   - А лицо, как мое лицо?
   - Хочешь себя увидеть?
   - Да.
   - Зеркало! - крикнул Тельп, хотя в комнате никого не было.
   - Его принесут?
   Тельп усмехнулся и показал на боковую стену. Часть ее  теперь  отражала
внутреннее убранство комнаты, и, подойдя ближе, Корн увидел себя. Это было
его лицо, может, немного изменившееся, но наверняка  его.  Сначала  он  не
понял, какие же произошли изменения, потом  сообразил:  на  лице  не  было
морщин.
   - Пластическая операция?
   - Тебя пришлось немного подремонтировать, - Тельп  опять  улыбнулся.  -
Надеюсь, ты не в претензии?
   - Конечно.
   Корн смотрел на  свое  лицо,  на  коротко  подстриженные  волосы  и  на
странный,  переливчатый  материал,  плотно  облегающий  тело.   Ни   одной
пуговицы. На Тельпе был костюм из такого же материала.
   - Как его снять? - спросил Корн.
   Тельп подошел и слегка потянул материал у  шеи  -  он  разошелся  вдоль
невидимого шва. Корн увидел свою грудь,  исчерченную  тонкими,  поблекшими
шрамами.
   - А вы меня здорово искромсали...
   - Да, но срослось, как видишь, отлично.
   - Совсем не больно, - заметил Корн, показывая на шрамы. - Но вообще  со
мной было много мороки...
   - Иначе и быть не могло. Ты - моя докторская диссертация, Корн.
   - Докторская? Так серьезно?
   - Серьезней некуда. Совершенно новое дало. Уникальная операция.
   - Правда?